ться от зависнувших надо мной врагов было не такто просто. 
Они быстро догоняли меня.
      О помощи нечего было и думать. Приходилось рассчитывать только на себя. 
Развернувшись навстречу «мессерам», я решил им показать, что бежать не 
собираюсь и готов сразиться. Но они не приняли лобовой атаки, ушли на высоту и 
снова повисли надо мной, как занесенный меч.
      Что делать? У них преимущество в высоте и скорости. Подо мной земля, 
занятая врагом. Горючего у меня в обрез — только дойти до аэродрома. Если оно 
кончится или я в чемлибо допущу просчет, фашисты расстреляют меня, как мишень. 
Остается один выход — применить хитрость.
      Еще ничего не придумав, разворачиваюсь на восток и даю полную скорость, 
выжимаю из своего ЯКа все, что он может дать. «Мессершмитты» бросаются за мной, 
как две стрелы, пущенные туго натянутой тетивой лука. Вот они уже на дальности 
прицельного огня. Я резко перевожу самолет в пикирование. От стремительного 
падения машина дрожит, в ушах появляется сверлящая боль.
      Приотставшие было «мессершмитты» вновь догоняют меня. Я уже чувствую их 
за спиной, знаю, что ведущий пары вотвот откроет по мне огонь. И в эти секунды 
я вспомнил о маневре, который отработал во время полетов на «мессершмитте». 
Если этот «крючок» подведет меня, придется расплачиваться жизнью.
      Резко бросаю самолет на горку и закручиваю спираль. В глазах темно от 
перегрузки. В верхней точке перевожу машину через крыло на горизонт. И тут 
происходит как раз то, на что я рассчитывал. «Мессершмитт», обогнав меня, 
оказывается впереди, в какихто пятидесяти метрах, и сам попадает в перекрестие 
моего прицела. Даю в упор длинную очередь из пушки и пулеметов. «Мессер» на 
мгновение как бы повисает в прицеле, а затем, перевернувшись, идет к земле. 
Рядом, чуть не задев меня, проскакивает его ведомый.
      Я бросаюсь за ним, но он, видимо, не настроен драться. Что ж, это и меня 
вполне устраивает. Проследив за взрывом сбитого МЕ109ф, ухожу за облака и беру 
курс на восток, домой!
      Тревожит, что крайне мало осталось горючего. Если Фигичев не разделался с 
той парой «мессеров», которая пошла за ИЛами, она на обратном пути может 
встретиться.
      Но радость победы быстро заглушает эту тревогу. А вид белых гор 
Лисичанска окончательно меня успокаивает. Ведь от них наш аэродром совсем рядом.

      Треск пуль об обшивку самолета моментально отрезвляет меня. Быстрым, 
почти машинальным движением ручки и рулей делаю «бочку» со снижением. Этот 
маневр я тоже отрабатывал давно, еще зимой. Почему именно сейчас он пришел мне 
на память, не знаю. Видимо, во мне все время жила готовность его выполнить, и 
только не было подходящей ситуации. Цель этого маневра — затормозить самолет, 
чтобы вперед вырвались атакующие.
      Надо мной проскакивают два «мессершмитта». Задираю нос ЯКа и вдогон даю 
длинную очередь по ведомому. «Мессершмитты» резко уходят вверх. Довольно 
испытывать судьбу. Сваливаю продырявленного ЯКа в облака и, посматривая вокруг, 
быстро иду на аэродром.
      Невольно анализирую свою ошибку. Почему так случилось? Да потому, что мой 
самолет проецировался на фоне белых облаков, как на экране. А главное — я 
проявил беспечность. Одержал победу и успокоился.
      Вот, наконец, и моя тихая стоянка. Снимаю шлемофон и вижу: один наушник 
поцарапан пулей. Теперь я был всего на один сантиметр от смерти.
      Новый начальник штаба стоит на крыше землянки и в бинокль наблюдает за 
стоянкой. Он, конечно, видит, как одни летчики осматривают мой шлемофон, а 
другие считают пробоины в кабине и плоскостях.
      Среди собравшихся на стоянке — Фигичев и мой ведомый. Я не сетую на них, 
они совершенно правы в том, что не оставили ИЛов ради меня. Но и друзья не 
упрекают меня за горячность, видят, что я и сам недоволен собой, своими 
стихийными действиями.
      Но от расспросов не уйдешь. Каждому интересно узнать, что произошло в 
воздухе с товарищем.
      — Выходит, ты наскочил на ту пару «мессеров», которую я отпугнул от звена 
Фигичева. Она шла за нами почти до самого аэродрома, — пояснил Науменко.
      — Видимо, она, — согласился я.
      — Ну, значит, недаром мы с тобой отрабатывали уход изпод огня «бочкой». 
В Ровеньках начали, а сегодня пригодилось, — напомнил мне Искрин о наших с ним 
экспериментах.
      — Точно. Пригодилось. Крутнул не задумываясь. Поэтому и схватил только 
полдюжины пробоин.
      Нужно идти на КП докладывать и, между прочим, указать место, где упал 
первый на моем счету «мессершмитт109ф».
      А могло быть и наоборот, что он, летчик с мощного, обновленного «мессера»,
 шел бы в эти минуты с подобным рапортом к своему начальнику. Могло. Но сейчас 
догорал в нашей степи он!
      Выслушав мой рапорт, командир приказал мне срочно выехать в штаб дивизии.
      Комдив встретил меня вопросом:
      — На «мессершмиттах» летал?
      Врать я не мог, а признаваться не хотелось: боялся, что снова заставят 
экспериментировать. Поэтому ответил неопределенно:
      — Совсем немного, товарищ генерал.
      — Раз летал — направляйся на знакомый тебе аэродром и пригони машину сюда.

      Эпопею с «мессершмиттами» я считал уже оконченной и забытой. А она снова 
всплыла.
      — Разрешите спросить, — обратился я к генералу, — надолго меня привяжете 
к нему?
      — На сколько понадобишься кинооператорам. Это им нужно. Воздушные бои 
хотят запечатлеть для истории. Будешь им