прибыв на открытие Медона: «Это гораздо больше походит на дом банкира, чем на 
дворец благородного принца!» Но Луи было комфортно в своем новом жилище. Одно 
плохо – тихая госпожа де Шуэн отказалась перебраться в Медон. Правда, по ночам 
приезжала тайно из своего скромного жилища на парижской улочке Сент-Огюстен. 
Тяжело выходила из скромной кареты и, переваливаясь, шла через мощеный двор к 
черному входу. Поднималась на антресоли в скромную комнату, где ее уже поджидал 
Луи. Любопытные слуги пытались выяснить у мальчика-слуги, который через каждые 
полчаса вносил в комнату корзинки с едой, что странная парочка делает по ночам. 
Но мальчик только пожимал плечами: «Едят и говорят о чем-то. А наевшись, молчат,
 взявшись за руки». Слуги ахали: «Неужто и все?!» – «Честное слово! – божился 
мальчишка. – Я ведь даже не стучу, когда вхожу».
Но время шло, и однажды утром госпожа де Шуэн не уехала, как всегда, из Медона. 
Ну а потом с антресолей перебралась в одну из парадных комнат. Теперь даже за 
обедом толстуха восседала за столом в кресле такого же необъятного размера, как 
и дофин. Но однажды в Медоне случился истинный переполох – прямо к обеду явился 
король Людовик XIV. Вошел быстрой походкой, окинул блестящим взором парочку 
толстяков. Шуэнша вскочила и неуклюже плюхнулась на колени перед монархом. Тот 
вздохнул и собственноручно поднял толстуху.
«Я рад, что вы, милочка, быстро разобрались в словах предателя Гудрэ. Мой 
увалень еще долго гадал бы, о чем речь, – усмехнулся король. – И еще я рад, что 
предсказатели оказались правы: мой сын не погнался за красотой, а возлюбил 
добродетель. – Людовик снова перевел взор на объемную избранницу дофина. – Что 
ж, добродетели тут не занимать!» И тут вдруг молчун Луи обрел дар речи: 
«Хорошего человека должно быть много, сир…» Людовик XIV уставился на сына, 
словно впервые разглядел его, и вдруг захохотал: «Мальчик мой, да ты Сократ! 
Твой афоризм будут повторять в веках!»
Двор пришел в восторг: дофин хоть и говорит мало, но зато каждое его слово – 
чистое золото. Ну а госпожа де Шуэн обладает массой нравственных добродетелей, 
да и в профиль она просто… красавица.
В Медон повалили гости. Шуэнша только шумно вздыхала, слушая подобные дифирамбы.
 Ей было наплевать на дворцовых прихлебателей. Она-то знала, что живет по 
совести – хорошо кормит своего Луи, следит за тем, чтобы он был обихожен и 
счастлив, чтобы ему было с кем поговорить, чтобы в Медоне всегда звучала 
хорошая музыка. Она родила ему здорового и упитанного младенца и даже придумала,
 как уберечь ребенка от престолонаследных интриг. Мудрая родительница просто 
объявила, что ребенок… умер. На самом же деле отдала мальчика с огромным 
приданым в семью верных людей, которые тут же уехали из Медона и затерялись 
где-то в провинции.
Но иногда и терпеливая Шуэнша позволяла себе повеселиться. Тогда она выходила в 
зал приемов с огромной корзиной пряжи и, принимая льстецов, вязала носки. Для 
особо ненавидимых дам она устраивала и другое представление – поливала платок 
каким-то отвратно пахучим отваром и, разговаривая, размахивала им. Придворные 
неженки кривились, но уйти не могли – боялись, что королю донесут об их 
неуместной брезгливости. А по вечерам раздобревший Луи подталкивал супругу в 
мощный бочок: «Ну чем наш Медон не королевский двор? Пусть я только второй Луи, 
зато ты – медонская королева!»
14 апреля 1711 года после обильной трапезы толстяк Луи не проснулся. 
Престарелый Людовик XIV, узнав о смерти сына, горестно посетовал: «А ведь этот 
негодяй Гудрэ оказался прав с гороскопом Луи. Сбылось-таки его предсказание. 
Дофин умер раньше меня».
А госпожа де Шуэн не задумывалась ни о каких предсказаниях. Она просто собрала 
свои скромные пожитки и покинула Медон. К чему жить во дворце без принца?..
В скромной квартирке на улице Турнель в Париже появилась тихая квартирантка, 
редко выходившая из дома. Раз в месяц из королевской казны ей исправно 
приходила небольшая пенсия, которую она тратила на благотворительные и 
богоугодные дела. Когда в 1732 году она скончалась, ни один из придворных 
льстецов, некогда вившихся вокруг «медонской королевы», уже и не помнил о ней. 
И только пара верных слуг, проводивших ее на кладбище Сен-Поль, помянули 
госпожу: что ни говори, не каждому удается прожить жизнь словно истинной 
королеве.



Обещание несчастья

Рука мальчика покружила над шкатулкой с драгоценностями и вытянула большой 
бриллиант желтого отлива. «Я возьму этот!» – весело проговорил ребенок. Но 
мужчина, стоявший рядом, выхватил камень: «Нет!» Ореховые глаза мальчика 
сузились, губы скривились. «Почему? Я могу взять любые драгоценности! Они все 
принадлежат короне, а я король Людовик XV!» Юный властитель даже топнул ногой. 
Но его дядя, герцог Орлеанский, не дрогнул: «Именно потому, что вы – король 
Франции, вы не можете взять этот камень. Ведь это – дьявольский «Санси», его 
называют бриллиантом-убийцей!»
«Глупости! Отдайте!» – Восьмилетний Людовик схватил дядю за руку. Герцог мягко 
отвел руку мальчика: «Как ваш дядя и регент, я должен вас оберегать. Об этом 
камне ходят плохие слухи. Говорят, он приносит несчастье». Герцог Орлеанский 
скинул желтый бриллиант в бархатное ложе шкатулки и защелкнул ее золотой 
фермуар. Юный Людовик вспыхнул: «Вам просто нравится перечить мне во всем! Что 
за жизнь?! Мне стелют простыни, на которых уже кто-то спал. Приносят рубашки, 
которые уже кто-то носил. Даже мои носовые платки кто-то смял. А яблоки?! Они