поставлен в тупик, если ему вдруг придется сражаться на парных рапирах, из-за 
того что шпага, как защитный инструмент, оказывается гораздо тяжелее и длиннее, 
чем привычный кинжал. Не стали исключением и наши дуэлянты. Если бы им, как в 
свое время Шастеньере и Жарнаку, дали положенный, как это принято, месяц на 
подготовку к сражению, они бы обратились к известным мастерам за обретением 
навыков сражения столь сложным оружием. Но Франциск I дал делу такой спешный 
ход, что учиться было уже некогда. В общем, когда начался бой и дуэлянты стали 
обмениваться атакующими действиями, очень быстро стало видно, что ни тот ни 
другой совершенно не умеют обращаться с оказавшимся у них в руках оружием, 
причем поняли это не только зрители, но и сами бойцы — они отбросили парные 
шпаги и достали кинжалы с видимым намерением перейти в ближний бой. Однако 
король, решив, что с него довольно этого жалкого зрелища, бросает на арену свой 
жезл, прекращая тем самым дуэль. Сарзе и Веньеру приказано помириться, и они 
покидают поле боя, скорее потеряв, чем выиграв в отношении репутации, поскольку 
всем собравшимся уже ясно, что воинская доблесть обоих болтунов так же хромает, 
как и их христианская праведность.
Репутация же еще одного присутствовавшего на дуэли господина, ла Тура, напротив,
 полностью восстановлена, поскольку король перед всем двором свидетельствует, 
что лично видел его в той битве храбро сражающимся бок о бок с монархом.



Глава 16
О дальнейших неблагоприятных последствиях опрометчивого указа Генриха II 
Французского


Как мы уже видели, в рыцарские времена, в царствование Франциска I и его 
предшественников, было невозможным, чтобы дуэль, а вернее — combat ? outrance
[37]
у барьера могла состояться без монаршего соизволения или, в крайнем случае, без 
разрешения вице-регента соответствующей провинции; видели мы и ту печаль, с 
которой горевал о своем любимце Шастеньере король Генрих II, под воздействием 
которой он торжественно поклялся, что никогда и никому больше, ни малым ни 
великим, не даст он такого соизволения. В результате, как мы тоже видели, 
поссорившиеся дворяне, получая отказ на просьбу встретиться в поединке на 
турнирной арене, где имелись бы все условия для проведения честного и 
благородного боя, удалялись вместо этого в некое укромное место в поле или в 
лесу, где и выясняли свои отношения не в рыцарских латах, а раздетыми до 
рубашек, на смертоносных рапирах и кинжалах. Видели мы, как это приводило к 
многочисленным случаям мошенничества на дуэлях, когда злодей, рассчитывая на 
честность своего противника, являлся на поле боя с кольчугой под рубашкой или 
приводил с собой банду громил, чтобы вместе разделаться с несчастным; поэтому 
необходимо стало приводить с собой на дуэль друзей, просто для того, чтобы не 
погибнуть от руки подобного мошенника. Теперь перед нами предстанет следующий 
виток порочной спирали: в прежние времена долгом секундантов было приложить все 
усилия к примирению спорщиков, а если это не удавалось — то проследить за тем, 
чтобы дуэль прошла как можно честнее; теперь же вместо этого секунданты, а 
также сочувствующие, которых брали с собой в большом количестве, тоже вступали 
в бой, хотя уж им-то точно нечего было делить. И сейчас мы расскажем о том, как 
родилась эта преступная традиция.

Дуэль миньонов

У Генриха III, короля французского и польского, служили при дворе несколько 
молодых людей, чьи представления о морали были до крайности гибкими; наиболее 
выдающиеся из них были удостоены самых теплых чувств и близких отношений со 
стороны монарха. Те, кто не входил в этот тесный круг, нелицеприятно именовали 
этих молодых людей миньонами
[38]
его величества.

Особенно покровительствовал король месье де Келюсу. Он происходил из знатного 
рода, отцом его был Антуан де Келюс, сенешаль и правитель Роверня, один из 
самых славных рыцарей ордена Святого Духа; но из всех добродетелей благородного 
отца сын унаследовал только храбрость в бою. И этот Келюс воспылал ревностью к 
сиру де Дюну, младшему сыну синьора д'Антраге, известному при дворе под 
уменьшительным именем Антрангет, образованным по тому же принципу, что и 
«Шарлот» от «Шарль». А этот Антрангет, надо заметить, был одним из любимых 
фаворитов знаменитого «Меченого», герцога Гиза. Между королевскими домами Гизов 
и Валуа имелись серьезные разногласия, что не могло не оказать влияния на 
чувства их приверженцев.
Оба этих молодых человека были влюблены (или считали, что влюблены) в некую 
даму, которая была широко известна своей красотой, но не благонравием. Однажды 
вечером Келюс застал Антрангета выходящим из дома этой женщины и, сочтя случай 
подходящим, чтобы сказать сопернику какую-нибудь гадость, решил подразнить его:
— Эй, Антрангет! Думаешь, ты один удостоился ее ласк? Поверь мне, есть еще 
множество других. Дурит тебя красавица!
На что следует лаконичный ответ в таком же духе:
— Брехня все это!