трости. Не знаю, как ваш командир, а мы до сих пор почти как на парад летаем. 
Если звено, так все три самолета крылышко в крылышко, если два звена - тоже 
рядом друг с другом. Ни маневра тебе, ни осмотрительности. Только и гляди, 
чтобы ведущего не обогнать или не отстать... 
 Полк в Семисотке летал еще на И-16, и мой сосед возмущался тем, что в плотном 
строю невозможно использовать достоинства этой довоенной машины на 
горизонталях: "Умелый летчик вираж на "ишаке" выполнит за десять двенадцать 
секунд, а на "мессере" и за двадцать не сделаешь". Я возразил ему, сказав, что 
в нашем полку мы давно летаем парой, причем нас никто не ограничивает ни в 
интервале, ни в дистанции. Сообщение о том, что мы летали парами даже в составе 
больших групп, хотя по-прежнему считалось, что звено должно быть из трех 
самолетов, летчика не удивило. 
 - Ну и что? Молодцы. Мы тоже иногда парами летаем. Только это хорошее дело у 
нас не от хорошей жизни - машин не хватает. А пара, брат, вещь! Ты посмотри, 
как немцы ходят, сам, наверно, обращал внимание - пара тут, пара там и 
где-нибудь еще обязательно пара - четверка ходит. Ты с одной группой связался, 
чуть замешкался - обязательно кто-то еще навалится. А мы пока только думаем об 
ударных группах и группах прикрытия, хотя раньше немцев знали о них. - Летчик 
говорил так, словно продолжал спор, начатый с кем-то очень давно. 
 Во многом с ним можно было согласиться. Только не учитывал старший лейтенант, 
что мало у нас еще самолетов, особенно новых марок, и летчиков с боевым опытом 
мало. Да и вообще, по-моему, недооценивал он всех объективных трудностей начала 
войны, вызванных вероломным нападением фашистов. 
 - На вероломство все сваливаем? Объективные причины, говоришь? Правильно, в 
любой войне много объективных причин для победы или поражения. Были и у нас 
объективные причины отступать от Бреста до Москвы, от Карпат до Крыма. Ты, 
кстати, где войну начал? На Кавказе, говоришь? А я, брат, у того самого Бреста 
22 июня утречком раненько начал воевать. Первые бомбы в этой войне на наш 
аэродром, наверно, посыпались. А на аэродроме - три полка. В двух полках 
самолеты, как на параде, крыло в крыло, стоят. А наш командир... Молодой парень,
 но уже успел в Испании побывать и в академию... Как раз после академии, в мае 
сорок первого, к нам пришел. Так он нас - и летчиков, и механиков, и БАО - как 
мог задействовал. Для своего полка мы за месяц каждому самолетику капониры 
отрыли, рассредоточили машины. Щели, укрытия для людей подготовили. Одному 
начальнику не понравилось: "В соседних полках порядок, самолеты - как по 
линеечке, а у вас что?" Командир ему объясняет, что "в случае налета вражеской 
авиации" и так далее... А тот свое: "Война другое дело". Командир ему опять: 
"Мы военные летчики и должны быть готовы к войне в любой момент". А начальник 
свое: "Вот и учитесь - летайте, стреляйте, а на аэродроме чтобы был порядок, 
иначе..." До смешного доходило: как только узнаем, что начальство едет, - 
самолеты из капониров на стоянку и - по линеечке. Уезжает - снова в капониры. А 
соседи над нами смеются: "Ишаки "ишаков" возят". Они вроде вас, на "яках" уже 
летали, а мы и тогда на И-16. Ну, а в капониры и обратно, сам понимаешь, чтобы 
ресурс на рулежку не тратить, возили аэропланчики своими руками, "ишачили". 
Смешно? - спросил сосед и сам себе ответил: - Смешно... Только вот потом им 
грустно стало. А мы, хотя и не смеялись, зато воевали. От тех двух полков при 
первом же налете осталось... - летчик помолчал, вспомнив, видимо, весь трагизм 
июньского утра сорок первого. Потом подтянулся руками к изголовью кровати (у 
него тяжело были ранены обе ноги), сел, достал из-под подушки папиросы, закурил 
и так же спокойно, без надрыва, который был бы простителен ему при этом 
рассказе, продолжал: 
 - А наш командир, светлая ему память - погиб он к концу дня на пятом вылете, - 
поднял сразу же после налета почти весь полк в воздух. И хоть на "ишаках", а 
дали мы им чертей. Трех "юнкерсов" и четырех "мессеров" - в первом же вылете. А 
к концу дня, хочешь, лейтенант, верь, хочешь нет - на счету полка было 
восемнадцать гадов. Мы... командира потеряли и еще троих ребят. Вот теперь и 
рассуждай, где твои объективные причины, где субъективные, коль скоро ты 
философскими категориями заговорил... Я с тобой согласен - много мы от этого 
фашиста натерпелись и по объективным причинам. Но представь себе, что каждый 
командир полка, я не беру выше - не тот у меня чин, но повторяю: если бы каждый 
командир полка готовился к этому самому "вероломному нападению" так же, как наш,
 - а он, кстати, не единственный такой был - увидел бы ты при первом же налете 
десятки искореженных, а вчера еще новеньких, только с завода, истребителей? А 
если бы половина из них взлетела в воздух и поработала так же, как наши "ишаки",
 сбив на полк хотя бы по десять, по пять фашистских самолетов в первый день, 
как ты думаешь: случилось бы то, что случилось? На объективные причины 
сваливать легко... Командир учил нас не только летать. Он учил мыслить 
категориями войны, реальных боевых действий. И главное - учил воевать не с 
абстрактным противником, а именно с фашизмом... Во время таких разговоров я, 
честное слово, забывал о боли в спине. Слова соседа, летчика, старшего по 
возрасту, опыту боев, давали богатую пищу для размышлений. И нельзя было не 
согласиться, что многое на войне зависит не от старшего начальника, не от 
кого-то другого, а именно от тебя, от осознания своего места в этом огромном 
трудном деле. 
 Образ комполка, о котором рассказывал сосед, вызвал в памяти имена моих 
командиров - Дзусова, Федосеева, Кутихина, Карнача. 
 Дзусов Ибрагим Магомедович... В его полку мне довелось служить два предвоенных 
года после окончания летной школы. Он учил нас так владеть машиной, чтобы она 
полностью была подчинена летчику. Это его, помнится, слова: "Летает не самолет, 
летаешь ты. И воевать с врагом будет тоже не самолет, а ты, именно ты. 
Истребитель - это не просто самолет, а машина для перемещения в воздушном бою 
оружия. И от того, как ты сумеешь "