немцы берегут силы для наступления. Но 
когда оно будет? 
 Три вылета почти без перерыва, хотя и без воздушных боев. Мы подустали и уже 
собирались в столовую: сегодня наш праздник - и какое бы там ни было, а 
праздничное застолье будет. 
 В это время команда: "Капитан Карнач, лейтенант Шевчук - к командиру полка!" 
 Подполковник Кутихин встретил нас как-то по-домашнему просто. Начал разговор: 
 - Карнач, Шевчук... Я понимаю, вы устали. Но нужен еще вылет. Идут соседи, 
штурмовики. Сами понимаете, спокойного воздуха не может быть вывели немцев из 
себя. Ваши пары - самые опытные. Штурмовикам во что бы то ни стало нужно 
отработать и вернуться. Понимаете, вернуться именно сегодня. Взлет в 13.10. 
Сбор - как обычно. Остальное знаете сами. Прилетите - и отдыхать. 
 Командир вздохнул: 
 - Первый военный май... А до войны... Карнач, Шевчук, помните?.. 
 Он обнял нас обоих за плечи: 
 - С праздником. С праздником, ребята. Вернетесь - отметим. По-фронтовому 
отметим... 
 Штурмовики получили задание уничтожить артиллерийские позиции противника 
севернее Феодосии. Мы идем выше и правее их группы. "Горбатые", как называли на 
фронте Ил-2 за их высокую кабину, летят плотным строем, словно журавли перед 
опасностью, жмутся друг к другу. И действительно, опасность подстерегала эти 
самолеты всюду. Не всегда спасала их броня от огня с земли и с воздуха. До тех 
пор пока Ил-2 оставался одноместным, без стрелка-радиста, уступая истребителю в 
маневренности, штурмовик без прикрытия легко становился жертвой "мессеров". 
 Хотя мы, летчики-истребители, и подсмеивались над штурмовиками, по-дружески 
шутили, что-де они не летают, а землю пашут, но с полным основанием считали - 
по мужеству летчикам-штурмовикам в военной авиации нет равных. 
 В первые же месяцы пребывания на фронте мне, как и остальным летчикам полка, 
нередко приходилось работать со штурмовиками. Я уже знал многих из них, тем 
более из полка, который базировался на пашем аэродроме. Особенно нравился мне 
их командир, майор Шутт. Запомнил я его сразу. И не только потому, что уже 
встречал лейтенанта с такой же редкой фамилией. Запомнил я его по первым же 
совместным боевым вылетам. Когда майор Шутт руководил действиями штурмовиков, 
можно было твердо сказать - задачу свою они выполнят во что бы то ни стало. 
 И вот четыре дня назад, перед самыми первомайскими праздниками, не стало этого 
замечательного человека, летчика редчайшей воли и мужества. 
 Ранним утром мы, готовые к выруливанию и взлету на задание, увидели, как над 
аэродромом пролетела пара штурмовиков - майор Шутт возвращался со своим ведомым 
из разведки. Даже с земли самолет ведущего представлял удручающее зрелище - в 
крыльях зияли огромные отверстия, за стабилизатором и килем тянулись лоскуты 
перкаля. Машина шла неуверенно, словно управлял ею не один из асов полка, а 
новичок, впервые севший в кабину. Было ясно - с летчиком случилась беда. Тем не 
менее ведущий пропустил на посадку первым своего подчиненного. А его самолет, 
пробежав по аэродрому, развернулся на сорок пять градусов и остановился. 
 Нам вот-вот взлетать, а штурмовик стоял в центре аэродрома, и летчик из кабины 
не показывался. 
 Все, кто был свободен, бросились к самолету. Голова комполка безвольно 
склонилась на грудь, лицо залито кровью. Вместо правой кисти руки - кровавое 
месиво и белеющая сломанная кость. Реглан на животе разорван, набух кровью... 
 Смертельное ранение летчику было нанесено прямым попаданием снаряда в кабину. 
Теряя сознание от боли, потери крови, без правой руки, левой он пилотировал 
подбитый самолет и привел его на аэродром... Через несколько минут майор Шутт 
скончался{1}. 
 Гораздо чаще, чем летчики других родов авиации, не возвращались штурмовики из 
боевых вылетов. Но те, кто сумел вернуться, снова и снова уходили на штурмовку 
врага. Часто без сопровождения истребителей. 
 И вот сейчас, поглядывая сквозь фонарь кабины на неповоротливые, тяжело 
груженные штурмовики, я повторял про себя слова подполковника Кутихина: 
"Штурмовикам нужно отработать и вернуться. Вернуться именно сегодня". 
 Каждый из фронтовиков знает, как невыносимо тяжело лететь обратно, пусть даже 
с большой победой, но если в строю нет товарища. Гнетущая тишина в землянке, 
где еще недавно, час назад, был он, невернувшийся, Молчаливый траур в столовой, 
где рядом с твоим местом - его, невернувшегося. Тоскливый взгляд механика 
самолета - его, невернувшегося... 
 Нет, штурмовики должны вернуться все. Это зависело от меня, от Виктора Головко,
 от Степана Карнача, от его ведомого, Александра Лашина. Мы сделаем все 
возможное и невозможное, чтобы они вернулись. Пусть нас всего две пары. 
 В наушниках шлемофона хрипловатый, искаженный несовершенством радиостанции 
(из-за чего, кстати, многие летчики и не принимали ее всерьез) голос ведомого, 
Виктора Головко: 
 - Командир, что-то с мотором. Температура... Похоже, вода кипит. 
 Кипит вода. Это значит: двигатель не охлаждается. Несколько минут - и мотор 
заклинит. Самолет беспомощен. Останется только одно - искать площадку для 
вынужденной посадки или прыгать с парашютом. А внизу вражеская территория. 
 Опередив меня, ответил Карнач: 
 - Иди домой. Скорость держи... И высоту... Лишнего не теряй, - напомнил он 
моему ведомому. 
 Самолет Головко накренился вправо и остался где-то позади. 
 Небо пока чистое, безоблачное, хотя обычно после полудня оно покрывается 
белыми барашками облаков. А вон и Феодосия. Кое-где дым, огонь пожаров. 
Досталось городу. Немцы его брали, наши отступали, потом наши брали, немцы жгли.
.. И снова враг ходит по улицам Феодосии... 
 Вблизи по-прежнему ни одного самолета. Лишь да