трассирующих пуль устремился к ведущему бомбардировщику. Это был Яковлев. 
Трудно сказать, что руководило его действиями. Ненависть к врагу и жажда мести? 
Стремление первым пойти на риск и увлечь за собой остальных? Но одно ясно: 
порыв Яковлева был благородным. Он поступил так, как поступает отважный 
боецпехотинец, поднимая своих друзей в штыковую атаку.
      Яковлев не дотянул до ведущего. Его убило во время пикирования. Но расчет 
героя оказался точным. Направленный его рукою МИГ3 врезался в головной 
бомбардировщик. Остальные «юнкерсы», нарушив строй, шарахнулись в стороны. Наши 
истребители сразу накинулись на них. Вскоре на земле выросло восемь столбов 
огня и дыма. Последний из этой девятки «юнкерсов» был сбит уже за Днестром.
      В тот день мы одержали большую победу. И только благодаря Яковлеву. 
Уничтожив ведущего вражеской группы, он лишил ее управления и парализовал волю 
врагов. Погибая, он обеспечил победу живым.
      На другой день мы похоронили Яковлева на месте его падения. Он был убит 
пулей в лоб. В стекле кабины оказалась только одна пробоина. Летчика не спасли 
два счастливых сантиметра, не спас… прицел.
      Вспомнив случай с Яковлевым, я задумался о более надежной защите кабины 
истребителя спереди, о бронированном стекле. Сколько бы отваги придала такая 
защита летчикам, сколько бы жизней спасла!
      «Плохо и то, — размышлял я, — что на наших самолетах до сих пор не 
установлена радиоаппаратура. Поэтому в воздухе мы становимся глухонемыми. Нам 
доступен всего лишь один способ „переговоров“ — покачивание крыльями. Чтобы 
поддерживать между собой какуюто связь, мы вынуждены прижиматься друг к другу, 
а плотные строи лишают летчика свободы маневра. Сколько бы несчастий могло 
предупредить всего одно слово, своевременно брошенное в эфир!»
      Отсутствие радиосвязи поставило нашу истребительную авиацию в очень 
тяжелое положение. Приемники и передатчики, установленные на некоторых 
командирских машинах, оказались громоздкими, неудобными и не обеспечивали 
надежного и гибкого управления самолетами в бою.
      Сильно волновала и проблема строя истребителей. Ведь что произошло, когда 
меня подбили? В зоне зенитного огня мы шли тройкой. Когда Лукашевич отвернул в 
мою сторону, чтобы предотвратить столкновение, я вынужден был сделать горку, 
тогдато и подловила меня зенитка.
      Мысли, мысли…
      На второй день после возвращения в полк я отказался лежать в кровати, 
оделся и пошел по Маякам. Заглянул в магазин, купил зубную щетку и порошок. 
Приобрел и общую тетрадь, чтобы записать некоторые свои соображения, расчеты и 
выводы о воздушных боях. Поздно вечером прямо с аэродрома нагрянула группа 
летчиков. Я как раз сидел за столом и делал заметки в тетради. Да так увлекся, 
что даже не заметил прихода друзей.
      Вдруг слышу позади насмешливый шепот:
      — Тес! Не мешать, он сочиняет роман.
      — В двух частях, — уже громко съязвил Фигичев. — «От Прута до Днестра». 
Как шел пешком — первая часть, как ехал на лошади — вторая.
      — Что пишешь? — спросил Дьяченко.
      — Так, делаю коекакие заметки и выводы, — уклончиво ответил я.
      — Ну и к каким же ты выводам пришел?
      — Смотря по каким вопросам.
      — Ну вообще — о жизни, о войне… Ведь это тебя занимает?
      — Нет. Просто осмысливаю наш опыт. Интересует, например, такой вопрос: ты 
сбил самолет — стоит ли смотреть, куда он упадет?
      — Ну и как ты решил?
      — Помоему, лучше не смотреть.
      — Почему?
      — Чтобы самому не оказаться на земле рядом с ним. Товарищи посерьезнели, 
задумались. Ктото бросил реплику:
      — Да, но ведь это не только интересно, а необходимо! По возвращении домой 
надо доложить, где упал сбитый тобой враг.
      — А зачем? — возразил я. — Твоего сбитого другие увидят. А ты, срезав 
одного, внимательно смотри, где еще противник.
      — Ну что ж, — подытожил наш разговор Фигичев, — давай, Сашка, сочиняй! 
Такой роман нам пригодится. Война, видать, разворачивается всерьез и надолго. 
Чтобы остаться живым, надо соображать в бою.
      — Чтобы соображать в воздухе, Валя, — дружески заместителя, — надо 
готовиться к этому на земле.
      На третий день меня потянуло на аэродром. Пошел по стоянкам. Возле каждой 
из них — шалашик, замаскированный кукурузой. Заглянул в один — постель из травы,
 вместо одеяла — шинель, вместо подушки — самолетный чехол. Оказывается, 
техники здесь и ночуют… У каждого свой запасец инструментов, гаек, болтов, 
дюрита — словом, маленькая мастерская. Днем, когда самолеты уходят на задание, 
техники и механики собираются вместе и ремонтируют поврежденные в боях машины.
      Возле одного из таких МИГов я застал человек десять.
      — О, хозяин явился! — воскликнул инженер эскадрильи Копылов. — Для тебя 
приказали готовить. — И он кивнул на видавший виды самолет.
      — Когда можно будет облетать его?
      — Да хоть сегодня, если тебе не помешает палка.
      — Не помешает.
      — Тогда погуляй пока. Когда машина будет готова — сообщу.
      Я пошел дальше. Заметив, что механик по вооружению чтото мастерит возле 
своего шалаша, остановился. Он увлеченно трудился, тихо напевая песенку. Вижу: