Сергей Игнатьевич Руденко
Крылья Победы
      

      
Аннотация 
      
      Автор воспоминаний — видный советский военачальник. В боях прошел он 
большой и славный путь, стал Героем Советского Союза, маршалом авиации. В битве 
за Москву С. И, Руденко командовал авиационной дивизией, а в сражениях под 
Сталинградом и на Курской дуге, в Белорусской, ВислоОдерской и Берлинской 
операциях — воздушной армией. В своей книге он пишет о напряженных боях, 
героизме летчиков, мастерстве авиационных командиров.
      
Сергей Игнатьевич Руденко
Крылья Победы
      
С ходу в бой
      
      Июнь 1941го на Дальнем Востоке был солнечным. Выпадавшие в мае обильные 
дожди щедро напоили землю, и вокруг нашего авиационного городка буйствовала 
зелень. За аэродромом начинался густой лес. Поднимаясь на самолете, приятно 
было видеть этот раздольный, изумрудно зеленевший океан.
      В дивизии, которой я командовал, шла напряженная учеба, отрабатывались 
самые различные учебнобоевые задачи. Это определялось тем, что наше 
авиасоединение было смешанным, в него входили полки, летавшие на 
бомбардировщиках Ил4 и СБ, на истребителях И16 и И153 («чайка»).
      К тому времени нам уже сообщили план перевооружения дивизии новой 
техникой. В 1941 году мы должны были получить пикирующие бомбардировщики Пе2 
конструкции В. М. Петлякова, а также скоростные истребители ЛаГГ3 С. А. 
Лавочкина, М. И. Гудкова, В. П. Горбунова и Як1 А. С. Яковлева. Стали 
обдумывать, как организовать изучение новой материальной части, строили планы 
переподготовки летного состава.
      С конца мая все пять полков дивизии находились в лагерях. 14 июня 
начались маневры в приграничном районе. В них участвовали штаб дивизии, 
истребительная и бомбардировочная части. Руководил маневрами начальник штаба 
Дальневосточного фронта генерал И. В. Смородинов.
      В ночь на 15 июня мы с комиссаром дивизии Н. П. Бабаком пошли к генералу 
Смородинову, чтобы доложить о результатах дня и получить задачу на завтра. 
Приближалась полночь. В палатке, где мы ждали приема, было прохладно, но, 
несмотря на это, хотелось спать. Мы, не раздеваясь, улеглись на стоявших там 
койках и задремали. Разбудили нас во втором часу и пригласили на доклад к 
руководителю маневров.
      — Приветствую вас, Сергей Игнатьевич и Николай Павлович! — довольно 
необычно встретил нас генерал Смородинов. Чувствовалось, что он собрался 
сообщить нам чтото важное.
      Жестом указав на стулья, генерал продолжал:
      — Жаль с вами расставаться, но ничего не поделаешь.
      Новая загадка: с кем расставаться — только с нами или со всем 
соединением?
      — Получен приказ, — объявил Смородинов, — три полка вашей дивизии — 29й 
истребительный. 37й скоростной бомбардировочный и 22й дальнебомбардировочный 
— отправить в Белоруссию. 3й и 13й истребительные полки остаются здесь, на 
своих аэродромах. Сейчас же возвращайте штаб дивизии и авиачасти на постоянное 
место базирования и готовьтесь к погрузке.
      Немного помолчав, генерал добавил, что командиры уезжают пока одни. Семьи 
прибудут позже.
      Стали разбирать самолеты и подвозить их по частям к железнодорожной 
станции. Техники и механики пилили лес, готовили доски для упаковки деталей. 
Через день первый эшелон тронулся в путь. В нем отправились на запад в основном 
технические базы. Командование и штабы полков уезжали вместе с личным составом. 
Все шло по плану.
      И вдруг 22 июня радио передало, что гитлеровская Германия напала на нашу 
страну. Не буду описывать всех переживаний, горячих разговоров, вызванных этой 
вестью. Скажу только, что все советские люди сразу почувствовали смертельную 
опасность для родной страны, для каждого из нас. Но мы, дальневосточники, 
жившие в суровых условиях постоянной угрозы нападения со стороны японских 
милитаристов, пожалуй, легче перенесли переход из мирного состояния в военное. 
Нам, собственно говоря, и некогда было осмысливать случившееся: теперь мы 
уезжали на фронт.
      Во время погрузки самолетов поступило указание: командованию и штабу 
дивизии срочно выехать в указанный пункт. Настал момент отправления эшелона. 
Тепло, даже с некоторой завистью — все рвались воевать! — напутствовали нас 
остававшиеся на Дальнем Востоке товарищи, с которыми мы вместе летали над 
таежными просторами. Пришла проводить меня жена Мария Павловна с сыном Сережей. 
Тяжело было оставлять семью. Но приказ есть приказ. Долго потом стояли у меня 
перед глазами их расстроенные лица.
      2 июля мы первыми из дивизии приехали в Свердловск. На станции нас 
встретила группа работников обкома, облисполкома и штаба военного округа. Когда 
я представился секретарю обкома, тот сердечно пожал мне руку и пригласил в 
легковую автомашину.
      — Садитесь, товарищ Руденко! Поедем сначала к нам, — сказал он, — там и 
вас послушаем, и сами все объясним. А эшелон пусть разгружается.
      В обкоме меня ознакомили с положением на фронтах, рассказали о том, как 
сильно пострадала в первые дни войны наша авиация в приграничных округах. 
Особенно трудная обстановка сложилась на Западном фронте. Утром 22 июня 
вражеские бомбардировщики нанесли удары по десяткам аэродромов, где 
базировались наши наиболее боеспособные дивизии. В первый день войны враг 
уничтожил там сотни наших истребителей и бомбардировщиков.
      Из Москвы пришел приказ: срочно собирать самолеты и вылетать по заданному 
маршруту. В Свердловске нас обеспечили техникой, необходимой для быстрой 
разгрузки и сборки крылатых машин. Из разговора с членом Военного совета ВВС 
мне стало ясно, что наши эшелоны остановили так далеко только с одной целью: 
побыстрее перебросить дивизию по воздуху на Западный фронт.
      Мы собрали летчиков, рассказали им о тяжелых потерях на фронте, поставили 
задачу. Всматриваясь в знакомые лица, я сразу же заметил как посуровели они за 
эти дни. Во взгляде каждого можно было прочесть только одно: скорее бы в бой.
      На разгрузке люди трудились в две смены. А мне почти трое суток не 
пришлось сомкнуть глаз: через каждые четыре часа докладывал в Москву по 
телефону о том, как идут дела. Часто с аэродрома выезжал в обком. Наконец Бабак 
настоял на том, чтобы мне дали возможность отдохнуть. Примерно в десять утра 
после трех с лишним суток бодрствования прилег на кровать и сразу же заснул. 
Проспал семь с половиной часов…
      Затем поехал на аэродром. Мне доложили, что задание выполнено, закончили 
сборку и облет последних пяти самолетов. На стоянке находились летчики и 
техники знаменитого 29го истребительного полка.
      Скажу о нем предельно кратко: свою историю полк ведет от 1й боевой 
авиагруппы, созданной в 1918 году и отличившейся в боях под Казанью. В 1919 
году она была переформирована в 1й авиадивизион истребителей. Летчики его 
отважно сражались сначала на южном фронте против белогвардейцев и интервентов, 
затем на западном — против белополяков. В 1920 году Всероссийский Центральный 
Исполнительный Комитет наградил 1й авиадивизион истребителей Почетным 
революционным Красным знаменем.
      В этой одной из первых советских авиационных частей служили героические 
красвоенлеты, дважды и даже трижды удостоенные за свои подвиги высшей награды 
тех лет — ордена Красного Знамени. Среди них — Иван Ульянович Павлов, Феликс 
Антонович Ингаунис, Александр Тимофеевич Кожевников, Всеволод Лукьянович 
Мельников, Александр Константинович Петренко, Георгий Степанович Сапожников, 
Борис Николаевич Кудрин. На подвигах этих героев воспитывалась вся летная 
молодежь.
      В 1922 году на основе 1го и 3го авиадивизионов была сформирована 1я 
эскадрилья истребителей. В ее состав вошел отряд, которым в 1914 году 
командовал Петр Николаевич Нестеров — основоположник высшего пилотажа. Он 
первым в мире выполнил «мертвую петлю» и совершил воздушный таран. Личный 
состав эскадрильи считал себя продолжателем дел летчикановатора, пламенного 
патриота Родины. Каждый авиатор эскадрильи стремился творчески, как Нестеров, 
осваивать авиационную технику.
      В 1925 году эскадрилье было присвоено имя великого Ленина. Общество 
друзей Воздушного Флота торжественно передало ей 18 самолетов, построенных на 
средства, собранные трудящимися. На бортах крылатых машин красовались надписи: 
«Дальний Восток Ильичу», «Башкирия Ильичу», «Красная Астрахань Ильичу», 
«Текстильщик Ильичу», «Курский большевик», «Гудок», «Рабочий бумажник». В 1928 
году, когда эскадрилье исполнилось десять лет, ЦИК СССР наградил ее орденом 
Красного Знамени.
      Продолжая и умножая славные традиции героев гражданской войны, летчики 
осваивали пилотаж, овладевали мастерством воздушного боя. Решительностью в 
воздушных схватках выделялись дважды Герой Советского Союза Сергей Иванович 
Грицевец, Герои Советского Союза Анатолий Константинович Серов и Валерий 
Павлович Чкалов. Когда военщина Японии начала провокации на наших границах, 
эскадрилья имени Ленина вместе с другими частями Красной Армии была переброшена 
на Дальний Восток.
      В 1938 году на базе 1й Краснознаменной эскадрильи был сформирован 29й 
Краснознаменный истребительный авиационный полк. Он вошел в нашу 31ю смешанную 
авиадивизию. В его боевой семье служили Евгений Яковлевич Савицкий, 
впоследствии дважды Герой Советского Союза, маршал авиации, и многие другие 
известные летчикиистребители.
      С этим славным полком и штабом дивизии мне предстояло 5 июля вылететь из 
Свердловска по гражданской трассе на запад.
      Нам прислали три транспортных Ли2 для переброски работников штаба 
дивизии и технического персонала. По маршруту намечалось сделать четыре посадки.
 Решили стартовать рано утром, чтобы к концу дня быть на месте. Сам я полетел с 
первой эскадрильей. Штаб дивизии, который возглавлял опытный и требовательный 
офицер подполковник Михаил Андреевич Баранов, четко спланировал и организовал 
перелет.
      Самым сложным на маршруте оказался участок между Свердловском и Янаулом. 
Ориентиры здесь малозаметные, а при отклонении в сторону могло не хватить 
горючего. Но летчики хорошо подготовились и перелет произвели успешно. В Янауле 
дозаправились и вылетели в Казань.
      Нам сообщили, что мы должны садиться на аэродроме Аэрофлота. Но еще в 
Свердловске стало известно: на нем идут ремонтные работы и для приземления 
отведена лишь небольшая полоса. Возникло опасение: вдруг произойдет поломка 
какойнибудь машины? Куда деваться остальным? Тогда я решил воспользоваться 
ведомственным аэродромом и заранее послал туда на Ли2 начальника штаба, чтобы 
он обо всем договорился и приготовил полосу к приему пяти эскадрилий, 
насчитывавших 62 самолета.
      Прилетаем в Казань и видим: на аэродроме выложен крест — посадка 
запрещена. На старте никого не было, а наш Ли2 стоял неподалеку от ангара. Что 
ж, крест крестом, а все равно надо садиться. Ведь за мной идет полк, горючего 
на самолетах в обрез. Сел, выскочил из машины и — к посадочному знаку. Стоявший 
возле него человек в гражданской одежде хмуро спрашивает:
      — Почему вы сели?
      — Летим на фронт, — отвечаю ему. — А вы почему крест держите?
      — Здесь запрещено садиться.
      — Кто запретил?
      — Начальник аэродрома.
      Я твердо и решительно приказываю:
      — Выкладывайте посадочный знак! Видите, самолеты на кругу.
      Он отказывается. Тогда сам беру полотнище и начинаю растягивать его. Но 
он мешает мне. Снова пытаюсь урезонить упрямца: на самолетах, мол, горючее на 
исходе, но тот все равно не соглашается. Что делать? Вынимаю из кобуры 
револьвер и говорю:
      — Если вы сейчас же не выложите «Т» и не начнете принимать самолеты, буду 
стрелять. Мы на фронт летим, а вы мешаете нам. У истребителей горючее на исходе.
 Вместо того чтобы воевать, побьются здесь.
      Дежурный наконец послушался, расправил полотнище, взял флажки, и мы 
начали принимать истребителей. Когда сели примерно две эскадрильи, прибежал 
начальник штаба нашей дивизии подполковник Баранов. Я уже говорил об 
исключительной четкости и собранности этого человека, и мне было не понятно, 
почему он не поспел к началу посадки. Баранов доложил, что видел, как я 
прилетел, как садились эскадрильи, но начальник аэродрома приказал закрыть 
ворота и не. пускать нас к летной полосе.
      Вслед за начальником штаба пришел руководитель ведомства, которому 
принадлежал аэродром. Он не стал меня ругать, хотя ему пожаловались, что я 
угрожал оружием дежурному. Я доложил, что дивизия летит на фронт и здесь, на 
аэродроме, садится истребительный полк.
      — Вижу. — говорит он, — человек вы решительный.
      — Просто другого выхода не было: мы же на фронт торопимся.
      Он предложил ознакомить нас с немецкой авиационной техникой. На их 
аэродроме были собраны почти все типы вражеских самолетов, привезенных из 
Германии еще до войны.
      — Если вы располагаете временем, — сказал руководитель ведомства. — мы 
покажем вам машины, расскажем о них. Летчики могут осмотреть кабины. Будете 
иметь представление, на чем воюет противник.
      Мы осмотрели истребители Ме109 и Ме110, бомбардировщики «Юнкерс88», 
определили возможности обзора и мертвые зоны. Летчики запоминали силуэты 
вражеских машин, их тактикотехнические данные. Так нежданнонегаданно мы по 
пути на фронт получили весьма полезные знания. Естественно, что наших 
истребителей особенно заинтересовали «мессеры», с которыми скоро предстояло 
встретиться в бою.
      Нас угостили хорошим чаем, заправили наши самолеты, и часа через полтора 
мы вылетели на Дзержинск. Один летчик сел на вынужденную в районе Горького. 
Туда мы сразу же послали группу техников, чтобы привести самолет в порядок. 
Вокруг истребителя собрались жители соседних деревень. К авиаторам, как мне 
потом передавали, подошел один старичок и сказал:
      — Ребята, какие вы все ладные и здоровые. Неужели такие богатыри не 
разобьют фашистов?
      — Разобьем, дедушка, обязательно разобьем! — заверили его летчики и 
техники.
      На конечный пункт маршрута я прилетел под вечер. Когда вышел из самолета, 
мне доложили, что 37й бомбардировочный авиационный полк сосредоточился на 
заданном аэродроме, там находится 22 дбап, его уже принимают представители 
авиации дальнего действия. Я приказал к 7.00 вызвать командира 37го 
бомбардировочного полка подполковника Терехова в штаб дивизии. Дежурный по 
аэродрому доложил, что меня вызывает к телефону командующий ВВС П. Ф. Жигарев.
      С Павлом Федоровичем я был близко знаком. Родился он в 1, 900 году в 
глухой деревушке Бриково, затерявшейся в лесах Весьегонского уезда, Тверской 
губернии. Учился в сельской школе, проявил хорошие способности, но средств для 
продолжения образования у его родных не было, и двенадцатилетнему пареньку 
пришлось помогать отцу в полевых работах.
      Великий Октябрь круто изменил судьбу Павла. В 1919 году он был призван в 
Красную Армию. В следующем году его приняли в партию большевиков. После двух 
лет учебы в Тверской кавалерийской школе Жигарева назначили командиром взвода.
      В 1925 году Павел Федорович стал овладевать новой воинской профессией — 
пошел учиться в школу летчиковнаблюдателей. Окончив ее, служил в Ростове, 
Оренбурге и Сталинграде сначала летчикомнаблюдателем, затем преподавал 
аэронавигацию. И везде командиры частей отмечали большую работоспособность 
молодого штурмана, его стремление как можно глубже постичь тайны сложной 
авиационной специальности.
      Как одного из лучших преподавателей, Жигарева в 1930 году направили 
учиться в Военновоздушную академию имени Н. Е. Жуковского на вновь открывшийся 
командный факультет. Стране нужны были высокообразованные авиационные командиры,
 способные освоить поступавшие на вооружение частей ВВС совершенные по тому 
времени отечественные самолеты: тяжелые бомбардировщики — двухмоторные ТБ1, 
четырехмоторные ТБ3, легкие бомбардировщики и разведчики Р5, истребители И5.
      Формировались новые авиационные части. Эскадрильи сводились в бригады, 
насчитывавшие до 100 боевых машин в каждой.
      Все это выдвигало более высокие требования к подготовке руководящих 
авиационных кадров. Их обучение в Военновоздушной академии началось осенью 
1930 года.
      На командный факультет было зачислено всего 44 человека. Среди принятых 
авиаторы составляли лишь половину, остальные до академии служили в сухопутных 
войсках.
      Здесь мне и довелось познакомиться с Павлом Федоровичем. Мы с ним были 
