не боялся, что меня могут догнать, — я был быстр, как горная лошадь, и 
примчался в Стирлинг, где наткнулся на двух солдат с барабанщиком. Они спросили,
 куда я направляюсь и кто я такой. Я ответил, что это не их дело. Они 
возмутились и сказали, что мне следовало бы ответить попочтительнее, один из 
них достал саблю и объявил мне, что я арестован. Я тут же перепрыгнул канаву и 
выхватил шпагу. Они бросились на меня. Одному я проткнул плечо, барабанщик 
бросил мне в лицо свою палочку и убежал, а второму я проткнул руку, так что тот 
испугался и запросил прошения. Они заторопились в свою часть, а я, опасаясь, 
что за мной пошлют погоню, отправился в Торвуд, где и переночевал, а на 
следующее утро явился в Глазго, нашел там капитана, к которому у меня были 
рекомендации и который тут же передал меня сержанту, который набирал в 
Солткоате рекрутов. Гак я попал на корабль и на следующее утро отплыл в 
Ирландию, где оказался в полной безопасности.
Там я нашел французского учителя фехтования и с месяц прозанимался у него, 
после чего поссорился с одним из собратьев-учеников. Он заявил мне, что мне с 
моей боевой шпагой не сделать того, что делает он со своей учебной, так что мы 
отошли на Оксментаун-Грин и сошлись. Я ранил его в трех местах, а потом мы 
пошли и вместе выпили по кружке, став после этого добрыми друзьями. В Лимерике 
мы стояли около восемнадцати месяцев, и все это время я продолжал заниматься, 
несколько раз проводил поединки с товарищами по школе и продолжал оставаться 
лучшим учеником. В городе было еще семь школ, с которыми у учеников моего 
мастера было несколько конфликтов, а в конце концов я поссорился с одним из 
учителей из-за его сестры, на которой я намеревался жениться. Вместо приданого 
мне досталась только дуэль с ее братом, после которой я сам сделался мастером и 
открыл школу, которую содержал, пока наш полк стоял в городе.
Дальше будет рассказ о моей жизни в Голландии. Наш полк расположился в Буше, 
под Брабином, и там я встретил сержанта, которого убил в Перте. Я спросил: «Вы, 
случайно, не были капралом в Перте?» Он ответил, что был, тогда я спросил 
дальше: «А не убили ли вас там, случаем, как вы сами то заявили?» Он ответил: 
«Да, было дело, чуть было не убил один мерзавец по имени Дэниел Бейн, и сдается 
мне, что это вы». Я протянул ему руку, и мы пошли и выпили по бутылочке.
Я открыл школу фехтования, и бизнес у меня шел очень хорошо. Но в городе уже 
было множество школ, которым наше присутствие очень не понравилось. Всеми 
способами они старались навредить мне, так что приходилось быть всегда начеку, 
и я дрался двадцать четыре раза прежде, чем все убедились, что это я здесь 
хозяин положения.
Школа продолжала работать, и вскоре я услышал о том, что в городе есть четыре 
хороших фехтовальщика, занимающиеся игорным бизнесом, который приносил им 
хороший доход. Я решил заполучить свою долю в этом пироге, по крайней мере, 
хотя бы честно попытаться. Я дрался со всеми четырьмя по очереди, последний 
оказался левшой. Мы забрались на крепостной вал, обыскали друг друга на предмет 
огнестрельного оружия, не нашли и начали поединок. Обменялись двумя-тремя 
честными атаками, и тут он поднял руку и достал пистолет из шляпы, положил его 
на руку и наставил на меня. Я потребовал остановиться, но в ответ он выстрелил 
в меня и пустился наутек. Одна из пуль пробила мой шейный платок, я решил, что 
ранен, и не бросился на него, как мне того хотелось. Потом я бросился за ним в 
погоню и звал стражу, но стражники были от нас в полумиле и меня не услышали; 
только уже добежав до стражников, я догнал его и проткнул ему ягодицы, а потом 
— сбежал в мясной рынок, где никто не мог меня достать, поскольку это было 
привилегированное место. Там я прятался до наступления темноты, а потом 
отправился в свое расположение; той же ночью я побывал у всех товарищей своего 
противника, и они согласились делиться со мной. Эта доля и доходы с моей школы 
позволили мне хорошо прожить ту зиму».
«В 1707 году мы перебазировались и встали лагерем в Пунг-Депери. В этот период 
я неплохо зарабатывал игорным и прочим бизнесом. Был у нас один злобный малый 
из голландской голубой гвардии, это был француз, гасконец, он задирался на всех 
фехтовальщиков, а мы с ним поссорились из-за дамы, и он тут же вызвал меня на 
дуэль. Мы встретились за старым рвом, и он показал мне пять могил, в которые 
уложил своих противников, и сказал, что я стану шестым (вокруг было много 
народу, как англичан, так и голландцев), если не уступлю даму ему, после чего я 
уже не мог не драться. Он обнажил шпагу и начертил ею линию со словами, что это 
будет моя могила. Я ответил, что для меня выйдет коротковато, да и сырости по 
ночам я не люблю, так что такая могила лучше подойдет ему самому. Мы сошлись в 
поединке, и он так яростно наступал, что мне пришлось чуть податься, я связал 
его шпагу и нанес полуукол ему в грудь, но он опередил меня и ранил меня в рот. 
Мы снова сошлись, теперь я вел себя чуть осторожнее и нанес сопернику удар в 
корпус, что его очень разозлило. Он смело пошел на меня, некоторые из зрителей 
стали кричать «Не отступай!», хотел бы я, чтобы они сами оказались на моем 
месте, и тут я провел ему удар в живот. Он швырнул в меня свою шпагу, я отбил 
ее, а он опустился на свой плащ и замолк. Я подобрал ножны и отправился в полк, 
и больше ничего не слышал о своем противнике, кроме того, что все его товарищи 
были очень рады исчезновению из их жизни этого смутьяна».
«В 1711 году мы снова снялись с места и перешли на равнины Довье, где 
остановились на несколько дней в ожидании, когда соберется вся наша армия. 
Затем мы перешли в Левард, что между Довье и Башайном, где простояли несколько 
недель. Я занимался там своим старым ремеслом, так же как и в Голландии и в 
Мальборо. Нашлись два голландца, недовольные тем, что я имею свою долю на их 
территории, и поклявшиеся прекратить это; они пришли к моему игорному шатру, 
срезали его, избили моего слугу, а мне послали вызов встретиться с ними на 
следующее утро. В это время предстоял приезд генерала, и я никак не мог прийти,