«благословил» тот взлет, поощрял подхалимов. И что было делать отцу, только что 
вступившему в должность? Оставить все, как есть? Нет, это было не в его 
характере.
Он потребовал от Василия неукоснительного соблюдения воинской дисциплины и 
попробовал хоть как—то укоротить его замашки. Так, в частности, из трех машин, 
которые имел в личном распоряжении Василий, оставил одну, как и полагалось по 
должности. Это, понятно, заело самолюбие юного полковника. Он почувствовал, что 
у нового командующего крепкая рука и что его «вольнице» пришел конец. И начал 
интриговать. Представьте себе — в напряженнейшее время, когда приближался 
кульминационный момент войны, когда гитлеровские армии рвались на Кавказ и к 
Волге. Отец, как и все военное командование в ту пору по заведенному Сталиным 
порядку, не спал все ночи напролет, возвращался из штаба уже утром, а большую 
часть времени проводил на фронтах.
И каково было ему, когда Верховный вызывал его на ковер, требуя объяснений по 
поводу очередного «доклада» сынка, в котором тот приводил «компрометирующие» 
данные о деятельности командующего ВВС! И один раз вызвал, и другой, и третий…
«Товарищ Сталин, вас неверно информировали», говорил отец, предельно сдержанно, 
усилием воли подавляя внутреннее напряжение и негодование, и начинал 
разматывать ловко закрученную ленту «обвинений». А разговаривать со Сталиным 
было совсем непросто. Ему не скажешь: погодите, мол, я уточню. Нет, он требовал 
немедленного и точного ответа, за которым тут же следовала команда: 
«Проверить!» И командующего проверяли.
Грозный Иосиф Виссарионович проявил удивительное терпение к сыну, и Василий 
оставался на своей должности до января 1943 года. Но в конце концов и Сталин 
разозлился. Видя, что сын своими кутежами ставит его в неловкое положение, он 
приказал ликвидировать инспекцию. «Нечего проверять наших летчиков, они 
прекрасно воюют!» На этот раз Сталин проявил твердость: разрешил отправить сына 
на фронт.
В январе 1943 года по распоряжению командующего ВВС Василия направляй в 
действующий авиаполк. Но и там он повел себя как в своей вотчине. Сведения о 
безобразиях, пьянках и дебошах «титулованного» летчика дошли до Москвы. Василия 
вызвали на военный совет ВВС, где приняли решение об отстранении его от 
должности и выведении в резерв на два месяца.
Василий был взбешен. Но надо было видеть, каким тихим, смирным и даже 
приниженным он бывал, когда приходил к нам в дом и встречался с отцом. «Глядеть 
противно, как он ерзает и ластится», — говорил отец. Он—то знал, что Василий 
люто его ненавидит и ждет лишь удобного случая с ним рассчитаться. А ведет себя 
теперь так, потому что Сталин на время лишил его своего покровительства.
В 1945 году, сразу после победы, Василий стал искать случая помириться со 
Сталиным. Сначала он написал ему письмо, в котором он, верный себе, как бы 
докладывал Верховному о недостатках в ВВС, о плохом качестве наших самолетов, в 
частности ЯК–3, о том, что из—за поспешной приемки наши летчики на них бьются.
Сталин прочитал письмо и принял сына. Они помирились. Это произошло летом в 
Потсдаме, куда Сталин приехал на конференцию глав правительств 
держав—победительниц. А мой отец как командующий ВВС находился в это время 
далеко на востоке: предстояла война с Японией. Трогать его было еще рано.
А вот что предшествовало непосредственно аресту отца.
Незадолго до нового — сорок шестого — года, отцу подали на подпись бумагу, в 
которой было представление полковника В. И. Сталина к званию генерал—майора 
авиации. К тому времени полковнику исполнилось двадцать четыре года. Отец 
представления не подписал. Понимал, что играет с огнем, но не мог переступить 
через, себя.
Под Новый год к нам на квартиру по ВЧ позвонил сам Сталин. До сих пор я помню, 
с каким напряжением вел отец тот разговор. Сталин напрямую спросил его: «А как 
вы, товарищ Новиков, смотрите на то, чтобы Василию Сталину присвоить звание 
генерала?» Отец стал говорить, что тот еще очень молод, что ему не хватает 
образования, что надо бы ему подучиться, поступить в Военно—воздушную академию. 
Сталин выслушал аргументы отца и коротко оборвал разговор: «Представление к 
званию писать не надо. Подавайте общим списком». И положил трубку.
Отец тут же позвонил Жукову, пересказал разговор со Сталиным и спросил: «Что 
делать?» Жуков крепко выругался — естественно, он относился к Василию с тем же 
презрением — и ответил: «А что ты можешь сделать? Это приказ».
Отец подружился с маршалом еще при защите Ленинграда. Он говорил, что и 
назначение его на должность командующего ВВС Красной Армии произошло не без 
рекомендации Жукова.
Вскоре в газетах опубликовали постановление правительства о присвоении группе 
старших офицеров и генералов новых званий. В списке тех, кто удостоился звания 
генерал—майора, числился и Василий Сталин…
Вот такие служебные и бытовые дела предшествовали открытому удару Сталина. 
Вождь не прощал строптивости никому.
Напомню размолвку Жукова со Сталиным 29 июля 1941 года, о которой Георгий 
Константинович пишет:

«Я понимал, что означали два слова: «сдать Киев» для всех советских людей и, 
конечно, для И. В. Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник 
Генерального штаба обязан был предложить единственно возможное и правильное, по 
мнению Генштаба и на мой взгляд, стратегическое решение в сложившейся 
обстановке.
— Киев придется оставить, — твердо сказал я.
Наступило тяжелое молчание… Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.