зачислены в одну учебную группу. Вместе занимались, много беседовали, крепко 
сдружились.
      Обучение в академии базировалось на серьезной научной основе. Особенно 
глубоко изучались такие авиационные дисциплины, как теория полета, 
самолетовождение, бомбометание, воздушная стрельба. Лекции по этим предметам 
читали крупные специалисты В. С. Пышнов, А. В. Беляков, М. Н. Никольской, М. Д. 
Тихонов. Теоретические знания закреплялись в полетах, которые проводились на 
Центральном аэродроме. Там находилась учебная эскадрилья академии.
      Павел Федорович учился упорно и настойчиво. Полетные задания в качестве 
летчиканаблюдателя выполнял с особым старанием. Начальник факультета, оценивая 
его учебу, в выпускной аттестации отметил: «Много работая над собой, всегда был 
упорен, настойчив и аккуратен. Дисциплинирован и тактичен. Имеет склонность к 
научноисследовательской работе. Обладает хорошими инструкторскими и 
методическими навыками. Целесообразно оставить в адъюнктуре Военновоздушной 
академии».
      Слушатели первого выпуска командного факультета в 1932 году получили 
назначения и разъехались в авиационные части. Несколько человек, в том числе и 
П. Ф. Жигарев, были зачислены в адъюнктуру. Однако педагогическая деятельность 
не прельщала молодого авиационного командира.
      В 1933 году по личной просьбе П. Ф. Жигарев был откомандирован из 
академии и назначен начальником штаба 1й военной школы пилотов в Каче. Там без 
отрыва от основной работы он освоил технику пилотирования и получил диплом 
летчика. После этого Павел Федорович командовал сначала эскадрильей, а затем 
бригадой в Белорусском военном округе. Много учился сам, учил подчиненных.
      На вооружение поступили скоростные самолеты: бомбардировщики СБ, ДБ3, 
истребители И15 и И16. По путевкам Ленинского комсомола, взявшего в 1931 году 
шефство над Воздушным Флотом, в части ВВС прибывали молодые летчики, имевшие, 
как правило, хорошую общеобразовательную подготовку и неплохо разбиравшиеся в 
сложной авиационной технике.
      Делу совершенствования их летного и боевого мастерства отдавал все силы 
командир 52й авиабригады полковник П. Ф. Жигарев. Он умело готовил крылатую 
молодежь к предстоящим боям.
      Неспокойно было в те годы на Дальнем Востоке. Японские войска вторглись в 
Китай.
      Движимые чувством интернационального долга, на выручку китайскому народу 
пришли советские летчики. Руководить ими было поручено полковнику П. Ф. Жига 
реву.
      В Китае находилось несколько советских авиационных групп истребителей и 
бомбардировщиков — всего около 200 самолетов. Среди наших летчиковдобровольцев 
были опытные командиры и политработники А. С. Благовещенский, Ф. И. Добыш, Ф. Ф.
 Жеребченко, А. А. Губенко, Г. Н. Захаров, П. В. Рычагов, Ф. П. Полынин, А. Г. 
Рытов, Т. Т. Хрюкин, Г. П. Кравченко.
      Японская авиация имела численное превосходство. Чтобы победить врага, 
требовалось немалое искусство. Прежде всего нужно было собрать свои силы в 
единый кулак, наносить удары на решающих направлениях.
      Именно так поступил Павел Федорович в апреле 1938 года при отражении 
налетов японской авиации на Ханькоу. По его решению на аэродромах, 
расположенных вблизи этого города, было сосредоточено более 100 истребителей. И 
когда посты оповещения сообщили о приближении крупных групп японских 
бомбардировщиков, в воздух сразу поднялось несколько десятков наших самолетов. 
Истребители И15 встретили врага на высоте 4000 м и завязали бой с первыми 
группами. А затем сверху на остальные группы японских бомбардировщиков 
навалились скоростные истребители И16. В этом бою японцы потеряли 36 самолетов.
 У нас не вернулись на аэродром только две машины.
      Многим был памятен мощный налет группы советских бомбардировщиков, 
возглавляемой Ф. П. Полыниным, на один из тайваньских аэродромов. Подготовкой к 
нему также руководил П. Ф. Жигарев.
      В сентябре 1938 года комдив П. Ф. Жигарев возвратился в Москву. Родина 
высоко оценила его боевые дела, наградив орденом Красного Знамени.
      В Москве Павла Федоровича ждало новое назначение — он стал начальником 
управления боевой подготовки ВВС Красной Армии. Однако вскоре Жигарев был 
переведен на должность командующего ВВС 2й Отдельной Краснознаменной 
Дальневосточной армии. С Дальнего Востока он возвратился в Москву за несколько 
месяцев до начала Великой Отечественной войны и был назначен командующим 
ВоенноВоздушными Силами Красной Армии. Поскольку Павел Федорович до этого 
служил на Дальнем Востоке, то хорошо знал нашу 31ю смешанную авиадивизию.
      В разговоре со мной по телефону командующий ВВС первым делом 
поинтересовался, как мы долетели. Я рассказал, что маршрут прошли стремительно, 
нигде не задержались…
      — Тото я весь день никак не мог вас поймать, — говорит Жигарев. — Куда 
ни позвоню, везде отвечают: улетели. Вот и решил искать на конечной остановке. 
Сейчас же вылетай в Москву, в штаб ВВС. Получишь задачу.
      Ночью один из трех самолетов Ли2, которые нам выделили на время перелета,
 взял курс на столицу. Командира экипажа я предупредил:
      — Очевидно, придется немедленно возвращаться, будьте готовы.
      И вот уже с высоты угадывается Москва. Заходим на посадку. В автомобиле 
по затемненным улицам добираемся до штаба ВВС. Командующий принял меня сразу. 
Он рассказал об обстановке и поставил задачу, сосредоточить полки на аэродромах 
в районе Бологое. Там будет выгружаться 29я общевойсковая армия. Нашей 
авиадивизии пред стоит прикрывать места выгрузки, а потом взаимодействовать с 
этой армией. Прикрытие — дело истребителей, а задачи для бомбардировщиков будем 
получать из Москвы.
      Побеседовали мы, вспомнили академию, где вместе учились, службу на 
Дальнем Востоке. Я спросил: так ли мы воюем, как учились? Он ответил:
      — Не совсем. Мы рассчитывали не на такую обстановку. Сейчас главное — 
изучить тактику противника, воевать с учетом его сильных и слабых сторон. 
Зайдите в оперативный отдел, там получите информацию. Для вас выделят площадки, 
тыловые части — и воюйте, — дружески напутствовал меня Жигарев.
      В штабе ВВС мне назвали аэродромный узел Домославль. На нем уже 
располагались части дальнебомбардировочной авиации. Вместе с ними должны 
разместиться полки нашей дивизии. Обеспечивать полеты будут имеющиеся там 
тыловые подразделения, так как наши технические базы находились еще в дороге.
      На рассвете приехал на аэродром, где меня ждал Ли2. По пути все время 
думал: как будут садиться истребители на незнакомые фронтовые площадки, и 
вообще, как мы начнем воевать? Ведь боевою опыта у меня и у летчиков совсем нет.
 Решил лично осмотреть те места, куда предстояло перелетать дивизии, и хоть 
немножко познакомиться с обстановкой.
      Сообщил по телефону начальнику штаба Баранову, что буду примерно часам к 
8 утра, приказал ему из двух наших полков сделать четыре, в каждом по 30 
самолетов вместо 60. 29й истребительный делился на два и 37й бомбардировочный 
— тоже.
      Я вез с собой директиву о переходе на новую структуру. Подумал: пока 
Баранов с командирами частей будут распределять летчиков, успею слетать в район 
Бологое. Правда, беспокоило, что транспортный самолет могут не подпустить к 
прифронтовой зоне истребители противника. Но командир экипажа Ли2 заверил: все 
будет в порядке — на бреющем пройдем незаметно. Я и в штаб не сообщил, что лечу 
к месту нового базирования. Облетели мы все аэродромы. И это оказалось весьма 
полезным. Я убедился в высокой боеготовности частей дальнебомбардировочной 
авиации: все площадки были замаскированы, боевая техника укрыта в лесу, 
посадочные знаки заложены травой. Только при приеме самолетов их открывали, 
чтобы можно было увидеть с воздуха. Отметил и характерные ориентиры на подходах 
к аэродромам, узнал, что фашистские разведчики и бомбардировщики частые «гости» 
в этом районе.
      К 8 часам утра 6 июля наш Ли2 вернулся в дивизию. Штаб и летный состав 
уже подготовились к старту. Я рассказал об аэродромах, охарактеризовал подходы, 
проверил, как проложены маршруты. Убедившись, что все в порядке, вылетел с 
первой эскадрильей истребителей к фронту. На душе было тревожно: что, если во 
время посадки появится противник? Придется с ходу вступить в бой! Хотя действия 
на этот случай с летчиками проработаны, но все же… Какой она будет, первая 
встреча с врагом?
      Пришли, сели на аэродром Домославль, и вдруг вижу два «юнкерса». Их же 
сбить надо, а у нас горючего ни на одном истребителе нет. Сейчас они будут 
бомбить или из пушек обстреливать наши самолеты. Беспомощное положение! Я 
метался по аэродрому, кричал:
      — Подавай горючее, заправляй!
      Но «юнкерсы» развернулись и ушли на запад.
      Мы быстро подготовили к вылету все самолеты, определили дежурное звено, 
остальные истребители замаскировали.
      Наши наземные войска отражали в начале июля атаки противника на рубежах 
рек Великая, Западная Двина, верховье Днепра. Некоторая стабильность линии 
фронта сохранялась до 10 июля, затем гитлеровцы снова перешли в наступление. 
Началось Смоленское сражение. Танковые группы врага стремились рассечь войска 
Западного фронта на части, окружить наши силы, оборонявшие Смоленск, овладеть 
городом.
      Находившаяся на стыке Западного и СевероЗападного фронтов 22я армия 
сдерживала танковые части противника, нацелившиеся на Великие Луки. В ее тылу 
выгружалась 29я армия. В Краткой истории Великой Отечественной войны об этом 
сказано так: «В период боев на подступах к Смоленску Ставка начала укреплять 
Западный фронт свежими резервами. В его тылу она развернула новый эшелон 
резервных армий (29, 30, 24, 28, 31 и 32я). Эти войска получили задачу 
подготовиться к упорной обороне рубежа Старая Русса, Брянск»1 .
      Задачу прикрытия пунктов выгрузки 29й армии мы возложили на 29й 
истребительный полк, имевший 32 самолета. В районе аэродрома истребителей 
базировался и штаб дивизии. Патрулирование в прифронтовом районе не 
удовлетворяло летчиков. Все рвались в самое пекло. Летчики говорили:
      — Хотим драться, а не утюжить воздух!
      В Домославле находился 37й бомбардировочный полк. На усиление дивизии 
прибыли самолеты и экипажи из частей, сформированных по предложению известного 
летчика Степана Павловича Супруна из испытателей.
      4 июля 1941 года этот замечательный летчикгерой погиб при выполнении 
боевого задания. Он прославился в тридцатые годы, будучи летчикомдобровольцем 
в Китае. За подвиги в боях с японскими захватчиками удостоен звания Героя 
Советского Союза. По возвращении на Родину работал испытателем. С началом войны 
Степан Павлович лично обратился к И. В. Сталину с предложением создать из 
летчиковиспытателей НИИ ВВС боевые части. Его предложение получило одобрение, 
было сформировано и отправлено на фронт несколько полков.
      Подполковник Супрун возглавил истребительный полк и почти ежедневно 
увеличивал личный счет сбитых вражеских самолетов. 22 июля 1941 года он 
посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда».
      Из этой части нам передали эскадрилью самолетов МиГ3 с летчиками. 
Командовал группой Дмитрий Леонтьевич Калараш — соратник Супруна. Он лично 
водил подчиненных на боевые задания, особенно если предстоял трудный полет. На 
нашем фронте только начинался его боевой путь. Потом Калараш отважно сражался 
на Северном Кавказе. 13 декабря 1942 года получил звание Героя Советского Союза.
 Талантливый воздушный боец, мастер высшего пилотажа, он считался грозой 
фашистов. В одном из боев его самолет был подбит и загорелся. Раненый летчик 
прыгнул с парашютом, но ударился о киль и погиб. Улица в подмосковном городке 
Люберцы носит имя отважного летчика. В музее Туапсе собраны документы о герое. 
На его родине, в Свободном, имя Дмитрия Калараша занесено в Книгу вечной славы…
      Из бомбардировочного полка летчиковиспытателей к нам прибыла тоже 
эскадрилья на пикировщиках Пе2. Возглавлял группу капитан Марк Павлович 
Васякин. И Калараш, и Васякин уже показали себя волевыми, решительными 
командирами — они храбро воевали под Невелем.
      К исходу 6 июля 1941 года была получена первая боевая задача прикрыть с 
воздуха выгрузку и сосредоточение войск 29й армии в районе Вышний Волочек, 
Бологое, Андреаполь, Селижарово.
      Ночью мне передали приказание командующего 29й армией генераллейтенанта 
И. И. Масленникова явиться к нему в Бологое. У меня никакого транспорта не было,
 поэтому пришлось добираться на грузовой машине. За меня остался подполковник 
Баранов. Прибыл в штаб армии, а мне говорят, что командарм уехал на аэродром. 
Выходит, мы с ним разминулись. Мне рассказали, что до назначения на фронт 
Масленников работал заместителем Наркома внутренних дел по пограничным войскам. 
И 29я армия формировалась из пограничников.
      Начальник штаба генерал А. А. Шарапов дал мне график прибытия и выгрузки 
частей на станциях, районы их сосредоточения. Я доложил решение на прикрытие. 
Сил у нас было немного, поэтому мы посылали истребителей на патрулирование 
только с началом выгрузки, а в течение суток экипажи дежурили, находясь в 
различной степени готовности к вылету. Это удовлетворило генерала Шарапова. Он 
понимал, что с таким количеством сил иного не придумаешь. Начальник связи от 
него получил приказ: подать в наш штаб провод с каждой станции выгрузки, это 
нам очень помогло в дальнейшем.
      Здесь же присутствовал член Военного совета генерал К. А. Гуров. Он 
расспрашивал о летчиках, их подготовке, боевом опыте, о техническом составе. Я 
сообщил, что мы только начинаем воевать, и рассказал, как в момент нашего 
прибытия «юнкерсы» ушли безнаказанно. Он сказал:
      — Что же делать, раз так сложились обстоятельства. Вам повезло, если они 
не бомбили.
      Приехал командарм Масленников. Мне он показался суховатым и суровым. 
После моего доклада генерал коротко сказал:
      — Хорошо. Выполняйте задачу. С вашими мероприятиями согласен, и поправок 
у меня никаких нет, с дивизией я практически познакомился. Вот вам часы, 
передайте от моего имени вашему начальнику штаба. Награждаю его.
      Я удивился: когда он успел познакомиться? Масленников, заметив мое 
удивление, пояснил:
      — Баранов у вас колючий, но твердый командир. Я не поверил, чтобы в такой 
короткий срок штаб успел наладить оповещение и дежурство. Но убедился, что 
докладывал он правильно, все организовано четко. Начальник штаба заслужил 
поощрение.
      Поблагодарив командарма за высокую оценку, я попросил разрешения ехать 
обратно. Распрощался и пошел к полуторке. Масленников удивился:
      — Почему вы на грузовой машине?
      — Тылы дивизии еще не пришли, — ответил я. — С транспортом у нас очень 
тяжело. Те батальоны, которые нас обслуживают, принадлежат частям дальних 
бомбардировщиков. И этуто машину мы еле достали.
      Он повернулся к начальнику штаба генералу Шарапову и распорядился:
      — Дайте коменданту задание, чтоб остановили первый же легковой автомобиль,
 идущий с запада.
      А мне велел подождать.
      Получить легковую машину в такой трудной обстановке для меня было просто 
спасением, но и ехать уже пора. Масленников успокоил:
      — Через десять минут уедете на легковой машине.
      Действительно, через несколько минут подъезжает легковая машина «форд».
      — Вот получай, — сказал Масленников. — Тут из Прибалтики перегоняют 
автомобили, они идут без адреса. Нам разрешено использовать их на фронтовые 
нужды, а водителей отправлять в Москву на пункт сбора.
      По приезде на аэродром я первым увидел расстроенного Баранова. Волнуясь, 
он рассказал, как генерал Масленников обиделся, что его не встретил, как он 
долго искал ночью штаб, дотошно и недоверчиво расспрашивал о принятых мерах по 
прикрытию войск. Его возмутило, что летчики дежурного звена не сидят в 
самолетах. Баранов объяснил: еще темно, а с рассветом они будут в воздухе. 
Масленников с досады только рукой махнул и уехал.
      С рассветом «ястребки» действительно взлетели. Когда появились «юнкерсы», 
они связали их боем и не допустили к станции Бологое.
      Я сообщил Баранову:
      — Командарм все это видел, за предусмотрительность и оперативность 
наградил тебя часами, — и подал ему подарок Масленникова. — А мне еще больший 
подарок достался. Посмотри, какую машину я получил!
      Через некоторое время снова появляются два фашистских самолета, и мы свою 
пару поднимаем в воздух. Взлетел старший летчик Н. Н. Морозов со своим ведомым. 
Мы были на аэродроме и наблюдали за ними. Наши истребители атаковали фашистов. 
Один из «юнкерсов» повернул назад, а другой пошел вдоль железной дороги, то и 
дело ныряя в облака. Наконец из облачности вывалился горящий самолет, из него 
на парашютах выбросились два человека. А наши истребители благополучно сели. 
«Ну вот, лиха беда начало, — подумал я. — Первого сбили».
      Подходит Морозов и докладывает:
      — Товарищ командир, кажется, я сбил свой самолет.
      Я был поражен:
      — Как так свой? Вы гонялись за «юнкерсом».
      — Так уж получилось. Когда мы вдвоем взяли его в клещи, он метнулся в 
облака. Мы за ним вверх, а он — снова вниз. Я тогда скомандовал своему 
напарнику: оставайся наверху, а я буду ждать внизу, чтобы немедленно атаковать, 
когда он вынырнет. Идем от Бологое в направлении на Москву. И вдруг из облаков 
прямо передо мной вывалился самолет, я мгновенно нажал гашетку, удар был точным.
 А потом смотрю, это же наш…
      Я сел в автомобиль и помчался к месту падения сбитой машины. 
Действительно, самолет оказался нашим. Летел в Ленинград, и вот его сбили. 
Правда, все члены экипажа спаслись на парашютах. А «юнкерс» ушел.
      Как поступить с провинившимся летчиком? Я сам наблюдал за боем. Морозов 
рассказал правду. Но что делать? Подняли на ноги службу оповещения: почему не 
было предупреждения о пролете своего самолета? Со всеми летчиками провели 
занятия, изучили силуэты. А все же как быть с Морозовым? Хотя он и совершил 
преступление, но не умышленно. Зачем такого парня травмировать? И я решил 
обойтись без взыскания, поскольку ошибку он допустил в первом бою.
      18 июля счет сбитым вражеским самолетам открыл летчик 2й эскадрильи 
комсомолец младший лейтенант М. Л. Юхимович. Находясь на дежурстве, он сидел в 
кабине «чайки» (так называли истребитель И153 конструкции Н. Н. Поликарпова) и 
ждал команды на вылет. И вдруг увидел: воздух прочертила зеленая ракета. Быстро 
запущен мотор. Секунды… и истребитель пошел на взлет.
      Поднявшись в воздух, Юхимович осмотрелся и стал набирать высоту. Вскоре 
вдали он заметил самолет, летевший на малой высоте на югозапад. «Юнкерс88», — 
определил летчик. — Надо атаковать». Но скорость «чайки» невелика, и сближение 
происходило не так быстро, как хотелось бы. Оказавшись совсем близко от 
вражеской машины, Юхимович отчетливо рассмотрел тевтонские кресты на ее крыльях.
 Подумал: «Почему же молчит вражеский стрелок? Не заметил? Или, быть может, 
решил с предельно короткой дальности полоснуть из пулемета по „чайке“…» А 
подрагивающее перекрестие прицела уже легло на правый мотор «юнкерса», палец 
вдавил упругую гашетку. Дал для верности очередь подлиннее. Повторной атаки не 
потребовалось: самолет противника сразу загорелся и круто пошел на землю.
      В отличном настроении Юхимович вернулся на свой аэродром. А сюда уже 
сообщили о сбитом вражеском бомбардировщике, поздравили летчиков части с добрым 
почином.
      В последующие дни обстановка в полку неожиданно осложнилась: получив в 
одном из боев ранение, командир попал в госпиталь. Пришлось принимать 
экстренные меры. Я попросил штаб ВВС прислать новых командира и начальника 
штаба полка. Вскоре самолетом прибыли майоры А. П. Юдаков и П. С. Киселев. Оба 
имели опыт воздушных боев на ХалхинГоле. Они нашли верный подход к людям, 
используя силу командирского и партийного влияния.
      В боевом коллективе полка всегда ведущую роль играли коммунисты. Еще в 
1919 году, когда было трудно, легендарный герой гражданской войны И. У. Павлов 
говорил: «Мы, коммунисты, будем драться до последнего!» Иван Ульянович прошел 
всю гражданскую войну. Эстафету боевых подвигов пронес через всю свою жизнь 
другой выдающийся летчик В. П. Чкалов. Те, кто служил вместе с Валерием 
Павловичем, помнили его слова: «Нас воспитала партия, и ей мы обязаны всеми 
своими успехами».
      При решении всех боевых задач командование полка опиралось на коммунистов 
и комсомольцев. Партийное собрание обсудило доклад командира части. Были 
определены причины, повлекшие за собой случай с Морозовым: недостаточное знание 
противника, плохая организация боевых действий. И сделан вывод о необходимости 
более тщательно изучать тактику врага, характерные отличительные особенности и 
данные немецких самолетов. Разборы и беседы стали проводиться сразу же по 
возвращении летчиков с заданий. На занятиях подробно анализировались результаты 
боев, вырабатывались тактические приемы. Командиры усилили контроль за 
подготовкой летчиков к вылетам на разведку и прикрытие войск.
      Отчетливо помню день 23 июля, проведенный в 29м полку. Нам было поручено 
нанести удар по станции Новосокольники, где разгружались гитлеровские части, 
прибывшие на усиление группы армий «Центр». Туда мы и направили пятерку Пе2 в 
сопровождении шестерки истребителей 29го полка. Юдаков решил лично вести их на 
боевое задание.
      У нас с ним была надежная радиосвязь. Поэтому еще до возвращения 
самолетов на базу мы узнали, что бомбардировщики успешно отбомбились по цели. А 
после приземления Юдаков рассказал, что на обратном пути «Петляковых» пытались 
атаковатъ шесть «мессершмиттов». Истребители сопровождения вступили с ними в 
бой. Исключительно слаженно действовала пара А. В. Попов — Л. 3. Муравицкий. 
Именно они первыми атаковали противника с ходу и сбили ведущего фашистской 
группы. Ошеломленные внезапным ударом, решительными действиями других наших 
истребителей, остальные «мессеры» поспешили уйти.
      Вскоре Юдаков обнаружил группу «юнкерсов», шедших параллельным курсом к 
линии фронта. На нее мы нацелили пару в составе А. А. Тормозова и А. Е. Чмыхуна.
 Эти летчики также атаковали врага стремительно. Метким огнем им удалось сбить 
ведущего бомбардировщиков. Потеряв лидера, остальные «юнкерсы» беспорядочно 
сбросили бомбы над своей территорией и развернулись на запад. Преследовать их 
Тормозов и Чмыхун не стали, горючего могло не хватить на обратный курс.
      Вечером мне довелось присутствовать на подведении итогов этого летного 
дня. Юдаков и здесь показал себя вдумчивым методистом. Он очень обстоятельно, 
детально проанализировал действия пар Попова и Тормозова, отметил, несмотря на 
успех, и отдельные недостатки, в частности некоторую прямолинейность атак. Этот 
боевой вылет, отметил Юдаков, подтвердил, что при отражении налета большой 
группы бомбардировщиков или в воздушном бою с вражескими истребителями задача 
намного облегчается, если сбить ведущего. Чрезвычайно полезным оказалось и 
другое правило: в групповом полете не только командир, но и каждый летчик 
непрерывно ищет противника.
      — Думается, — сказал Юдаков, — вместо плотных боевых порядков нам надо 
применять разомкнутые, которые обеспечивают свободу маневра, а главное — 
увеличивают сектор поиска, позволяют первыми увидеть врага, а значит — 
достигнуть внезапности атаки. Но и в этом случае необходимо чувство локтя, 
уверенность в том, что в трудную минуту на помощь придут товарищи.
      Командир поставил всем в пример звено лейтенанта Морозова. Благодаря 
искусной технике пилотирования и взаимной выручке летчики этого подразделения в 
считанные минуты воздушного боя одержали две победы. На опыте лучших пар Юдаков 
показал, как неудобно и невыгодно вести бой звеном, в строю «клин», когда 
третий самолет постоянно затрудняет маневрирование, не дает возможности в 
полной мере использовать маневренные свойства наших самолетов.
      — Надо действовать парой или даже в одиночку, если обстановка этого 
требует, — сказал в заключение Юдаков.
      Так, ведя бои с врагом, летчики учились воевать и побеждать. День ото дня 
росло их боевое мастерство.
      Одним из лучших воздушных бойцов показал себя комиссар эскадрильи 29го 
истребительного полка лейтенант Н. М. Дудин. 28 июля комэск капитан А. А. 
Тормозов и он получили боевую задачу: прикрыть с воздуха переправу в районе 
Севастьянове и попутно определить линию соприкосновения наших войск с 
противником.
      Не раз им приходилось вместе драться с вражескими самолетами. Они смело 
атаковали любую по численности группу бомбардировщиков и истребителей 
противника. Вот и теперь, поднявшись в воздух, летчики зорко следили за небом и 
землей. Внизу показалась дорога, ведущая к переправе. По ней бесконечной лентой 
двигались наши войска: пехотинцы, артиллеристы, саперы. Летчики выписывали над 
дорогой виражи. Неожиданно изза большого облака вынырнула четверка 
«мессершмиттев» и попыталась внезапно атаковать советских истребителей. Однако 
лейтенант Дудин вовремя увидел двух «мессеров», устремившихся на самолет 
командира, и, мгновенно развернувшись, короткой очередью сбил врага. Тормозов 
тоже развернулся и пошел в лобовую на ведущего другой вражеской пары. Но сверху 
на него свалился третий «мессершмитт» и меткой очередью сумел поджечь его 
машину. Командир оказался в тяжелом положении. На помощь снова пришел Дудин. 
Отражая атаки трех «мессеров», он дал возможность Тормозову вырваться из 
огненного кольца и скольжением сбить пламя. Казалось, на подбитой машине 
командиру следовало тянуть к своему аэродрому. Но ведь рядом с тремя фашистами 
дрался его боевой друг! И Тормозов спешит на выручку своему комиссару. Он видит,
 как при выходе Дудина из очередной атаки в хвост ему начал пристраиваться 
фашистский истребитель. Дистанция до него великовата, но медлить нельзя ни 
секунды. Тормозов чуть доворачивает самолет и с большого расстояния меткой 
очередью сбивает врага.
      Тяжелый, неравный бой, которому, кажется, не будет конца. Два оставшихся 
«мессершмитта», используя преимущество в скорости, снова идут на сближение с 
Дудиным. Комиссар боевым разворотом выводит свою машину наперерез врагу и в 
который уже раз устремляется в лобовую атаку. Фашистский летчик не выдержал, 
открыл стрельбу с дистанции более тысячи метров. Дудин делает выдержку и 
наконец тоже жмет на гашетку. Но его оружие молчит: кончились боеприпасы. 
Летчик мгновенно решает: таран! Гитлеровец шарахается в сторону, но поздно! Два 
самолета сошлись в точке, которую выбрал советский летчик. Удар! Всплеск огня!..
 Пылающие обломки, кувыркаясь в воздухе, посыпались вниз.
      Тормозов, отбив атаки истребителей противника, благополучно вернулся на 
свой аэродром. Он и сообщил товарищам о героической гибели комиссара.
      Да, тараны на встречных курсах не оставляли, казалось бы, и доли шанса на 
спасение. И все же на этот раз счастье, которое, как известно, сопутствует 
храбрым, оказалось на стороне советского летчика. При столкновении самолетов 
Дудина выбросило из кабины. В беспорядочном падении летчик успел все же дернуть 
за вытяжное кольцо, но купол открылся лишь частично — несколько строп 
зацепились за сапог. Дудин с трудом распутал их и приземлился в расположении 
наших войск. Его восторженно встретили бойцы и командиры, наблюдавшие за этой 
неравной схваткой.
      На командном пункте нашей дивизии раздался телефонный звонок. С передовой 
сообщили о том, что сбито четыре вражеских самолета и что герой боя, таранивший 
врага в воздухе, находится в стрелковой части.
      Комиссар дивизии Н. П. Бабак сел в автомашину и помчался к передовой. На 
обратном пути они с Дудиным с удовлетворением осмотрели остатки трех сбитых 
вражеских самолетов. Четвертый упал немного в стороне. Вот так бой!
      Таран лейтенанта Дудина вызвал небывалый подъем у летчиков полка. Призыв 
«Драться с врагом, как комиссар!» распространился по всей дивизий. Вылетая на 
задания, воздушные бойцы сражались с необыкновенной отвагой. Такова сила 
примера.
      Нашим летчикам нередко доводилось вести воздушную разведку, и они умело 
обнаруживали врага на железнодорожных станциях, водных переправах, больших и 
малых дорогах; добывали достоверные сведения о количестве танков, автомашин 
противника, устанавливали маршруты движения его войск. Истребители применяли и 
штурмовые удары. Особенно отличался находчивостью и, я бы сказал, боевой 
дерзостью командир звена старший лейтенант В. А. Хитрин. Определив район 
сосредоточения врага, Хитрин безошибочно выбирал самую важную цель и вел 
товарищей в атаку. 29 июля ему удалось меткими очередями поджечь автомашину с 
боеприпасами, двигавшуюся но переправе. Мощным взрывом бомбы переправа была 
разрушена.
      Сделав еще несколько заходов по колонне и обстреляв разбегающихся 
гитлеровцев, звено взяло курс на свой аэродром.
      Но через несколько минут впереди показалась шестерка вражеских 
истребителей. Они тоже заметили нашу группу и тут же разделились на три пары, 
пытаясь атаковать советские самолеты одновременно с разных сторон. Хитрин 
быстро и верно оценил обстановку, разгадал замысел противника. Он заметил, что 
одна пара «мессеров» несколько оторвалась от остальных, потеряла с ними огневую 
связь. На нее он и повел свое звено. Атака увенчалась успехом: наши летчики 
сбили оба вражеских самолета.
      Взаимная выручка, высокое летное мастерство, мужество и храбрость 
обеспечили победу. И хотя наши асы летали тогда не на самых новых истребителях, 
а на И16 и «чайках», а противник на более скоростных самолетах, но при равных 
силах и даже при незначительном превосходстве, как правило, не вступал в бой с 
ними. Учитывая тактикотехнические данные своих и вражеских самолетов, наши 
летчики выработали наиболее приемлемую и более эффективную тактику борьбы с 
«мессерами». Они вели схватку преимущественно на виражах, не увлекались набором 
высоты, так как фашистские летчики старались затянуть их вверх. Большое 
значение придавали своевременному обнаружению противника и применению 
неожиданного маневра. Вражеские летчики особенно боялись лобовых атак наших 
истребителей.
      Истребители, вылетавшие на прикрытие сухопутных войск, разделялись на 
ударную и прикрывающую группы. Первая вела борьбу с «юнкерсами», вторая 
прикрывала своих товарищей. Экипажи бомбардировщиков стали применять против 
наземных целей — танков, орудий, автомашин — не только пушечнопулеметный огонь 
и бомбы, но и зажигательные средства «КС». Высоты бомбометания снизились с 2 — 
3 тысяч до 600 — 800 метров. Это способствовало большей точности ударов.
      Но неприятности поджидали нас совсем с другой стороны. 
Дальнебомбардировочные части, стоявшие вместе с нами, получили приказ 
перебазироваться в тыл. Три наших полка остались без обслуживающих 
подразделений. Что делать? Попросили, чтобы нам оставили несколько 
бензозаправщиков. Горючее на аэродроме было. Боевая работа продолжалась. Но 
возникли трудности с питанием личного состава.
      Тогда мы попросили председателя сельского Совета, чтобы он организовал 
питание за деньги. «Да зачем нам ваши деньги? — ответил он. — Мы и так будем 
кормить, воюйте только». С колхозниками мы рассчитались потом, когда стали 
получать денежное содержание.
      Но нужно было думать о будущем. Еще раз попросили штаб ВВС. чтобы 
поскорее прислал нам тыловые подразделения. Пока же главная трудность состояла 
в том, что у нас .уже кончились боеприпасы. О положении в дивизии пришлось 
доложить командарму Масленникову. Он выделил в помощь нам несколько автомашин. 
Боеприпасы мы брали прямо из железнодорожных эшелонов отступавших с запада 
войск. Начальники близлежащих станций стали предлагать нам самолеты. Так мы 
восполняли потери в матчасти. Но без батальонов аэродромного обслуживания все 
же обойтись было невозможно.
      Один из наших офицеров доложил, что в соседнем лесу стоят три БАО. Они 
эвакуировались из Прибалтики и ждут дальнейших указаний. У них есть продукты и 
другие запасы.
      Я сел в машину и поехал в лес, нашел командира первого батальона, 
рассказал ему, что наша дивизия ведет бои, а тыловых подразделений нет. 
Попросил его расположиться на аэродроме и приступить к обеспечению боевой 
работы.
      — Не поеду! — ответил он.
      — Почему?
      — Я жду указаний.
      — Значит, пока командир дивизии не даст указания, вы будете сидеть в 
лесу? — урезонивал я его. — Так не пойдет! Приказываю выехать на аэродром и 
обеспечивать полеты.
      Он упорствовал, и я вынужден был пригрозить ему арестом. А его 
заместителю приказал немедленно дать батальону команду о выезде на аэродром. 
Поняв, что упорство ни к чему хорошему не приведет, командир БАО заявил, что он 
и сам может дать такую команду.
      — Хорошо! — согласился я. Вскоре этот батальон находился уже на аэродроме.

      Поехали в другое подразделение, рассказали командиру, что его сосед уже 
обеспечивает полеты. Он сразу же, без колебаний, заявил, что готов и свой 
батальон вести на аэродром.
      В дальнейшем штаб ВВС эти батальоны прикомандировал к нашей дивизии, и 
они весь 1941 год отлично обеспечивали боевые полеты.
      Первое время, пока выгружалась 29я армия, наша дивизия получала задачи 
на разведку и бомбометание непосредственно от Генерального штаба. Каждое утро 
часов в семь прилетал самолет связи из Москвы с приказанием, подписанным 
начальником Генштаба Г. К. Жуковым. Тем же самолетом мы отправляли свои 
донесения. В частности, о том, как выполняется задача: бомбить дорогу Невель — 
Ленинград. Кроме того, Генштаб интересовало движение гитлеровских войск на 
стыке Западного и СевероЗападного направлений. Мы вели разведку района Невель, 
Порхов, Дно.
      К концу июля войска 22й армии закрепились на рубеже верхнее течение реки 
Ловать, Великие Луки, озеро Двинье. Они стойко оборонялись и удерживали Великие 
Луки. Части 57го моторизованного корпуса противника пытались охватить левый 
фланг наших войск из района севернее Ильино. Сюда и были выдвинуты две 
стрелковые дивизии 29й армии, чтобы отразить атаки противника.
      Ввод в действие свежих сил укрепил оборону на этом направлении. Здесь 
были скованы моторизованный корпус и семь пехотных дивизий противника. Большую 
помощь наземным войскам оказывала авиация. Об этом свидетельствует, в частности,
 запись в дневнике бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск 
фашистской Германии генерала Гальдера: «Авиация противника проявляет большую 
активность… совершает налеты на соединение корпуса Рейнгардта и наши пехотные 
дивизии, двигающиеся вдоль восточного берега Чудского озера… В общем, в 
действиях авиации противника чувствуется твердое и целеустремленное 
руководство»2 .
      К началу активных боевых действий нашей дивизии с Дальнего Востока прибыл 
второй эшелон штаба. Мы получили возможность организовать нормальное управление.
 Передовой КП находился в Андреаполе на границе летного поля, здесь же стояли 
замаскированные радиостанции для связи с самолетами, в землянке дежурили 
начальник разведки и офицер оперативного отдела. Штаб размещался в лесу 
западнее Андреаполя и имел телеграфную, телефонную и радиосвязь с летными 
полками, командованием 29й и 22й армий, ВВС Западного фронта и, конечно, с 
нашим КП.
      На разведку летали специально отобранные истребители. Выполнив задание, 
они докладывали мне, где и что видели. Изучив полученные данные, я принимал 
решение и на карте летчика писал: «Командиру бомбардировочного полка 
подполковнику Терехову нанести удар по такимто целям», цели обозначал 
крестиком, рядом ставил подпись. Возвращал летчику карту и говорил:
      — Лети к подполковнику Терехову, вручи карту и расскажи, как эти цели 
выглядят. Пусть он своих бомбардировщиков посылает к нашему аэродрому, а мы тут 
поднимем сколько надо истребителей для прикрытия, и они вместе пойдут на 
задание.
      О напряжении, с которым действовали наши бомбардировщики, можно судить по 
боевым распоряжениям тех дней. 25 июля: «Обнаруженные колонны противника в 
районе Велиж, озеро Щучье, Ильино в течение 25.7 уничтожить повторными ударами. 
Атаковать скопление пехоты, артиллерии и танков на левом берегу реки Западная 
Двина на участке Петрово, Севастьянове. Главная задача: остановить противника 
на этом рубеже и не допустить подхода танков и пехоты к реке Западная Двина». А 
вот распоряжение от 27 июля: «Всеми имеющимися силами организуйте удар по 
наступающей пехоте противника. Как можно быстрее. Угрожающее положение». Оба 
документа адресованы командиру 37 сбап подполковнику Терехову. И надо сказать, 
бомбардировщики отлично выполняли поставленные перед ними задачи. В архиве 
сохранилась телеграмма от командования дивизии летчикам полка: «Действовали 
хорошо. Бомбили отлично. Передайте экипажам: надеемся, что и впредь будете так 
же громить фашистских захватчиков».
      Мы знали, что немецкие истребители в первые дни войны пытались дробить 
наши крупные группы, чтобы уничтожать их по частям. Поэтому предупреждали 
бомбардировщиков: держитесь в плотном боевом порядке, создавайте сильный 
огневой заслон.
      Успеху содействовало и то, что часто сами разведчики водили группы 
бомбардировщиков на обнаруженные ими скопления танков и пехоты противника. В 
случае необходимости срочного удара по движущимся объектам мы посылали своих 
«ястребков» из 29го полка. С большим искусством, я бы сказал виртуозно, 
штурмовали, и очень метко поражали колонны противника капитаны П. Чистяков, А. 
Дрожжиков, А. Привезенцев, старший лейтенант В. Хитрин, лейтенанты П. Бондарец, 
И. Шершенев.
      Обстановка в воздухе с каждым днем все более усложнялась. На направлении 
Невель, Великие Луки, кроме нашего соединения, никаких других авиационных 
частей не было.
      С 22 июля, когда фашисты начали воздушные налеты на Москву, летчикам 
дивизии довелось участвовать в их отражении. Фашисты в этом районе пролетали в 
вечерних сумерках (туда) и на рассвете (обратно). Мы хорошо изучили повадки 
врага, своевременно поднимали истребители наперехват. Наши «ястребки» уверенно 
действовали в сумерках, сбивали гитлеровцев, расстраивали их боевые порядки, 
заставляли поворачивать назад.
      Кто летом 1941 года находился на фронте, тот знает, какое это было 
трудное время. Почти повсеместно фашистские армии наступали. Наши войска 
отходили под натиском превосходящих сил врага. Бывали моменты, когда на 
некоторых направлениях не существовало стабильной линии фронта. Такое положение 
сложилось, например, у нас на участке Великие Луки, Старая Русса. Это вызвало 
серьезную тревогу: фронт открыт, как бы нас фашисты не обошли с правого фланга, 
не ударили по аэродромам.
      Правда, со своей стороны мы принимали меры: там, где возможно, установили 
посты воздушного наблюдения. Наладили телефонную и личную связь с секретарем и 
райкомом партии Андреапольского района, а через него и с колхозами. Стоило 
фашистам появиться на какомлибо участке, выбросить десант на парашютах — к нам 
сразу поступали сообщения об этом, и мы могли наносить удары по врагу.
      Помню, это было севернее Великих Лук. Нам передали по телефону, что 
появились фашисты на велосипедах, на ферме готовят обед, а многие отправились 
на реку Ловать купаться.
      — Вот бы вы на них налетели! — говорит нам телефонистка.
      — Даю команду, — ответил я, — сообщайте нам о результатах.
      Поднялась в воздух группа истребителей, имевших под плоскостями 
осколочные бомбы. Их атака застала фашистов врасплох. Много гитлеровцев полегло 
от метких ударов советских «чаек». Об этом с восторгом сообщила мне 
телефонистка, наблюдавшая за самолетами.
      В районе наших действий у города Демидов фашисты оборудовали крупный 
аэродром, который был прикрыт большим количеством зенитных средств, в воздухе 
постоянно патрулировали истребители. Встала задача: ударить так, чтобы нанести 
врагу наибольший урон. Главное, естественно, действовать внезапно. А как этого 
достичь? Мы решили нападение на Демидов произвести в обеденное время, между 
двумя и тремя часами дня. Мы знали о пресловутом немецком педантизме и 
убедились, что гитлеровцы неохотно отступают от своих привычек даже в военных 
условиях.
      И вот в назначенный час группы бомбардировщиков СБ и Пе2 в сопровождении 
истребителей МиГ3 и И16 взлетели с разных аэродромов. Мы организовали вылеты 
так, чтобы бомбардировщики и на маршруте и при атаке цели все время находились 
под надежной охраной истребителей.
      Удар получился настолько неожиданным для врага, что он не сумел 
организовать серьезного сопротивления. Несмотря на мощную противовоздушную 
оборону аэродрома, лишь два наших бомбардировщика и один истребитель были 
подбиты огнем вражеских зениток.
      Бомбардировщик СБ, который пилотировал майор А. А. Ковбаса, получил 
серьезные повреждения и не мог продолжать полет в общем строю. А до аэродрома 
экипажу предстояло пролететь не менее двухсот километров.
      Тогда от строя наших самолетов отделились один Пе2 и один МиГ3. Они 
пристроились к поврежденной машине и организовали ее прикрытие. На обратном 
пути четыре «мессершмитта» пытались атаковать подбитый СБ, но всякий раз, когда 
фашисты приближались к нему, они встречали мощный заградительный огонь с Пе2, 
а стремительный МиГ3 умело отбивал яростные атаки врага. Из этой неравной 
схватки наши летчики вышли победителями. Особенно порадовал своей выучкой и 
огневым мастерством экипаж Пе2, очень удачно использовавший возможности 
бортового оружия.
      Посадив подбитую машину на своем аэродроме, майор Ковбаса вылез из кабины 
и первым делом спросил:
      — Кто эти летчики, которые прикрывали меня?
      — Васякин и Калараш, — ответили ему.
      А через несколько минут Ковбаса, Васякин и Калараш горячо жали друг другу 
руки, обсуждая подробности напряженного, полного драматизма полета, сделавшего 
их боевыми побратимами.
      29 июля группе наших бомбардировщиков Пе2 в сопровождении истребителей 
предстояло нанести удар по фашистским танкам. Воздушная разведка держала их под 
постоянным наблюдением. Решено было обрушиться на врага в районе озера Жижицкое,
 чтобы создать затор и потом добить остановившиеся машины. Замысел этот нам 
удалось осуществить. Колонна была атакована на узком участке дороги, 
проходившей по болотистой местности. Врагу были нанесены чувствительные потери.
      На следующий день трем экипажам в составе летчиков Васякина, Богатова и 
Лазо было приказано вылететь на боевое задание, прикрываясь облачностью, выйти 
на аэродром Демидов и атаковать самолеты на стоянках.
      Экипажи уверенно вели машины по маршруту. Если в воздухе появлялись 
фашистские истребители, Пе2 немедленно уходили в облака и продолжали следовать 
к цели.
      Вот уже близко фашистский аэродром. В этот момент ведущий группы капитан 
Васякин увидел пять бомбардировщиков противника. Не замечая наших самолетов, 
они заходили на посадку. Васякин быстро принял решение — пристроиться в 
кильватер к «юнкерсам» и в момент их приземления, когда полоса будет занята и 
взлет истребителей исключен, бомбить стоянки.
      Так и сделали. И едва Ю88 начали приземляться, наши летчики, выбрав 
самостоятельно места сосредоточения техники, с высоты 100 метров сбросили бомбы.
 На аэродроме в этот момент находилось до полусотни самолетов. Около десятка из 
них сразу же загорелись, многим были нанесены значительные повреждения.
      Когда наши летчики сбросили последние бомбы, показался фашистский 
истребитель, патрулировавший в воздухе. Однако не успел он развернуться для 
атаки, как штурман Пе2 старший лейтенант Самсонов двумя пулеметными очередями 
поджег его.
      Зенитные орудия фашистов открыли беспорядочный огонь. Но опоздали. Наши 
самолеты ушли за облака и уже держали путь на свой аэродром. Они благополучно 
вернулись с боевого задания, а вскоре снова поднялись в воздух с грузом бомб.
      Это только один эпизод из боевой практики капитана Васякина. Умелая 
тактика, смелость и хладнокровие — вот что отличало его. 5 августа в трудных 
метеорологических условиях, пробив облачность, он со своим экипажем вышел к 
аэродрому противника. Штурман точно рассчитал маневр захода на цель, и бомбы 
были сброшены на стоянку фашистских самолетов. Несколько вражеских машин 
загорелось. В воздухе к этому времени оказалось несколько «мессершмиттов». Они 
зажали было одиночный самолет в клещи, но Васякин крутым, неожиданным маневром 
сумел оторваться от противника, вошел в облачность и благополучно вернулся на 
свою базу.
      В напряженных воздушных схватках особенно хорошо проявили себя наши 
истребители — в недавнем прошлом испытатели.
      …Вместе с группой самолетов И16 летчик Ю. А. Антипов сопровождал на 
своем МиГ3 бомбардировщиков. Сбросив бомбы, «Петляковы» дошли до пункта, 
откуда им предстояло возвращаться на свой аэродром уже без сопровождения. В это 
время изза облаков вынырнули «мессершмитты». Не в правилах наших летчиков 
оставлять товарищей. Антипов довернул свой «миг» и дал меткую очередь. Один 
«мессершмитт», окутанный дымом, беспорядочно пошел к земле, остальные отвернули 
в сторону. Антипов же, убедившись, что бомбардировщикам опасность больше не 
угрожает, взял курс на свой аэродром.
      Горючее уже было на исходе, но в районе своего аэродрома Антипов опять 
встретил «мессеров». На этот раз схватка грозила закончиться не в пользу 
советского летчика. Но Антипов действовал в высшей степени искусно. Когда его 
атаковал «мессер» сзади, он четким маневром вышел изпод удара, а фашист на 
большой скорости проскочил мимо. Мгновенно довернув самолет, советский 
истребитель открыл огонь, и «мессер» вспыхнул, как факел. Немецкий летчик 
выбросился на парашюте как раз над нашим аэродромом и был убит в перестрелке.
      Повидимому, снайперская очередь советского истребителя произвела 
настолько сильное впечатление на других фашистских летчиков, что они не 
рискнули продолжать бой.
      После войны я с радостью узнал, что полковнику Ю. А. Антипову за успешное 
испытание новой реактивной техники и проявленные при этом мужество и героизм 
Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено высокое звание Героя 
Советского Союза.
      А разве забудешь подвиг летчикаистребителя старшего лейтенанта С. П. 
Путякова, в то время адъютанта одной из наших эскадрилий! Всегда бодрый, 
никогда не унывающий, он поражал друзей хладнокровием и расчетливостью в бою. 
Вот что рассказал он о своем первом бое:
      — Утром командир поставил передо мной задачу: уничтожить зенитные точки 
противника. Пролетев линию фронта, я заметил, что сзади звена наших самолетов 
появился истребитель. Подойдя поближе и убедившись, что это самолет противника, 
я дал пулеметную очередь. Фашист пошел вниз, я догнал его и выпустил еще одну. 
«Мессершмитт» врезался в землю. Я полетел дальше, на подавление зениток 
противника.
      Конечно, на самом деле все было не так просто: наш летчик проявил высокое 
боевое мастерство, умело вышел на удобную для атаки позицию, с которой без 
промаха поразил такую юркую и малоразмерную цель.
      На другой день Путяков вместе со своим командиром капитаном А. 
Привезенцевым решительно атаковал и уничтожил второй фашистский самолет.
      Наступил новый боевой день. Чуть светало, а старший лейтенант Путяков 
после короткого отдыха уже находился у своей машины. Прячась в утреннем тумане, 
над аэродромом на небольшой высоте пролетел неизвестный самолет. Путяков быстро 
запустил мотор и вылетел в погоню. Через несколько минут он настиг самолет, на 
котором рассмотрел советские опознавательные знаки. Но трудно обмануть опытного 
летчика. Покачиванием с крыла на крыло Путяков подал неизвестному сигнал: 
«Заходите на посадку!» Но вместо того чтобы выполнить команду, самолет резко 
увеличил скорость. Путяков дал предупредительную очередь и вынудил экипаж 
подчиниться своему требованию. При вынужденной посадке вне аэродрома экипаж 
погиб. По документам удалось установить: под советский самолет был замаскирован 
гитлеровский воздушный разведчик.
      10 августа Путякову пришлось драться с большой группой фашистских 
истребителей. Он расстрелял весь боекомплект и потом, безоружный, сумел уйти от 
преследования фашистов. Хотя в этот раз он не сбил ни одного вражеского 
самолета, командир похвалил его за мужество и мастерство. Механики насчитали в 
«чайке» 326 пробоин. Весь реглан летчика был иссечен осколками, но сам он 
оказался невредимым.
      Во второй половине августа 1941 года наши воздушные разведчики установили,
 что гитлеровцы готовятся к наступлению. Об этом говорили, в частности, 
участившиеся налеты на станции Великополье, Андреаполь, Старая Торопа. Решили 
организовать засаду. 20 августа лейтенанта Н. Морозова, младших лейтенантов А. 
Попова и Л. Муравицкого мы направили на полевую площадку у станции Великополье.
      Два слова о Луке Муравицком. Когда часть перебазировалась с Дальнего 
Востока, наиболее подготовленным летчикам мы разрешили перегонять самолеты 
самостоятельно. Муравицкому же тогда не доверили машину: слишком молод он был! 
Настоящая летная зрелость пришла к нему в дни боев.
      Самолеты в засаде обслуживали младший воентехник Ф. Потапов, механики 
старшина Н. Елисеев, старшие сержанты И. Азаров и Титов. Прибыв на площадку, 
они сразу же оборудовали стоянки для боевых машин, замаскировали их, вырыли 
щели. Напряжение в летной работе было исключительное. За считанные минуты 
самолеты заправлялись горючим и пополнялись боеприпасами, чтобы снова подняться 
в воздух,
      «Юнкерсы» очень часто налетали на полевую площадку, сильный огонь по ней 
вела и вражеская артиллерия. Но наши летчики блестяще действовали из засады. 
Они уничтожали вражеские самолеты в воздухе, расстраивали боевые порядки 
бомбардировщиков, направлявшихся в расположение советских войск.
      21 августа противник произвел три налета на Великополье. Шесть «юнкерсов» 
бомбили площадку, когда взлетал младший лейтенант Л. Муравицкий. Точными 
атаками он сбил два из них. Младший лейтенант А. Попов, возвращаясь с задания, 
сразил еще одного.
      После посадки Попов приказал дозаправить машину, почистить пулеметы и 
пополнить боекомплект. Техники и механики сразу же принялись за дело. При 
осмотре они обнаружили поломку ударника у одного из пулеметов. Нужно было 
быстро устранить этот дефект.
      Солнце клонилось к горизонту, все больше тускнея в сгущавшейся дымке. 
Младший лейтенант Попов готовился к вылету. Были приведены в порядок два 
пулемета из четырех. Вдруг со стороны станции послышалась стрельба, а затем 
неподалеку появились танкетки с крестами на бортах. Отважный командир принимает 
решение: во что бы то ни стало выйти изпод удара, спасти самолет и людей. 
Младший лейтенант Попов быстро занимает свое место в кабине, отдает приказ 
младшему воентехнику Потапову уничтожить горючее и следовать на автомашинах в 
Торопец. Младший воентехник Федор Потапов спрашивает, как быть с пулеметами, 
которые не поставлены на самолет и не заряжены. Попов уточняет:
      — Полечу без них. К запуску! — Взлетев прямо со стоянки, он на бреющем 
пошел над полем.
      «Сжечь горючее? Самим отходить?» — эти вопросы волновали младшего 
воентехника Потапова. И он решил: «Бензин вывезем, все три тонны. И боеприпасы 
тоже. Они нам еще пригодятся».
      А танкетки с черной свастикой продолжали беспорядочную стрельбу. Вот 
тутто и выручила маскировка. Помог и туман. Противник не заметил группу наших 
техников. А двигаться к аэродрому наугад не решался.
      После погрузки боеприпасов младший воентехник Потапов скомандовал: «По 
машинам!», трехтонный ЗИС с бензобаком и автостартер двинулись к ближайшей 
деревне, находившейся примерно в трехстах метрах. Фашисты усилили огонь, но 
попрежнему били наугад. Когда наши машины с техниками подъехали к селу, 
навстречу им из крайней избы выбежала старушка и закричала: «Ой, сынки мои, не 
заезжайте сюда, здесь немцы». Поблагодарив ее, Потапов решил объехать деревню. 
Машины повернули к линии железной дороги. Стартер удачно переехал рельсовый 
путь, а ЗИС с баком застрял. Ктото из механиков предложил сжечь горючее. Но 
Потапов оставался твердым в своем решении. Он вышел из кабины стартера, 
огляделся, прислушался к стрельбе. Начинало темнеть. Солнце уже давно 
закатилось, и стало темно. Позади виднелось большое зарево.
      — Ребята, давайте поднажмем! — бодро сказал воентехник. — Нас шесть 
человек, неужели не справимся.
      В это время техническую группу догнал вездеход. Он и помог перетащить 
грузовик через полотно.
      Тронулись дальше. Впереди была деревня Литвинове. Остановились. Потапов и 
старшина Н. Елисеев пошли в разведку. Убедившись, что немцев в селе нет, 
заехали туда. Здесь оказалось пятнадцать автомашин, стоявших без горючего, а в 
их кузовах наши раненые бойцы.
      Каждый техник и механик неплохо водил автомашину. Остальных шоферов 
Потапов подобрал из числа раненых.
      Заправив все машины, авиаторы двинулись по дороге на Торопец. К утру 
младший воентехник благополучно привел автоколонну на свой аэродром. Ф. Потапов 
и его помощники совершили настоящий ратный подвиг.
      К тому времени в печати все больше появлялось сообщений о подвигах 
авиаторов, о наградах отличившимся. А про нас в газетах не было ни строки, да и 
наградами пока никого не отметили. Стали высказывать жалобы: «Разве мы плохо 
воюем? Нас не замечают? Уже столько самолетов сбили».
      Я не раз беседовал с офицерами по душам, доказывая, что ничьи заслуги в 
бою Родина не забудет. Но слова оставались словами, и мы с комиссаром Н. П. 
Бабаком решили принять меры к тому, чтобы поощрить лучших бойцов.
      А тут вдруг от прокурора 29й армии получаем приказание выслать для 
допроса и суда Н. Н. Морозова за то, что он сбил свой самолет. К тому дню 
Морозов уничтожил уже пять фашистских стервятников, стал одним из первых асов в 
полку, а его отдают под суд. За одной неприятностью нагрянула другая: Н. П. 
Бабак узнал, что началось следствие по поводу незаконного питания личного 
состава за счет местного населения. Это, мол, пахнет поборами. В общем, 
прокуратура против нас вела два следствия.
      Я доложил члену Военного совета 29й армии К. А. Гурову о своих 
неприятностях. Он подробно расспросил про вызов прокурора и трудности с 
питанием. Тут же пообещал прекратить оба следствия.
      — Что касается наград за славные боевые дела и сбитые самолеты, — 
распорядился он, — напиши представления на Морозова и остальных отличившихся. 
Поддержу.
      Между тем обстановка на фронте снова накалилась до предела. 22 августа 
противник крупными силами начал наступление. Главный удар он наносил по левому 
флангу 22й армии. К вечеру 23 августа вражеские танки прорвались с юга в тыл 
наших войск, оборонявшихся в районе Великих Лук. Многим наземным частям 
пришлось вести бой в окружении. Понятно, как важно было, чтобы воздушные 
разведчики в такой критической ситуации непрерывно следили за противником.
      Истребители вылетали на разведку, как правило, парами и вели ее визуально.
 Воздушным разведчикам приходилось «лезть в самое пекло».. Они пробивались 
сквозь сплошные завесы зенитного огня и, увертываясь от атак истребителей 
противника, проникали в районы сосредоточения вражеских войск, добывая нужные 
командованию сведения.
      Старший лейтенант Н. К. Петров на истребителе И16 поднялся в воздух на 
рассвете 23 августа 1941 года с летного поля в Старой Торопе. Его ведомым был 
лейтенант П. Н. Орлов.
      Установив, что на станции Новосокольники выгружаются танки, а по дороге 
Невель — Чеваты движутся автоколонны врага, разведчики взяли курс на аэродром 
Старая Торопа, северозападнее озера Жижицкое. Самолеты были обстреляны с земли.

