и   кокaду  старая
негритянка  в  ситцевой  юбке   и  цветастой  блузе  с  квадратным  вырезом,
открывавшим  не по  годам  упругую грудь. Долдон,  сдирая кожу  с апельсина,
покосился на нее:
     -- Тетушка, а ты еще ничего, верно?
     Торговка улыбнулась:
     -- Полюбуйтесь-ка на  нынешних, кум Жоан!  Никакого почтения к старшим.
Где это видано, чтоб такой сосунок заигрывал со старой перечницей?
     --   Наговариваешь  на   себя,   тетушка,  клевещешь.   Ты  вполне  еще
сгодишься...
     Негритянка захохотала от души:
     --  Я  давно уж закрыла  лавочку, Долдон. Года мои  вышли. Вот хоть его
спроси. -- Она показала на грузчика. -- Я его помню, когда он был мальчишкой
вроде тебя, а уж  устроил  первую в порту забастовку. В те времена никто еще
не знал, что это такое и с чем ее едят. Помнишь, кум?
     Жоан  де Адан кивнул и, прикрыв глаза, предался воспоминаниям о  давних
временах, когда он возглавил первую  стачку портовиков. В порту он был одним
из самых старых докеров, а так поглядеть -- не скажешь.
     -- Седому негру -- в обед сто лет, -- сказал Педро.
     Торговка сняла косынку: голова ее была совсем седой.
     -- Вот потому ты и ходишь в этой тряпке, -- поддел ее Долдон.
     -- Помнишь Раймундо, тетушка Луиза? -- спросил Жоан.
     --  Какого?  Белобрысого? Который погиб во время забастовки? Еще бы  не
помнить! Он ведь каждый день приходил ко мне поболтать... Ох и языкастый был
парень!
     --  Его  убили  вот  здесь, на этом  самом месте, когда конная  полиция
ринулась на нас. --  Жоан де  Адан поглядел на Педро. -- Ты разве никогда не
слыхал о нем?
     -- Никогда.
     --  Тебе  в ту пору было  четыре года. Целый  год потом ты  мыкался  от
одного  к  другому, потом исчез куда-то, и узнали мы  про тебя, уже когда ты
стал вожаком "капитанов".  Да  я не сомневался, что ты не пропадешь, Сколько
тебе лет сейчас?
     Педро погрузился в вычисления, и Жоан сам ответил на свой вопрос:
     -- Пятнадцать или около того. Правильно я говорю, кума?
     Луиза кивнула.
     -- Когда  захочешь,  приходи в порт работать.  Место твое всегда  будет
тебя ждать, -- продолжал негр.
     --  Какое еще место?  -- спросил Долдон,  потому что Педро от изумления
лишился дара речи.
     -- Место его отца, Раймундо,  который  погиб, борясь  за народ и за его
права. Настоящий был человек. Один десятерых нынешних стоил.
     -- Раймундо -- мой отец? -- переспросил Педро,  что-то смутно слышавший
об этом.
     -- Да,  он твой  отец.  В порту звали  его Белобрысым. Ты  бы послушал,
какие речи произносил он перед началом забастовки, -- нипочем не поверил бы,
что это  простой  грузчик.  Он  погиб -- полицейские  застрелили. Ты  можешь
занять его место.
     Педро что-то чертил веткой по асфальту.
     -- Почему  ж  ты никогда не говорил мне об  этом?  -- вскинув глаза  на
старика, спросил он наконец.
     -- Ты мал был. А теперь становишься мужчиной... -- расхохотался тот.
     Педро  тоже  засмеялся:  приятно  и  лестно было  узнать, что отец  его
славился храбростью и силой.
     -- А мать  мою ты  не знавал?  --  спросил он, точно не сразу решившись
выговорить эти слова.
     Жоан помедлил с ответом:
     -- Нет. В ту пору, когда мы с Белобрысым познакомились, у  него жены не
было. А сын был.
     -- Я с  ней знакомство водила, -- подала голос торговка.  -- Не женщина
была, а загляденье. Красотка! Ходили слухи, что она  родом из богатой семьи,
из тех вон кварталов. -- Старуха  показала в сторону Верхнего города. -- Еще
говорили, папаша  твой выкрал ее из дому. А умерла она, когда тебе  и  шести
месяцев  не сравнялось. Раймундо в ту  пору работал  на табачной  фабрике  в
Итапажипе. Потом только в порт перешел.
     -- Как захочешь -- только слово скажи... -- повторил старый грузчик.
     Педро кивнул, а потом спросил:
     -- Лихая, наверно, штука эта забастовка, а? -- и, внимательно  выслушав
рассказ Жоана, сказал:
     -- Я бы хотел тоже устроить такое. Замечательная штука.
     К пристани подходил пароход, и Жоан де Адан поднялся:
     -- Сейчас пойдем грузить голландца.
     Пароход,  гудя  сиреной, подваливал к  причалу.  Отовсюду  потянулись к
пакгаузу грузчики. Педро Пуля глядел на  них любовно: его отец был такой же,
как  они,  и  погиб  за них.  Вот  они  идут -- белые, мулаты, негры, негров
особенно  много. Сейчас  они заполнят  трюм  мешками  какао,  кипами табака,
тюками сахара и всем, чем еще знаменит их штат, пароход повезет эти товары в
дальние страны, а  там такие же грузчики -- быть может, и среди них найдутся
высокие  и  светловолосые парни  -- спустятся в трюм, разгрузят корабль. Его
отец  был  одним  из  грузчиков, только  сейчас  узнал  он  это.  Его  отец,
взобравшись на ящик, произносил  речи, и дрался с полицией, и был  застрелен
насмерть,  когда  кавалерия атаковала забастовщиков. Как знать,  вдруг кровь
отца пролилась на том самом месте, где он стоит сейчас? Педро  поглядел себе
под ноги,  на асфальт, -- м