обязательно проштурмовать вражеские войска между Унгенами и Бельцами. Принимая 
приказ по телефону, я заметил, что надвигается грозовая облачность и поэтому 
темнота наступит нынче раньше обычного. Командир полка пообещал сообщить мои 
соображения командиру дивизии. Через несколько минут звонок:
      — Лететь во что бы то ни стало! Да, надо немедленно взлетать.
      Идем навстречу широкой туче. Черная стена, расчерченная молниями, стоит 
перед нами. У меня на минуту появляется сомнение в успехе такого вылета. 
Развернуться бы и уйти на аэродром. Но тут же вспоминаю о характере комдива. 
Каждый его приезд на наш аэродром кончался разносом, смещением когото с 
должности, выговорами. Когда в боевом полете, перед испытанием, перед грозой 
вспоминаешь о своем высоком командире именно такое, когда думаешь о наказаниях, 
суровых словах, которые сорвутся с его уст, тогда теряешь трезвое, 
рассудительное отношение к своему делу и выполняешь его почти формально. Если я,
 очутившись перед грозовой тучей, возвращусь домой, мне комдив не поверит, что 
сделано это не из упрямства. А то еще обвинит в трусости.
      До войны мне однажды пришлось увидеть, как молния попала в самолет, и он, 
падая, сгорел как спичка. Ищу, где туча пореже, и устремляюсь в это затянутое 
сеткой дождя окно.
      Здесь, за черной стеной, чудесная погода: прямо перед нами за горизонт 
садится солнце, на мокрых дорогах блестят лужи, стекла немецких машин.
      Мы в несколько заходов проштурмовали вражеские войска и легли на обратный 
курс.
      И снова перед нами бушующая туча, теперь еще гуще. Ни одного просвета. 
Идем напролом. Из дня влетаем прямо в ночь. Вспышка молнии наполняет черный 
дождевой мрак ослепительным светом. Молния рядом. Но думаешь не о ней. 
Заботишься только о том, чтобы не отклониться от своего направления: гдето 
вблизи летят товарищи. Приборов не видно.
      Минута длится очень долго. Но вот впереди уже забрезжил свет. В полумраке 
видны очертания местности. Звено Фигичева выскакивает из облаков рядом с моим. 
После такой тьмы приятно увидеть самолеты всей группы.
      Однако здесь, по эту сторону тучи, в самом деле ночь. Куда лететь? Как 
добираться до Маяков?
      Лучше всего найти железную дорогу, над ней дойти до Котовска, а оттуда 
домой рукой подать.
      Некоторое время вся группа идет за мной. Но что это? Фигичев вдруг 
отвалил в сторону, за ним повернули и его ведомые. Куда он повел звено? Что за 
своеволие!
      Бросаюсь в погоню, но самолеты словно растворяются в сумерках. Убедившись,
 что искать их бесполезно, выхожу на Маяки.
      Сели в темноте, с фарами. На стоянке звена Фигичева не оказалось. Техник 
чтото мне говорит, а я думаю о своем. Из всей эскадрильи на аэродром 
возвратилась всего одна пара. Где же сели остальные самолеты, куда повел их 
Фигичев? А что, если заблудятся и ''идут в Молдавию? Нет, не может быть! Там, 
на западе, высекает молнии неутихающая гроза — надежный ориентир. Ну, а если 
они приземлились гденибудь у соседей? Все равно должны были сообщить о себе.
      С тяжелыми думами прихожу на КП. Виктор Петрович начинает обзванивать 
аэродромы, а я стою и проклинаю Фигичева. Нигде его нет — ни в Григориополе, ни 
в Котовске.
      Иванов кладет трубку и говорит:
      — Поехали на ужин! К утру все прояснится.
      — Конечно, найдутся, — успокаивает Никандрыч, укладывая в папку какието 
бумаги. — Да, товарищ майор, Соколов прибыл.
      — Очень хорошо, что прибыл, — заключает Иванов и внимательно смотрит на 
меня.
      — Зачем так поздно нас выпустили на задание? — спрашиваю его убитым 
голосом.
      — Вот завтра сюда прибудет сам, его и спросишь, — отвечает командир. — 
Понимаешь?
      — Понимаю.
      — Поехали.
      В столовой было уже полно народу. Только за столом нашей эскадрильи сидел 
всего один человек — Анатолий Соколов. Улыбаясь, он шагнул мне навстречу, но, 
заметив, что я темнее тучи, озабоченно спросил:
      — Что случилось?
      Когда я рассказал, как потерял звено Фигичева, он даже рассмеялся.
      — Тьфу ты! А ято думал, в самом деле беда свалилась.
      — Да, беда, и немалая.
      — Брось хандрить! Найдутся, На войне всякое бывает, надо ко всему 
привыкать. В Монголии среди пустыни садились. Случалось, что наш летчик, 
выбросившись с парашютом, сталкивался со сбитым им самураем прямо в дикой степи.
 На ножах дрались… А здесь кругом своя земля. Так что завтра притопают как 
миленькие. Давайка подкрепимся. — И он пододвинул мне стакан со ста граммами.
      — Закончил курсы? — спросил я.
      — Какие теперь курсы! Отпустили, еле отпросился
      — Как там в городе?
      — Тишина.
      — Мне бы хоть денек такой тишины.
      — А я вот не выдержал. Панкратов где?
      — Оставлен на курсах инструктором.
      Возле нашего стола остановился командир третьей эскадрильи Назаров.