      …Выйдя из зоны огня зенитной артиллерии, Петров перевел «ишачка» в набор 
высоты с тем, чтобы, маскируясь облачностью, незаметно пересечь линию фронта. И 
когда ему уже казалось, что полет прошел благополучно и важные данные о 
противнике будут своевременно доложены командованию, под самолетом разорвался 
вражеский зенитный снаряд. Была изуродована приборная доска, пробит бензобак, 
сильно повреждено хвостовое оперение. Один из осколков, отскочив рикошетом от 
бронеспинки, попал старшему лейтенанту Петрову в голову. Теряя сознание, летчик 
интуитивно взял ручку управления «на себя», и истребитель скрылся в облаках.
      Вскоре штопорящий И16 вывалился из облаков, и казалось, уже ничто не 
остановит его падения. Но на малой высоте летчик, придя в себя, вывел машину из 
штопора. «Во что бы то ни стало надо в кратчайший срок доставить командованию 
важные сведения о противнике» — эта мысль помогла воздушному бойцу собрать все 
физические и моральные силы. Превозмогая острую боль в голове, временами теряя 
сознание и зрение, он всетаки довел плохо слушавшийся рулей самолет до своего 
аэродрома. У границы летного поля он выключил зажигание и, с трудом различая 
землю, по какомуто, только летчикам присущему чутью сумел посадить машину. 
Подбежавшие летчики и техники помогли боевому товарищу выбраться из кабины, а 
потом с нескрываемым удивлением рассматривали фюзеляж, крылья, хвостовое 
оперение, изрешеченные осколками. Из пробоин в баке неровными струйками стекал 
на землю бензин.
      Старший лейтенант Петров плохо видел: все как в густом тумане. Он 
попросил немедленно отвести его к командиру.
      После доклада его тотчас же отправили в госпиталь. Заботами врачей 
Николай Константинович вскоре поправился. Как рады были мы встретить его через 
месяц на аэродроме!
      25 августа перед истребителями была поставлена новая, не менее сложная 
задача: найти места скопления войск противника на участке железной дороги Кунья 
— Великополье — Назимово. Я подчеркнул, что эти данные ждут в штабе фронта На 
основе их будут приняты важные решения. Оценив обстановку, дал еще одно 
указание — наблюдение вести с бреющего полета.
      И вот три истребителя в воздухе. Прижимаясь к земле, они проносятся вдоль 
полотна железной дороги, стремительно пересекают линию фронта. И почти сразу же 
видят большое скопление войск. Немецкие части движутся по железной дороге, по 
полям, по проселкам. Снизу бьют зенитки. Снаряд попал в самолет лейтенанта П. Н.
 Орлова Отважный летчик погиб на глазах у своих друзей. Попов и Мотылев 
продолжают разведку. Осколок снаряда заклинивает мотор на машине младшего 
лейтенанта В. И. Мотылева. Летчик ранен в голову, плечо и ногу. При вынужденной 
посадке на пашню его самолет капотирует и загорается.
      Превозмогая невероятную боль, Мотылев выбирается изпод пылающих обломков 
и, пользуясь наступившей темнотой, скрывается в лесу. Ночью он набрел на ручей, 
промыл раны, перевязал их разорванной рубашкой и стал пробираться к своим. 
Прибыв в часть, он с радостью узнал, что их командир звена младший лейтенант 
Попов благополучно закончил полет на разведку войск и доставил ценнейшие 
сведения.
      Мы с командиром полка решили дать отдохнуть Попову, выполнившему подряд 
несколько тяжелейших заданий. Но на следующий же день, узнав о том, что 
восточнее Великих Лук попала в окружение и нуждается в установлении связи с 
нашим командованием большая группа советских войск, младший лейтенант сам 
попросил послать его на разведку.
      — Вы же ранены, — пытался я отговорить его.
      — Рана пустяковая. А я в этом районе рос и каждую тропинку знаю.
      Пришлось уступить. Попов полетел. Когда вернулся, доложил:
      — Товарищ полковник, ваше приказание выполнил, свои войска нашел, сбросил 
вымпел, красноармейцы подняли его, я сделал два виража и в этом убедился.
      Через два часа связь с окруженными частями была восстановлена, и они 26 
августа вышли из окружения.
      Всего за полтора месяца боев летчик Попов совершил 150 вылетов, сбил 
лично и в составе группы 14 вражеских самолетов. Друзья не отставали от него: 
Муравицкий выполнил 105 вылетов и уничтожил 10 самолетов, Морозов 100 раз 
вылетал на боевые задания и имел на счету 12 сбитых фашистских самолетов. 
Высоких боевых показателей добились В А. Хитрин, В. В. Мигунов, Н. М. Дудин. 
Все они вскоре были удостоены звания Героя Советского Союза.
      Противник рвался на восток. Ведя тяжелые бои, наши войска отходили. В 
августе дивизия переместилась на аэродромный узел Селы, Оленине.
      На усиление к нам прибыл 198й штурмовой полк во главе с подполковником М.
 И. Горлаченко, ставшим в дальнейшем генералом, командиром штурмового корпуса. 
Здесь я впервые увидел в деле штурмовики Ил2, или «горбатых», как их называли 
на фронте. Внушительно выглядели они на земле и в воздухе.
      Броня делала этот самолет похожим на крылатый танк. Имея надежную защиту, 
летчикштурмовик разил врага с малой высоты бомбами, пушками, реактивными 
снарядами. Немцы боялись наших Ил2 и называли их «черной смертью».
      Поразительный эффект давали залпы реактивных установок «илов». В сентябре,
 когда противник предпринял наступление на город Белый, именно из этого оружия 
штурмовики наносили врагу наибольшие потери в живой силе и технике. Один наш 
«ил» так ударил по немецкому танку двумя реактивными снарядами, что тот 
перевернулся.
      Если штурмовики шли эскадрильей и давали залп реактивными снарядами, то 
все обстреливаемое на земле пространство закрывалось сплошным бушующим облаком 
огня, дыма и пыли. Казалось, там не оставалось ничего живого.
      Всем летчикам понравилось реактивное оружие. Бомбы, пушки, пулеметы — все 
это давно стало привычным. Эти снаряды поразили не только новизной, но и 
результативностью. Дело дошло до того, что наши оружейники предложили 
приспособить их для стрельбы по самолетам с земли. Стали готовить пусковую 
установку, чтобы при появлении противника над аэродромом прицеливаться и бить 
по нему этими снарядами. Как мы ни охлаждали пыл, они все же попробовали и 
убедились: попасть эрэсом в летящий самолет очень трудно.
      Штурмовой полк, действовавший слаженно и решительно, вскоре завоевал 
уважение среди авиаторов нашей дивизии. Его летчики делали ежедневно по дватри 
вылета, несмотря на то что наступила осень, а с ней и короткие дни и ненастье. 
Они выработали свои боевые приемы. Своевременной разведкой выявляли скопление 
живой силы и техники врага, например, у переправ. Туда направлялись группы 
«илов». В первом заходе они наносили удар по головным машинам, чтобы остановить 
движение, потом громили остальные.
      Именно так был организован боевой вылет двух эскадрилий на штурмовку 
автоколонн противника западнее города Белый. Водил группу майор Б. И. Кобрин, 
заместитель командира полка.
      Нужно сказать, что штурмовики, как правило, возвращались без потерь, в 
этот же раз с задания не вернулся летчик Орел. Товарищи уверяли — его видели 
при выходе из атаки. Что с ним произошло дальше, никто не заметил. Фашисты вели 
сильный зенитный огонь.
      Через некоторое время командир полка Горлаченко сообщил по телефону, что 
Орел нашелся.
      — Где? — спрашиваю.
      — Во Ржеве.
      А аэродром штурмовиков находился от Ржева в три раза дальше, чем от 
фронта. Я подумал: летчик оторвался от строя, потерял ориентировку и шел «в 
общем направлении на восток».
      К вечеру Горлаченко сообщил, что летчик доставлен. Я сам решил с ним 
побеседовать. Уже в темноте прилетел на аэродром штурмовиков. В большой 
землянке Орел, невысокий худощавый летчик, оживленно беседовал с товарищами.
      — Доложите, как все произошло? — спрашиваю я. Летчики, слушая его рассказ,
 едва удерживались от смеха.
      «Мы атаковали, — говорит, — раз, два, три и, перед тем как возвращаться 
домой, нанесли последний удар. С бреющего, конечно, и когда уже кончили атаку, 
стали набирать высоту, горкой, чтобы дальше идти над лесом. Когда я переводил 
самолет в горизонтальный полет, в хвосте разорвался снаряд, машину дернуло. 
Товарищи стали разворачиваться, и я, значит, ручку отклоняю и ногу даю. А 
самолет идет прямо, не реагирует. В чем дело? Ручка, педали работают, нигде 
управление не заклинило. Значит, тросы управления перебиты, соображаю. „Ил“ 
идет по прямой, устойчиво, направление держит на восток от линии фронта. Думаю, 
что же делать? Пусть идет. А там буду чтото предпринимать, сяду гденибудь, 
все же какнибудь заставлю его слушаться. Пока же сесть прямотаки некуда 
Кругом лес. Подходящей полянки не видно. Стал уже беспокоиться: скоро и горючее 
кончится. А места для посадки никак не подберу.
      Пробовал свернуть «ил» — не хочет. Потом вижу: впереди большоебольшое 
поле — вроде аэродром. Приглядываюсь — знакомый: Ржев.
      Но как садиться? Я немного газ приберу — самолет опустит нос, скорость 
увеличится, газ прибавлю — машина нос задирает, скорость падает. Так, с помощью 
газа и управлял «илом» при снижении. И посадил его. Отрулил к границе аэродрома.
 Вылез из кабины, глянул и испугался. Хвостато нет совсем! Киль и рули высоты 
разбиты. И я впервые подумал: на этой машине можно летать и без хвостового 
оперения».
      Рассказывал он весело, хотя говорил об опаснейшей ситуации. Видно, у 
летчика был такой же большой «запас надежности», как и у его боевого друга 
«ила».
      …Наши войска продолжали вести тяжелые бои в районе Белого. Линия фронта 
приближалась к аэродромам. Больше того, когда противник вышел на железную 
дорогу, соединяющую Ржев и Вязьму, мы оказались как бы в тылу его войск. 
Пришлось из района Селы, Оленине перелетать в Старицу и Луковниково. Мы учли, 
что фронт неустойчив, близко проходит дорога Ржев — Калинин, по которой могут 
прорваться танки врага Тем более что ненастье затрудняло наблюдение за 
противником. Штаб дивизии и один полк оставили на правом берегу Волги, а другие 
части посадили на аэродромы за рекой.
      1 октября летчикам 29го полка мы поставили задачу: вести разведку над 
населенными пунктами Свиты, Сафонове, Морзино, Жабоедово. В этом районе 
противник под прикрытием зенитной артиллерии и истребителей сосредоточил 
крупные танковые и пехотные силы. Его цель — наступление на Ржев, а в 
дальнейшем на Москву. Это стало нам известно 2 октября, когда гитлеровцы начали 
операцию «Тайфун».
      По пять — шесть вылетов в день выполняли наши истребители и штурмовики, 
несмотря на трудные погодные условия. 2 октября удачно вели разведку в районе 
Свиты, Сафонове, Бор летчики Тормозов и Чмыхун. Возвращаясь с задания, они 
увидели большую группу фашистских самолетов — шесть «юнкерсов» и восемь 
«мессершмиттов». Семикратное превосходство не остановило наших бойцов. Они 
стремительно врезались в строй противника и сбили ведущего «юнкерса». Остальные 
фашисты, напуганные этой смелой атакой, сбросили бомбы на лес и болото. 
«Мессеры» не вступили в бой. Наши «ястребки», прикрываясь облачностью, 
вернулись на свой аэродром.
      5 октября в еще более напряженной схватке с врагом погиб славный летчик 
29го истребительного Антон Чмыхун. В тот день четверка в составе Хитрина, 
Мигунова, Гребнева и Чмыхуна провела два воздушных боя и сбила три самолета 
врага. Во время второй схватки получил повреждение И16 Мигунова. Он едва 
держался в воздухе, и заметившие это «мессершмитты» не уходили, искали удобный 
момент, чтобы добить его. Антон прикрывал своего боевого друга. Он вступил в 
бой с тремя «мессершмиттами». В его машину попал снаряд, и она стала 
разваливаться. Чмыхун сражался до последнего мгновения, и только смерть 
оборвала его пулеметную очередь. Мигунов же дотянул машину до поляны и пошел на 
вынужденную. Самолет после приземления скапотировал, летчик был ранен.
      Тяжело терять замечательных бойцов. Погиб Попов, не доживший до того дня, 
когда стал известен указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза, не 
вернулся из воздушного боя над Западной Двиной лейтенант Череда… А вот теперь 
Чмыхун. Первые наши герои, недолго сражались они, но мы их помним и будем 
помнить всегда. Они побеждали врага в самый трудный, начальный период войны, 
вдохновляя своим героизмом и мастерством молодых летчиков.
      День ото дня росли потери самолетов. Даже в самом боевом 29м 
истребительном полку осталось всего семь исправных машин. Восполнять утраты 
было нечем — авиазаводы в это время перебазировались на восток и продукции 
выпускали мало.
      Техники и механики, можно сказать, героически трудились над 
восстановлением поврежденных в боях машин. Делалось это главным образом в 
ночное время, так как днем авиаспециалисты обслуживали полеты, которые 
начинались в 4 — 5 часов утра, а кончались иногда ночью. Летчики производили по 
6 — 8 боевых вылетов, и техники только успевали дозаправлять машины горючим, 
пополнять боекомплекты, подвешивать бомбы.
      В 29м истребительном отлично организовали работу по восстановлению 
боевых машин военинженер 3 ранга Н. Пилипенко, воентехники 1 ранга Л. Быков и Ф.
 Беляев. Когда, например, истребитель младшего лейтенанта П. Бондарца получил в 
воздушном бою 240 пробоин (наше звено сражалось с 12 «мессерами»), то первым 
после возвращения осмотрел его Пилипенко. Тут же определили объем ремонтных 
работ и выделили специалистов в помощь экипажу воентехника 2 ранга Г. Дайненко. 
За ночь И16 был введен в строй.
      Восстанавливали не только свои самолеты, но и те, которые наши 
авиаспециалисты находили в районах боев. Поискам подбитых боевых машин у нас 
занимался парторг звена управления воентехник 2 ранга А. Филиппов. 6 октября он 
доложил мне: «Товарищ командир, привез самолет, но разгружать здесь, на 
аэродроме, не стал, так как я проехал от Ржева и до Старицы и ни одной нашей 
части не встретил, фронта нет, в таком положении всякое бывает». Я посмотрел на 
воентехника и подумал: как прекрасно он понимает обстановку и заботится о своей 
дивизии. Он знает, есть командир, штаб, наблюдающие за противником. Но считает 
своим долгом доложить: проехал, никого*не видел. Предлагает и самолет здесь не 
ремонтировать. Я поблагодарил его за службу и сказал: «Отправляйтесь на 
аэродром Клин. Там и приступайте к ремонту машины».
      Из доклада я узнал, что подбитый самолет они нашли на полпути от Ржева до 
Старицы. Подняли машину, но ехать ночью не решились: темно, а грунтовая дорога 
сильно размокла. Можно было завязнуть в пути. Решили переночевать в копнах сена,
 а утром ехать дальше.
      Расположились на отдых. Вдруг в полночь услышали шум. Приходит военный, в 
командирском плаще, без знаков различия, и возбужденно кричит:
      — Вы что, к немцам в плен собрались? Впереди никого нет, а вы тут спать 
устроились.
      Филиппов ему докладывает:
      — Товарищ командир, вот мои документы. Мы техническая команда, вот наш 
самолет стоит, но ехать ночью невозможно: грязь, дождь, мы решили дождаться 
утра.
      — А вы знаете, что танки противника сюда идут?
      Техник ответил, что связывался со штабом дивизии и что ему сказали: 
угрозы пока нет. А если опасность возникнет — мы сразу за Волгу. Вот же она, 
рядом. Военный в плаще пошумел еще и махнул рукой: мол, делайте что хотите. 
Скомандовал сопровождавшим его людям спустить в Волгу два грузовика и «эмку». 
Подчиненные выполнили его указание. Еще чтото побросали в воду. Потом все сели 
в легковую машину и уехали.
      Настало утро. Филиппов и его товарищи подошли к реке и увидели 
затопленные.у самого берега автомобили. Моторист разделся под холодным 
моросящим дождем и нырнул в воду. Вылез, весь дрожит, его оттирают, а он 
говорит:
      — Машины исправны, хорошие. Жалко оставлять.
      Взяли трос, прицепили к своим грузовикам и вытащили. Пригодятся еще 
машины. И легковую тоже вытащили. Развели костер, обогрелись немножко. А потом 
вспомнили: отступавшие чтото еще в воду кидали. Моторист снова стал нырять. 
Говорит:
      — Там сейфы.
      Авиаспециалисты встревожились: думают, попадут сейфы к немцам, а в них, 
может быть, документы какие. С помощью троса поочередно вытащили три сейфа. 
Привезли их и сдали мне.
      Я поблагодарил Филиппова и всю его команду. Вызвали специалиста, который 
открыл сейфы. В них оказались планы наших оборонительных сооружений. Правда, 
они были под угрозой сдачи противнику, но все равно оказались бы находкой для 
врага. На планах стоял штамп штаба одной из наших армий. На следующее утро 
документы были доставлены в штаб Западного фронта, находившийся в Перхушкове. 
Потом мне сообщили, что нашли тех, кто в панике бросил сейфы и машины, сурово 
наказали их.
      …10 октября 29й истребительный полк получил приказ перебазироваться. Все 
самолеты были готовы к перелету, кроме одной «чайки», у которой мотор выработал 
ресурс. Старший инженер полка Н. Пилипенко распорядился как можно быстрее 
заменить двигатель. Техники И. Барановский, Г. Яскевич, В. Брежнев и механики 
немедленно приступили к работе. Руководил ими воентехник 1 ранга Ф. Беляев.
      Нового мотора на складе не оказалось. Командир БАО отдал приказ Беляеву 
сжечь самолет, а техникам и механикам как можно скорее уезжать. Но воентехник 1 
ранга Ф. Беляев хорошо знал цену каждой боевой машине. Он решил: самолет ни в 
коем случае не бросать, постараться доставить его в свою часть.
      Аэродром опустел. Беляев организовал оборону стоянки. Техники приготовили 
винтовки, гранаты, сняли с самолета пулемет ШКАС и установили на козелке.
      12 октября вечером в воздухе появился немецкий разведчик, сделал два 
круга на высоте 100 метров и сбросил светящуюся бомбу. Но техники работу не 
прекратили. Они знали, как нужно поступать каждому в случае посадки вражеского 
самолета. Разведчик сделал еще один круг и исчез. Позже на летном поле 
появились вражеские мотоциклисты. Но поскольку на аэродроме было тихо и темно, 
они быстро уехали, видимо решив, что здесь никого нет.
      В час ночи техники стали грузить части разобранной «чайки» на автомашину 
ЗИС. Кузова других автомобилей заполнили боеприпасами, в том числе реактивными 
снарядами. Их было около шести тонн. В два часа ночи двинулись в направлении 
Торжка.
      Подъехав к городу, авиаторы увидели, что он охвачен пламенем. Хотели 
ехать в Калинин, но узнали, что там уже идут ожесточенные бои. Тогда повернули 
на Бежицк. Шел дождь, машины буксовали на проселках.
      В Бежецк прибыли 16 октября и сразу же стали собирать «чайку». Новый 
мотор получили в мастерских. В свой полк техники доставили самолет, полностью 
готовый к полетам. На нем отправился на боевое задание Герой Советского Союза 
лейтенант В. Мигунов. Спасенная техниками «чайка» дослужила до того дня, когда 
полк стал перевооружаться на новую технику.
      В середине октября войска 22, 29 и 31й армий Западного фронта отошли на 
рубеж Осташков, Селижарово, Ельцы, Оленине, Сычевка. Атаки гитлеровцев 
продолжались. 41й моторизованный корпус 3й немецкой танковой группы начал 
наступление на Калинин.
      Учитывая возможность прорыва танков противника, штаб ВВС Западного фронта 
определил нам запасной аэродром в районе Клина. Соседняя с нами 46я 
авиадивизия должна была в случае опасности перебазироваться в предместье 
Калинина — Мигалово. Перелетать на запасные аэродромы нам разрешалось, если 
противник подойдет на расстояние до 10 км. Когда соседи сообщили, что их штаб и 
полки уже отправляются в Мигалово, мы рассудили иначе: немцы Ржев еще не взяли, 
а от него до нас километров тридцать, если не больше. Значит, уходить рано, 
можно еще отсюда летать и бить врага.
      Конечно, меры предосторожности были приняты. И штаб, и радиостанции мы 
поставили, как говорится, на колеса, чтобы по первому сигналу перебазироваться 
на новое место.
      Рано утром фашистские самолеты совершили налет на Старицу. А нам было 
известно, что противник наступление танковых групп почти всегда упреждал 
ударами с воздуха. Поэтому мы сразу же штаб перевели из Старицы в лес, а 
разведчикам поставили задачу найти место сосредоточения вражеских танков. 
Вскоре после вылета они доложили по радио, что на дороге Ржев — Старица 
неприятельских войск нет. Идут отдельные подводы. Видимо, отходят наши обозы.
      Примерно часов в двенадцать ко мне прибежал начальник связи капитан 
Слухаев и доложил:
      — Товарищ командир, немецкие танки идут на Старицу.
      Я вышел из КП, прислушался: точно, слышна стрельба. Вот так поворот, 
думаю. Ведь наша воздушная разведка не обнаружила танков. Позже выяснилось, что 
они прошли не по большаку, а по проселочной дороге, закрытой лесом, откуда мы 
их совсем не ждали.
      Сразу после доклада начальника связи я передал по радио полкам: 
перелетайте на запасной аэродром, но радист квитанцию не получил и связь 
оборвалась. И тут меня охватила тревога, а может, они и приказ не поняли, и не 
перелетят на запасной аэродром. Отправив штаб в Клин, решил проехать на 
аэродром и лично убедиться, улетели ли самолеты. Машина у меня была надежная, 
на ней можно было проехать по любой проселочной дороге. И вот мы втроем — шофер,
 адъютант и я — помчались по параллельной дороге в обгон вражеских танков. Едем 
и внимательно наблюдаем за воздухом. Смотрю, появился наш У2, покружил и сел 
неподалеку от нас в поле. Вот, думаю, счастье подвернулось. На самолете 
наверняка долечу до аэродрома раньше, чем придут туда танки.
      Подъехали мы к У2. Из него вылезает летчик Масленников. Спрашиваю: «Как 
ты нас узнал?» «По автомашине, — отвечает. — Решил сесть, может, понадоблюсь.» 
Я говорю: «Молодец!»
      Мы с Масленниковым на По2 полетели на аэродром. При подходе к летному 
полю вижу: самолеты уже на старте, собираются взлетать. Завернули мы на другой 
аэродром. Там то же самое: получили приказ и уходят в воздух. А полка, 
находившегося за Волгой, уже не было.
      Взял курс на Клин. Стало уже темнеть. Но и в сумерках я хорошо видел на 
шоссе танки и пехоту. Видимо, это были те вражеские части, которые в 12 часов 
прошли Старицу. Фашисты открыли огонь, но для нас он уже был не опасен.
      После посадки на клинском аэродроме я связался с Москвой, чтобы сообщить, 
что на Мигалово идут немецкие танки. Полки 46й дивизии сидят там и могут этого 
не знать. Из Москвы меня заверили, что примут меры, предупредят наших соседей.
      Утром мне доложили: прилетел заместитель командира 187го полка капитан И.
 М. Хлусович. А вскоре он сам пришел к нам на КП, усталый и подавленный. Он 
рассказал встревожившую меня историю.
      Во Ржеве, на той стороне Волги, оставалось три неисправных «мига». 
Техники отремонтировали их. 9 сентября командир полка Сергеев, Хлусович и 
летчик Власов вылетели на этих самолетах в Мигалово. Вслед за ними собирались 
лететь на У2 комиссар полка В. И. Зиновьев и вернувшийся из госпиталя бывший 
комиссар эскадрильи В. И. Подмогильный.
      В районе Старицы Сергеев, Хлусович и Власов встретились с вражескими 
истребителями. Завязался воздушный бой. Метким огнем наши сразили одного 
«мессера», но и самолет Власова был сбит.
      — После боя, — рассказывал Хлусович, — мы с командиром пошли на Мигалово. 
Сверху хорошо было видно, что на аэродроме самолетов нет, лежит посадочный знак 
«Т» и стоит недалеко от него один «миг». Сергеев, видно, решил, что это 
дежурный самолет, а остальные ушли на задание. И скомандовал: «На посадку». 
Сели, осмотрелись. Видим, нигде никого нет. Командир снял лямки парашюта, вылез 
из кабины и, подходя к моему самолету, сказал: «Тишина, что бы это значило?»
      Вдруг из кустарника выползла танкетка, а к нам подкатила автомашина с 
фашистами. Командир сразу попятился к хвосту самолета, чтобы скрыться. Только 
успел мне крикнуть: «Взлетай!» Немцы набросились на Сергеева, а один побежал ко 
мне. Машет пистолетом, кричит: «Рус, вылезай!» — и норовит подняться на 
плоскость. Я отвечаю: «Сей момент, момент». А сам готовлюсь взлететь, шприцую 
двигатель. Он опять чтото кричит. Я свое: «Сей момент». Шприцевать кончаю. 
Пистолет вытащил из кобуры — не заряжен! Надо же случиться такому! Начну 
заряжать, он выстрелит в меня первым. Пока я раздумывал, что делать, 
здоровенный фашист с красным от напряжения лицом протянул руку с револьвером к 
кабине, чтобы залезть на плоскость и добраться ко мне. Я и ударил его по голове 
пистолетом. Немец свалился. А его револьвер упал ко мне в кабину. Я сразу нажал 
на вибратор — мотор ожил. Иду на взлет. Танкетка открыла огонь. Но самолет 
поднялся в воздух нормально. Только сердце болит за командира. Вот и вся 
история.
      Я слушал и любовался Хлусовичем. Молодец, улетел на глазах у немцев! Пока 
он завтракал, вернулись наши летчики, которых я послал на разведку аэродрома 
Мигалово. Докладывают: «На аэродроме Мигалово лежит посадочный знак. На старте 
стоят два „мига“ и один По2».
      Хлусович еще больше побледнел и тихо, сокрушенно произнес:
      — Значит, дорогие наши товарищи попали в лапы фашистов.
      Подавленный, он вскоре улетел на новый аэродром своей дивизии.
      На следующий день примерно в 12 часов к нам в штаб пришли комиссар полка 
В. И. Зиновьев и бывший комиссар эскадрильи В. И. Подмогильный. Я несказанно 
обрадовался, — значит, все в порядке, значит, избежали фашистского плена.
      Когда я сообщил им, что прилетел Хлусович, они не поверили:
      — Не может быть! Ведь там же стояли два «мига».
      Я повторил рассказ Хлусовича.
      Зиновьев и Подмогильный, оказывается, тоже попали в такое же положение на 
аэродроме Мигалово. Только улететь им не удалось. Они пешком лесными тропами 
пробирались на восток. Хорошо, что тогда не было сплошной линии фронта.
      Мы накормили Зиновьева и Подмогильного и отправили самолетом в часть. Я 
послал штурмовиков сжечь три наши машины на аэродроме Мигалово.
      О судьбе командира 187го полка А. П. Сергеева мне стало известно много 
лет спустя после Великой Отечественной войны из книги воспоминаний Героя 
Советского Союза А. Ф. Семенова «На взлете». Командира расстреляли гитлеровцы. 
После изгнания захватчиков из Мигалово истерзанный труп его был обнаружен в 
кустах неподалеку от стоянки самолетов.
      Несмотря на потери в людях и технике, наши авиачасти продолжали активно 
действовать. В середине октября напряжение в боевой работе еще больше возросло. 
В отражении генерального наступления гитлеровских войск на Москву авиация 
играла важную роль. На штурмовку вражеских колонн мы посылали не только 
штурмовиков, но и истребителей. Кроме того, наши летчики непрерывно 
патрулировали в воздухе, прикрывая подходы к Москве с северозапада, вели 
активную разведку.
      19 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве осадное 
положение. Военный совет Западного фронта в своем приказе 1 ноября призвал 
защитников столицы:
      
