мит вас Господь.
     Но падре Жозе неподвижно стоял еще несколько минут, словно хотел что-то
сказать,  но так  ничего и  не произнес, только глядел  на дверь, за которой
скрылся каноник.  Он  ни  о  чем  не мог  думать  и  стоял  в своей грязной,
заплатанной сутане, чуть подавшись вперед, все еще протягивая вслед ушедшему
руки,  широко  открыв  испуганные  глаза,  беззвучно  шевеля  подрагивающими
губами. Тяжелые шторы не пропускали в комнату солнечный свет. Со всех сторон
Жозе Педро обступала тьма.

     Коммунист... Бродячие музыканты на  удивление слаженно и стройно играли
какой-то старинный вальс:

                     "Душа моя тоскует, спаси меня Господь..."

     Падре  Жозе  Педро прислонился  к  стене.  Каноник сказал,  что  не ему
пытаться постичь волю Божью.  Каноник сказал, что он глуп, что поет с голоса
коммунистов. Слово "коммунист"  не  давало  падре покоя. Священники  со всех
амвонов проклинали тех, кого называют так. И вот  теперь назвали и его...  А
каноник умен и учен и потому близок  Господу: ему легко услышать Божий глас.
Да, он, падре Жозе Педро, совершил ошибку, впустую убил два года, два тяжких
года...  Он хотел помочь сбившимся  с пути детям.  Неужто они и впрямь  сами
виноваты во всех своих бедах? Христос...  Лучезарный, вечно юный образ... Он
слышал, что и Христа считали  революционером и  он  тоже  любил  детей. Горе
тому, кто причинит зло ребенку. А вдова Сантос  -- защитница  святой веры...
Значит,  и  ей  слышен  голос с  небес?  Два  года  впустую...  Конечно, ему
приходилось  идти  на  уступки, а  как же было иначе  завоевать доверие этих
мальчишек? Они не похожи на других детей, Они знают все на свете,  всю грязь
и мерзость жизни, всю ее изнанку. И все-таки остаются детьми. Но разве можно
было  обращаться  с ними,  как с теми мальчиками, что получают  в иезуитском
коллеже  первое причастие? У тех  и мать, и отец,  и сестры, и наставники, и
исповедники, и еда, и одежда  -- все есть... Но смеет ли он  даже  в  мыслях
спорить с каноником? Каноник умен и учен, ему внятен глас Господа. Он близок
Господу. А он, падре Жозе Педро?.. "Вы не были в  числе первых  учеников"...
Он скверно учился, Бог скудно наделил его способностями... Станет ли Господь
являть истину невежде? Да,  он слушал речи грузчика Жоана... Выходит, он сам
-- вроде него?..  Он -- коммунист?  Но коммунисты -- дурные люди, коммунисты
хотят  погубить страну. А грузчик Жоан честен и добр. И все же он коммунист.
А Христос? Нет, нет, об этом страшно и думать... Каноник разбирается во всем
этом куда лучше недоучки падре в заплатанной сутане. Каноник умен, а Господь
--  это  высшая мудрость...  Но Леденчик  хочет стать священником...  Это --
истинное  его призвание.  Но ведь он погряз  в  грехах, он ворует, шарит  по
карманам, тащит все что плохо лежит... Это не его вина... Он, падре, говорит
как коммунист... А почему вон  тот  катит мимо  в автомобиле,  дымит дорогой
сигарой?.. Он говорит как коммунист, сказал каноник. Простит ли ему Господь?
     Падре Жозе Педро стоит, прислонившись к стене. Замирают последние звуки
музыки, --оркестр уходит. Глаза его широко открыты.
     ...Да, Господь иногда  говорит и с самыми невежественными из чад своих.
С самыми  неучеными... Пусть я -- невежда. Выслушай меня. Господи!  Ведь это
дети, несчастные дети! Что могут они знать о добре и зле, если никто никогда
не объяснял им, что  это такое? Матери никогда не гладили их по голове, отцы
никогда  не  говорили  с ними. Господи,  они ведь и вправду не  ведают,  что
творят. Вот почему я -- с ними, вот почему я поступал так, как хотели они...
     Падре воздевает руки к небу.
     Неужели  если   ты  попытался   хоть  немножко   скрасить  жизнь   этим
обездоленным  --  значит  стал  коммунистом?  Спасать  их  погибающие  души,
выправлять их искалеченные судьбы --  значит быть коммунистом? Раньше из них
вырастали только жулики,  карманники, в лучшем случае --  портовая шпана или
сутенеры. Я  хочу, чтобы  они познали вкус честно заработанного хлеба, чтобы
стали  порядочными  людьми... А из  колонии они выходят еще  хуже, чем были.
Господи,  пойми  меня:  зверством  и  порками  с  ними  не  сладишь.  Только
терпением, только добром... Ведь и Христос заповедал нам это. Почему же я --
коммунист? Господь явит откровение и невежде, тут не в учености  дело... Что
же -- бросить "капитанов"  на произвол судьбы? Прихода  теперь не  видать...
Мать заплачет, когда узнает... А сестра не  сможет окончить свой институт...
Она  тоже хочет  учить  детей,  только  других,  тех, у кого есть  и  отец с
матерью, и книги... А  эти мальчишки  бродят  по улицам, ночуют под открытым
небом,  или под  мостами,  или в холодном пакгаузе с прохудившейся крышей...
Нет, я не брошу их, не оставлю одних. За кого же Господь  -- за меня или  за
каноника? Вдова Сантос... Нет, я прав, я, а не они! Да, я глуп и невежествен
и могу не расслышать Божий глас, но Бог обращается иногда  и к таким, как я.
(Падре  Жозе заходит в какую-то  церковь.) Я  останусь с ними! (Он выходит и
снова  медленно бредет вдоль стены.) Я не сверну с пути. Ну, а если путь мой
ведет не туда, Господь меня простит. "Доброе намерение не оправ