|
их не различал, они стояли, как силуэты. Надо было следить за равнением,
соблюдать дистанцию, держать знамя в определенном положении, ну и рубить
строевым шагом, чтобы искры летели от брусчатки.
После праздника я не раз видел пленку кинохроники о Параде Победы, разумеется,
в первую очередь себя искал, но и на экране, когда лицо Сталина появлялось
крупным планом, желваков я не видел. Но как стало известно потом, желваки все
же были — внутренние и очень крутые.
Придут новые времена, напишут о Сталине много справедливых разоблачений и
упреков, но и грязи польют изрядно. В день победного парада все участники его
относились к Верховному с величайшим уважением. Восхищались его великой
скромностью — всем было понятно — Парад Победы должен принимать Верховный
Главнокомандующий. Тогда слова «великий полководец всех времен и народов»
воспринимались как соответствующие его заслугам в войне невиданных в истории
размахов.
И вот он отказывается от принадлежавшей ему по праву чести принимать парад и
уступает эту почетную миссию своему соратнику и заместителю маршалу, трижды
Герою Советского Союза Жукову. Все в этом поступке прекрасно и благородно. И
замена достойная — Жуков пользовался огромной любовью в армии. Не знали мы
тогда закулисных тайн, теперь они раскрыты. Вспомним вместе как было на самом
деле.
Жуков пишет, что 12 июня в Кремле Калинин вручил ему третью Золотую Звезду.
Тогда, эта высшая награда воспринималась как заслуженная без всяких сомнений.
Да и сегодня едва ли у кого—то, повернется язык, чтобы выразить сомнение. Но с
позиций нашей нынешней осведомленности формулировка в указе о награждении
Жукова наводит на размышления; уже тогда недоброе отношение к нему Сталина
проскальзывало. Текст указа несомненно продиктовал Сталин, кто же еще может
давать оценку заместителю Верховного? И гласил этот текст, что высшая награда
дается маршалу Жукову «…за образцовое выполнение боевых заданий Верховного
Главнокомандования по руководству операциями в районе Берлина». Вдумайтесь в
эти слова и вы без труда уловите, что они не только не отражают заслуги маршала,
но и прямо оскорбительны. Ему дают награду не за победу в Берлинской операции,
а за исполнительность, не за высокое полководческое искусство, а за «образцовое
выполнение боевых заданий», которые давал Сталин.
«После вручения награды, точно не помню, кажется, 18 или 19 июня меня вызвал к
себе на дачу Верховный.»
Надо полагать, он поздравил Жукова со званием трижды Героя, и обмыли они эту
награду. А в глубине души хозяин может быть тешил свое болезненное самолюбие,
вспоминая «формулировочку» указа о награждении, которую он сочинил для истории.
При том застолье на даче, когда до парада оставалось несколько дней, Сталин
спросил: «не разучился ли я ездить на коне?
— Нет, не разучился.
— Вот что, вам придется принимать Парад Победы. Командовать парадом будет
Рокоссовский.
Я ответил:
— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать Вам? Вы Верховный
Главнокомандующий, по праву и обязанности парад следует принимать вам.
И. В. Сталин сказал:
— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе.
Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намека:
— Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный.»
Какое благородство! Какая скромность. Какое уважение к Жукову. Все это было бы
так, если бы за кулисами не творилось иное. Парад намеревался принимать Сталин
сам и именно на белом коне, как все великие полководцы. Об этом стало известно
позднее от его сына Василия Сталина, который в кругу собутыльников разболтал
тайну своего самолюбивого отца.
А дело (по рассказу Василия) было так. Сталин понимал, что он не молод и на
коня не садился с далеких времен гражданской войны, да и тогда редко бывал в
седле, больше руководил в салон—вагонах. Вот он и решил потренироваться, чтобы
не опозориться перед войсками на Красной площади. По его приказу ночью в манеж
(благо он рядом с Кремлем и тогда еще был не выставочным залом, а действующим
манежем) привели белого коня, на котором он собирался принимать парад. Сталин
хорошо знал историю — конь под победителем должен быть именно белый.
И вот ночью, когда в Москве и в Кремле все спали глубоким сном, Сталин в
сопровождении только самого доверенного — начальника личной охраны генерала
Власика (который был его ординарцем еще под Царицыным) отправился в манеж. В
этот вечер на квартире Сталина был Василий, который увязался за отцом (если бы
не он, мы бы не узнали многих подробностей, да и вообще об этом эпизоде из
жизни вождя — Власик умел держать язык за зубами).
В манеже горел полный свет, недалеко от входа стоял белый конь, которого держал
под уздцы коновод, Сталин подошел к коню, потрогал седло, не без труда занес
ногу в стремя. Власик поспешил было ему на помощь, хотел подсадить, но Сталин
тут же остановил его: «Не надо, я сам». Затем он сильно оттолкнулся от земли
правой ногой и грузно плюхнулся в седло. Конь от такой неумелой посадки
запрядал ушами и стал перебирать ногами. Чтобы не свалиться, Сталин пытался
удержать себя в седле, сжимая крепче ноги. А конь, понимая это по своему,
горячился и пошел боком—боком, отчего седок сполз набок и стал падать. Коновод,
Власик и Василий кинулись на помощь и не дали Сталину рухнуть на землю. Но все
же он из седла вывалился и повис у них на руках.
|
|