воспоминание, которое заставило ее броситься в комнату для наблюдений и войти в 
нее, не ощущая страха перед непроизвольным появлением состояния транса.
Затем возник вопрос о мистере П.. о котором доктор У. сразу же сказала: “Когда 
доктор М. читал отчет, он сказал, что, вероятно, вел бы себя точно так же, 
случись это с ним. Давайте позовем его и посмотрим, что будет дальше”.
Автор сказал, что после прихода доктора М. вручит каждому записи о них самих, 
попросив перечитать их, а сам сядет так, чтобы видеть номера страниц на записи 
доктора М. Автор попросил, чтобы доктор У. и доктор Т. переворачивали страницы 
так, как если бы они были заняты чтением, но при этом следили за выражением 
лица доктора М. Потом, когда автор будет откашливаться, доктор У. должна 
спокойно сказать: “Я — доктор У.”.
Доктор М. прилежно прочел запись о мистере П., и когда он дошел до того места, 
где мисс Ф. писала, что мистер П. “начал кричать на мисс К. и доктора Э.”, 
автор покашлял, и доктора У. и Т. сделали соответствующие замечания. Доктор М. 
резко вздрогнул, сильно покраснел и тоном полного изумления заявил: “Фу! Я, 
конечно, в этот момент был вне себя от гнева. Теперь все отчетливо всплыло в 
моей памяти. Всю неделю меня преследовало ощущение, что я узнал что-то, чего не 
знаю. Неудивительно, если я тогда заявил, что поступил бы так же, как этот 
приятель, оказавшись на его месте”.
Доктор У. сразу же взяла доктора М. за руку и повела к комнате для наблюдений. 
Она открыла дверь и попросила его войти в нее. Войдя, доктор М. огляделся и 
заметил: “Все правильно. Здесь это и случилось”, — и тут же начал вслух 
восстанавливать в памяти первоначальную экспериментальную обстановку.
Таким образом, доктор У. продемонстрировала, к своему собственному удивлению, 
что бессознательное знание, совместно с сознательным мышлением, предотвращало 
такое произвольное состояние транса, какое возникло у доктора Т. Она спросила, 
что случилось бы, если бы она вошла в комнату для наблюдений, прежде чем все 
вспомнила. Автор сказал: “У вас возникло бы произвольное состояние транса, вы 
бессознательно усвоили бы этот факт, а потом пробудились сразу же с недобрыми 
мыслями и чувствами по отношению ко мне, и потребовалось бы много времени, 
чтобы вернуть ваше расположение”.
Позже доктор У. стала искать способ гипнотерапии хронической дисменореи, 
сопровождающейся сильной головной болью. Доктор Т. играл роль испытуемого в 
различных опытах, а отношение доктора М. ко мне стало более дружелюбным.
Почти точно такой же метод автор несколько раз использовал в клинических целях. 
Пациентам, которые входят в кабинет и откровенно заявляют, что они настроены 
против гипноза, или просто проявляют открытое сопротивление терапии, которым 
она явно необходима, говорят обычно, что, сев в то кресло, они будут оказывать 
сопротивление, но не будут сопротивляться, если сядут в другое, это, кресло, 
или что они не будут противодействовать в этом кресле и оставят свое 
сопротивление в том кресле, которое сейчас занимают; что они могут про себя 
решить сменить кресло и сесть здесь, в это кресло, и оставить свое 
сопротивление в том кресле, там, или сидеть в том кресле, там, в то время как 
их сопротивление останется здесь, в этом кресле; что они могут попытаться 
сидеть в том, другом кресле, там, без обычного сопротивления, а потом вернуться 
в это кресло, здесь, сохранив или оставив свое сопротивление в том или этом 
кресле, или там, или здесь. Эта фраза повторяется до тех пор, пока это 
необходимо.
Таким образом, им предлагается путаница относительно их сопротивления. В 
результате возникает нежелание понимать эту неразбериху, и поэтому они 
стремятся отказаться от своего сопротивления и способствуют терапии. Иногда 
транс возникает, иногда нет, в зависимости от интенсивности их потребностей.
Клинически метод путаницы использовался в других различных ситуациях. Можно 
привести два таких случая, одинаковых по характеру: оба субъекта казались 
подходящими пациентами для метода путаницы и оба имели одинаковые жалобы. Одним 
субъектом была двадцативосьмилетняя женщина, а другим — сорокапятилетний 
мужчина. У обоих был полный истерический паралич правой руки, возникавший при 
письме; оба занимали должности, где требуется много писать, и оба были правшами.
 Во всех других действиях у них не возникало никаких затруднений с правой рукой.
 Но стоило им взять в руки карандаш, авторучку и даже большую палку, с помощью 
которой можно нацарапать на полу свое имя, букву, прямую или кривую линию, как 
тут же развивался полный паралич правой руки. Как и все такие пациенты, которых 
автор видел раньше и о которых ему рассказывали коллеги, оба эти субъекта 
наотрез отказались учиться писать левой рукой. Опыт научил автора, что любая 
попытка врача настоять на обучении писать левой рукой обычно ведет к потере 
пациента, об этом говорили ему и его коллеги.
Вспомним старую детскую игру: “Клади правую (right) руку прямо перед собой, 
положи ее на сердце, теперь притворись, что выбрасываешь левую (left) руку, 
спрятав ее за спину. Теперь скажи, какая рука у тебя осталась (is left)?” 
Ребенок, будучи не в состоянии объяснить себе, почему затрудняется назвать свою 
правую (right) руку оставшейся (left) рукой. Больше того, можно писать (right) 
правильно (right) только справа (right) налево (left), нельзя писать правильно 
слева направо, и написание (right) не будет правильным (right), хотя левая 
(left) может писать (right), хотя это и не верно (right), однако левая (left) 
может писать правильно (right right) справа налево (right to left), если нельзя 
писать слева направо (в скобках указано звучание этих слов на английском. Слова 
с различным значением звучат одинаково — прим. ред.)
При этом в голове составляется длинная история, достаточная, чтобы выявить 
точки личной, персональной значимости (в действительности она бывает и не столь 
уж длинной, ибо такие пациенты, по опыту автора, могут дать мало личной