не возвращаются, знаю. Желаю тебе в этой пилотке вернуться летчиком.
      Мы крепко обнялись. Я проводил Вахненко к машинам, нагруженным столами, 
кроватями и кухонной утварью. Ночь, торопливые голоса, имущество на машинах, 
которое мы привыкли видеть только в помещениях — все говорило об отъезде. Полк 
оставлял свой аэродром.
      Утром мы покинули Маяки. Перелетели в Котовск, но все чувствовали, что 
ненадолго. Нам виделась дорога на восток, тяжелая дорога отступления.
      На аэродроме в Котовске мы не застали ни одного самолета. «Значит, — 
подумал я, — нашей дивизии придется одной обеспечивать боевые действия наземных 
частей на этом участке фронта».
      На второй день догадка подтвердилась. В Котовск переехал и штаб 
соединения. Неподалеку от командного пункта мы увидели самолет комдива УТИ4 и 
пару «чаек», которые прикрывали его во время перелетов.
      Однажды утром летчики вдруг обнаружили, что в— говорил Виктор 
Петрович. — Подбитые старались перетянуть через реку, оставшиеся без самолета 
тоже спешили к ее берегам. И Днестр никого из нас не подвел. Помог бы он 
Соколову и Овсянкину, если бы они от Бельцев полетели прямо на восток. Ктото 
из них, видимо Соколов, был подбит. Овсянкин не оставил своего командира, и они 
вместе полетели на северовосток, в направлении Ямполя. Если посмотреть на 
карту, то сразу видишь, что Ямполь от Бельцев в два раза ближе, чем 
Григориополь. Поэтому они и избрали этот самый короткий маршрут.
      Недалеко от Ямполя летчики сели, считая, что здесь еще находятся наши. А 
там уже были немцы. Они окружили Соколова и Овсянкина, хотели взять их живыми. 
Наши товарищи отбивались до последнего патрона. Поняв, что вырваться не удастся,
 они решили, что лучше остаться мертвыми на родной земле, чем мучиться в 
фашистском плену. Вы спросите, как мы узнали о мужестве наших боевых друзей? Об 
этом рассказал на допросе немецкий летчик, взятый недавно в плен. «Я каюсь, — 
говорил он, — что не поступил так, как ваши летчики под Ямполем. У нас тоже 
есть понятие воинского долга!» Он и сообщил подробности этого события на левом 
берегу Днестра. Дорогие друзья, — сказал в заключение командир полка, — пусть 
навсегда сохранится в нашей памяти образ бесстрашных летчиков нашего полка, 
славных сыновей советского народа Анатолия Соколова и Алексея Овсянкина!
      Мы встали со своих мест и почтили память боевых друзей минутой молчания. 
Были слышны лишь всхлипывания официантки да пронзительный свисток паровоза, 
долетевший со станции.
      После ужина летчики окружили Лукашевича. Он рассказал, что при выполнении 
левого разворота самолет вошел в штопор; чтобы вывести его, не хватило высоты, 
пришлось прыгать с парашютом. Приземлился Лукашевич почти рядом со сбитым мною 
немецким летчиком. Преследуя фашиста, наши пехотинцы стреляли и по нему до тех 
пор, пока не услышали русскую речь.
      — Вот вам еще один печальный результат полета тройки! — не сдержал я 
своего возмущения. — Летишь, а по бокам два ведомых, словно телохранители. Но 
ведь я не комдив, чтобы меня так охраняли. Дайте мне такую свободу в строю, 
чтобы своими разворотами я не заставлял одного выбрасываться с парашютом, а 
другого уходить черт знает куда!
      — Спокойно, Покрышкин! — остановил меня майор Иванов. — Расшумелся, как 
самовар. Сегодня тройкой летали последний раз. — Эти слова он произнес 
решительно, как приговор.
      Вернувшись в общежитие, я увидел на своей подушке треугольное письмецо. 
Первая за время войны весточка из Новосибирска.
      «Во первых строках» сестра Мария писала, что домой пришло печальное 
известие о младшем брате Петре — пропал без вести. Я знал, что этот сильный, 
волевой крепыш никогда не сдастся в плен. Значит, погиб. Значит, война уже 
забрала одного из нашей семьи. Теперь на фронте нас осталось двое. Третий 
подрастает, идет по моим стопам. Дождется ли мать когонибудь из нас после 
войны?.. Далее Мария сообщала, что ее муж Павел тоже ушел на фронт, перечисляла 
имена всех двоюродных братьев, надевших солдатскую форму. «Деньги от тебя 
пришли, — говорилось в конце письма, — мама и я шлем тебе спасибо». «Хорошо, — 
подумал я, — что они получили, наконец, от меня подмогу. Завтра же, как приедем 
на аэродром, напишу им ответ».
      На рассвете, под грохот артиллерии, долетавший со стороны Балты, наш полк 
поднялся с аэродрома и спешно перебазировался на новое место.
      Отступление продолжалось.
      
6. Море и девушки
      
      Теперь мой дом — самолет. Под его крылом я обедаю, в перерывах между 
полетами читаю газеты, пишу письма, веду свою тетрадь.
      Когда полк начал менять аэродромы, я решил было записывать названия 
населенных пунктов, в которых мы останавливались. Но в конце июля и в первой 
половине августа перелеты стали настолько частыми, что мне пришлось отказаться 
от