московским курьером, передавал ему тщательно запечатанный пакет и в обмен 
получал пакет, присланный из Москвы. Этим их работа заканчивалась; они ничего 
друг другу не говорили, не передавали никакой информации и только обменивались 
общими фразами. Беседы о секретных вопросах, связанных с работой, разрешались 
только в тех случаях, когда заранее было получено согласие Москвы. Впрочем, не 
воспрещалось спросить у курьера, был ли он недавно в Москве или нет, и, если 
был, узнать у него о тамошних делах и знакомых. Если мы встречали курьера, 
который уже несколько раз бывал у нас, мы спрашивали его о ситуации в Советском 
Союзе, о старых друзьях. Однако, как было отмечено выше, разговоры не касались 
работы, ее содержания и организации, за исключением специальных случаев.

Курьеры, прибывавшие из Москвы, не были уполномочены давать нам распоряжения. 
За исключением одного человека все они были нам незнакомы. Мы не знали ни их 
имен, ни положения, которое они занимали в Москве или за границей. У нас было 
впечатление, что люди, с которыми мы неоднократно встречались в течение 
длительного периода времени, были «профессиональными» курьерами, т. е. им была 
поручена перевозка советской официальной и так называемой «неофициальной» почты 
(такой, как, например, материалы моей разведгруппы).

В большинстве случаев было непонятно, находился ли их центральный орган в 
Москве или в какой-либо советской официальной или неофициальной организации за 
границей. Курьеры, с которыми мы встречались, в большинстве были сравнительно 
молодыми людьми, прошедшими, как правило, определенную политическую и прочую 
подготовку. Связь с ними осуществлялась по предварительной договоренности с 
Москвой. Место, время и условия встречи согласовывались по радио. Если курьеры 
не знали друг друга, по радио устанавливались специальные опознавательные 
признаки, пароли, фразы для взаимного подтверждения. Например, встреча с 
курьером в одном из ресторанов Гонконга была устроена следующим образом. Курьер,
 прибывший из Москвы, должен был войти в ресторан в три часа с минутами, 
достать из своего кармана толстую длинную черную манильскую сигару и держать ее 
в руках не зажигая. Наш курьер (в данном случае я), увидев этот условный знак, 
должен был подойти к стойке ресторана, достать из кармана по форме сильно 
бросающуюся в глаза курительную трубку и безуспешно попытаться ее раскурить. 
После этого курьер из Москвы должен был зажечь свою сигару, а я в ответ – свою 
трубку. Затем московский курьер должен был покинуть ресторан, а я, также выйдя 
из ресторана, медленно идти за ним в один из парков, где находилось место нашей 
встречи. Он должен был начать со слов: «Привет! Я – Катчер», а я произнести в 
ответ: «Привет! Я – Густав». После этого все должно было развиваться по плану.

Второй пример – способ, применявшийся в одной из шанхайских кофеен. В качестве 
условного знака при этом использовались маленькие свертки: у одного из курьеров 
был сверток желтого цвета, у другого – красного.

Третий способ использовался в крошечном токийском ресторанчике, куда никогда не 
заходят иностранцы. Курьер, как запоздавший посетитель, должен был заказать 
какое-нибудь специфическое японское блюдо. Человек, посланный мной, должен был 
завязать с ним по этому поводу разговор, спросить, сладкое ли это блюдо, и 
сказать, что его товарищ Пауль тоже всегда его заказывает. Московский курьер 
должен был ответить, что он слышал об этом блюде от своего друга Джимми. 
Произнеся эти заранее согласованные пароли, они должны были затем условиться о 
передаче материалов.

Если регулярно встречались одни и те же курьеры, они договаривались между собой 
о следующей встрече. Однако, когда возникала необходимость срочно что-то 
изменить, об этом сообщалось в Москву.

Что бы ни говорилось, с 1933 по 1941 год прошло слишком много времени, поэтому 
я не могу точно вспомнить количество и даты встреч курьеров из Москвы с 
представителями моей группы. Но я постараюсь описать то, что помню.

Первая встреча состоялась в конце 1933-го или в начале 1934 года в Токио. Она 
была назначена еще в Москве, перед моей отправкой. Курьер, незнакомый со мной, 
прибыл из Шанхая, зная мое имя и рассчитывая на германское посольство в 
качестве канала для установления связи. Он позвонил в посольство и передал 
письмо на мое имя. Он писал, что в назначенный день я должен прийти в отель 
«Империал», где меня по его просьбе будет ждать швейцар и проводит к нему. 
Встреча состоялась в соответствии с этим планом. На следующий день мы 
условились отправиться на экскурсию в Никко и обменяться там посылками, 
предназначенными друг для друга. Пакет курьера содержал главным образом деньги. 
Он оставил мне номер своего личного почтового ящика в Шанхае для использования 
в случае необходимости.

Следующая встреча состоялась примерно в мае 1934 года в Шанхае. Этот курьер 
говорил по-английски, но я понял, что он скандинав. Он стремился создать 
впечатление очень умного человека. Я не знал, откуда он и кто он такой, и особо 
не спрашивал его об этом. Пароли, которыми мы должны были обменяться при первой 
встрече в отеле, были заранее установлены в Москве. Теперь я их забыл, но, 
думаю, это были имена вымышленных людей.

На очередную встречу в Шанхай я послал жену Бернхардта. В соответствии с