л Профессор. -- Когда настоящая оспа,
нарывы сразу чернеют...
     Педро размышлял.  Молча  прошелся по  пакгаузу.  Большой  Жоан все-таки
сумел  победить свой  страх и  медленно,  точно  каждый  шаг давался  ему  с
неимоверным трудом, подошел  к  Алмиро поближе. В эту минуту  в двери влетел
Леденчик, а за ним -- падре. Он поздоровался, спросил, кто заболел. Леденчик
показал  на Алмиро, и падре  опустился  рядом  с ним на пол,  взял его руку,
внимательно осмотрел. Потом сказал Педро:
     -- В госпиталь надо.
     -- В больницу?
     -- Да.
     -- Нельзя, -- ответил Педро.
     Безногий снова оказался рядом с ними.
     -- А я о чем толкую столько времени?! В больницу, в больницу!
     -- Никуда он не пойдет, -- повторил Педро.
     -- Но почему, сын мой? -- спросил падре.
     -- А потому, ваше преподобие, что из больницы никто еще не возвращался.
Никто, понимаете? Алмиро -- один из нас. Мы не можем это сделать.
     -- Но ведь есть закон...
     -- Умирать?
     Падре смотрел  на вожака  "капитанов"  широко раскрытыми  глазами.  Эти
бездомные  мальчишки  словно задались целью каждый  раз  ошеломлять его: они
гораздо умней, чем кажутся. А в глубине души он знал, что они правы.
     -- Никуда он не пойдет, -- сказал Педро.
     -- Ну и что ж тогда ты собираешься делать?
     -- Сами выходим.
     -- Как?
     -- Позову матушку Анинью.
     -- Она не умеет лечить оспу...
     Педро растерялся и только после долгого молчания сказал:
     -- Все равно... Пусть лучше умрет здесь, чем в лазарете.
     --  Да он  же  всех перезаразит! -- снова вмешался Безногий. -- Мы  все
заболеем... -- кричал он, обращаясь  к остальным членам шайки. -- Нельзя его
оставлять!
     -- Заткнись, сволочь! -- взвился Педро.
     -- А ведь он прав, -- тихо сказал падре.
     -- Мы не отдадим его в больницу. Вы же добрый человек, падре, как вы не
понимаете, что  там-то он  наверняка  погибнет. Из  этих бараков  живыми  не
выходят.
     Падре знал, что это правда, и молчал, смешавшись.
     Тут подал голос Большой Жоан:
     -- А родных у него нет?
     -- У кого?
     -- У Алмиро. Есть, я вспомнил!
     -- Не пойду я домой, -- снова зарыдал тот. -- Я сбежал оттуда!
     Педро наклонился к нему и ласково произнес:
     --  Успокойся, Алмюро. Сперва я схожу, поговорю с твоей  матерью. Потом
мы  отведем тебя. Там  вылечишься и ни в какую больницу не пойдешь. А  падре
пригласит доктора, так я говорю, ваше преподобие?
     -- Так, -- отвечал падре Жозе Педро.
     Существовал  закон,  в  соответствии  с которым  граждане были  обязаны
извещать  органы здравоохранения  о  всех  случаях заболевания  оспой, чтобы
больные  были  немедленно изолированы.  Падре  Жозе  Педро  этот  закон  был
известен, но он снова нарушил его, став на сторону "капитанов песка".
     Мать Алмиро вместе со  своим  любовником  жила за Сидаде-да-Палья:  она
была прачкой, сожитель  ее ковырялся на своем крошечном  наделе. Когда Педро
разыскал  ее, она едва  не сошла с ума. Алмиро тотчас забрали из пакгауза, а
вскоре падре  привел  врача.  Однако, на  беду, врач  этот  приискивал  себе
доходное местечко в городском санитарном управлении и потому немедля сообщил
о  больном куда  следует.  Алмиро все-таки увезли в больницу, а  над головой
падре стали собираться тучи: врач (он всем представлялся вольнодумцем,  а на
деле  был порядочным мракобесом) донес и на него, обвинив  в укрывательстве.
Власти передали дело в канцелярию архиепископа. И вскоре падре  был вызван к
канонику,  возглавлявшему  это  почтенное  учреждение,  и  явился  туда,  не
предвидя для себя ничего хорошего.
     Тяжелые  шторы,  кресла  с  высокой спинкой,  на одной стене -- портрет
Игнатия Лойолы, на другой -- распятие.  Длинный стол,  дорогие ковры.  Когда
падре Жозе Педро вошел в эту комнату,  сердце  его  билось учащенно. Причины
вызова были ему  не совсем ясны, и  поначалу  он подумал  даже, что вызван в
епископский  дворец для получения  прихода,  который он бесплодно  ждал  уже
больше двух лет. "Неужели наконец  получу приход?" -- подумал он, и на губах
его  заиграла счастливая  улыбка.  Вот  когда наконец  он  станет  настоящим
священнослужителем и души  прихожан  будут всецело  вверены его попечению  и
духовному руководству. Вот  когда он обретет  полное право служить  Господу.
"Но  как же оставить  детей -- бездомных и беспризорных детей Баии? -- думал
он, и к радости его примешивалась легкая печаль. Ведь он -- один из немногих
друзей этих мальчишек. Падре, который  займет его место,  возиться с ними не
будет. Прочтет после обедни воскресную проповедь в  колонии -- и делу конец,
а мальчишки -- они и так-то  не  слишком жалуют священников -- будут злиться
оттого, что в этот день получат свою похлебку на  полчаса позж