расстрелять «хеншеля». Земля стремительно несется мне навстречу. Слышу, как 
чтото отрывается от моей машины, и в лицо мне ударяет тугая струя воздуха. 
Тяну штурвал на себя. От резкого маневра на мгновение теряю сознание. Вывожу 
самолет буквально в нескольких метрах от земли. Гляжу: где же «хеншель»? Он на 
земле, горит! Значит, это была не имитация.
      Только теперь осознаю, что и сам я был на волосок от гибели — 
погорячившись, я погнался за врагом, которого вообще не нужно было 
преследовать: он падал понастоящему.
      Возвращаемся в Маяки. Группа идет плотным строем. Все обошлось 
благополучно, но я никак не могу успокоиться и ругаю себя за горячность.
      Садились уже в сумерках. И всетаки техник сразу заметил, что на моей 
машине нет фонаря. Подбегает ко мне и испуганно спрашивает:
      — Что с вами, товарищ командир?
      — Ничего, — отвечаю ему, — все в порядке.
      — А почему у вас лицо в крови?
      — В крови? Это не беда. Хуже, что машине здорово досталось. Опять тебе 
придется работать всю ночь. Подъезжает санитарная машина.
      — Садитесь, поедем в санчасть, — говорит врач.
      — Сначала нужно доложить о выполнении задания, — отвечаю ему. — Да и 
вообще я чувствую себя хорошо.
      Смыв кровь с подбородка, иду к Виктору Петровичу Иванову.
      — Какой же вы объект штурмовали? — спрашивает командир полка.
      — Никакой. Мы просто охотились.
      — Как это «охотились»?
      — А так… Уничтожали все, что попадется. За какихто десять минут два 
самолета сбили.
      В столовой новый адъютант эскадрильи Медведев предложил мне сразу две 
«наркомовские» порции водки.
      — Вам, товарищ старший лейтенант, сегодня двести граммов полагается, — 
сказал он с улыбкой.
      — Это почему же?
      — По сто граммов за каждого сбитого «хеншеля».
      — Тогда всем — наливай по двести, — ответил я, кивнув на летчиков своей 
группы. — Найдется?
      — Нет.
      — Раз так, не мудри и убери второй стакан. Баянист в который уже раз 
вдохновенно играет «Катюшу». К нашему столу почтительно подсаживаются летчики 
других эскадрилий.Утро выдалось пасмурное. Плотный туман закрыл землю. На 
аэродроме трудно увидеть самолет, стоящий даже на небольшом расстоянии.
      Но, может быть, там, в Молдавии, за Днестром, где идут бои, погода совсем 
иная? Кто ответит на этот вопрос? Некому сообщить оттуда хотя бы несколько слов 
о погоде. Сами летчики должны добыть сведения о ней боем, подвигом.
      Эскадрильи готовы к боевой работе, моя группа ждет разрешения лететь на 
свой, уже освоенный аэродром в Сынжерее, но «мура» ползет и ползет по земле. 
Командир полка посылает Дубинина разведать погоду за Днестром.
      Самолет И16 разбегается по полю и, еще не оторвавшись от земли, исчезает 
в тумане. Его гудение льется уже с высоты и воспринимается както тревожно. Мы 
слышим, как оно отдаляется и совсем утихает. С этой минуты начинается ожидание. 
Через час мы будем точно знать, какая погода в Сынжерее, над Прутом, там, где 
по дорогам движутся и движутся вражеские войска.
      Через час… Через полтора… У И16 хватит горючего и на такой срок.
      Прошло уже и полтора. И два. И три часа… А небо молчит.
      Летчики ждут у своих машин, надев шлемофоны. Нужно лишь несколько слов о 
погоде. Мы все думаем о Дубинине. Каждый из нас надеется на лучшее из 
возможного — на то, что он сел на другом аэродроме или приземлился на
      «живот» в поле. А худшее… Оно такое многоликое, бывает таким неожиданным.
      О том, что произошло с Дубининым, мы узнали два дня спустя. Собственно, 
мы узнали только о нескольких минутах его полета, которые содержали 
молниеносные и трагические события.
      Над Молдавией видимость была совсем хорошей, и там с утра шныряли 
«мессершмитты». Пара «мессеров» заметила наш одиночный самолет. Дрался Дубинин 
с противником или нет — об этом никто не знает. Тот, кто рассказывал нам о 
Дубинине, лишь видел, как его самолет, прижимаясь к самой земле, уходил от 
преследования «мессеров». Они поочередно заходили сзади и стреляли. Наш 
истребитель маневрировал, и вражеские трассы летели мимо. Это, видимо, до конца 
распалило врагов: они стали брать И16 в «клещи». Но и теперь наш истребитель 
успевал уклоняться от прицельного огня.
      Дубинин уже летел над нашей, неоккупированной территорией, земля помогала 
ему защищаться от врагов. Он льнул к ней все ближе и ближе. Однако в полете 
есть предел такой близости. Как раз в тот момент, когда один из «мессершмиттов»,
 выйдя вперед, атаковал Дубинина в лоб, его самолет на большой скорости задел 
за скирду сена и сделал сальто. А «мессершмитт» врезался в нашего истребителя. 
Дубинина с кусками оторванных привязных ремней выбросило из кабины.
      И вспыхнули факелом два истребителя. Немцу не повезло: он сгорел в 
обломках своей машины. Дубинина крестьяне доставили в больницу и рассказали о 
том, что произошло.
      А в это время мы ожидали сведений о погоде над Молдавией.
      Когда туман рассеялся, командир полка повел шестерку штурмовать вражеские 
войска.
      И вот мы над целью. Колонна вражеских войск растянулась на несколько