Александрович Говоров и живой,  открытый Кирилл Афанасьевич  Мерецков.
Договорились о  рубежах  встречи  наступающих войск.  Решили:  если  у
кого-то застопорится  где-либо,  другой прикажет  своим  войскам  идти
дальше вперед. Пробиваться  дальше и  дальше до  самого того  момента,
пока не состоится  встреча войск  двух фронтов!  Договорились о  серии
условных сигналов, чтобы не ошибиться  в опознании войск и не  принять
своих за чужих или наоборот.  Уточнили, как после встречи  наступающие
дивизии будут  поворачивать  на  юг,  чтобы  выполнить  предначертание
директивы Ставки - подготовить удар через Синявино, в сторону среднего
течения Мойки…
    Когда  все,  что  нужно,  было  обговорено  и  условлено,   Кирилл
Афанасьевич решил выйти на воздух  перед сном, чтобы стряхнуть с  себя
усталость после огромного напряжения. Первое, о чем подумал, выйдя  на
улицу: «Так сегодня или уже  вчера согласовали мы план  взаимодействня
двух фронтов?» Понять по местным признакам, что сейчас - поздний вечер
уходящих суток или раннее утро наступающих, - было невозможно.
    Перед ним лежал совсем  не новогодний город,  даже не тот  обычный
Ленинград, каким  привык его  видеть до  войны. Город  был погружен  в
беспросветную темноту.  Нигде ни  огонька, в  том числе  и на  главном
проспекте, на Невском, всегда, сколько знал Мерецков, кишевшем жизнью,
ослепительно  ярком,  нарядном.  Только  мрак  царил  вокруг.  Да  еще
угадывалась чуткая настороженность.  Ленинград оставался  в блокаде  -
сознавать это, мириться с этим ему было невыносимо.
    Мысль четко зафиксировала  то, что  жило в нем  подспудно все  это
время совместной  работы с  Говоровым: каких  только вопросов  они  не
ставили друг другу, в последний раз обсуждая все детали разработанного
плана, но ни разу  ни в какой форме,  даже намеками не было  высказано
сомнение, что  предусмотренная планом  операции «Искра»  встреча  двух
фронтов может не состояться.
    Безмерные  страдания  ленинградцев  в   осажденном  городе  и   их
несгибаемая воля  к борьбе  порождали  у каждого  советского  человека
непреходящее желание как можно быстрее покончить с вражеской блокадой.
Это чувство  подталкивало  и  Верховного  Главнокомандующего,  и  его,
командующего фронтом, и командиров дивизий, и бойцов, которые снова  и
снова поднимались в  атаку. Но  желаемое до сих  пор не  подкреплялось
материальными возможностями для его осуществления. Это понял он теперь
со всей  ясностью.  И  вспомнил  о  личной  записке  к  нему  Сталина,
датированной 29 декабря 1941 года. Она была вручена ему перед  началом
Любанской операции.  Мерецков  с  тех  пор всегда  носил  ее  в  своем
партбилете. В ней было сказано:
    «Уважаемый  Кирилл  Афанасьевич!   Дело,  которое  поручено   вам,
является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами  понимаете,
- великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление  Волховского
фронта не  разменивалось на  мелкие  стычки, а  вылилось бы  в  единый
мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь  превратить
это наступление именно в единый и общий удар по врагу,  опрокидывающий
все расчеты  немецких захватчиков.  Жму руку  и желаю  вам успеха.  И.
Сталин».
    Верховный Главнокомандующий  обратился  к  нему  неофициально,  не
приказывал - просил. Просил сделать все возможное для спасения  города
Ленина,  говорил  о  том,  каким   бы  он  хотел  видеть   предстоящее
наступление Волховского  фронта.  Он  написал  эту  записку,  посчитав
необходимым дополнить отданные ранее  распоряжения и директивы  личным
обращением. Почему? Да потому, отвечал сам себе Кирилл Афанасьевич  на
поставленный вопрос, чтобы еще  больше подхлестнуть его,  командующего
фронтом, зажечь,  передать ему  неистребимое свое  желание  непременно
осуществить операцию. Воины Волховского фронта сделали все, что было в
их силах, но,  к сожалению, объективные  реальности оказались  сильнее
самых горячих желаний.
    …Теперь условия  изменились!  С  этой  мыслью  Кирилл  Афанасьевич
наконец заснул. Утром следующего дня он возвратился к своим войскам  и
целиком ушел в завершающую часть  той огромной по своему  многообразию
работы военачальника, которая составляет сущность понятия  «подготовка
операции».
    Как мы  помним, подготовка  этой операции  для генерала  Мерецкова
началась в тот самый момент, когда он услышал по прямому проводу слова
Верховного Главнокомандующего: «Ваши  соображения по прорыву  блокады,
товарищ Мерецков, Ставка рассмотрит в конце ноября».
    Сразу же, как только положил трубку, перед ним встал самый  первый
и  самый  важный  вопрос,  который  всякий  раз  обязан  решить  любой
военачальник,  предпринимающий  боевую   операцию.  Все  остальные   -
десятки, сотни других вопросов, очень важных, значительных или частных
и прочих, и  прочих -  будут разработаны  сначала очень  ограниченным,
затем более  или  менее  расширенным кругом  лиц,  штабом,  ближайшими
помощниками  военачальника,  начальниками  родов   войск  и  служб   в
зависимости от  решения этого  самого первого  и самого  важного:  где
надлежит  сосредоточить  ударную  группировку  фронта,  куда  наносить
главный удар? Искусство полководца  проявляется прежде всего в  ответе
на этот вопрос.
    Как же решал его в данном конкретном случае командующий Волховским