на подкрыльный подъемник, напоминающий большой домкрат, механик приварил 
крепление и теперь устанавливает пулемет БС, очевидно снятый с разбитого 
самолета.
      — Над чем мудришь? — спросил я его, присаживаясь рядом на перевернутое 
ведро.
      — Сами догадайтесь, товарищ командир, — ответил он серьезно.
      — Трудно догадаться. Если собираешься по диким уткам стрелять, так осень 
еще далеко.
      — Осень далеко, а фронт близко, товарищ командир. На аэродроме ни одной 
зенитки.
      — Собираешься из этой самоделки сбивать «юнкерсов»?
      — Когда нет ничего, и это оружие. Если бы сделать прицел, я бы уже 
сегодня пристрелял пулемет.
      Замасленные, в ссадинах руки механика были все время в движении. Он 
торопился сделать как можно больше, пока эскадрилья не вернулась с задания.
      — Раз так, давай помогу, — предложил я. — Когдато умел рассчитывать. 
Может быть, все позабыл.
      — У вас практика ежедневная, как тут забыть! Я начертил кольцо прицела, 
рассчитал его радиус и оставил бумажку на ведре. Но налетевший ветер подхватил 
ее и унес в бурьян. Мне не захотелось возвращаться, да и механик вроде без 
интереса отнесся к моему наброску. В затее оружейника я, откровенно говоря, 
усомнился, но решил: пусть возится. Когда налетят вражеские самолеты, он хоть 
трассами попугает их.
      А группа все еще не возвращалась с задания. Минуты ожидания тянулись 
нестерпимо долго. Оказывается, на земле время идет медленнее, чем в полете.
      Идут! Затаив дыхание считаю и пересчитываю самолеты… Одного не хватает. 
Ктото из техников определяет по номерам — нет машины Довбни, летчика моего 
звена. Прихрамывая, тороплюсь к первому зарулившему на стоянку самолету. Узнаю: 
Довбню подбили зенитки возле Унген. Все видели, как он спускался с парашютом.
      Память воскрешает холмы и поля Молдавии, дороги, забитые немецкими 
войсками. Да, трудно будет Довбне пробираться к нашим, очень трудно! Линия 
фронта проходит уже по Днестру. Эх, дружище, а ведь совсем недавно ты с 
радостью читал мне весточку от родных из глубокого тыла. Когдато теперь 
встретишься с нами? И увидимся ли вообще?
      Из моего звена остался один Дьяченко. Как он будет чувствовать себя без 
меня и Довбни! Ведь сколько раз мы выручали друг друга! Нет, я должен сегодня 
же полететь на задание! Ради дружбы с Леонидом Дьяченко, ради мести за Петра 
Довбню…
      Инженер с готовностью предоставил мне самолет для облета. Отбросив палку, 
я надел парашют и сел в кабину.
      МИГ безупречно вел себя на разбеге, но, взлетев, я никак не мог убрать 
шасси. Система уборки работала нормально, а замки не защелкивались. Пришлось 
сразу же садиться. Когда инженер и техники устранили дефект, с КП по телефону 
сообщили: эскадрилье подготовиться к вылету. Будем бомбить Бельцы. Да, нужно 
нанести удар по родному аэродрому, на котором теперь стояли немецкие самолеты. 
Полк уже летал туда. Там, на летном поле, есть воронки от наших бомб, там погиб 
Степан Назаров во время ожесточенного боя шестерки МИГов с восемнадцатью 
«мессершмиттами».
      Память о Довбне и Назарове, желание поддержать Дьяченко — все это 
пробудило во мне стремление немедленно стать в строй и идти с группой. 
Начальник штаба полка разрешил вылет.
      Я сел в самолет, вырулил на старт и, когда взлетели первые две тройки, 
дал газ. Мотор тянул хорошо, скорость быстро нарастала, машина уже выровнялась, 
готовая оторваться от земли, и вдруг… Именно в этот момент работа мотора 
внезапно прекратилась.
      А полоса кончилась, дальше машине бежать было некуда. Я нажал на тормоза 
и, делая повороты, коекак остановил машину у самой кукурузы.
      Я сидел в кабине и думал: что случилось, почему отказал мотор? Взглянул 
на приборы — бензин и масло есть. Ощупал краны — все как положено. Недоумение 
сменилось чувством неуверенности в себе: неужели за шесть дней успел разучиться 
управлять машиной?
      Подъехал на «эмке» Виктор Петрович Иванов.
      — Покрышкин, что случилось?
      — Сам не пойму, товарищ командир. Мотор остановился.
      — Может, краны перепутал и перекрыл горючее?
      — Как будто нет. Все делал правильно. Виктор Петрович пристально 
посмотрел на меня и недовольным голосом сказал:
      — Отруливай побыстрей, освобождай летное поле. Не знаю, о чем он подумал, 
но мне стало не по себе. В глазах подбежавших техников я тоже прочел сомнение.
      Когда подрулил к своей стоянке, инженер Копылов вскочил на крыло и 
встревоженно спросил:
      — Что такое?
      — Остановился мотор на взлете.
      — Давай попробую.
      Инженер запустил мотор, дал полный газ — и воздух потряс гулкий рев, 
словно машина взбиралась на крутую горку.
      — Во! — показал Копылов большой палец и выключил зажигание. — На тебя, 
видимо, подействовало путешествие по Молдавии.
      На меня снова устремились настороженные взгляды. И опять защемило сердце: 
неужели все думают, что я струсил и пошел на обман?