опытностью.
Читатели могут соглашаться или не соглашаться с высказываемыми предположениями, 
особенно касающихся хода мыслей «вождя народов». Надеюсь, все, что я расскажу 
дальше, подтвердит правильность моих суждений.
Итак, по порядку. Первый импульс, породивший искру, из которой разгорелся не 
только костер, а настоящий пожар злобы и ненависти, наверное, зародился сразу 
после победы над германской армией. Сталину, как Верховному Главнокомандующему, 
полагалось принять капитуляцию поверженного врага — это был торжественный, 
величественный исторический акт. И кому же как не ему, «великому полководцу 
всех времен и народов», «организатору и вдохновителю всех наших побед», 
возвыситься над согнутыми спинами гитлеровских военачальников, ставящих подписи 
и безоговорочно признающих свое полное поражение.
Фактически и юридически Сталин имел право на осуществление такой исторической 
миссии. Но помешала его постоянная настороженность, боязнь покушения (как 
известно, Сталин во время войны не выезжал на фронты по этой же причине). А в 
мирные дни сидел за высокими стенами Кремля или на Кунцевской (ближней) даче, 
охраняемый сотнями телохранителей, скрывавшимися за деревьями и строениями, 
окружавшими эту дачу.
Привозить гитлеровских маршалов и генералов в Москву для подписания акта 
капитуляции было неприлично, тем более, что союзники уже подписали такой акт 8 
мая там, в Германии, на поле сражения. Ехать на это самое поле сражения, где 
еще все дымилось от ужасающих пожаров и оказывали сопротивление отдельные 
группы гитлеровцев, считалось опасно. Вдруг какой—нибудь фанатик найдет способ 
проникнуть через кордоны охраны и пустить роковую пулю в него, в Сталина. Чем 
черт не шутит: найдутся желающие отомстить за поверженный «фатерлянд». Если 
здесь, в своей столице, удается обезопасить себя от своих соотечественников 
сложной системой охраны, то там, в чужой стране, в окружении враждебного народа 
опасность возрастает на несколько порядков.
Учитывая все это, Сталин поручил Жукову принимать капитуляцию. А потом, читая 
газеты и просматривая кинохронику, Иосиф Виссарионович, наверное, примерял себя 
на месте Жукова, как бы он выглядел и как был бы запечатлен для истории. 
Скребло, скребло самолюбие у вождя народов, отодвинутого на второй план в такой 
торжественный, именно исторический момент.
Но Сталин всегда находил способ поправить дело. И сделав некоторую уступку при 
подписании акта капитуляции, он намеревался наверстать, взять реванш на параде 
Победы — провести его лично и всенародно закрепить себя как победителя в 
Великой Отечественной войне.
Рассуждения угодливых историков о благородстве и скромности Сталина, который 
так бескорыстно уступил Жукову право принимать парад Победы, не имеют ничего 
общего с действительностью. Факты, рассказанные выше, свидетельствуют о том, 
что Сталин очень хотел сам принимать Парад Победы. Неудача, вполне естественно, 
прибавила недоброжелательности к Жукову.
Следующим импульсом, подстегнувшим болезненное самолюбие Сталина, было 
случившееся на Потсдамской конференции.
Произошло это не в ходе конференции, не в дискуссиях с главами государств 
Черчиллем, Труменом, Эттли, где решались большие международные проблемы, а вне 
стен дворца Цецилиенхоф, в обычной семейной беседе отца с сыном, т. е. Иосифа 
Виссарионовича и его сына Василия. Сталин—младший в те дни служил в войсках, 
находившихся на территории Германии.
Для большей достоверности я всегда опираюсь на документы или рассказы 
участников и очевидцев события, о котором идет речь. Поэтому и здесь приведу 
рассказ Главного маршала авиации Александра Александровича Новикова, дважды 
Героя Советского Союза, в то время командовавшего военно—воздушными силами 
страны (с апреля 1942 по март 1946).
Новиков, по воле Сталина, стал участником событий, связанных с расправой над 
Жуковым, причем на всех ее этапах.
Собирая материалы для этой книги, я побывал в семье Новикова, его жена Тамара 
Потаповна познакомила меня с дневниковыми записями маршала и с тем, что было 
известно из рассказов самого Александра Александровича.
Светлана Александровна, дочь Новикова, в те дни писала свои воспоминания, вот 
несколько эпизодов из ее рукописи:
— В начале 1942 года, когда отца перевели в Москву, его назначили командующим 
ВВС Красной Армии и зам. наркома Обороны СССР по авиации. Масштабы работы 
колоссальные. Отвечал не только за боевые действия на всех фронтах, но и за 
снабжение авиации всем необходимым.
И еще пришлось заниматься такой «мелочью», как личная служба Василия Сталина. 
Сын Сталина был тогда в звании полковника. Занимал должность начальника 
инспекции ВВС КА. Что представлял собой Василий? Все его образование составляли 
незаконченная средняя школа, Качинская военная школа летчиков и годичное 
пребывание на авиакурсах усовершенствования командиров эскадрилий.
Первое офицерское звание ему присвоили в 1940 году. Откуда же тогда звание 
полковника уже в начале 1942 года? И это в двадцать один год! И что должен был 
испытать только что назначенный командующий ВВС КА, узнав о том, что у него в 
непосредственном подчинении находится сын самого Верховного, да еще на такой 
ответственной должности? Мало того, сам Сталин хотя бы внешне поддерживал миф о 
своей скромности в быту, а его сынок, пользуясь своим особым положением и 
попустительством подхалимов, совершенно беззастенчиво попирал военные порядки и 
вообще вел себя, как разгулявшийся купчик. Отец был вне себя от возмущения! Он 
прекрасно понимал, что Сталин не мог быть в неведении как относительно 
небывалого служебного взлета сына, так и относительно его поведения. Значит, он