ймс смело  ринулся в схватку и увлек за собой матросов. Вертун от радости
засвистал, подражая какой-то сертанской пичуге; засмеялась и довольная Дора.
Так  смеялись они вдвоем, а потом  смех их  подхватили и Профессор с Жоаном.
Подошли  и  другие,  чтобы  дослушать  конец  истории.  Они посматривали  на
серьезное  лицо  Доры,   девочки-женщины,  а   она  отвечала   им  взглядом,
исполненным  материнской   любви.  Когда  же   Джеймс  выбросил  капитана  в
спасательную  шлюпку  и  крикнул:  "У  змеи  вырвано  ядовитое  жало!",  все
захохотали вместе с Дорой, поглядывая на нее с любовью -- так глядят дети на
мать.  Профессор дочитал до конца, и  "капитаны" разбрелись  по своим углам,
делясь впечатлениями:
     -- История -- сдохнуть можно...
     -- Во мужик этот Джеймс...
     -- Сила!
     -- А капитан-то, капитан...
     Вертун подсунул  Профессору свою газету, смущенно улыбнулся  в ответ на
вопросительный взгляд Доры:
     -- Тут про Лампиана пишут. -- Мрачное лицо его  словно осветилось  этой
улыбкой. -- Он ведь мой крестный, знаешь?
     -- Крестный?
     -- Ага. Мать моя так захотела, потому что Лампиан -- знаменитый удалец,
с  ним  не  совладаешь... А мать у меня была женщина отчаянная, стреляла  не
хуже  мужчины.  В одиночку справилась с двумя солдатами. Она иного  парня за
пояс бы заткнула...
     Дора слушала, как зачарованная, не сводя серьезных глаз с угрюмого лица
мулата. Вертун помолчал, точно подыскивая нужные слова, а потом добавил:
     -- А ты тоже --  не робкого  десятка... Мать у меня была громадная, вот
такая.  Мулатка.  Волосы  были не  золотые,  как  у тебя,  а  черные,  такие
курчавые, что и не расчешешь. И в годах уже -- тебе-то в бабки годилась... И
все равно ты на нее похожа! -- Он еще раз оглядел Дору и смущенно потупился:
--  Хочешь верь, хочешь  нет,  ты  мне  ее  напоминаешь! Ей-Богу, ты  на нее
похожа!
     Профессор поднял  на него  подслеповатые глаза. Вертун почти  кричал, и
его неизменно мрачное  лицо совершенно преобразилось от счастья. "Вот и этот
нашел свою мать",  -- подумал Профессор. Дора глядела на сертанца серьезно и
ласково. Вертун  захохотал,  Дора подхватила,  но  на  этот раз Профессор не
присоединился к ним. Он начал торопливо читать статью про Лампиана.
     Оказывается,  знаменитого  разбойника,  двигавшегося к деревне, заметил
водитель грузовика. Он успел предупредить жителей,  те послали за подмогой к
соседям,  подоспел  и  отряд  конной  полиции, и  когда  Лампиан появился  в
деревне,  его  встретили беглым огнем. Лампиан, огрызаясь, ушел  в каатингу,
где, как известно, он у себя дома. Один из его людей был убит,  ему отрубили
голову  и как  трофей  отправили  ее в Баию.  Газета  поместила  фотографию:
какой-то  человек  держал  за короткие курчавые волосы  отрубленную голову с
выколотыми глазами и раскрытым ртом.
     -- Бедный... -- прошептала Дора. -- Как изуродовали...
     Вертун посмотрел на  нее с благодарной нежностью. Потом  глаза его вмиг
налились   кровью,  лицо  стало  еще   угрюмей,   чем  всегда,   --   угрюмо
страдальческим.
     -- Сука  шофер... -- тихо проговорил он.  -- Погоди, попадешься ты мне,
сука...
     Еще  в  статейке  говорилось, что  банда  Лампиана, судя  по  тому, как
поспешно она отступила, потеряла еще нескольких человек.
     -- Пора  и  мне отправляться...  -- еле слышно, точно про себя,  сказал
Вертун.
     -- Куда? -- спросила Дора.
     -- К моему крестному. Теперь я ему пригожусь.
     Она печально взглянула на него.
     -- Ты все-таки пойдешь?
     -- Пойду.
     -- А если полиция схватит тебя, будет мучить, отрубит голову?..
     --  Клянусь, что живым не дамся. А на тот свет прихвачу  кого-нибудь из
них... Не тревожься за меня.
     Он поклялся  матери, могучей и отважной мулатке из сертанов, которая не
побоялась  схватиться  с  солдатами,   которая  приходилась  кумой  грозному
разбойнику Лампиану  и была его  возлюбленной, что  она может быть спокойна:
живым  его не возьмут, он  дорого  продаст  свою жизнь.  Дора  почувствовала
гордость.
     А  Профессор зажмурился и тоже  увидел  вместо Доры коренастую мулатку,
защищавшую    с    помощью   бандитов   свой   клочок    земли   от   алчных
полковников-фазендейро.  Он  увидел  мать  Вертуна.  И   Вертун  увидел  ее.
Белокурые  пряди  исчезли, сменившись  жесткими курчавыми завитками,  нежные
глаза стали раскосыми глазами обитательницы сертанов, серьезное девичье лицо
превратилось в угрюмое лицо замученной крестьянки. И  только улыбка осталась
прежней: это была улыбка матери, гордящейся своим сыном.
     Леденчик на  первых  порах воспринял появление Доры с недоверием.  Дора
воплощала  для него грех. Давно  уже он  сторонился приветливых  негритянок,
давно  уже не  сжимал  в объятьях горячее чернокожее тело.  Он избавлялся от
своих грехов, чтобы предстать в глазах Господа чистым и незапятнанным, чтобы
его   осенила   благодать,  чтобы  он   имел   право   облачиться  в  одежды
священнослужителя. Он даже подумывал о том, как бы ему устроиться газетчиком
и положить конец ежедневному греховному промыслу.
     Он поглядывал  на Дору с опаской: женщина есть сосуд диавольский, -- но
видел перед собой девочку, такую же  бездомную и всеми  брошенную, как и все
они. Не в  пример  тем негритянкам она не смеялась бесстыдным завлекательным
смехом сквозь стиснутые зубы. Лицо  ее всегда было  серьезно:  лицо взрослой
женщины, доброй и порядочной. Но маленькие груди натягивали платье, а из-под
оборки выглядывали округлые белые колени. Леденчик боялся. Нет, не того, что
Дора станет  искушать его  -- она явно была не  из тех, кто соблазняет, да и
лет ей еще было мало. Он боялся самого себя, боялся пожелать ее  и угоди