Дорога от Бельцев до Котовска нам порядочно наскучила — на самолетах мы 
не раз облетывали весь этот район за полчаса, а по земле ползем целые сутки.
      До Маяков легко добрались на попутных машинах, доставлявших бензин, 
продовольствие, боеприпасы.
      Маяки — один из тех аэродромов, которые десятилетиями обозначались на 
секретных картах в штабах, а использовались колхозами для сенокосов и выпаса 
скота. Их много было разбросано по степной Украине, на них годами не 
приземлялся ни один самолет, и коекому могло показаться, что они вообще не 
нужны. Но пришло время, когда военной авиации понадобилось это поле, покрытое 
молодым клевером. Словно рой пчел, приземлился на нем наш полк. В воздухе, не 
утихая, стоял гул моторов.
      Штаб полка размещался на аэродроме, в большом фанерном ящике изпод МИ Га,
 поставленном в густой зелени лесной полосы. Начальник штаба майор Матвеев 
Александр Никандрович, как всегда занятый телефонными разговорами, бумагами, 
распоряжениями, увидев нас, вышел навстречу.
      — Ну как, пофокусничал на курсах? — весело обратился он ко мне. — 
Жизневский жаловался на тебя.
      — Если пилотаж для него только фокусы, пусть жалуется.
      — Вот как! — Начальник штаба посмотрел на меня одобрительно, но ответил 
уклончиво: — Конечно, если это был настоящий пилотаж, на МИГе он здорово 
пригодится. Смотри, какая парочка! Говорят, строгая машина. Не вздумай только 
цирк устраивать, шею свернешь.
      — Ничего… Скорее бы вылететь.
      — О, сразу и вылететь? Храбрец! Идите устраивайтесь. Не на один день 
приехали.
      Устраивались недолго. Оставили чемоданы, сдали аттестаты, осмотрели 
достопримечательности — вот и все. Спать будем на втором этаже в просторном 
классе, питаться в столовой этажом ниже, купаться — в пруду, наполовину 
заросшем камышом. Костя Миронов поинтересовался у «старожилов», где можно 
«развеять холостяцкую тоску». Ему ответили, что в деревне, расположенной в пяти 
километрах отсюда, есть клуб, там иногда бывает кино.
      Кончились наши двухдневные каникулы. Мы, «курсачи», пришли на летное поле 
со шлемофонами у ремней и планшетами через плечо — никто не приказывал брать их,
 но вдруг понадобятся, — и будничная, напряженная, настоящая жизнь захватила 
нас в свой стремительный водоворот.
      Аэродром… Его летное поле всегда истоптано до пыли на старте и выветрено 
на полосах взлета и посадки. С этого небольшого квадрата земли мы взлетаем, 
чтобы отработать какието элементы пилотажа, сюда возвращаемся со своей 
маленькой победой или неудачей. Куда ни летим, как ни безотчетно, кажется, 
парим в небе, но аэродром следит за нами как учитель и как зритель, и перед ним 
мы отчитываемся, насколько разумно использовали дорогое время, не понапрасну ли 
потратили бензин, патроны, снаряды. Этот квадрат земли отдан во власть 
самолетов. Только они имеют право пробегать по нему, взмывая в небо или 
возвращаясь с высот домой.
      Когда летчик приходит на аэродром, то он становится уже наполовину 
«неземным». Его чувства и мысли — в небе, с теми, кто летает, ибо если один в 
воздухе, все с ним. Но что происходит на нашем аэродроме сегодня? Почему 
допускаются такие нарушения уставных положений? Почему не взлетают над полем 
предупредительные ракеты? Самолеты ведь заходят на посадку на необычно высоких 
скоростях… Командир нашей эскадрильи старший лейтенант Анатолий Соколов, 
участник боев на ХалхинГоле, с орденом Красного Знамени на гимнастерке и 
следами ожогов на лице, сам стоит на старте с флажками в руках.
      Исхлестанный струями воздуха, сливающимися с горячим весенним ветром, 
загоревший, он руководит полетами. Перед тем как выпустить самолет в зону, он о 
чемто напоминает пилоту жестами, иногда, показывая чтото, приседает, разводя 
руками, как наседка крыльями. Он встречает самолеты, подруливающие к нему после 
посадки. Взбирается на крыло и, придерживаясь за фонарь, нагибается в кабину, 
чтото кричит. Струя воздуха от винта обтекает его, готовая столкнуть с 
плоскости. Гимнастерка на его спине раздувается, а лицо от напряжения 
становится кумачовокрасным.
      И на сей раз командир снова отправляет летчика в зону. Вот фонарь закрыт. 
Еще один взгляд, еще одно напоминание, и мотор взревел, самолет понесся.
      — Товарищ старший лейтенант, явился в ваше распоряжение.
      — Почему так официально? — улыбнулся Соколов.
      — Назначен к вам замкомэска.
      — Поздравляю. Очень кстати. Атрашкевичу как раз такой заместитель нужен.
      — Меня к вам направили.
      — Я уезжаю завтра в Кировоград на курсы. Будете с Атрашкевичем 
переучивать эскадрилью. Вот видишь: заходит на посадку, забыв все, что говорено 
ему десять раз. Голос порвал… Не гаси скорости! Ниже подпускай к земле! Ниже! 
Иначе на МИГе сразу плюхнешься. Ну, давай, подбирай ручку. Так, отлично!
      Наблюдая, как Соколов, не имея с летчиком радиосвязи, командует им, я 
невольно засмеялся.
      Соколов оборачивается ко мне.
      — Чего хохочешь?
      — Смешно получается, товарищ командир.
      — Завтра сам будешь не меньше моего переживать. Учить надо!
      Я рассказал ему о немецком разведчике, пролетевшем над Бельцами. Он 
достал папиросу, закурил. Вижу, от волнения не подберет слов для выражения 
своих мыслей.