которая гласила: генералиссимус говорит, что если захотите подняться на трибуну 
Мавзолея к нему, то он приглашает еще двух ваших коллег. Я обернулся к послу, 
чтобы быстро с ним посоветоваться. Он сказал, что приглашение беспрецедентное, 
насколько ему известно, никогда еще ни одного иностранца не приглашали на 
трибуну Мавзолея. Поэтому, понимая, что этим приглашением нам оказана особая 
честь, я быстро ответил генералу Антонову, что очень рад приглашению и что я 
хотел бы, чтобы вместе со мной пошли посол и глава американской военной миссии 
в Москве генерал—майор Джон Дин. Я считал, что если уж речь идет о каком—то 
местном престиже, то для посла и его помощника это было бы наиболее полезным.
Пять часов стояли мы на трибуне Мавзолея, пока продолжалось спортивное 
представление. Никто из нас никогда не видел даже отдаленно похожего на это 
зрелище. Спортсмены—исполнители были одеты в яркие костюмы, и тысячи этих людей 
исполняли движения в едином ритме. Народные танцы, акробатические номера и 
гимнастические упражнения исполнялись с безупречной точностью и, очевидно, с 
огромнейшим энтузиазмом. Оркестр, как утверждали, состоял из тысячи музыкантов 
и непрерывно играл в течение всего пятичасового представления.
Генералиссимус не обнаруживал никаких признаков усталости. Наоборот, казалось, 
он наслаждался каждой минутой представления. Он пригласил меня встать рядом с 
ним, и с помощью переводчика мы разговаривали с перерывами в течение всего 
спортивного представления.
Сталин проявил большой интерес к промышленным, научным и экономическим 
достижениям Америки. Он несколько раз повторял, что для России и США важно 
оставаться друзьями. «Имеется много направлений, — сказал он, — по которым мы 
нуждаемся в американской помощи. Наша огромная задача заключается в том, чтобы 
поднять уровень жизни русского народа, серьезно пострадавшего от войны. Мы 
должны узнать все о ваших научных достижениях в сельском хозяйстве. Мы должны 
также воспользоваться вашими специалистами, чтобы они помогли нам решить наши 
проблемы в области машиностроения и строительства. Мы знаем, что мы отстаем в 
этих вопросах, и знаем, что вы можете помочь нам». Эту мысль он сохранял в ходе 
всей беседы, в то время как я ожидал, что он ограничится просто выражением 
общих фраз о желательности сотрудничества».

…Мне хочется привести некоторые детали о том параде потому, что я был его 
участником. По решению его организаторов, поскольку это был первый спортивный 
праздник после одержанной победы, открыть его представлялась честь колонне 
Героев Советского Союза — бывших спортсменов. Я, как чемпион Средней Азии по 
боксу в среднем весе (я это звание выиграл в Ташкентском цирке в конце 1940 
года) и как Герой, был включен в этот, как его называли «Батальон героев». Нас 
поселили в общежитии Политической академии на Пироговской улице по 2–3 человека 
в комнате. Одели в специально сшитые белые костюмы, белые фуражки и полуботинки.
 В Советской Армии такая форма одежды не предусмотрена и Нарком Обороны Сталин 
разрешил нас так одеть, в порядке исключения.
Какой же это был красавец батальон!
Все, как один, — молодец к молодцу — не старше тридцати, спортсмены, отлично 
сложены, да еще вышколенные строевой выправкой. У каждого орденов и медалей 
полная грудь и маленьким солнышком горит Золотая Звезда (а у некоторых и по 
две!).
Мы несколько раз тренировались на Красной площади, ночью, когда москвичи спали. 
Колонны сходились к 24.00 и часов до трех несколько раз проходили мимо Мавзолея,
 отрабатывая дистанции, равнение и прочие строевые премудрости. Работа, прямо 
скажем, не из приятных. Особенно, когда томишься от безделия: мимо трибуны 
проходишь за минуту, а потом возвращаешься на исходное положение и ждешь, пока 
пройдут и вернутся все колонны. А это весь парад — больше часа.
На второй тренировке я заметил, что колонна наша после первого прохождения 
словно растаяла. Герои и раньше уходили в соседние колонны, там было много 
красивых девушек. Но на этот раз наших белых голубей в поле зрения не было. 
Вскоре я их нашел и присоединился к общей компании. Дело в том, что наше 
исходное положение было около гостиницы «Москва», а в ней работал до 6 утра 
огромный ресторан. Вот наши герои, обнаружив такое удобное место, сразу после 
прохождения, разместились за столиками, а как приходило время следующей 
маршировки, говорили официантам:
— Ничего не убирайте, мы скоро вернемся.
И через 15–20 минут пиршество продолжалось. К последнему проходу мимо трибуны 
держать равнение было совсем трудно. Начальник физподготовки Советской Армии, 
ответственный за подготовку этой военной колонны в гражданском параде, генерал 
Тарасов не мог понять, что происходит — чем больше тренируются, тем хуже ходят? 
Потом, узнав, в чем дело, очень добродушно смеялся над находчивостью белых 
голубей. Генерал понимал — строгости по отношению к ним недопустимы. Это были 
герои, уважение к ним величайшее. Он по—хорошему, по—приятельски просил:
— Ребята, не набирайтесь до последнего прохождения. Прошагайте, а потом уж 
гуляйте от души.
Мы не подвели генерала, во время парада прошли отлично. Не знаю, обратил ли на 
нас внимание Эйзенхауэр, мы его на трибуне видели, но он о нас в своих мемуарах 
не упоминает. Обидно!
Далее Эйзенхауэр вспоминает: «Вершиной всех событий, связанных с нашим 
пребыванием в Москве, стал обед в Кремле. В сверкающем огнями зале находилось 
множество маршалов Красной Армии и ряд работников министерства иностранных дел, 
которые выполняли роль переводчиков. Из моей группы здесь присутствовали 
офицеры, а также посол и генерал Дин. Было провозглашено множество тостов, и 
каждый из них отражал дух сотрудничества и совместной работы, какая постепенно