энтузиазма и надежды, и вы чувствуете то же самое. Но через минуту можете 
клясться, что говорите с ней на иностранном языке, потому что она не понимает 
ни слова. Что бы вы ни говорили или ни делали, она сидит и смотрит на вас 
перепуганными глазами и очень старается понять что-нибудь из той бессмыслицы, 
которую вы, по всей видимости, несете. Мы испробовали все. Мы советовались со 
своими друзьями, которые тоже с ней занимались. Она похожа на страшно 
перепуганную девочку, но она не испугана, она просто отключается. Она очень 
умна, и трудно поверить, что она так бездарна к обучению”.
Сама женщина дала такое объяснение: “Мои сыновья, которые выучились на 
инженеров, говорят, что шестеренки у меня в голове есть, но они разных размеров,
 поэтому не цепляются. Вам придется подточить их и подогнать по размеру, потому 
что мне надо научиться читать и писать. Я обслуживают трех учителей, варю им, 
пеку, стираю и глажу, но работы мне мало. Сидеть и ничего не делать — это очень 
утомительно. Можете вы научить меня читать?”.
В этом случае, как и во многих подобных, мы имели дело с давней устойчивой 
блокировкой, которую можно было снять с помощью гипноза. Поэтому мы отнеслись к 
женщине как к больной и пообещали, что через три недели она будет читать и 
писать, и для этого ей не придется учиться чему-нибудь такому, чего бы она уже 
не знала или не умела.
Такое заявление сильно озадачило пациентку. Но желание научиться читать было 
так велико, что она согласилась во всем сотрудничать с автором, даже если он и 
не научит ее ничему, чего бы она уже не знала.
Затем простым и прямым внушением предстояло индуцировать у нее состояние транса,
 от легкого до среднего. При этом, исходя из ее уникальных особенностей 
невротика, женщине объяснили, полагаясь на полное ее понимание, что это нечто 
далекое и не имеющее отношение к проблемам ее обучения; что ее не будут учить 
чему-нибудь, чего она уже не знает; что в трансе ей придется делать лишь то, 
что она умеет делать, и любое действие, которое будет заявлено, уже очень давно 
ей известно.
После этого ей пододвинули бумагу и карандаш и сказали, чтобы она не писала, а 
просто взяла карандаш любым привычным способом. “Держите его в руке любым 
старым способом. Вы и я, оба мы знаем, что вы можете это сделать. Любой ребенок 
может взять карандаш любым старым способом”.
Затем, одобряя ее действия, автор говорил следующее:
“Хорошо, теперь проведите карандашом по бумаге; нарисуйте каракули, как ребенок,
 который не умеет писать. Просто какую-нибудь загогулину! Этому ведь не нужно 
даже учиться.
Хорошо, сделайте на бумаге черточку, сделайте так, как вы проводите по доске 
ногтем, когда хотите ее перепилить, или колышком по земле в саду, когда 
проводите борозду. Можете сделать ее короткой или длинной, вертикальной или 
горизонтальной.
Хорошо, теперь нарисуйте закорючку, как дырку в бублике; теперь сделайте 
закорючки, как половинки бублика, когда вы разламываете его пополам.
Хорошо, сделайте два косых штриха; один как левый скат крыши вашего амбара, 
другой — как правый скат.
Хорошо, а теперь ткните карандашом в бумагу и сделайте маленькое пятнышко.
Хорошо, теперь все эти значки, которые вы сделали, вы можете сделать разных 
размеров, в разных местах бумаги, в любом порядке, даже один над другим или 
один рядом с другим. Не так ли?
Все эти знаки, что вы сделали и можете сделать в любое время, — это письмена, 
только вы не знаете, что это и есть письмо. Вам не обязательно верить, что это 
письмо, — вы только должны знать, что умеете делать эти значки. Знать это 
нетрудно, потому что вы давно это знаете. Теперь я собираюсь вас разбудить. Все,
 что мы тут делали, сделайте еще раз. Я хочу, чтобы дома вы практиковались в 
написании этих значков. Хорошо?”
Затем все, что делала пациентка в состоянии транса, повторили с ней и в 
состоянии бодрствования, причем ей давались те же указания. Ее отпустили и 
предложили прийти на следующий день. Женщина ушла не совсем довольная, но в 
какой-то мере заинтригованная. На следующий день у нее индуцировали состояния 
транса разной глубины, от среднего до глубокого, и выяснили, что она потратила 
около двух часов на “делание закорючек”. Затем ей была высказана такая мысль: 
единственная разница между кучей строительных материалов, приготовленных для 
постройки дома, и готовым домом заключается в том, что дом — просто материалы, 
собранные вместе. К своему собственному удивлению, она с этим согласилась. 
Затем ей показали прямоугольник и сказали: “Это грубый план стены амбара сорока 
футов длиной”. Затем прямоугольник рассекли линией поперек и сказали: “Теперь 
это грубый план двух амбаров в двадцать футов длиной, торец к торцу”. И опять, 
в смятении, она согласилась.
Затем ей показали точную копию “закорючек”, сделанных ею накануне, и попросили 
выбрать те из них, с помощью которых можно было бы сделать мелкомасштабный 
“грубый план” стены сорокафутового амбара, и “набросать” такой план. Затем ей 
предложили “разделить его посередине” и “набросать” одну стену двадцатифутового 
амбара сверху другой стены такого же размера. Она это выполнила.
Затем ее попросили с помощью наклонных линий “набросать” торец двускатной 
кровли, а затем провести прямую линию “от одного края до середины, как крепят 
доску на краю крыши”. Она послушно это сделала. Ее стали подчеркнуто убеждать, 
что теперь она знает, как складывать знаки.
Теперь, сказали ей, нужно взять половинки дырок от бубликов и с их помощью 
“округлить углы у стены амбара”. Она сделала и это. Затем пациентке сказали, 
что теперь она не только знает, как пишут, но что это установленный факт.