езы, но  думала она о  том, что ответить  брату, когда он попросит есть. А
маленький  Зе плакал от  горя  и от голода.  Он  был еще слишком  мал  и  не
понимал, что  они  с  Дорой остались теперь в  этом бескрайнем городе совсем
одни.
     Соседи накормили  осиротевших детей ужином, а на следующий день, с утра
пораньше, араб, которому принадлежали все лачуги  на холме,  велел протереть
для дезинфекции пол и стены их  жилища спиртом. Домик был  расположен удобно
--  на самой вершине  холма, --  и потому туда сразу  же въехал новый жилец.
Пока соседи обсуждали, как быть с сиротами, Дора взяла брата за руку и пошла
вниз, в город. Она ни с кем не простилась: уход ее был как побег.  Зе,  ни о
чем не спрашивая,  покорно  тащился за сестрой. Дора  шла спокойно: она была
уверена,  что внизу найдется  добрый  человек, который даст им  поесть,  а в
крайнем  случае-  присмотрит  за  малышом.  А  она  поступит  в  прислуги  в
какой-нибудь  приличный  дом.  Ничего,  что ей так  мало  лет:  многие  даже
предпочитают брать девчонок --  платить можно  меньше. Мать говорила как-то,
что  в  одной семье, на  которую она стирала, ищут прислугу.  Дора запомнила
даже адрес. Туда  она и направлялась. Холм,  гитары, самба, которую распевал
какой-то  негр, остались позади,  горячий  асфальт  обжигал  босые ноги.  Зе
весело  смотрел по  сторонам,  разглядывая незнакомый город,  мчавшиеся мимо
переполненные трамваи, гудящие машины, толпы народа. Мать однажды взяла Дору
в этот дом -- он помещался где-то на  Барру, она помнит, что ехали они, везя
пакеты  свежевыстиранного  белья,   на  трамвае.  Хозяйка  была  приветлива,
спрашивала,  не хочет ли  она служить  у  нее. "Дайте подрасти немножко", --
ответила мать. Расспрашивая прохожих,  она  выбралась наконец на Барру. Идти
надо было  долго, асфальт  обжигал  босые ноги; Зе  захныкал --  он  устал и
проголодался. Дора пообещала, что они скоро придут, но на Кампо-Гранде малыш
заявил, что дальше не  пойдет. Такие переходы шестилетнему и вправду были не
под  силу. Тогда  Дора вошла  в булочную, разменяв последние пятьсот рейсов,
купила два рогалика и усадила Зе на скамейку.
     --  Ты ешь и жди меня, а я скоро. Только  смотри никуда не уходи,  а то
потеряешься.
     Зе, самозабвенно  жуя черствый рогалик, кивнул. Дора поцеловала  его на
прощание и ушла.
     Полицейский, который объяснил ей, как идти дальше,  так и шарил глазами
по наливающейся груди. Растрепанные белокурые волосы развевались под ветром.
Горели обожженные ступни, все тело  ныло  от усталости. Но делать нечего  --
надо  было пройти весь квартал, чтобы попасть в дом э  611. Добравшись  до э
53, она остановилась передохнуть  и  сообразить, что же она  скажет хозяйке.
Потом зашагала снова.  Теперь ее мучила не только  усталость, но и  голод --
нестерпимый, требующий немедленного утоления. Доре хотелось зареветь, упасть
прямо на мостовую, под палящие лучи, и не шевелиться. Усталость да еще вдруг
нахлынувшая тоска по родителям измучили ее. Но она все же собралась с силами
и двинулась дальше.
     611-й оказался настоящим дворцом.  На качелях, подвешенных на  манговой
пальме, сидела  девочка  ее возраста,  а паренек  лет  семнадцати раскачивал
веревку.  Оба смеялись. Это  были хозяйские  дети. Дора посмотрела на  них с
завистью, потом нажала кнопку звонка.  Мальчик, не оставляя своего  занятия,
оглянулся  на  нее. Дора  позвонила  еще раз,  и  появилась  служанка.  Дора
сказала, что хотела бы видеть дону Лауру. Служанка с недоверием оглядела ее,
но  в эту минуту  мальчик  отпустил качели  и  подошел к  ним. Он  скользнул
внимательным взглядом по груди Доры, по выглядывающим из под платья коленкам
и спросил:
     -- Тебе что?
     -- Мне бы дону Лауру повидать. Я -- дочь Маргариды, она приходила к вам
стирать... Дона Лаура не знает, что она умерла...
     Паренек не сводил  глаз с  ее груди.  Дора была красива:  большеглазая,
златовласая.  Бабка  у  нее была  мулаткой,  а  дед -- итальянец.  Маргарида
говорила, что  она  вся  в  него, такая  же белокурая...  Под  внимательным,
неотрывным взглядом хозяйского сына Дора смутилась, опустила глаза. Тот тоже
немного смешался и приказал горничной:
     -- Позовите маму.
     -- Сейчас.
     Он  закурил, выпустил дым, сложив губы трубочкой, снова покосился на ее
грудь.
     -- Работу ищешь?
     -- Ищу, сеньор.
     Ветер  чуть  приподнял подол ее  платья,  мелькнула полоска бедра,  и в
голове парня сразу зароились соблазнительные мысли: он  представил себе, как
по  утрам Дора  будет  приносить  ему  кофе в постель  и  все,  что за  этим
последует.
     -- Я попрошу маму подыскать тебе место у нас...
     Дора  поблагодарила,  хотя ей  было  и  неловко  и  страшновато от  его
нескромных  взглядов.  Тут  подошла  седовласая  дона  Лаура, а  за  нею  --
веснушчатая, но миловидная дочка, оглядевшая Дору с ног до головы.
     -- Мама умерла у меня... Помните, сударыня, вы хотели меня взять?
     -- А от чего же умерла бедная Маргарида?
     -- От оспы,  -- сказала  Дора, не понимая, что  этими словами за