Кивнув на пустые скамейки, он с усмешкой сказал:
      — О, оказывается, командирто здесь! А я считал, что и его нет. Вот 
ситуация: водки много, а пить некому.
      Я знал, что Назаров несправедливо таит обиду на меня.
      А ведь прошло почти два года с тех пор, когда произошел случай, 
обозливший его.
      По прибытии из школы в полк я был зачислен в его звено. Мы с Мироновым 
стали его ведомыми. Однажды изза небрежности командира чуть не произошло 
столкновение в воздухе. Назарова тогда строго наказали, а к нам назначили 
другого командира.
      Соколов рассказал, как в условиях фронта можно выправить согнутые лопасти 
винта. Техники, конечно, уже знают опыт ХалхинГола. У нас два самолета стоят с 
поврежденными во время приземления винтами. Мне представляется картина, как 
сейчас на аэродроме в Сынжерее ребята бьют кувалдой по дюралевым лопастям, 
стараясь, чтобы до утра самолет был в полной боевой исправности. Светлее 
становится на душе. Если до утра будут устранены повреждения на машинах 
Селиверстова и Дьяченко, если группа Фигичева сидит гдето недалеко отсюда, то 
завтра нам будет на чем работать.
      Я снова отправился на аэродром звонить по телефону. Когда связался со 
штабом дивизии, неожиданно попал на командира.
      — Кто это? — спросил он.
      — Старший лейтенант Покрышкин.
      — Покрышкин? Где твоя эскадрилья?!
      Попробовал объяснить все по порядку, но сразу почувствовал, что комдив 
вложил иной смысл в свой вопрос. Он дал понять, что вся вина за случившееся 
лежит на мне.
      В полночь возвращаюсь с аэродрома один. Тишина… Подышать бы чудесным 
безмолвием, которого так не хватает днем. Но мысли о завтрашнем дне заставляют 
забыть обо всем.
      Пробираюсь к своей койке, укладываюсь, думаю о Фигичеве. Неужели он 
сделал это нарочно, подогретый завистью ко мне? По летному стажу он старше меня,
 а эскадрильей поручили командовать мне. Потом вспоминается приказ комдива о 
вылете в грозу.
      За окном успокаивающая тишина, лицо приятно обвевает свежее, прохладное 
дыхание ночи. Друзья сладко похрапывают.
      …На следующее утро наш «законный» командир Соколов стал принимать 
эскадрилью. Я рассказал ему о положении дел, о боевых успехах живых и о 
мужестве погибших. Беседуя, мы посматривали на небо: не летит ли звено 
Фигичева? Нам уже сообщили, что оно приземлилось на аэродроме в Котовске.
      Неожиданно меня вызвали на КП. Прибежал туда и увидел рядом с Ивановым 
командира дивизии. Жестикулируя руками, он чтото доказывал. Его одутловатое 
лицо было недовольным.
      — Где твоя эскадрилья? — резко спросил он, когда я доложил о прибытии.
      Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера вечером. Я ответил, что 
звено Фигичева скоро должно возвратиться на аэродром, а остальные летчики 
приводят свои самолеты в порядок.
      — О Фигичеве без тебя знаю, — оборвал он меня. — Почему растерял группу? 
Молчишь?! Командир должен за все держать ответ. — И, повернувшись к Иванову, 
тем же тоном добавил: — Подготовьте приказ о снятии его с должности комэска.
      — Он не командир, а заместитель, — спокойно пояснил Иванов.
      — И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстрелял СУ2!
      — За СУ2 готов отвечать, товарищ комдив, — отозвался я. — А в этом 
случае вина не моя.
      — Плохо воюем! — продолжал комдив. — Немцы уже под Минском и Ленинградом!.
.
      — В этом не только летчики виноваты.
      — Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил так рассуждать? Запомни: 
буду людей награждать — ты не рассчитывай на награду.
      — Я за Родину воюю, товарищ комдив, — не сдержался я.
      Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но, несмотря на рокот моторов, 
я хорошо расслышал, как рассерженный комдив приказал снять меня с должности 
замкомэска.
      — Можно идти?
      — Идите!
      Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь в самое пекло.
      — Ну что? — встретил меня вопросом Соколов. Я вкратце передал ему 
содержание разговора с комдивом.
      — Зачем спорил? — упрекнул меня комэск.
      — А, — махнул я рукой. — Все равно не сегодня, так завтра зенитка собьет 
или «худой» свалит!..
      — С таким настроением воевать негоже, дружище. Идика отдохни.
      Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал ему закончить доклад и строго 
спросил:
      — Почему откололся?
      — А куда же он нас вел? — кивнул Фигичев в мою сторону.
      — Не кивайте на других, — возмутился Соколов его самоуверенным тоном. — 
На ХалхинГоле за такие действия под суд отдавали! Понятно?
      На смуглом лице Фигичева, обрамленном бакенбардами, застыло недоумение: 
неужели Соколов всерьез говорит о суде?
      — Вам понятно? — повысил голос комэск.