на современном этапе мы потерпели? Это же очевидно.
— Да, согласен, но еще раз подчеркиваю: война продолжается.
— Если мы на этом этапе потерпели крупное поражение, значит были допущены с 
нашей стороны какие—то ошибки? На мой взгляд, главная из них в том, что наше 
руководство не отреагировало на новую стратегию устрашения. Она была с одной 
стороны открытая: нас все время пугали. И план «Дропшот», наверное, с этой же 
целью выпустили из сферы строгой секретности. Нас заставляли дойти до полного 
изнеможения в области экономики, в результате непосильной гонки вооружений. А 
вот вторую часть плана, или может быть другого специального плана 
идеологически—психологической войны они умело скрыли, а мы не разгадали.
Николай Васильевич и с этим не согласился:
— Они готовились к атомной, как говорится «горячей войне», наращивали свой 
потенциал, пользуясь приоритетным владением атомным оружием. Они готовились 
мощными ударами, в короткий срок уничтожить нас. Но тоже крупно просчитались — 
упустили время. С точки зрения военной — действовали нерешительно, не смогли 
использовать своего преимущества. А мы добились оттяжки войны. Вот вы пытаетесь 
провести аналогию с 1941 годом, говорите о схожести ситуаций. Может быть, это и 
так. Но выход из такой же ситуации мы нашли иной. Если Сталину не удалось 
оттянуть войну, как он хотел, года на два, чтобы подготовить страну и армию, то 
нам это удалось. Мы, благодаря правильной, реалистической политике, используя 
настроения народов, которые еще не забыли страданий и ужасов минувшей войны, 
развернули, да и с помощью компартий других стран, — активнейшую борьбу за мир. 
Стратегическая инициатива в этой борьбе была на нашей стороне. Агрессивные 
круги США не решались на нападение. Вы сами приводили цитату из выступления 
Монтгомери — они в таких условиях боялись, что, одержав победу на Востоке, 
проиграют на Западе, в своих странах. Потому что может в них произойти тоже, 
что в ходе второй мировой произошло в Чехословакии, Венгрии, Румынии и в других 
странах, выпавших из капиталистической системы. Пользуясь оттяжкой, мы добились 
паритета в ядерном вооружении. Вот после этого где—то в начале семидесятых 
годов они поняли о невозможности ведения атомной войны. Следовательно, мы 
одержали крупнейшую стратегическую победу — спасли свою страну и весь мир от 
ядерной катастрофы.
— Но цитаты из документов, которые я приводил, о стратегии устрашения, 
относятся к концу 50–х, началу 60–х годов.
— От слов до осуществления на деле всегда большая дистанция, тем более в такой 
грандиозной затее. До того, как твердо установился паритет в атомных 
вооружениях, они не отказывались от намерения нанести удар первыми.
Соглашаясь в этом плане с маршалом, я все же приводил и другие аргументы:
— Но после установления паритета они начали осуществлять свою новую стратегию — 
с одной стороны, устрашение, с другой — политическая война. Теперь из формулы 
Клаузевица, да и Ленина «Война есть продолжение политики иными (вооруженными) 
средствами», вроде бы, выпадает «вооруженная борьба».
Огарков улыбнулся:
— По Клаузевицу, может быть, выпадает, а Ленин не говорил, что война ведется 
только силой оружия, он видел дальше Клаузевица и говорил, что война бывает 
экономическая и идеологическая. Что мы и наблюдаем.
Я тут же подхватил:
— Вот—вот — наблюдаем. Вы в своей книге пишете (я открыл нужную страницу и 
процитировал) — «В последние годы высокопоставленные деятели США и стран НАТО 
развернули против СССР особенно широкую подрывную компанию в идеологической 
области. Страшась честного идейного соревнования с социализмом, реакционные 
силы империализма перешли, по сути дела, к прямой психологической войне против 
СССР и его союзников, не гнушаясь никакими способами и приемами, пытаются 
возбудить ненависть к социализму, к коммунизму. Этим преступным целям служат на 
Западе печатные издания, кинофильмы, передачи радио и телевидения». Я бы 
добавил к вашим словам — не только на Западе, но и внутри нашей страны многие 
газеты, журналы, кино, радио и особенно телевидение постепенно переходили, а 
потом полностью проводили линию наших противников. Вот вы все понимали, все 
видели, а что противопоставили этой стратегии политической войны?
Огарков некоторое время помолчал, подумал и, вздохнув, сказал:
— Вот в этом плане нас постигли неудачи. И не потому, что мы не понимали сути 
происходящего идеологического наступления. Правильно говорят о времени 
правления Брежнева — застой. Главный застой был в мышлении. Министр обороны 
Устинов по сути дела был не военный человек — производственник. Он умело гнал 
промышленность на создание всех видов вооружений. И добился больших результатов.
 А теперь вот выясняется — способствовал этим перекосу, милитаризации экономики,
 чем, не желая того, как бы помогал нашим противникам, стремившимся вовлечь нас 
в беспредельную гонку вооружений. Андропов, возглавив государство, по характеру 
своей предыдущей должности председателя КГБ, был прекрасно осведомлен и понимал 
ситуацию, сложившуюся в результате идеологических операций США. Но и враги наши 
поняли, какую опасность представляет для них такой широко осведомленный, 
решительный и энергичный человек, каким был Андропов.
Соглашаясь с Николаем Васильевичем, я сказал:
— Как—то странно получилось — был здоровым человеком, ну, немного прибаливал. А 
как только стал генсеком, прожил всего несколько месяцев. Просто не верится, 
что так быстро его болезнь скрутила. Что—то в этой трагедии нечисто, у вас 
таких подозрений не появлялось?
— Вполне возможно. Андропов уже начал решительные противодействия. Вы, наверное,
 помните на закрытом заседании Верховного Совета СССР приводились документы, 
оставшиеся после смерти Андропова, в которых он прямо говорит о проникновении