     «В бой, дорогие товарищи!
     Отомстим немецкофашистским мерзавцам за разграбление и разорение наших 
городов и сел, за насилие над женщинами и детьми! Кровь за кровь! Смерть за 
смерть! полностью уничтожим врага! За нашу честь и свободу, за нашу Родину, за 
нашу святую Москву!».
      
      На другой день в частях прошли митинги. В 29м истребительном полку 
командир А. П. Юдаков призвал авиаторов, не щадя своей крови и жизни, выполнять 
приказ Военного совета. С яркой речью обратился к присутствующим старший 
политрук А. И. Зотов. «Гитлер, — сказал он, — поставил перед своей авиацией 
варварскую цель — стереть с лица земли славную Москву. Мы одни из тех, на кого 
возложена священная миссия — не пропустить ни один вражеский самолет к нашей 
столице. Этого требует от нас Родина. Усилим наши удары по врагу!» На митинге 
выступили также лучшие летчики и техники части. Авиаторы дали клятву выполнить 
приказ, грудью защитить Москву от немецкофашистских оккупантов.
      Все наши воины самоотверженно и доблестно выполняли данную клятву. 
Высокой оценкой их ратных дел явилось награждение личного состава 29го 
истребительного полка орденами и медалями. Указ Президиума Верховного Совета 
был подписан 23 октября.
      Весть о награждении наших лучших воздушных бойцов быстро разнеслась по 
всему соединению. Пять героев в одном полку! Все они коммунисты. Из 27 
награжденных орденами — 18 коммунистов и 8 комсомольцев. С особым 
удовлетворением я поздравил летчика Николая Морозова, удостоенного ордена 
Красного Знамени. Ведь как трудно начиналась его боевая биография. Были 
награждены и отважные техники: Ф. Беляев — орденом Красной Звезды, Ф. Потапов — 
медалью «За боевые заслуги».
      С еще большей энергией летчики продолжали выполнять боевые задания. Они 
летали на разведку в район Раменье, Новоникольское, Дубосеково. Штурмовики 
198го полка громили колонны врага. 29 октября они уничтожили пять орудий, пять 
автомашин, немало пехоты. В этом полете отличился комсомолец летчик 198 шап 
младший лейтенант Пушкарев. На своем «ильюшине» он вступил в воздушную схватку 
с вражеским самолетом «Хеншель126» и сбил его. Горящий бомбардировщик упал у 
деревни Шишкино. После этого боя Пушкарев продолжил штурмовку противника; 
подавил зенитную батарею и уничтожил несколько автомашин. Рассвирепевшие 
гитлеровцы обрушили на смельчака шквал зенитного огня. Осколком снаряда на 
«иле» пробило покрышку колеса. Пушкарев, однако, сумел искусно посадить машину.
      Командующий ВВС Западного фронта отметил в своем приказе мужество и 
мастерство летчиков 198го полка. 31 октября в наших частях прошли 
торжественные митинги. Отличившимся были вручены ценные подарки от командования 
фронта.
      Накануне праздника Великого Октября — 6 ноября — наши летчики вели 
разведку в районе Волоколамска и наносили удары по опорным пунктам врага. В 
результате штурмовых действий было уничтожено два танка, бронемашина, три 
автомашины, много солдат и офицеров противника. Особенно отличился неутомимый 
ас Герой Советского Союза лейтенант Мигунов, летавший на боевые задания с 
первого дня пребывания дивизии на фронте. Когда командир полка сообщил мне по 
телефону, как отважно действовал Мигунов, «снижаясь над головами врагов почти 
до десяти метров», я попросил лично поздравить ветерана с успешным вылетом и с 
наступающим праздником Октября.
      Вечером инженер дивизии доложил об итогах социалистического соревнования 
технического состава. Он отметил комсомольцев техников 198 шап Тофанчука и 
Чернявского. Им и еще двум механикам было поручено отремонтировать поврежденный 
в бою Ил2. У самолета осколками снарядов оказались пробитыми правая плоскость 
и колесо, повреждены руль высоты и тяга управления. Тофанчук и Чернявский с 
механиками работали всю ночь и к утру сумели подготовить штурмовик к боевому 
вылету.
      Годовщину Октябрьской революции мы решили отпраздновать торжественно, как 
в былые времена. Вечером собрали весь личный состав в клубе совхоза. 
Правительственные награды были вручены лучшим нашим летчикам и техникам. Мне 
присвоили звание генералмайора авиации. На собрании я сделал доклад, затем 
выступили прославленные асы дивизии, а в заключение состоялся ужин. Праздник 
закончился рано: людям нужно было отдохнуть, чтобы завтра успешно продолжать 
боевую работу.
      Примерно в час ночи меня разбудил дежурный.
      — Товарищ командир, — сообщил он, — высадился немецкий десант.
      — Где?
      — Между Дмитровом и нашим аэродромом. Директор совхоза сам видел, как 
километрах в двадцати отсюда спускался парашют. Нужно срочно принимать меры.
      Я приказал поднять по тревоге батальон аэродромного обслуживания, а 
летный состав не беспокоить. Им завтра надо вести бой. Усилив караулы на 
аэродроме, решил выяснить обстановку. Позвонил секретарю Дмитровского райкома 
партии и спросил, что ему известно о десанте. Он повторил историю о том, как 
директор совхоза, возвращаясь из Дмитрова с торжественного заседания, услышал 
стрельбу, а затем увидел в небе парашют. Я усомнился в достоверности этого 
сообщения. Сейчас же туман, морось осенняя. Как мог противник решиться в такую 
погоду выбросить парашютистов?
      Связался с директором совхоза. Он подтвердил, что действительно услышал 
выстрел, напоминающий пушечный, и видел белое полотно на верхушках деревьев.
      — А еще что видел? — спросил я.
      — Больше ничего.
      Решил сформировать две вооруженные команды и выслать их на машинах по 
дорогам в направлении предполагаемой высадки десанта. В случае обнаружения 
парашютистов они должны были связать их боем и не допустить к аэродрому. Первую 
команду возглавил начальник связи дивизии капитан А. Слухаев, энергичный и 
бесстрашный человек.
      При себе на всякий случай оставил третью группу бойцов. Сидел у телефона 
в ожидании вестей. Вскоре раздался звонок. Слухаев доложил, что до совхоза 
доехал нормально. Директор помогает вести разведку.
      Через некоторое время другая машина достигла совхоза. Старший доложил, 
что никого на пути не встретил.
      Через некоторое время снова позвонил Слухаев. Доложил, что был с 
директором на месте «десантирования», нашел там обрывки оболочки аэростата 
заграждения. Видимо, он сорвался гдето, и ветер понес его сюда. Обледенев, он 
стал опускаться на лес и при падении взорвался. Этот взрыв и слышал директор 
совхоза. А за полотнища парашюта он принял обрывки аэростата.
      Аналогичный случай был у нас и в Селах. Тогда меня тоже разбудил дежурный 
и доложил: какойто гражданин сообщает, что на полянке восточнее аэродрома 
немцы высаживают десант.
      — А документы у него в порядке?
      — В порядке, — заверил дежурный. — И не пьяный он.
      Вышел я из дома. Ночь темнейшая. Облачность висит над самой землей. Вряд 
ли немцы могли решиться в таких условиях высаживать десант на незнакомый 
аэродром. Сомнения мои подтвердились. Выяснилось, что возвращался домой наш 
автовзвод. Рассудив, что в такую темную ночь самолеты не могут летать, шоферы, 
чтобы не повредить машины, включили фары. Это и вызвало переполох у колхозников.

      …После праздника Октября нам пришлось расстаться с замечательным 
коллективом 29го Краснознаменного истребительного полка. За четыре трудных 
месяца войны летчики этой части сбили 67 вражеских самолетов, уничтожили много 
живой силы и боевой техники врага. Теперь заслуженные воздушные бойцы уезжали 
переучиваться на новую технику.
      Грусть расставания немного скрасила весть о том, что славный полк за 
боевые заслуги награжден орденом Ленина. А чуть позже 29й иап был преобразован 
в 1й гвардейский истребительный полк. Личный состав дивизии гордился своими 
боевыми товарищами, ставшими первыми гвардейцами ВоенноВоздушных Сил.
      
В огневых поисках
      
      Сразу после Октябрьской годовщины мы получили задания на разведку, 
утвержденные командующим Западным фронтом генералом армии Г. К. Жуковым. В них 
говорилось, что главная задача состоит в том, чтобы определить ударную 
группировку врага на данном направлении, ее состав. Кроме того, требовалось 
установить районы сосредоточения танков и артиллерии противника. Мы были 
обязаны также вести наблюдение за нашими контратакующими группами и определять 
положение своих войск. Предстояло вскрыть переброску гитлеровцами оперативных 
резервов к фронту, особенно подвижных частей, найти их аэродромы и площадки, 
выявить типы и количество самолетов на них.
      И наши летчики еще настойчивее продолжали полеты на разведку в 
установленной для нас полосе: Тургиново, Калинин — справа и Теряева Слобода, 
Старица — слева. 7 и 8 ноября стояла нелетная погода. Только девятого появилась 
возможность выпустить самолеты на разведку и штурмовку целей в районе Тургиново.
 В тот же день мы узнали, что нашу дивизию решено усилить. У нас оставался один 
смешанный полк. Дополнительно нам дали еще два: один ночной бомбардировочный — 
летал на У2, другой на старых самолетах — разведчиках Р5 и истребителях И5. 
Дивизия получила приказ перебазироваться в район Подольск, Лопасня. Там 
противник наступал на Серпухов и угрожал Подольску.
      Мы немедленно перелетели на новое место. Стали вводить в строй пополнение.
 Перед первыми полетами я выехал на аэродром, где стоял полк, имевший самолеты 
У2. Мне было известно, что в его составе — инструкторы аэроклубов. Я слышал, 
что на легких машинах уже совершались ночные налеты на позиции гитлеровцев. А 
тут нам дали целую часть. Видно, идея использования У2 для бомбардировок 
фашистских войск ночью получила признание.
      И вот ноябрьская ночь. Темнота непроглядная. Установили и зажгли фонари 
«летучая мышь» вдоль полосы и у посадочного знака. Приготовили специальные 
колпаки. Когда ими накрывали фонари, аэродром погружался в тьму. Подвезли к 
летному полю прожектор.
      Однако в разговоре со мной один из летчиков попросил:
      — Товарищ командир, не нужно нам прожектора. Обойдемся без него.
      Я спросил:
      — Вы уже летали без подсвета?
      — Да, пробовали. И такого количества фонарей не надо.
      На первый раз мы все же оставили фонари, но зажигали их не все. Горели 
лишь «летучие мыши», обозначавшие посадочный знак. Один слетал — нормально! А 
тьма кромешная. Трудно себе представить, как он сориентировался.
      Спрашиваю у командира: «Все так умеют?» Он говорит: «Нет, за всех 
ручаться не могу». Я опять собрал летчиков. В один голос просят: разрешите всем 
летать без прожектора и фонарей на полосе. Дал я им «добро». Но и этого им 
оказалось мало. Посчитали, что на посадочном знаке достаточно ославить всего 
пару фонарей. Я разрешил попробовать. Один поднялся в воздух и сел прекрасно. И 
другие — также. Вот молодцы. Сам летал на У2 больше десятка лет, но такого не 
встречал; вот так зрение было у молодежи. Словом, к нам прибыли настоящие орлы. 
Прекрасная молодежь!
      В следующую ночь мы выпускали летчиков на Р5, старом самолетеразведчике.
 Они тоже очень уверенно стартовали и садились при одном «зажженном» посадочном 
знаке. Теперь можно было готовить экипажи и самолеты к боевым заданиям. К нашей 
радости, авиаспециалисты нашли способ усилить бомбовую нагрузку легких машин. 
Они поставили на У2 кассеты со штурмовиков. Да еще в кабину штурмана 
ухитрились уложить мелкие бомбы и гранаты для сбрасывания вручную.
      После этого пошли наши ночники на территорию противника. И нужно сказать, 
здорово отбомбились. В штаб поступили самые лестные отзывы от кавалерийского 
корпуса, от общевойсковой армии. Радостно стало, что теперь в любое время суток,
 и в особенности ночью, мы можем бомбить, разведывать силы врага.
      Только у нас наладились дела, Как в штаб поступила телеграмма: 
«Генералмайор авиации Руденко назначен командующим ВВС 2й ударной армии. 
Сдать дивизию и явиться в Москву для получения задания».
      Пришлось расстаться с боевыми друзьями, с которыми прошел первые, самые 
трудные версты войны. Мне разрешили взять на новое место службы начальника 
связи капитана Слухаева и водителя Ефимова с автомашиной. Вместе мы и 
отправились в столицу.
      Прибыл я в штаб ВВС. Мне говорят: «Вы назначаетесь не во 2ю ударную, а в 
61ю армию».
      Готовилось историческое контрнаступление под Москвой. 61я армия 
сосредоточилась на стыке ЮгоЗападного и Западного фронтов в районе Ряжск, 
Раненбург. Левее занимала фронт 3я армия ЮгоЗападного фронта. Ее авиацией 
командовал известный советский летчик дважды Герой Советского Союза генерал Г. 
П. Кравченко. К нему, в штаб, мы и выехали, познакомились. Ему в то время было 
тридцать лет.
      Воспитанник Качинской школы, он был оставлен там инструктором, затем стал 
командиром звена. Летный талант Кравченко раскрылся на испытательной работе, за 
которую его наградили орденом Красного Знамени.
      Потом он принимал участие в освободительной борьбе китайского. народа, в 
боях с японскими захватчиками у реки ХалхинГол. За мужество и высокое боевое 
мастерство был удостоен звания Героя Советского Союза, а затем награжден и 
второй медалью «Золотая Звезда».
      С первых дней Великой Отечественной войны Г. Кравченко — в действующей 
армии. Наблюдая за ним на ЮгоЗападном фронте, я убедился, что он действительно 
рожден для воздушного боя — необычайно крепкого телосложения и в то же время 
подвижный, с зоркими глазами и уверенными движениями.
      Как командир он действовал решительно, наладил четкое взаимодействие 
авиации с наземными войсками. За время боев на фронте части ВВС 3й армии под 
командованием Кравченко уничтожили 27 вражеских самолетов, 706 танков, 3199 
автомашин с войсками и военными грузами…
      Кравченко считал, что истребитель — это не профессия, а призвание, что 
каждый воздушный бой требует не только отваги, но и творчества и что командир 
должен сам постоянно летать.
      — Ведущий — я, — говорил генерал и шел во главе эскадрилий. Он был 
впереди и в последнем своем полете, когда взлетел навстречу вражеской армаде. 
Генерал сражался отважно, мастерски, и все же в круговерти воздушного боя его 
самолет получил повреждения, загорелся. Спасти пылавший истребитель оказалось 
невозможно, и Кравченко покинул его с парашютом. Но… произошел редчайший 
случай: пуля перебила тросик вытяжного кольца парашюта…
      Это случилось 23 февраля 1943 года. Так оборвалась жизнь талантливого 
авиационного военачальника.
      
