. Но нужно было бояться просадки самолета и столкновения с землей.
      Способ штурмовки с переменным профилем пикирования быстро освоили все 
летчики нашей эскадрильи. И он им понравился. Нередко они применяли его и при 
штурмовке объектов с обычной высоты: заходили на атаку круто, а перед тем как 
открыть огонь, уменьшали угол пикирования. Отстрелявшись, истребители 
стремительно проносились над загоревшимися машинами и снова уходили на высоту.
      Однажды нашу эскадрилью навестили комдив и инспектор Сорокин. На этот раз 
они приземлились удачнее, чем в Астраханке, и мне не удалось избежать 
неприятностей.
      В тот день я проводил занятие в классе. На доске были начерчены две схемы 
пикирования: прежняя и новая. Придирчиво осмотрев их и выслушав объяснения 
молодых летчиков, комдив раскричался:
      — Неправильно! Все это чьито выдумки. Где наставления?
      — Нет наставлений, товарищ генерал, — доложил Крюков, поглядывая на меня.
      У нас, и даже в полку, действительно не было тогда никаких учебных 
пособий. При подготовке молодежи мы опирались в основном на собственные знания 
и фронтовой опыт.
      — Сорокин, дайте им правильное объяснение! Инспектор начал повторять 
давно известные, но устаревшие истины, дополняя их примерами из опыта войны. В 
основном он оперировал фактами из нашей боевой практики в Молдавии. Но ведь на 
занятии разбирался совершенно новый, только что освоенный прием штурмовки. 
Почему комдив не пожелал этого понять? Почему инспектор не осмелился поддержать 
Крюкова и меня?
      — Надо учить людей по наставлениям! — заключил комдив. Крюкову и мне он 
объявил по выговору за незнание тактики. Правда, мы быстро забыли об этом 
инциденте, поскольку были уверены в своей правоте. Приемы, которым мы учили 
молодежь, прошли проверку огнем, их эффективность подтвердили многие наши 
победы.
      Летали мы часто. Штурмовали железнодорожные станции и эшелоны в пути. 
Самым трудным было приучить молодежь при любых обстоятельствах держать 
интервалы. При появлении «мессершмиттов» они обычно начинали прижиматься друг к 
другу, а все вместе — ко мне. И вместо того чтобы, все внимание уделять цели, 
приходилось следить за своими летчиками, чтобы не столкнуться.
      По возвращении домой я всегда садился последним. Пока ребята один за 
другим совершали последние круги над аэродромом, мне удавалось выполнить 
несколько фигур высшего пилотажа. В частности, я отрабатывал один оригинальный 
маневр, на который меня натолкнул случай.
      Однажды над аэродромом появились наши истребители конструкции Яковлева. 
Они летели четверками и, снижаясь на большой скорости, расходились парами в 
разные стороны.
      — Цирк! — воскликнул ктото из летчиков.
      Дело знакомое: ребята получили новые самолеты и теперь хотели блеснуть 
перед нами, так сказать, произвести впечатление. Наблюдая за их «веерами», я 
заметил, как ведущий одной пары крутнул на горке «бочку». В авиашколе мы 
называли ее кадушкой. При таком медленном вращении вокруг своей оси машина 
опускает нос и теряет высоту. Кажется, летчик выполнил «бочку» одними элеронами 
и плохо скоординировал свои движения. Следовавший за ним, как при атаке, 
ведомый сразу проскочил над ведущим и вырвался вперед. Теперь ведущий, как бы 
уйдя «под мотор» своего ведомого, очутился ниже и сзади.
      Когда я увидел все это, меня осенила мысль: а ведь так можно уходить 
изпод атаки противника!
      На следующий день, возвратившись с задания, мы с Николаем Искриным, как 
заранее условились, набрали над аэродромом высоту. «Атакуй», — передал я 
покачиванием крыльев. Искрин пошел в атаку. Вот он уже на расстоянии, 
позволяющем открыть огонь. Я делаю замедленную «бочку» и сразу же теряю высоту 
и скорость. Ведомый проносится надо мной. Теперь уже я под ним. Стоит только 
немного поднять нос самолета — и могу стрелять по Искрину.
      С тех пор я стал каждый день шлифовать этот прием.
      Верил, что в предстоящих воздушных боях понадобится и эта находка. Надо 
только все хорошенько продумать и отработать каждый элемент.
      Зима. Короткие, хмурые, промерзшие насквозь дни. Только успеешь за ночь 
отогреться, как утром снова стужа берет тебя в тиски. Кабина И16 не 
обогревается. Подготавливая самолет к полету, техник и механик тщательно 
очищают его от снега. Но стоит подняться в воздух, и в кабине начинают гулять 
вихри снега.
      В одном из полетов я не обратил внимания на то, что мое лицо припорошено 
снежком, и поплатился за это. Случайно взглянув на прибор, я увидел, что щеки у 
меня совсем белые. Начал оттирать их, да поздно спохватился. К вечеру 
обмороженные лицо и шея распухли. За такой вид друзья прозвали меня Мустафой. 
Несколько дней подряд лечился, смазывая гусиным жиром обмороженные места.
      Както на аэродроме приземлился самолет соседнего полка. Он подрулил 
прямо к нашей землянке, и все мы невольно обратили внимание на обмороженное 
лицо летчика — черное, с рыжеватой бородой. А когда пилот вылез из кабины, мы 
чуть не ахнули. Это был здоровенный, широкоплечий детина. Настоящий богатырь! И 
как он только помещался в кабине И16, д