тупила в строй крупная авиационная база 16й 
воздушной армии. Первое время штурмовики и истребители, как и было 
предусмотрено, использовали ее только в светлое время суток, а на ночь 
возвращались на свои точки. Работа с выдвинутой вперед полосы приблизила наши 
части к быстро наступающим танкистам. Этот опыт мы решили использовать и дальше.

      Было, правда, опасение, что противник хотя и отступает, но многократно 
превосходит в людях и технике любое охранение, какое бы мы ни выставили. Однако 
наши части шли вперед так стремительно, что гитлеровцам было не до аэродрома, 
хотя они не могли не понимать его значения.
      Были выдвинуты вперед и другие авиасоединения. Вскоре на мое имя 
поступила такая телеграмма от генерала Бахарева: «За отличное содействие в 
продвижении 9 тк прошу объявить благодарность командиру 199 шад Виноградову и 
всему личному составу вверенной ему дивизии. Штурмовики работали прямо перед 
танками»20 .
      Кроме поддержки передовых частей наши бомбардировщики и штурмовики 
уничтожали резервы, перебрасываемые противником с других участков фронта и из 
оккупированных гитлеровцами стран. Совершались систематические налеты на 
железнодорожные станции и эшелоны на участках железной дороги Минск — 
Негорелое; Барановичи — Лунинец.
      Продолжались совместные удары летчиков 4й и 16й воздушных армий по 
вражеским колоннам, отходящим по шоссе Могилев — Минск. Противник потерял здесь 
немало людей и техники, в том числе около 3000 автомашин. Сорвав попытку 
фашистских войск переправиться через Березину, авиация тем самым обеспечила их 
окружение в лесах восточнее столицы Белоруссии. Таким образом, удары с воздуха 
по отступающему противнику повлекли за собой самые серьезные последствия, 
приобрели оперативное значение.
      На Минск наступали одновременно войска всех трех Белорусских фронтов. С 
юга завершали окружение вражеской группировки 1й и 9й танковые корпуса, а 
западнее — конномеханизированная группа генерала И. А. Плиева 1го 
Белорусского фронта. Все необходимое ей доставляли экипажи По2 271 авиационной 
Сталинградской ордена Суворова дивизии. В ночь на 23 июля полк перебрасывал 
конникам боеприпасы с аэродрома Чахец на посадочную площадку Ставы. 21 самолет 
доставил: 76мм снарядов — 229 штук, винтовочных патронов — 7680, патронов ТТ — 
46 240. Общий вес грузов составил 3131 килограмм.
      В ночь на 26 июля самолеты той же дивизии транспортировали горючее. Было 
перевезено: бензина — 10 600 литров, масла — 1400 килограммов. К этим грузам 
нужно еще прибавить реактивные снаряды.
      В один из дней с конниками неожиданно оборвалась связь. Командующий 
фронтом забеспокоился, потребовал от штаба исправить положение. Генерал М. С. 
Малинин позвонил П. И. Брайко, чтобы узнать, не поступали ли к нам какиелибо 
сообщения от командира авиакорпуса генерала И. М. Дзусова, находившегося вместе 
с Плиевым. И у нас не оказалось никаких сведений.
      Малинин обрушился на Брайко с упреками: вы, мол, авиация и должны знать, 
где этот корпус. Петр Игнатьевич пришел ко мне расстроенный, но я его успокоил, 
сказал, что сам поговорю с Малининым. У нас еще на Курской дуге был с ним 
подобный конфликт.
      Тогда в один из моментов нашего наступления штаб фронта не знал, какого 
рубежа достигли войска 60й армии, которой командовал И. Д. Черняховский. А 
летчики, поддерживавшие наступление, видели, где наши войска. Малинин и 
попросил сообщить, куда дошли передовые части. На основе этого сообщения штаб 
фронта донес в Москву, что наши войска заняли ряд населенных пунктов. А 
противник к ночи потеснил наступающих. Из Генерального штаба ночью попросили 
уточнить: где же наши войска в действительности? Командующий фронтом позвонил в 
свой штаб и упрекнул Малинина: «Почему неправильно докладываете?» А тот 
оправдывался: «Это сведения из воздушной армии». Рокоссовский немедленно вызвал 
меня: «Почему неправильно информируете?» Я объяснил, что наши сведения были 
достоверными в тот момент, когда летчики сообщали их на землю. А позже войска 
могли уйти вперед или отойти назад. Поскольку мы не летали, то ничего об этом 
сказать не могли. Такую информацию должны давать наземные части. Наши сведения 
хороши для ориентировки, а не для донесения.
      Рокоссовский согласился со мной и указал Малинину на ошибку. Теперь я 
напомнил начальнику штаба фронта тот случай, но он все же попросил организовать 
поиски «пропавшей» группы. Мы немедленно направили днем ночной бомбардировщик в 
тот район, где предположительно мог находиться Плиев со своим корпусом. На По2 
вместе с летчиком А. Харитошкиным (впоследствии Героем Советского Союза) 
отправился в опаснейший рейс штурман И. Семенов.
      С наступлением темноты По2 возвратился обратно. Харитошкин доложил:
      — Мы прорвались через передний край, хотя были обстреляны. Сели у 
назначенной точки на опушке леса. Мотор работал на малом газу. Никто из лесу не 
выходил. Полная тишина. Мы подрулили к деревьям. Поскольку никого нет, решили 
остановить двигатель. Самолет закрыли ветками. Посоветовались и пошли в село на 
разведку.
      И вдруг выходит из леса высокий парень в гражданской одежде и спрашивает, 
зачем мы сюда прилетели. Говорит порусски. Я объяснил ему, что отказал 
двигатель и — пришлось пойти на вынужденную. А он в ответ:
      — Как можно скорей улетайте отсюда!
      — Почему это? — удивились мы.
      — Вы демаскируете нас, — ответил парень.
      — Хорошо, будем ремонтировать поскорее.
      Я отошел к самолету, а Семенов продолжил разговор. И как бы