полагал, что оба собеседника во время разговора с глазу на глаз во 
дворце Фарнезе попросту намеренно уклонились от уточнения устраивавшего их 
экивока»43.
      
      Три с лишним десятилетия, прошедшие со времени описываемых событий, 
окончательно сняли покров тайны. Предъявлявшиеся демократической 
общественностью обвинения Лавалю были справедливыми и теперь доказаны 
документально. Политика «умиротворения» Италии означала прямое поощрение 
фашистской агрессии.
      Сговор с Лавалем придал Муссолини храбрость. «Нация, для того чтобы 
оставаться здоровой, должна воевать каждые двадцать пять лет», – заявил он 
вскоре своему заместителю по министерству иностранных дел Сувичу. В день 
подписания франко-итальянского соглашения Де Боно был направлен в Эритрею для 
подготовки военных операций против Эфиопии с севера. Освободившийся портфель 
министра колоний Муссолини взял себе. В феврале Италия начала переброску в 
африканские владения двух дивизий (30000 человек) и 10000 рабочих «для 
строительства дорог». 27 февраля ее правительство заявило, что готово к «любой 
неожиданности». Тем временем генеральный штаб уточнял планы вторжения, 
предусматривая открытие операций в сентябре.
      Сосредоточив в своих руках подготовку к агрессии44, Муссолини не мог не 
учитывать, что решающее значение для исхода затеваемой авантюры имела позиция 
Англии. Стоило ей перекрыть Суэцкий канал, как итальянские войска в Африке 
оказались бы отрезанными от своей основной базы на расстоянии 3,5—4 тыс. км.
      29 января Леонардо Витетти, советник итальянского посольства в Лондоне, 
нанес «неофициальный» визит в Форин оффис. Он сообщил о секретном соглашении 
Лаваля и Муссолини, а также довел до сведения желание Италии согласовать с 
Англией интересы двух государств в Эфиопии. «Этот шаг являлся вежливым намеком, 
так он и был воспринят, что, если Италии будет предоставлена свобода рук, 
английские интересы не будут затронуты», – пишет А. Киркпатрик, видный 
английский дипломат, в своем исследовании, посвященном Муссолини.
      Англия не спешила с ответом. Разумеется, укрепление позиций Италии в 
районе Красного моря создавало угрозу имперским коммуникациям. Кроме того, 
Лондон беспокоила судьба находившегося в Эфиопии озера Тана. На его дне лежали 
ключи от Нила, питавшего своими водами Египет, а тот своими соками питал 
британский империализм. Казалось, это должно было заставить Англию решительно 
пресечь итальянские поползновения в Восточной Африке.
      В кругу близких людей Саймон высказывал, однако, совершенно иные 
опасения: если Англия помешает Муссолини захватить Эфиопию, то режим «дуче» 
падет, и Италия окажется во власти «большевиков». Не в силу ли подобных 
соображений специальная комиссия, созданная британским правительством для 
«изучения» вопроса, сделала вывод: у Англии нет в Абиссинии или в соседних с 
нею странах жизненных интересов, которые заставили бы ее оказать сопротивление 
завоеванию Абиссинии Италией.
      Немалое значение имело и другое соображение. Как раз в те дни британский 
министр иностранных дел разрабатывал новые варианты осуществления своей «идэ 
фикс» – «Пакта четырех». Поэтому дружба с «дуче» представлялась крайне 
необходимой. В феврале 1935 г. Саймон сообщил королю, что его главной заботой 
было занять в итало-эфиопском конфликте такую позицию, которая «не оказала бы 
неблагоприятного влияния на англо-итальянские отношения».
      Учитывая политическую обстановку в самой Англии и настроения мировой 
общественности, проведение такого курса было для Саймона весьма рискованным. 
Можно было не только расстаться с креслом министра, но и погубить саму идею. Но 
трудность задачи не обескуражила главу Форин оффиса. Некоторое время он молчал 
– официального ответа в Рим так и не последовало. При первом подходящем случае, 
однако, Саймон сумел сделать свое молчание не менее красноречивым, чем намеки 
Лаваля. Такую возможность ему дала конференция в Стрезе.
      В заключительной декларации содержалась лицемерная фраза о стремлении ее 
участников любыми доступными средствами «противодействовать всякому 
одностороннему отказу от мирных договоров, который преследовал бы цель 
поставить мир под угрозу».
      – Мир в Европе, – предложил Муссолини.
      Лаваль, представлявший на конференции Францию, улыбнулся. Макдональд и 
Саймон промолчали. Поправка была принята.
      
      «Муссолини решил, в известном смысле не без основания, – пишет Черчилль в 
своих мемуарах, – что союзники молчаливо согласились с его заявлением и готовы 
предоставить ему свободу действий в отношении Абиссинии».
      
      Позиция английского правительства явилась откровенным поощрением 
итальянской агрессии и способствовала возникновению нового очага мировой войны, 
на этот раз в Африке. Какую роль в эфиопской трагедии играли США? Кое-что об 
этом говорит «дипломатический дневник» госдепартамента.
      17 декабря 1934 г. Ато Вольде Джиорджис, личный секретарь негуса, 
намекнул американскому советнику Колсону, что правительство рассматривает 
вопрос о возможности обратиться к США с просьбой о посредничестве. На следующий 
день осторожный дипломатический зондаж Эфиопии уже был известен 
государственному секретарю Хэллу. Следует заметить, что к тому времени досье 
госдепартамента о подготовке Италией агрессии против Эфиопии было уже весьма 
пухлым. Среди документов примечательна телеграмма Буллита из Москвы от 22 
сентября 1934 г.
      
      «Итальянский посол сообщил мне сегодня, – писал Буллит, – что, по его 
мнению, между Францией, и Италией достигнута договоренность в отношении 
Абиссинии. Он сказал, что Англия в прошлом году твердо обещала не вмешиваться в 
действия Италии в Абиссинии, независимо от их характера, и что Франция 
согласилась теперь заня