И тут начинается беда. Как же, слово главного миньона главного короля в 
христианском мире поставили под сомнение! Такое оскорбление можно смыть только 
кровью. Так что Келюс доверяется двум другим миньонам своего августейшего 
повелителя — это Можирон, красавчик, к тому же отличающийся храбростью, и 
знаменитый Ливаро. Келюс рассказывает им, как клеврет Гиза посмел посягнуть на 
его честь, и что теперь надо бросить ему вызов; друзей же просит 
поприсутствовать при дуэли, дабы не допустить нечестных действий с противной 
стороны и выступить гарантами честного проведения поединка. Вызов брошен и 
принят Антрангетом с радостью, поскольку тот польщен возможностью оросить свой 
меч кровью ненавистных Валуа, не говоря уже о том, что и сам он лично обижен. В 
помощники он выбирает Риберака и Шомберга. Место поединка — парк де Турнель, 
где торговали лошадьми, время — четыре часа утра следующего воскресенья, чтобы 
вокруг не собралось слишком уж много зевак или торговцев лошадьми.
Вот обе стороны явились на дуэль, люди Гиза, как видно, настроены здраво и в 
общем-то не против помириться. Риберак подходит к Ливаро и Можирону и говорит 
последнему:
— Господин хороший, мне кажется, самое лучшее, что мы можем сделать, — это 
постараться, чтобы эти два господина пришли к взаимному согласию, и не дать им 
убить друг друга из-за такого пустяка.
На что Можирон дерзко отвечает:
— Бог с вами, Риберак! Я сюда пришел не серенады петь, а драться, и именно этим 
я и собираюсь заняться!
Настроенный менее воинственно секундант Антрангета удивлен:
— Можирон, да с кем вы-то тут собрались драться? Вы лично вообще не замешаны в 
ссоре, здесь вообще нет никого, кто был бы о вас дурного мнения!
На что Можирон заявляет:
— А вот с вами и буду драться!
Не в силах более выносить высокомерие юного задиры, Риберак выхватывает оружие, 
но, предостерегающе подняв ладонь, говорит:
— Погодите же! Вы настаиваете на том, чтобы драться со мной, — извольте, я не в 
силах вам отказать; но давайте же сперва вознесем молитву! — И с этими словами 
он складывает меч с кинжалом в виде креста, становится на колени и истово 
молится.
Можирон в нетерпении осыпает молящегося бранью, утверждая, что тот молится 
слишком долго. Наконец Риберак поднимается, с оружием в руках набрасывается на 
противника и сразу же проводит тому сильный удар в корпус. Раненый шаг за шагом 
отступает, но Риберак не отстает, и вот Можирон падает. Однако в падении он 
выставляет вперед острие своей рапиры, несчастный Риберак напарывается на него 
и падает замертво. Можирон тоже умирает с ругательствами на устах.
А что же сами дуэлянты? Келюс явился на бой с одной лишь рапирой; однако, видя, 
что Антрангет вооружен еще и кинжалом, требует, чтобы тот от него отказался, но 
противник возражает:
— Это ты поступил глупо, что оставил кинжал дома; ведь оговоренное нами оружие 
— рапира и кинжал. Мы сюда пришли драться, а не обсуждать мелочи всякие!
Келюс активно атакует и слегка задевает руку противника, но его собственная 
левая рука оказывается жестоко покалеченной в попытке парировать один из 
оборонительных ударов соперника. Антрангет вовремя атакует и вовремя уклоняется,
 не говоря уж о том, что наличие кинжала обеспечивает ему дополнительное 
преимущество, и ему удается несколько раз проткнуть противника, так что в конце 
концов тот зашатался и упал; Антрангет готов уже добить его, но Келюс, 
взмолившись, упрашивает удовлетвориться уже содеянным.
Что же до двух оставшихся секундантов, то, увидев, что все их друзья уже 
дерутся между собой, Шомберг обращается к своему визави:
— Дерутся уже все четверо: что нам делать? — подразумевая тем самым предложение 
разнять их.
На что Ливаро отвечает:
— Значит, и мы должны драться, во имя нашей чести! — что само по себе 
странновато, поскольку раньше секунданты никогда не дрались.
— Со всей душой, — соглашается Шомберг, и они вступают в бой.
Шомберг мощным «мандритто» срезает сопернику всю левую щеку, но Ливаро отвечает 
более чем достойно и протыкает немцу грудь, свалив его замертво, после чего сам 
падает в обморок от потери крови.
Генрих III в отчаянии — у него было два любимых фаворита, и вот Можирон убит, а 
Келюс — при смерти. Король обещает тысячу франков врачу, который сможет 
исцелить его, а еще тысячу — самому Келюсу, дабы поднять его дух; но одна из 
полученных им ран была смертельной, так что врачи оказались бессильны. Смерь 
Келюса погружает короля в беспросветную печаль, он вынимает из ушей покойного 
собственноручно вдетые в них когда-то серьги и, приказав срезать ему волосы, 
сохраняет их как реликвию. Кроме того, Генрих запрещает любые дуэли в своей 
стране под страхом разжалования и смертной казни; в Париже он воздвигает храм 
Святого Павла с превосходными мраморными скульптурами обоих погибших и выражает 
свою скорбь по ним самыми необычными способами.
Почти все действующие лица только что описанной драмы умирают. Келюс и Можирон 
погибли сразу; добрый Риберак умер от ранения в гостинице де Гиза, куда его 
доставили после боя. Антрангет, отделавшийся легким ранением руки, 
предусмотрительно бежал от гнева монарха, который, несомненно, укоротил бы 
удачливого дуэлянта на голову, попадись тот ему в руки. О немце Шомберге мы 
больше ничего не слышали, видимо, он встретил свою смерть на острие рапиры 
Ливаро. Самого же беднягу Ливаро срезанная Шомбергом щека начисто лишила былой 
красоты, и Генрих, который всегда предпочитал красавчиков, охладел к нему, так