ВС, который находился в этом же селе, мне сказали, что наш полк 
базируется западнее Ростова. Я немедленно отправился туда на своей полуторке. 
На прицепе тащил еще легковую, а в кузове вез палатки и колья. Все попутные 
машины обязаны были чтото эвакуировать в тыл.
      Не доезжая до Таганрога, остановился в станционном поселке переночевать. 
Забираться в город на ночь было незачем: я видел, как к городу группа за 
группой шли немецкие бомбардировщики. Мое решение оказалось правильным. Только 
я устроился на ночлег в домике у элеватора, к нам постучали:
      — Чья машина?
      — Моя.
      — Сейчас же уезжайте отсюда! A Таганроге немецкие танки, идут сюда. Мы 
будем взрывать элеватор.
      Немецкие танки в Таганроге! Попал бы я ночью как кур во щи. Наверно, 
утром город был еще наш, а к вечеру все переменилось.
      Прибыв в Ростов, я узнал, что и наш полк в эту ночь приземлился чуть 
южнее города. Там я и нашел его. Много я пережил за эту неделю, многое 
изменилось к худшему и на фронте. Но знакомые, родные лица однополчан, встреча 
с командиром, с Фигичевым, Лукашевичем, Селиверстовым, Никандрычем, Валей, 
дежурившей у телефона, снова вернули мне силы. Я увидел, что менялись только 
места базирования полка, а люди остались такими, какими были, — стойкими, 
выносливыми, честно и храбро выполняющими свой долг.
      Виктор Петрович, пожимая мне руку, спросил:
      — Что, Покрышкин, на самолет выменял полуторку?
      — Почти так, товарищ майор. Тащил МИГ, пока было можно. Пришлось сжечь.
      — А глаз цел?
      — Цел, товарищ командир,
      — Ну, хорошо. Были бы глаза целыми, чтобы видеть и уничтожать врага. 
Отдохни, подлечись и приезжай к нам. Полк перебазируется в СултанСалы, ближе к 
немцам. Вот так, Покрышкин. Мы знали, что ты вернешься. Кто из летчиков уже 
ходил по земле, того сломить не такто просто.
      Разбитая бровь болела. Два дня я провел в санчасти, лечился, отдыхал, 
писал письма родным. Открывал и заветную тетрадь. На этот раз ее, как и 
остальные мои личные вещи, сохранили. Вспомнив населенные пункты, через которые 
проходил, хотел было записать их. Но потом решил, что Пологи, Черниговку мне не 
забыть никогда и без тетради.
      …Лечение кончилось. Надо воевать! На той же полуторке, которая эти два 
дня стояла около санчасти, я уехал в СултанСалы. На дороге встретились два 
потока: один — те же эвакуированные, только уже из русских придонских колхозов, 
другой — наши войска, идущие к фронту.
      Войск было много, свежих, хорошо вооруженных. Таких сил я не видел еще за 
все месяцы войны. Чувствовалось, что под Ростовом готовится большое сражение.
      На аэродроме в СултанСалы я услышал тяжелую весть:
      — Вчера похоронили Кузьму.
      — Селиверстова? — машинально спросил я.
      — Дрался с «мессерами» под Таганрогом… Упал недалеко от аэродрома… 
Похоронили там, на холме.
      Его могила была видна от КП. Я пошел туда, чтобы своей рукой бросить на 
могильный холмик горсть донской земли.
      Кузьма не много сбил вражеских самолетов, но скольким из нас он спас 
жизнь в воздушных боях! Скромный, застенчивый человек, прямой и честный товарищ,
 настоящий боевой друг.
      Я постоял у свежей могилы с дощатым обелиском. Техник вырезал из дюраля 
звездочку и под ней, после фамилии, имени и отчества летчика, написал 
чернильным карандашом: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и 
независимость нашей Родины!»
      Сколько обелисков с такими надписями осталось на просторах от Прута до 
Дона! Я вспоминал о наших первых могилах у западных границ СССР. Эта, над 
которой я склонился, была самой крайней на востоке. Будут ли они появляться еще 
дальше, за Доном? Тяжело было думать об этом…
      Возвратившись на КП, я попросил, чтобы меня сразу же послали на боевое 
задание. Виктор Петрович понимающе посмотрел на меня, сказал свое обычное 
«хорошо» и вдруг спросил:
      — Ты чтонибудь слышал о летчике Посте?
      — Читал о нем, товарищ командир.
      — Знаешь, что такое глубина зрения? Я растерялся, не зная, что отвечать.
      — Так вот, — продолжал Иванов, — человек определяет расстояние двумя 
глазами. Есть такие исключительные люди, которые могут это делать и одним. Но 
ты, Покрышкин, не одноглазый Пост, который прекрасно летал и над сушей и над 
водой. По крайней мере нет нужды экспериментировать. Поезжайка ты на своей 
полуторке за Дон и организуй там переучивание молодых летчиков на МИГ3. Они у 
нас летают на «чайках» и на «ишаках», а нам могут подбросить и новенькую 
технику.
      Я не соглашался. Школьным, тыловым душком отдавало от этого задания. А 
мне хотелось воевать, сражаться. Виктор Петрович тем же спокойным тоном 
продолжал:
      — Сначала денька тричетыре порассуждай с ними по теоретическим вопросам, 
поделись опытом, свои выводы преподнеси. За это время глаз подживет, и тогда ты 
с каждым полетаешь. Словом, хорошо получится. Так что не капризничай. Комуто 
ведь надо готовить молодежь.
      Я пожал Виктору Петровичу руку. Простился с друзьями и поехал машиной на 
задонский аэродром. Со мной отправились Никитин, Труд, Супрун и пятеро совсем 
молодых летчиков, еще не нюхавших пороха войны. Второй раз мне пришлось взятьс