* * *
      
      С обстановкой на фронте и в районе Ряжска познакомил меня начальник штаба 
ВВС 3й армии майор Ф. С. Гудков. Правда, насчет расположения 61й армии он 
ничего на знал. Где она? Вскоре я выяснил, что одна ее бригада стоит в районе 
станции Лев Толстой. Но до станции Лев Толстой далеко. Решил выехать в район 
Раненбурга, так как он поближе.
      В Ряжске остался начальник штаба ВВС 61й армии полковник И. Л. Власов. 
Он служил со мной на Дальнем Востоке, и здесь мы встретились вновь. Гудков 
выделил помещение для нашего штаба. Началась оперативная работа.
      Мы приехали в Раненбург уже с наступлением сумерек. Сразу отыскали узел 
связи, чтобы поговорить с Ряжском и спросить Власова, как обстановка. Начальник 
телеграфа говорит: связь с Ряжском порвалась, восстанавливаем. Как восстановим, 
так вам доложим.
      На следующий день я узнал, что командарм 61й генерал М. М. Попов со 
штабом наконец прибыл и что армия вошла в состав ЮгоЗападного фронта. Об этом 
мне сообщил Власов. Я ему сказал, что выезжаю к генералу Маркияну Михайловичу 
Попову. При встрече он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Он 
тоже служил на Дальнем Востоке, встретил меня очень тепло.
      К 1 декабря две смешанные авиадивизии — все наши силы — были на 
аэродромах. Мы с М. М. Поповым слетали в штаб ЮгоЗападного фронта. Получили 
там задачу на наступление. Левофланговой армией Западного фронта стала 10я, 
которой командовал генерал Ф. И. Голиков. И с ней, и с 3й армией установили 
связь.
      Чем ближе я узнавал генерала М. М. Попова, тем больше убеждался, что это 
умный, подготовленный и храбрый военачальник. Военное дело он знал отлично, 
мыслил оригинально и говорил очень красочно и убедительно. В трудные минуты 
никогда не терялся.
      При полете на У2 в Воронеж впереди показались два самолета. Я  вгляделся 
и понял — это гитлеровцы. Пока ничего не говорю командующему, и он молчит. 
Прижал я У2 к лесу и думаю, если заметят фашистские летчики, придется садиться 
на поляну и сразу же уходить. Предупреждаю по переговорному устройству Попова: 
«Возможен обстрел». Он отвечает спокойно: «Я все вижу». Когда мы, снизившись, 
пошли вдоль опушки леса, то гитлеровцы потеряли нас из виду.
      В Воронеж прилетели благополучно. Явились в штаб ЮгоЗападного фронта. Я 
представился командующему ВВС фронта генералу Ф. Я. Фалалееву и получил от него 
указания. Дела закончили быстро, собираемся на аэродром. И вдруг к нам в 
комнату входит генерал Ф. А. Астахов, в военной форме, но без знаков различия. 
В начале войны он командовал ВВС ЮгоЗападного фронта. Вместе со штабом этого 
фронта он летом попал в окружение в районе Киева. Долго о нем не было никаких 
вестей, и вот он перед нами.
      Федор Алексеевич — красвоенлет гражданской войны, участник разгрома войск 
Колчака. Он был широко известен среди авиаторов как специалист по воздушной 
стрельбе и бомбометанию, в течение многих лет возглавлял высшую школу 
воздушного боя ВВС.
      Мы были знакомы. Он говорит: «А, здорово, кум». Он меня всегда кумом звал.
 «Ты как сюда попал?» Я ему поведал все о себе. Потом он рассказал, как долго 
шел из окружения и сегодня вот его привезли в штаб фронта. У него опухли ноги. 
Выглядел он очень исхудавшим, усталым. Впоследствии Астахов поправился, уехал в 
Москву и был назначен начальником Гражданского воздушного флота. На этом посту 
он проявил себя прекрасным организатором. Во время героической обороны 
Ленинграда Федор Алексеевич руководил полетами транспортных кораблей в 
осажденный город. Ни на один день не прерывались эти рейсы. Летчики ежедневно 
доставляли до двухсот тонн продуктов и боеприпасов, вывезли за время обороны 
города свыше двухсот тысяч человек. Много других славных страниц вписали 
авиаторы ГВФ в героическую летопись войны.
      В середине декабря 61я армия выдвинулась в район Малевка, Ефремов и 24 
декабря в составе вновь образованного Брянского фронта перешла в наступление в 
общем направлении на Волхов3 .
      Это наступление было первым в моей жизни. Я знал, какие пункты мы должны 
взять — станции Волово, Горбачеве, южнее Тулы.
      Наша авиация нанесла удары по врагу, и наконец части двинулись вперед. 
Командный пункт перемещался на станцию Куликово Поле. По пути к ней вспомнили, 
что здесь осенью 1380 года русское войско разгромило несметные полчища хана 
Золотой Орды Мамая.
      На станции еще гремела перестрелка. Немцы с боем отходили. Вскоре наши 
части заняли Волово и устремились на Горбачеве. Летчики поддерживали с воздуха 
продвижение наземных войск. И этот пункт был освобожден. Наши части погнали 
гитлеровцев дальше, на запад.
      31 декабря в Волово перебазировалась авиадивизия полковника Ивана 
Васильевича Крупского. Здесь во фронтовой обстановке мы с ним добрым словом 
вспомнили нашу совместную учебу, летную молодость.
      В конце 1925 года мы закончили Ленинградское военнотеорегической училище.
 Выпускники разделились на две группы: одна хотела ехать на Качу, другая — в 
Борисоглебск, где также организовалась летная школа. В ожидании назначения все 
волновались. И наконец узнали решение командования: мы с Иваном назначены на 
Качу.
      И вот приехали от Балтийского к Черному морю. Незабываемой была встреча с 
городом русской славы — Севастополем.
      Выпускников нашей школы, в том числе и меня, часто спрашивают, почему она 
называлась Качинской, или попросту Качей? Это имя перешло к ней от реки, 
берущей исток в Мамашайской долине Крыма. Там была школьная зона пилотирования, 
где будущие летчики оттачивали свое мастерство. Потому и Кача.
      Школа произвела на нас, новичков, хорошее впечатление. В широкой степи 
возвышались три здания, построенные еще в 1910 году. Здесь жили первый русский 
летчик М. Н. Ефимов, покоритель «мертвой петли» П. Н. Нестеров и многие другие 
прославленные представители отечественной школы летного мастерства. Мы с 
интересом осмотрели центральный корпус, где кроме жилых помещений для 
инструкторов и слушателейучлетов, располагались учебные классы. Дальше стояли 
красноармейская казарма и небольшой домик электростанции с котельной. На отлете 
виднелись склады.
      Дружелюбно встретившие нас учлеты рассказали про учебу. Большинство 
инструкторов — бывшие летчики царской армии, лишь несколько человек — недавние 
выпускники этой школы.
      Летать тогда учили, главным образом опираясь на физические данные 
курсанта, надо было иметь отличное зрение, слух, чувство равновесия. Самыми 
главными качествами считались воля и сообразительность. Ведь оборудование 
самолета состояло всего из нескольких приборов: контроля работы двигателя, 
показателя скорости, компаса и высотомера. Все остальные характеристики полета 
летчик должен был определять чутьем, проявлять сообразительность.
      Каждому из нас, конечно, хотелось попасть к самому лучшему инструктору. 
Особенно восторженно учлеты говорили о начальнике вывозного отделения — первого 
на нашем пути к небу — Людвиге Юрашеке. Это немецкий летчикинтернационалист, 
перелетевший в Советскую Россию. Из рассказа Юрашека мы узнали, как это 
произошло. Однажды в расположении Первой конной армии С. М. Буденного 
приземлился немецкий самолет «Эльфауге». Из кабины вылез летчик, которого с 
интересом ждали буденновцы.
      — Людвиг Юрашек, — стукнул себя в грудь немец. — Я — спартаковец.
      Он рассказал, что за активную деятельность в рабочей организации был 
посажен в тюрьму. Когда на фронте не стало хватать летчиков, его, прошедшего 
летную подготовку, выпустили из заключения и доверили ему самолет. Получив 
задание, он полетел к линии фронта и… перелетел к нам.
      — Хочу защищать Советы, революцию! — такими словами закончил свой рассказ 
Юрашек.
      Вначале Людвиг занимался ремонтом самолетов. А когда освоился с новой 
обстановкой, командир стал посылать его на боевые задания. Юрашек проявил себя 
способным воздушным разведчиком, мастером бомбометания. После гражданской войны 
он пришел в наше училище инструктором.
      О Юрашеке шла слава как о прекрасном летчике. Было известно также, что он 
не любит «маменькиных сынков». Чем отважнее и смелее учлет ведет себя в 
самолете, тем с большей охотой он с ним занимается.
      Всех прибывающих учлетов он проверял в воздухе сам. Сначала смотрел, как 
новичок рулит машину, потом с каждым летал. В воздухе он делал резкие крены и 
развороты, наблюдал в зеркальце за поведением учлета Если убеждался, что парень 
теряется, плохо ориентируется в воздухе, зажимает ручку, то обычно говорил: 
«Слушай, молодой человек, аэроплан не для тебя. У тебя нет характера». То же 
самое Юрашек повторял на учебнолетном совете, и учлета отчисляли. Такая 
«методика», опиравшаяся не на науку, а на личные впечатления и авторитет, 
приводила иногда к ошибкам. Некоторые отчисленные курсанты упорно добивались, 
чтобы их допустили к обучению, и впоследствии становились хорошими летчиками.
      Учиться мне довелось в первом вывозном отделении, которым командовал 
Юрашек. Моим инструктором , был его воспитанник Николай Иванович Астафьев, 
комсомолец, недавний выпускник Качи. Он тоже отбирал наиболее крепких курсантов,
 уверенно реагирующих на всякие неожиданности в полете. Поэтому и наша группа, 
состоявшая из пяти человек, не избежала потерь. Отчислены были неловкие, 
физически слабые ребята.
      Все учлеты сами готовили машину к полету. Тогда применялись ротативные 
двигатели, при работе они выбрасывали касторовое масло, так что вся нижняя 
часть самолета и плоскости покрывались масляной пленкой, на нее садилась пыль. 
Нелегко было отмыть машину. Но еще тяжелее перекатить ее руками после посадки 
на старт. Рулить на работающем двигателе разрешалось только выпускникам. 
Преодоление этих трудностей способствовало закалке будущих летчиков, воспитанию 
у них трудолюбия.
      Чем мне еще запомнился первый год учебы? Тогда, в 1926 году, вместе с 
нами, юнцами, готовились стать летчиками опытные кадровые командиры — краскомы, 
имевшие награды за гражданскую войну. Среди них Медянский, Рыженков, Скрипко, 
Коробов. Как правило, они избирались старшинами групп. Вначале и мы предложили, 
чтобы старшиной нашей группы стал краском Кустов — энергичный, опытный командир.
 Но инструктор попросил его не загружать. Второй краском Гриша Устинов сам 
заранее предупредил, чтобы его не выдвигали старшиной. Ливадии тоже отпросился. 
Я употребляю слова «попросил», «предупредил», потому что должности старшины 
классного и летного отделений были выборными. Когда краскомы отказались, то 
товарищи назвали мою кандидатуру. Командование утвердило ее.
      Вспоминается первый полет с инструктором. Радостное солнечное утро. В 
груди все поет: я полетел! Это было блаженнейшее состояние. У меня, как говорят,
 «земля пошла кругом». Смотрю и думаю: как же я научусь сам летать, когда земля 
поворачивается — то поднимается, то опускается. Конечно, я никому не признался, 
боялся, что отстранят от полетов. Решил: посмотрю, что будет дальше. И все 
учлеты так помалкивали. Спросит инструктор чтонибудь, каждый отвечал: как же, 
видел, знаю.
      Со второго полета ощущение вращения земли пропало. Мы поняли: смотреть 
надо на горизонт, тогда ясно видно, что самолет накреняется, а не земля. Сразу 
дела пошли лучше.
      На Каче родилось много традиций. Например, тому, кто впервые выпускался в 
самостоятельный полет, привязывали на стойки самолета красные флажки, чтобы все 
видели: он летит первый раз. И если из кармана инструктора торчат кончики 
флажков, значит, сегодня ктото идет в самостоятельный. А они специально так 
делали, чтобы «подразнить» учлетов.
      Все сроки нам были известны, вывозную программу закончили, значит, скоро 
выпуск в самостоятельный полет. Но этот день всегда наступал както внезапно. 
Инструктор старался неожиданно объявлять ученику о выпуске в самостоятельный. 
Опять же в воспитательных целях.
      Так произошло и со мной. Когда я выполнил провозной полет, инструктор 
выскочил из кабины с ручкой управления. Он всегда вытаскивал ее, когда решал 
выпустить ученика в полет одного. Вижу, он с механиком укрепляет флажки, затем 
машет мне рукой и кричит: «Лети!» Меня это ошеломило: «Как? Самому лететь?» Но 
раздумывать некогда, поднял руку, инструктор разрешил взлет. Я дал газ и — 
пошел!
      Теперь, вспоминая тот день, отчетливо знаю, что подготовка к 
самостоятельному полету прошла незаметно, поскольку я летал с инструктором, и 
он не дал мне времени поволноваться.
      Один в воздухе. Кругом зеленая весенняя степь, вдали голубая вода, 
отражающая небо. Все делал «поинструкторски». У нас заход на посадку был со 
стороны моря. Я знал, где надо выключать двигатель. Одно беспокоило: как 
выровнять и получше посадить самолет. Говорят, что первые посадки учлета — 
инструкторские. И действительно, посадка удалась, как и раньше с инструктором. 
Астафьев подошел, пожал руку, улыбаясь, спросил: «Ну как?» «Ничего», — говорю. 
«Ну, лети еще раз!»
      Я выполнил второй полет. Тут уже и на размышление времени хватило.
      Мы все больше чувствовали себя летчиками. Вскоре перешли к сложному 
пилотажу на учебной машине.
      Полетел я с инструктором выполнять зачетный полет с посадкой на чужом 
аэродроме. Внимательно ориентируюсь, сличая карту с местностью. Хочется пройти 
точно по всем ориентирам. Для удобства планшет положил на колени, придерживаю 
его левой рукой. Подошли к аэродрому. Я произвел расчет на посадку и начал 
снижаться. Пока планировал, все шло хорошо. Стал выравнивать машину — потянул 
ручку управления на себя, а она не идет. Земля уже близко. Сначала я подумал, 
что это инструктор для проверки моего умения придерживает, но вот чувствую, что 
он сам ее рванул — и тоже безрезультатно. Еще мгновение, и мы врежемся в землю.
      Только тут я понял, что это мой планшет мешает движению ручки. Мгновенно 
смахнул его с колен. Ручка теперь пошла легко, но от резкого движения самолет 
«вспух». Я удержал его, выдержал и посадил. Инструктор сразу ко мне с вопросом: 
что случилось? Я ему откровенно рассказал о своей ошибке. «Ругать не буду, — 
сказал он, — молодец, что не растерялся и сообразил. А то зубы повыбивали бы, 
могло и хуже кончиться».
      Инструктор сказал так вовсе не по своей доброте, а исходя из 
господствовавшего тогда взгляда на летное обучение. Решительность, молниеносная 
сообразительность ценились выше всего.
      Наконец нас выпустили, но вскоре я убедился, что в частях ценят не только 
диплом военного летчика. На первых пора большую роль здесь сыграл авторитет 
Качи и обучавших нас инструкторов.
      Когда мы прибыли в 30ю эскадрилью Московского военного округа, то 
одновременно с нами приехали выпускники Борисоглебской школы. В отряде, где я 
оказался, было поровну тех и других. Пришли к командиру. Он спрашивает:
      — Какую школу кончил?
      — Качинскую.
      — Кто был инструктором?
      — Астафьев.
      — Знаю, хороший летчик. И ты должен так летать, он плохих не выпускает.
      Спрашивает у приехавшего из Борисоглебской школы:
      — Кто инструктор?
      Услышав фамилию, заключает:
      — Посмотрю, как ты летаешь.
      Авторитет инструктора был тогда определяющим. В подготовке летчиков 
сильно проявлялась его индивидуальность.
      Командиры верили: хороший наставник плохого летчика не выпустит. Если 
инструктора не знали, то обязательно проверяли новичка в полете.
      Прошли первые два месяца нашей службы в части. И вот в отряде произошла 
катастрофа. Младший летчик Пронин, выполняя полет на Р1, на последнем 
развороте перед посадкой потерял скорость. Самолет сорвался в штопор. Не сделав 
витка, он ударился о землю и разбился. Вместе с пилотом в самолете находился 
техник. Он тоже погиб.
      После этого тяжелого случая в часть прибыл командующий авиацией 
Московского военного округа герой гражданской войны Иван Ульянович Павлов. Он 
прилетел на истребителе, сделал над аэродромом несколько фигур и отлично 
приземлился. Мы стояли в строю, смотрели и восхищались. Потом он подошел к нам, 
поздоровался, чтото решительно сказал командиру бригады. Тот сразу же приказал 
командирам трех отрядов вызвать из строя по одному летчику. От 18го отряда 
вышел Амбольдт, от 22го — я, от 24го — Березовский.
      Павлов приказал нам вывести машины из ангаров, положить на заднее сиденье 
по мешку с песком и привязать. Это делалось для нормальной центровки. Потом 
громко, чтобы слышали все летчики, объявил:
      — Задание: набрать высоту восемьсот метров, сделать восемь витков штопора 
и идти на посадку.
      Каждому дал зону, моя — над железнодорожным мостом. Задание, конечно, 
непростое. За каждый виток штопора высота уменьшается на 80 — 90 метров. Значит,
 выводить самолет придется перед самой землей, на высоте 100 — 120 метров, 
ошибешься на один виток и… уже не выведешь. А в памяти еще свеж трагический 
случай с Прониным. Может быть, Павлов и пошел на такой шаг потому, что понимал, 
как сильно это происшествие подействовало на летчиков.
      Из головы не выходит: высота — 800 метров, 8 витков штопора, посадка. Вся 
бригада на нас смотрит, командующий тоже. Когда мы шли к машинам, я сказал 
Амбольдту:
      — Слушай, ты не забудь — левый штопор делай.
      У самолета Р1 была особенность: в левый штопор он входил легче и терял 
меньше высоты на вводе, а это в данном случае было очень важно. Кроме того, 
витки получались энергичные, красивые. В правый штопор Р1 входил неохотно, 
терял много высоты на вводе, и могло попросту не получиться восемь витков. 
Амбольдт согласился: конечно, надо выполнять левый.
      Он взлетел первым. Через некоторое время вырулил на старт я. Когда 
набирал высоту, успел заметить, что Амбольдт ввел машину в левый штопор, удачно 
выполнил фигуру, вывел на высоте 100 — 150 метров. Все прекрасно.
      Теперь моя очередь. Облачность немного поднялась. Я добрался до ее нижней 
кромки, и высотомер показал 850 метров. Прибрал газ, задрал машину, выдержал до 
полной потери скорости, резко дал вперед левую ногу и пошел крутить левый 
штопор. Восемь витков промелькнули, как один, до того велико было напряжение. 
Потом дал ручку от себя, ноги поставил нейтрально. Машина послушно вышла из 
фигуры на высоте 100 — 150 метров. Радостно, что хорошо получилось. Можно 
садиться!
      Я не заметил, как проходил полет Березовского. Увидел его только на 
посадке. Павлов начал разбор.
      — Ну вот, — сказал он, — Амбольдт хотя и молодой летчик, а молодец! 
Хорошо штопорил! Объявляю благодарность! Правильно выполнил ввод, вывод, четкие 
витки, все хорошо.
      — Руденко, — продолжал Павлов, — также удачно штопорил. Объявляю 
благодарность. Вот вам пример. Машина хорошо выходит из штопора, если умело 
управлять ею и не теряться. — Потом, повернувшись к Березовскому, с укором 
заметил: — Вы или не умеете выполнять штопор, или боитесь. В том и другом 
случае приказываю овладеть этой фигурой!
      Оказывается, Березовский выполнял правый штопор, ввел в него самолет на 
большой скорости, и фигура не получилась. Очевидно, у него еще не было опыта. В 
последующем он прекрасно штопорил. И с правым штопором вполне справлялся.
      Раньше на Р1 никаких фигур пилотажа не разрешалось делать, так как 
считалось, что самолет не выдержит перегрузки и развалится. Позже в части 
поступило указание обучить летчиков на Р1 в первую очередь штопору. В нашем 
отряде мастером высшего пилотажа был мой командир звена Яков Полищук. Он 
передал свой опыт мне и моему однокашнику по Каче Василию Титову. Талантливый и 
требовательный был командир.
      Воспитательный эксперимент Павлов провел блестяще. Все сомнения, 
вызванные трагедией с нашим товарищем, были развеяны. Правда, задание он дал 
чрезвычайно рискованное. Мы выводили машину из штопора на высоте 100 метров, 
допусти ктолибо из нас малейшую растерянность или неточность — и возникнет 
опасность. Тем более что мы с Амбольдтом молодые летчики, первый год служили 
после школы. Но Павлов именно и хотел доказать, что для всех летчиков штопор не 
опасен, только не надо трусить, бояться своей машины.
      Вечером, прощаясь с нами, Павлов еще раз подчеркнул:
      — Вот так и летать всем, как первые двое. И не бояться. Сами видели, 
самолет выходит прекрасно из штопора после восьми витков на высоте ста метров. 
Надо учиться летать смело, точно и уверенно.
      Следует признать, что в те годы много внимания уделялось воспитанию у 
летчиков мужества, решительности, находчивости. Так было не только в нашей 
бригаде, а во всей военной авиации.
      Одной из форм проверки летной выучки служили воздушные парады. Первый из 
них, в котором мне довелось участвовать, готовился в 1927 году в честь 
десятилетия Октябрьской революции. Наша авиационная бригада базировалась в 
Серпухове и носила громкое имя «Наш ответ Чемберлену». Центральный аэродром 
столицы не мог вместить всех участников парада, к нам в Серпухов посадили 
эскадрильи из Украинского военного округа. Тренировки прошли хорошо. Воздушный 
парад ожидался внушительный, но не состоялся изза плохой погоды.
      Вечером 8 ноября весь летный состав был приглашен в Большой театр. В 
президиуме — члены правительства и Политбюро. Председательствовал Михаил 
Иванович Калинин. Был доклад о развитии авиации, работе Общества друзей 
Воздушного Флота. Потом выступили представители авиапромышленности и летчики. 
Слева от М. И. Калинина сидел И. В. Сталин. В конце встречи он произнес 
короткое приветствие.
      В 1933 году все члены Политбюро, члены правительства во главе с И. В. 
Сталиным приехали на Центральный аэродром. Летный состав был выстроен у 
самолетов. И тут Сталин выступил с речью о летчиках. Он говорил о том, что 
летчик — это концентрированная воля, характер, умение идти на риск. Эти слова 
понравились всем авиаторам. Очень четко и глубоко был охарактеризован летный 
труд. Это способствовало поднятию в нашей стране авторитета героической 
профессии летчика. Агитация партии за овладение летной профессией, призыв в 
крылатый строй всего отважного, смелого, что было в юном поколении нашего 
народа, сыграло большую роль в привлечении молодежи в авиацию.
      Речь произвела большое впечатление и на авиационных командиров, ибо 
подтвердила правильность их подхода к воспитанию высоких моральноволевых 
качеств. Именно смелость и решительность развивали у будущих летчиков наши 
авиационные школы в Каче, Борисоглебске и другие.
      Теперь, оглядываясь в прошлое, мы смело можем сказать, что ставка на 
развитие у летчиков волевых качеств целиком оправдала себя на войне. Наши 
воздушные бойцы проявляли неукротимую волю в борьбе с врагом, стремились 
находить самые верные средства и пути к победе, действовали смело, напористо, 
решительно.
      Я уже рассказывал, как мы начинали воздушные бои на Западном фронте, как 
даже при численном превосходстве врага наши летчики уничтожали фашистские 
самолеты.
      Так, вспоминая с И. В. Крупским прошлое, мы убеждались, что правильно 
предвидели, каким должен быть воздушный боец, и радовались, что авиаторы нашего 
поколения встретили войну во всеоружии.
      
