Почему же летчик не выпрыгнул? Очевидно, «мессер» шел очень низко, когда 
оружейник всадил в него пулеметную очередь.
      Кстати, а где же наш геройизобретатель? Отыскав оружейника, я пожимаю 
ему руку. Он поправляет на голове старенькую пилотку и смущенно опускает голову.

      — Удачно ты рубанул его! — восхищенно говорит незнакомый мне молоденький 
сержант.
      — Он сам налез на мою пулеметную очередь, — скромничает оружейник.
      — Его еще в воздухе рвануло, — поясняет подошедший Вахненко. — Сам видел. 
Видно, пуля попала в контейнер со снарядами.
      — А другие «мессеры» сразу смылись, как только этого свалили,
      — Значит, если из каждой группы сбивать одного, будет порядок, — вступает 
в разговор Фигичев, который подошел к нам вместе с командиром полка.
      — Не бросай, сержант, свою зенитку — она и в Котовске пригодится, — 
говорит Виктор Петрович Иванов.
      Значит, мы перебазируемся в Котовск? Это связано с изменением маршрутов 
наших полетов. Но знают ли эти люди, что с севера сюда, на Котовск и Первомайск,
 по всем дорогам движутся нескончаемым потоком колонны вражеских войск?
      Уходил еще один фронтовой день. Возвратившись с боевого задания, я увидел 
Вахненко в кругу молодых летчиков, только что прибывших в полк. Стройные, в 
новеньком обмундировании, в фуражках с «крабами», они живо напомнили мне о 
совсем иной, довоенной, жизни.
      — О чем беседуете? — спросил я, остановившись возле них.
      Они с любопытством и, как мне показалось, с восхищением смотрели на меня. 
Ведь я только что вышел из тяжелого воздушного боя.
      — Так, о всяких случаях, товарищ старший лейтенант, — отозвался высокий, 
статный сержант с открытым русским лицом.
      Я первому подал ему руку.
      — Никитин, — представился он.
      «Бывают же такие», — невольно подумал я. Всем своим видом сержант 
напоминал известное скульптурное изображение летчика. Молодой красивый парень в 
летной форме задумчиво смотрит в небо. Одной рукой он прикрывает от солнца 
глаза, а другой придерживает опущенный к ногам парашют. Он стоит на земле, а 
видится в полете. Вот и Никитин показался мне таким.
      — Труд, — протянул мне руку высокий худощавый сосед Никитина.
      — Конечно, бой — это труд, — ответил я, не поняв, что хотел он сказать 
этим словом.
      — Это фамилия у него Труд, — пояснил Никитин.
      — Я говорю, что на фронте тоже нужен труд, — пришлось мне схитрить.
      Все прибывшие в полк летчики были ненамного моложе меня. Но я уже целый 
месяц провоевал на фронте, и этот небольшой срок разделял нас, словно широкая 
бурная река, которую надо переплыть. Они стояли еще на том, мирном берегу, и 
каждое слово фронтовика имело для них особый смысл. Я понимал, как важно сейчас 
передать им все, что мы уже знаем о войне, о боях и о противнике. Они, 
молоденькие соколята, не должны платить своей кровью за ту науку, которую 
добыли в боях опытные бойцы.
      Мы говорили недолго, торопили неотложные дела. Когда остались наедине с 
техником, Вахненко вдруг вытянулся по стойке «смирно» и подчеркнуто официально, 
чего с ним никогда не было, отчеканил:
      — Товарищ командир, разрешите обратиться!
      — Пожалуйста, обращайтесь, — ответил я, не сдержав улыбки.
      — Ребята мне только что сказали… В авиашколы набирают из техников. Хочу 
поступить.
      Ктокто, но авиатехники знают, чем была война для наших летчиков. Они 
видят, какими возвращаемся мы подчас с заданий, сколько машин осталось в нашем 
полку.
      Меня тронуло стремление Вахненко.
      — Что же, очень хорошее желание, — сказал я.
      — Я давно хочу стать летчиком. Теперь как раз смогу переучиться. 
Поговорите с командиром полка, чтобы меня направили в школу. Буду истребителем 
— к вам вернусь.
      Вся красота души человека наиболее полно проявляется в самые важные и 
ответственные моменты его жизни. Вахненко надо было бы подружески обнять: лицо 
техника светилось мечтой, той самой, которой когдато жил я. И эта мечта вела 
летчика из школы прямо на поле боя, туда, где в первой же схватке его ждет, 
может быть, гибель.
      — Я попрошу за тебя Виктора Петровича. В этот же день поздно вечером 
Вахненко забежал ко мне в общежитие. Одет во все выходное. Пилотка на нем 
старенькая, но чистая. Почемуто сразу, взглянув на нее, я по звездочке узнал, 
что она была моей.
      — Узнаете? — спросил Вахненко, краснея.
      — Тебя? Не узнаю. Праздничный какойто.
      — Сейчас с машинами уезжаю на станцию, а там поездом в авиашколу. 
Направление в кармане. Зашел проститься.
      — Отлично. Желаю счастья и удачи, — протянул я ему руку.
      — А пилотку узнали?
      — Да, — ответил я.
      — Тогда, в тот вылет, взял на память. Друзья не посоветовали возвращать. 
Обычай не велит.
      — Я сам бы не взял ее обратно. От гимнастерки отказался. Такие вещи назад