сложилась в ходе войны. После обеда состоялся просмотр фильма, посвященного 
операциям русских по взятию Берлина. Как объяснил мне переводчик, в Берлинском 
сражении участвовали двадцать две дивизии и огромное количество артиллерии. Я 
заинтересовался фильмом, и генералиссимус с готовностью заметил, что даст мне 
копию фильма. Я сказал, что хотелось бы иметь также и его фотографию, и он 
ничего этого не забыл. Буквально через несколько дней я получил в Берлине 
полную копию фильма и фотографию генералиссимуса с его дарственной надписью».
Жуков предложил гостю не ограничивать визит Москвой, выбрать любые другие 
города вплоть до Владивостока. Эйзенхауэр выбрал Ленинград, о котором много 
слыхал в годы войны.
Накануне отъезда посол США Гарриман устроил прием в честь высокого гостя. Прием 
был в полном разгаре, когда посол подошел к Эйзенхауэру и сказал, что ждет 
очень важное известие, поэтому отлучится в МИД, но просит генерала задержать 
гостей, чтобы они не разошлись.
Эйзенхауэр признается: Это оказалось довольно трудным делом, так как посол 
задержался в министерстве иностранных дел значительно дольше, чем 
предполагалось. Однако призвав на помощь американских друзей, одни из которых 
провозглашали все новые и новые тосты, а другие даже стали подхватывать мелодии 
игравшего оркестра, нам все же удалось удержать основную часть гостей до 
возвращения Гарримана.
Он вышел на середину комнаты и громко объявил о капитуляции Японии, что вызвало 
радостные возгласы одобрения со стороны всех присутствовавших.
Мужество и стойкость ленинградцев поразили Эйзенхауэра. «Все мы были поражены 
тем фактом, что, говоря о потерях ленинградцев, каждый гражданин произносил это 
с гордостью и удовлетворением в голосе».
С большим теплом и отеческой гордостью Эйзенхауэр вспоминает общение своего 
сына с маршалом Жуковым.

«Во время завтрака в Ленинграде, когда произносили тосты, маршал Жуков попросил 
моего сына, до сих пор остававшегося в стороне, предложить свой тост. Позднее 
Джон говорил мне, что во время визита он больше всего боялся именно этого 
момента. Он встал и, сделав предварительное вступление, сказал, что, как 
молодой лейтенант, не привык находиться в кругу таких выдающихся военачальников 
и руководителей, а затем произнес: «Я нахожусь в России уже несколько дней и 
услышал много тостов. В этих тостах говорилось о мужестве и заслугах каждого 
союзного руководителя, каждого выдающегося маршала, генерала, адмирала и 
авиационного командующего. Я хочу провозгласить тост в честь самого важного 
русского человека во второй мировой войне. Джентльмены, я предлагаю выпить 
вместе со мной за рядового солдата великой Красной Армии!»
Его тост был встречен с большим энтузиазмом и выкриками одобрения, чем любой 
другой из множества тостов, которые я слышал за дни пребывания в России. 
Особенно доволен остался маршал Жуков. Он сказал мне: мы с ним, должно быть, 
стареем, если нам пришлось ждать, пока молодой лейтенант не напомнит нам, кто в 
действительности выиграл войну».

Из Ленинграда в Берлин Жуков вернулся вместе с Эйзенхауэром на его самолете. 
Вполне естественно после такого визита последовало приглашение Жукову.
Позвонил Молотов:
— Получено приглашение для вас от американского правительства посетить 
Соединенные Штаты. Товарищ Сталин считает полезным подобный визит. Как ваше 
мнение?
Жуков, конечно же, согласился.
Перед отъездом Эйзенхауэра в Штаты; на должность начальника Генерального штаба, 
он встретился с Жуковым на приеме в Берлине, в честь праздника 7 ноября 1945 
года. Это последнее свидание в Берлине свидетельствует о том, что два высоких 
военачальника взаимно испытывали симпатию и дружеское расположение. Вот 
убедительное тому подтверждение из книги Эйзенхауэра:

«Когда я прибыл, маршал Жуков со своей женой и несколькими старшими помощниками 
стоял в центре зала, принимая гостей. Он приветствовал меня и затем быстро 
покинул центр зала. Маршал взял свою жену под руку и мы втроем уединились в 
уютной комнате, где был накрыт стол с самой изысканной закуской. В разговоре 
прошло два часа».

Ох, дорого обойдется Жукову это уединение, подозрительный Сталин, которому в 
тот же вечер об этом уединении донесли, такие вещи запоминал надолго.
Я обещал писать о Жукове не только лицеприятные слова, вот случай, когда можно 
сказать о не очень тактичном поведении маршала по отношению к празднику и 
гостям, которых он встречал и большинство которых были фронтовые соратники. 
Всех бросил и уединился с одним. Скажем прямо, не совсем прилично так поступать,
 если даже тот единственный собеседник Эйзенхауэр. Не попахивает ли это 
пренебрежением к подчиненным? Нехороший симптом. К сожалению, это заболевание 
будет прогрессировать, за что маршал будет неоднократно бит нещадно. Разумеется,
 эта его новая черта будет преувеличена критикующими во много раз. Но так уж 
люди устроены — им только дай повод. И еще одна короткая, но очень важная 
цитатка из мемуаров Эйзенхауэра:

«После моего возвращения в Соединенные Штаты мы с маршалом продолжали 
переписываться в привычном для нас дружеском тоне до апреля 1946 года».