понял, что он идет к противоположному  крылу пакгауза,  туда,  где
песок  мельче,   занял  удобную  позицию  и  вскоре  увидел  чей-то  силуэт,
приближавшийся к  Барандану.  Безногий узнал его:  это был  двенадцатилетний
Алмиро, пухлый увалень... Безногий попятился, тоска его  стала  нестерпимой.
Каждый  ищет  ласки, каждый  чем может заслоняется от этой жизни:  Профессор
читает  ночи напролет.  Кот живет с  уличной женщиной и берет у нее  деньги,
Леденчик  весь  преображается  от  молитвы, а  Барандан  и  Алмиро  украдкой
встречаются  ночами.  Нет,  сегодня  ему  не  заснуть,  тоска  не  даст глаз
сомкнуть...  А  если  и  уснет,  ему  привидится  тюрьма.  Хоть  бы   пришел
кто-нибудь, над  кем  можно было бы  поиздеваться...  Хоть  бы  подраться...
Может,  пойти  сунуть  зажженную спичку  кому-нибудь  между пальцев -- пусть
подрыгает ногами.  Но  заглянув  в  дверь,  он  почувствовал только  печаль,
безумное желание убежать и помчался напрямик, через пески, сам не зная куда,
убегая от своей тоски.
     Педро Пулю разбудил какой-то шорох. Он спал ничком и, проснувшись, чуть
приподнял  голову.  Мальчишка  воровато пробирался  в тот  угол,  где  лежал
Леденчик. Педро Пуля еще в  полусне подумал, что мальчишка хочет забраться к
нему в постель, и насторожился: уличенных  в таких делах  изгоняли из шайки.
Но  тут сон  как  рукой  сняло:  на  Леденчика  это  непохоже.  Значит,  тот
просто-напросто собирается его ограбить.  Он  не  ошибся,  --  мальчишка уже
откинул крышку чемодана. Педро Пуля кинулся на него,  свалил наземь. Схватка
была короткой. Никто, кроме Леденчика, даже не проснулся.
     -- У своих воруешь?
     Мальчишка молчал, прижимая ладонь к разбитому подбородку.
     --  Утром  чтоб тебя  тут не было. Нечего тебе тут  делать. Это в шайке
Эзекиела тырят друг у друга, вот к ним и ступай.
     -- Я хотел только посмотреть...
     -- Ага. И потому шарил в чужих вещах?
     -- Вот провалиться  мне  на этом  месте,  я  хотел всего  лишь медальон
посмотреть.
     -- Что еще за медальон? Не вздумай врать!
     Тут вмешался Леденчик:
     --  Брось,  Педро. Может, он  и вправду хотел посмотреть  ладанку,  что
подарил мне падре.
     -- Ей-Богу,  не  думал красть, --  опять заговорил мальчишка,  дрожа от
страха. --  Что  ж я, не знаю, каково живется тем, кого выгнали "капитаны"?!
Куда  податься?  Или к  Эзекиелу -- так они за решеткой чаще бывают,  чем на
воле. Или в колонию...
     Педро  Пуля отошел к  спавшему Профессору.  Мальчишка сказал  Леденчику
дрожащим голосом:
     --  Ладно,  расскажу все  как  есть. Встретил  вчера  в Сидаде-да-Палья
девчонку.  Зашел  в один магазинчик,  хотел  пиджак увести. А  она  увидела,
спрашивает, что мне угодно. Ну вот, слово за  слово... Сказал,  мол,  завтра
принесу   тебе   подарок...  Она  добрая,   понял,  она  говорила  со   мной
по-человечески! -- Охваченный внезапной яростью, он сорвался на крик.
     Леденчик подержал образок на ладони, посмотрел на него и вдруг протянул
мальчишке.
     -- На. Отдай ей. Только Пуле не говори.
     На  рассвете в пакгауз  вошел  Вертун, мулат  родом из сертанов, волосы
всклокочены, на  ногах  --  альпаргаты,  словно  он только  что вернулся  из
каатинги, лицо,  как  всегда угрюмо.  Он перешагнул  через  спящего Большого
Жоана. Сплюнул  и растер  плевок  подошвой.  В руке  у него была  газета. Он
оглядел весь пакгауз, словно  отыскивая кого-то, заметил наконец  Профессора
и, бережно неся газету на широких  мозолистых  ладонях,  направился  к нему,
принялся будить, хотя было еще очень рано:
     -- Профессор... Профессор...
     -- Чего тебе? -- замычал тот спросонок.
     -- Дело есть.
     Профессор приподнялся  и  сел. В  темноте  едва угадывалось хмурое лицо
Вертуна.
     -- Это ты, Вертушка? Чего тебе надо?
     -- Ну-ка  прочти мне про Лампиана1,  вот я "Диарио" принес.  Статейка и
портрет.
     1 Лампиан -- прозвище знаменитого бандита-кангасейро Виргулино Феррейры
да  Силва  (1898-1938);  какое-то  время  он  возглавлял отряды безземельных
крестьян и  батраков, стихийно выступавших  в защиту  своих прав. Был убит в
стычке с правительственными войсками.

     -- Горит у тебя, что ли? Утром прочту.
     -- Нет, прочти сейчас, а я тебя за это научу свистать кенаром.
     Профессор нашарил огарок,  зажег его и стал читать. Лампиан ворвался  в
какой-то городок штата Баия, прикончил  восьмерых солдат, изнасиловал девиц,
выгреб  городскую казну. Хмурое лицо Вертуна мало-помалу прояснилось, плотно
сжатые  губы  разъехались  в  улыбке. Профессор дочитал до  конца,  дунул на
свечку,  а счастливый Вертун пошел  в  свой угол, чтобы  вырезать из  газеты
фотографию Лампиана и его людей. Весеннее ликование царило в его душе.

НА ТРАМВАЙНОЙ ОСТАНОВКЕ

     Когда же уйдет полицейский? То посмотрит  на небо,  то  окинет взглядом
пустынную  в  этот  час  улицу. Вот  скрылся  за  углом  последний  трамвай.
Полицейский достает сигарету: дует ветер, и  прикурить  ему удается только с
третьей спички. Ветер  раскачивает  стволы  манговых деревьев и сапотизейро,
несет зябкую сырость, и полицейский поднимает воротник пл