* * *
      
      Приближался новый, 1942 год. Я, разумеется, не мог и подумать, что меня 
ждет близкая разлука с боевыми друзьями, с которыми участвовал в первых 
наступательных боях под Москвой. Мы готовились отметить новогодний праздник. 
Вдруг часов в 11 ночи меня вызвали на телеграф. Требовали на переговоры 
командующий ВВС Брянского фронта генерал Ф. П. Полынин и комиссар ВВС фронта 
генерал С. Н. Ромазанов. Они передали мне, что я назначен заместителем 
командующего ВВС Калининского фронта и мне надо 1 января быть в Москве.
      Часы скоро должны были пробить двенадцать. Я зашел в дом, где собрались 
боевые друзья, поздравил всех с Новым годом и сообщил, что получил новое 
назначение. Погрустили подружески о разлуке с начальником штаба И. Л. Власовым,
 с комдивом И. В. Крупским — у нас было много общего, и так хорошо мы начали 
вместе воевать…
      Получив в Москве предписание, сразу же отправился в Торжок. Приехал туда 
поздно ночью. Это был мертвый город. Бомбардировками с воздуха гитлеровцы 
разрушили и сожгли его больше, чем станции Куликово Поле и Волово, где проходил 
фронт.
      С трудом нашел штаб ВВС фронта. Здесь встретился со своим новым 
начальником генералом Н. К. Трифоновым. На следующий день утром он представил 
меня генералу И. С. Коневу, командующему Калининским фронтом. Иван Степанович в 
свое время возглавлял 2ю Отдельную армию на Дальнем Востоке. Он принял меня 
радушно, вспомнил, как с инспекцией бывал в нашей авиадивизии, как следил за 
ратными делами летчиковдальневосточников в первые месяцы войны на Западном 
фронте.
      Иван Степанович рассказал об обстановке на Калининском фронте, о задачах, 
которые мы должны решить, чтобы развить успех Московской наступательной 
операции, о большой роли в этом нашей авиации.
      Войска Калининского фронта вели бои на подступах к Ржеву. Там развивались 
основные события. Чувствовал я себя, словно в родных местах, так как здесь, в 
этом районе, воевал в 1941 году. Знал каждый населенный пункт, каждую дорогу и 
радовался, что отсюда мы погнали немцев на запад.
      После беседы с И. С. Коневым заглянул в родную 31 авиадивизию. Командовал 
ею прославленный летчик нашей страны комбриг М. М. Громов, его заместителем был 
генерал Г. Ф. Байдуков, совершивший вместе с В. П. Чкаловым беспосадочные 
перелеты и легендарный полет из Москвы через Северный полюс в Америку. Один из 
полков возглавлял Б. А. Юмашев, напарник Громова по перелету.
      Приехал я в штаб дивизии и зашел к командиру. У Громова как раз 
находились Байдуков и Юмашев. Особенно приятно было встретить Г. Ф. Байдукова: 
мы с ним вместе учились на Каче летать. Немного подождав, я сказал М. М. 
Громову, что не собираюсь заниматься делами, а приехал просто поговорить со 
своими сослуживцами, и отправился к ним. Вспомнили Дальний Восток, прибытие на 
фронт, успехи и промахи в начале войны. Теплая, дружеская встреча затянулась 
допоздна.
      Вернувшись в штаб ВВС фронта, я узнал об осложнении обстановки. 39я 
армия, вышедшая в район Сычевки, вела бой, по существу, в окружении. В таком же 
трудном положении оказались в районе Ржева части 29й армии. Авиация должна 
была помочь окруженным соединениям. Государственный Комитет Обороны создал 
комиссию по их снабжению. В нее вошли А. И. Микоян, А. В. Хрулев, И. С. Конев. 
Мне поручили организовать доставку по воздуху оружия, боеприпасов, медикаментов,
 продовольствия. Полеты намечалось производить с аэродрома Мигалово. Для 
выполнения этой задачи нам дали шесть авиационных транспортных полков, летавших 
на самолетах Ли2, ТБ3, Р5 и У2.
      В расположении окруженной 39й армии мы посадили истребители для 
прикрытия ее частей и транспортных воздушных перевозок. Летали наши самолеты 
главным образом ночью. Стоял январь. Снегопады, сильные морозы, глубокие 
сугробы затрудняли, а иногда и срывали полеты.
      Оперативная группа ВВС фронта обосновалась в Мигалово. Оттуда самолеты с 
оружием, боеприпасами и продовольствием отправлялись для сбрасывания этих 
грузов окруженным. Истребительным полком ПВО, прикрывавшим этот аэродром, 
командовал майор Савенков, бывший командир 13го истребительного полка нашей 
31й дивизии. Молодой, энергичный, принципиальный, он отлично справлялся со 
своими обязанностями в то беспокойное время. Сложная, быстро меняющаяся 
обстановка требовала действовать быстро, напористо и инициативно.
      Две недели я занимался только полетами по снабжению окруженных войск, 
прикрытием аэродромов погрузки и выгрузки. На другом конце «воздушного моста» 
находился командующий ВВС 39й армии полковник П. П. Архангельский со своим 
штабом. Они принимали грузы. Обеспеченные всем необходимым, войска сражались 
стойко, хотя и находились в сложном положении.
      В середине января я уехал из Калинина в Торжок, поскольку меня назначали 
командующим ВВС Калининского фронта.
      Условия для действий авиации становились все труднее. К тому же ощущалась 
нехватка самолетов в частях. Если на 1 января у нас было 117 исправных машин, 
то к концу месяца осталось 96: пять Пе2, семнадцать Ил2, семь МиГ3, двадцать 
три ЛаГГ3, четырнадцать Як1, восемь И15 и двадцать два И16. Правда, с нами 
взаимодействовала авиагруппа генерала И. Ф. Петрова, располагавшая 42 машинами .

      Но даже имеющиеся самолеты не всегда удавалось поднять в воздух изза 
нелетной погоды. Но и в этих условиях наши полки вместе с группой И. Ф. Петрова 
совершили 4 и 5 января налеты на аэродромы врага в Ржеве и Великих Луках. 
Девять Ю52 они сожгли на стоянке и один бомбардировщик До217 сбили в воздухе. 
Очередной налет состоялся в ночь на 8 января. Экипажи По2 и Р5 взорвали тогда 
на станции Мостовая эшелон с боеприпасами, а в районе станции Сычевка 
уничтожили 20 вагонов и вывели из строя полотно железной дороги. 11 января 
погода позволила ударить по Ржевскому аэродрому. В результате бомбардировки 
было уничтожено еще пять «юнкерсов» на стоянках и четыре самолета в воздухе. На 
значительном участке вышла из строя проводная связь противника…
      Погода становилась все хуже. Часто шел густой снег, и взлетать 
становилось невозможно. Такое случалось и днем и ночью.
      А командующие армиями требовали от авиаторов самой активной помощи 
войскам в выполнении поставленных задач. Находились и такие руководители, 
которые свои промахи объясняли недостаточной поддержкой пехоты с воздуха. 
Постепенно обстановка накалялась, и мне, молодому командующему ВВС фронта, 
приходилось довольно трудно. Однажды генерал И. С. Конев был на передовой. 
Звонит оттуда к нам на КП и спрашивает:
      — Когда выпускаешь авиацию?
      Я ему доложил, что погоды нет, взлетать не можем.
      — Почему же немцы летают?
      — На западе и над линией фронта, — отвечаю я, — погода подходящая, а 
здесь, на наших аэродромах, пурга, метель. Сейчас поднять самолеты невозможно.
      Проходит некоторое время. Войска начали действовать и успеха не имели. 
Конев снова взял меня в работу:
      — Авиация должна вылетать!
      — Она не может этого сделать, — ответил я. — Ни одного открытого 
аэродрома, видимость менее 500 метров, идет пурга.
      Он крепко обругал меня и прервал разговор. Чувствовалось, что командующий 
очень сердит. Да и не трудно было понять его состояние. Обстановка на фронте 
сложная, наступление затухает, нужно задействовать новые силы, подключить 
авиацию, а я ничем не мог помочь. Решил показать ленту переговоров с генералом 
И. С. Коневым находившемуся у нас командующему ВВС генералу П. Ф. Жигареву. 
Думал, заступится, а он говорит: «Разбирайтесь сами. Я вмешиваться не буду».
      Решил написать командующему фронтом доклад. В резких тонах я обвинял 
командиров, которые не понимают, как надо применять авиацию. Они вызывают 
самолеты, не учитывая условий, в которых летчики могут действовать. А это 
приводит к ненужным потерям, которые мы не в силах сейчас восполнить. Коекто 
пытается использовать авиацию даже по мелким целям. Если удовлетворять такие 
заявки, авиацию можно растерять в течение одного дня.
      Свой доклад я передал по телеграфу порученцу Конева и попросил передать 
его лично командующему. Через некоторое время поинтересовался, дошел ли мой 
документ по назначению.
      — Вручил, — сказал мне порученец. — Командующий прочитал доклад и молчит.
      Я знал вспыльчивый характер Ивана Степановича, но сделал такой шаг только 
потому, что обстоятельства требовали безотлагательной постановки вопроса об 
использовании авиации.
      С командующим фронтом у нас установились хорошие деловые отношения. В 
любое время он принимал меня с докладами, давал свою оценку обстановки, 
посвящал в собственные замыслы. У него стало правилом: перед тем как идти 
отдыхать (в час или два ночи), звонить к нам на командный пункт.
      — Доложите обстановку и планы на завтрашний день, — обычно спокойно 
говорил он.
      До его звонка я с КП не уходил. Теперь почемуто наступило молчание. Меня 
оно, разумеется, волновало.
      Утром мне сообщили, что в штабе фронта состоится совещание командармов и 
руководящих штабных работников. Пригласили туда и меня. Ну, думаю, начинается…
      Все собрались точно в указанный срок. Генерал И. С. Конев встал и без 
всякой преамбулы повел речь о результатах боевых действий войск. Я с 
нетерпением и нарастающим волнением ожидал, когда он перейдет к авиации. И этот 
момент наступил.
      — Авиацию использовать не умеете, — с нескрываемым недовольством говорил 
командующий. — Что это за порядки? Вы хотите, чтобы она вас, как артиллерия, 
всюду колесами сопровождала. Погоду не учитываете. Это мощное, но дорогостоящее 
средство нужно применять массированно, на решающих направлениях. — И он стал 
давать практические указания* как это лучше делать.
      Все опасения мои рассеялись. Командующий фронтом понял, что я подал ему 
не жалобу, а обстоятельный, хотя и резкий, доклад, что действовал так только в 
интересах дела. Приятно было сознавать, что тебя правильно поняли.
      Когда совещание закончилось, Конев бросил мне лишь одно слово:
      — Понял?
      — Так точно, — ответил я.
      — Тото, — заключил он с улыбкой.
      Так командующий выразил свое одобрение.
      Войска нашего фронта, действовавшие под Ржевом, изо дня в день наращивали 
активность. Наземные части при поддержке авиации вели упорные наступательные 
бои против крупной вражеской группировки. В этих боях особенно отличились 
штурмовики.
      Метеорологические условия оставались сложными, поэтому штурмовики летали 
в основном парами. 12 января летчики Дубенсков и Марков обнаружили возле одного 
из населенных пунктов около 50 автомашин. У некоторых из них были на прицепе 
орудия. Удар по противнику с воздуха оказался внезапным. Фашистам, видимо, 
показалось невероятным появление советских самолетов в такую погоду. Штурмовики 
вели огонь с бреющего полета. Одна за другой вспыхнуло несколько автомашин, 
начали рваться снаряды. Врагу был нанесен немалый урон.
      На обратном пути наши летчики попали в метель. Плотная белесая сетка 
закрыла и аэродром. Но советские летчики, обладавшие железной волей и высоким 
мастерством, сумели при свете ракет благополучно посадить машины.
      На следующий день капитан Пахнин, лейтенанты Романов и Маркелов получили 
задание найти и уничтожить цель в районе Воробьеве, Инчиково. Сделать это было 
очень нелегко, поскольку противник тщательно маскировался.
      В заданном районе оказался лес. Звено капитана Пахнина сделало над ним 
круг, но снизу не последовало ни одного выстрела. Тогда ведущий дал по 
предполагаемому месту расположения противника несколько пулеметных очередей. 
Хитрость удалась. Лес ожил, между деревьями в панике забегали гитлеровцы. 
Очередной удар штурмовики обрушили на обнаруженные, несмотря на маскировку, 
автомашины и выявившие себя огневые точки противника. Едва звено успело выйти 
из атаки, как внизу произошел мощный взрыв. О силе его можно было судить по 
тому, как самолет лейтенанта Романова подбросило. Опытный летчик с трудом 
удержал машину. На земле забушевало пламя, окутанное все разрастающимся облаком 
дыма. Это взорвался неприятельский склад с боеприпасами.
      Вечером нам стало известно, что населенные пункты Воробьеве и Инчиково 
заняты нашими наземными войсками. Мощными ударами с воздуха штурмовики помогли 
своей пехоте сломить яростное сопротивление врага.
      Звену младшего лейтенанта Черного, совершавшему свой пятьдесят шестой 
вылет, предстояло нанести удар по артиллерии и живой силе противника в районе 
Гусево, Грибоедове. Низкая облачность прижимала самолеты к земле. Штурмовики 
вышли к цели с тыла. В момент атаки от разрыва зенитного снаряда загорелся 
задний бак самолета ведущего. Летчик был ранен осколками в голову. На мгновение 
он даже потерял сознание. Но, придя в себя, он сумел собраться с силами и 
сбросить бомбы. Пламя тем временем перекинулось в кабину. Летчику обожгло лицо, 
у него загорелся комбинезон. Кровь слепила ему глаза. А до своих было еще 
далеко. Внизу простиралась территория, занятая противником.
      Чувствуя, что силы постепенно уходят, Черный думал только об одном: во 
что бы то ни стало дотянуть до расположения своих войск. А если случится иначе, 
умереть, но не попасть в плен. Боль становилась невыносимой. Летчик повел 
самолет на посадку. Вдруг он увидел внизу группу немецких солдат. Черный ударил 
по ним длинными пулеметными очередями и взял ручку управления на себя, чтобы 
набрать высоту. Но не смог, силы покинули его. Самолет снова пошел вниз. Резкий 
удар привел летчика в сознание. Самолет его, грохнувшись о землю, развалился. 
Пламя разрасталось. Открыть фонарь Черному не удалось: его заклинило. Разбив 
целлулоид, летчик выбрался на плоскость. По глубокому снегу отполз от горящей 
машины. Вокруг — ни души. У раненого хватило сил только на то, чтобы добраться 
до какогото сарая. Потом он потерял сознание.
      Полуживого летчика подобрали наши пехотинцы и сразу отправили в госпиталь.
 После продолжительного лечения младший лейтенант Черный вновь вернулся в 
родной полк. Перед отъездом на фронт в Кремле ему были вручены два ордена — 
Красного Знамени и Красной Звезды.
      Запомнился еще один эпизод. Это случилось в феврале 1942 года. Из 
Мигалово в расположение 39й армии мы послали несколько самолетов У2. Они 
должны были доставить туда боеприпасы, продовольствие и некоторые документы. 
Находившийся при армейском штабе полковник П. П. Архангельский сообщил, что все 
машины дошли благополучно. А через некоторое время от него поступило новое 
донесение: самолеты вылетели обратно. На маршруте их застал сильный снегопад. 
Летчики и в этих условиях сумели добраться домой. А один не вернулся.
      Офицеры штаба связались с соседними аэродромами, но и там нашего самолета 
не оказалось. Мы решили, что он сел на территории, занятой противником. И вдруг 
на следующую ночь вернулся наш пропавший У2.
      — Где же вы были? — спрашиваю у летчика.
      — Докладываю, — отвечает он и достает из люка мешок с бумагами.
      Видя наше удивление, он рассказал:
      — Пурга поднялась такая, что ничего не было видно. Когда заметил еле 
различимую полянку, посадил самолет. Огляделись мы со штурманом, затащили 
машину в лес и стали маскировать ее ветками. Неожиданно перед нами появился 
мужчина в полушубке с автоматом. «Идите за мной», — строго приказал он без 
всяких распросов.
      Мы — за оружие. А он спокойно заметил:
      «Бросьте этим заниматься. Идите за мной. Самолет перевезем на другое 
место, оставлять его у дороги нельзя».
      Я спросил: «Кто вы?» «Партизан», — отвечает. Мы со штурманом пошли за ним.
 В глубине леса оказалась землянка. Когда вошли туда, увидели старшего 
лейтенанта, одетого по всей форме. Заметив наше удивление, он сказал:
      — Я командир партизанского отряда Соловьев. Как вы сюда попали?
      Я объяснил, что, выполняя задание, попал в пургу, дальше лететь стало 
невозможно.
      — Откуда вы?
      Я не хотел отвечать. Тогда старший лейтенант предъявил свой документ.
      — Чтобы вы не сомневались, расскажу вам об отряде, — спокойно заговорил 
он. — Мы организовали его в прошлом году из бойцов, оказавшихся в окружении. 
Достали оружие, взрывчатку, радиостанцию. Хорошо знаем, где сражаются войска 
Калининского фронта, и поддерживаем их ударами по вражеским тылам. В районе 
Сычевки хотели пробиться к своим, но потом решили, что здесь мы принесем больше 
пользы. Действуем в основном на дорогах, взрываем автомашины, уничтожаем живую 
силу врага.
      Партизаны замаскировали самолет в лесу, а затем накормили летчика и 
штурмана. У них нашелся и бензин для заправки машины. Едва начало светать, как 
экипаж У2 собрался в обратный путь. Когда выкатили самолет на поляну, 
партизаны принесли мешок с документами.
      — Передайте их командованию фронта.
      Кроме того, командир вручил летчику пакет с отчетом о боевой деятельности 
партизанского отряда.
      У2 благополучно возвратился на свой аэродром. Мешок с документами сразу 
же был доставлен в штаб фронта. Там оказались удостоверения, изъятые у убитых 
фашистов, в том числе у одного генерала, а также советские паспорта, отобранные 
у казненных партизанами предателей. Командующий фронтом приказал послать к 
старшему лейтенанту Соловьеву специальный самолет, передать партизанам 
благодарность Военного совета и узнать, как лучше связаться с другими отрядами 
народных мстителей.
      …В середине февраля произошло событие, которое могло ослабить силу наших 
ударов с воздуха. В начале войны авиация, как известно, организационно делилась 
на армейскую, находившуюся в подчинении командующих ВВС армий, и фронтовую. В 
ходе тяжелых оборонительных боев почти все авиачасти армейского подчинения 
остались без самолетов. Для решения наиболее важных боевых задач Ставка 
организовала специальные авиационные группы, которые потом вошли в ВВС фронтов, 
и это усилило их мощь. А армейская авиация не усилилась.
      Командармы настойчиво требовали машин для своих ВВС. Они обращались по 
этому вопросу и к командующему фронтом, и к представителям Ставки. Отдавать им 
самолеты — значило дробить ВоенноВоздушные Силы, ограничивать возможности для 
использования их на решающих направлениях. Однако в феврале 1942 года Ставка 
все же приняла решение о передаче армиям авиачастей фронтового подчинения. Это, 
конечно, было шагом назад в боевом использовании авиации.
      …Я получил запрос из Москвы. Заместитель начальника штаба ВВС вызывал 
комбрига Громова. На телеграмме я написал: «Громова командировать в Москву, в 
командование дивизией вступить Байдукову». Это соединение было укомплектовано 
по особым штатам. Кроме начальника штаба комдив имел еще заместителя. Такое 
указание дал И. В. Сталин, когда посылал на фронт прославленных героев Громова, 
Байдукова, Юмашева.
      Прошел день. Организация полетов целиком захватила меня. А тут еще к нам 
прибыл командующий ВВС П. Ф. Жигарев. Я и забыл про ту телеграмму. И вдруг 
Москва вызывает меня к телефону. Заместитель начальника штаба ВВС спрашивает:
      — Сергей Игнатьевич, кто снял Громова с должности командира дивизии?
      — Громова никто не снимал, — отвечаю я.
      — Подтвердите телеграфом этот разговор, — попросил заместитель начальника 
штаба ВВС. Я подтвердил.
      Стало ясно, что произошло какоето недоразумение, и я решил проверить, 
как оформил штаб мое приказание о командировании Громова в Москву. Через 
некоторое время принесли текст приказания: «Комбригу Громову сдать дивизию 
Байдукову и выехать в Москву в ВВС. Руденко. Ефимчук». Ефимчук был военным 
комиссаром ВВС Калининского фронта. Я удивился такому вольному изложению моей 
резолюции. Ведь мы с военкомом не подписывали такую телеграмму. Ктото допустил 
серьезную оплошность. И как узел связи мог передать не заверенное мной 
распоряжение? Начали разбираться. Вот уже 5 часов утра, а концов никак не можем 
найти.
      Заглянувший в нашу комнату генерал Жигарев удивился тому, что у меня 
собралось так много людей.
      — Что у вас тут произошло? — спросил он.
      Я доложил ему обо всем.
      — Напрасно шумите, — с улыбкой заметил командующий ВВС. — Все правильно, 
кончайте шум. Докладывайте обстановку.
      Началась боевая работа. А к вечеру из Москвы поступило приказание: 
«Жигареву немедленно явиться в Москву. Вызывает Верховный Главнокомандующий». 
Павел Федорович попрощался с нами, сел в машину и уехал.
      На следующее утро он позвонил мне. Голос у него был озабоченный.
      — Не волнуйтесь, — старался успокоить меня Жигарев. — Все будет в 
порядке. К вам едут.
      Я все понял… В дальнейшем моя догадка подтвердилась.
      Комбриг М. М. Громов — выдающийся летчик — пользовался у И. В. Сталина 
большим авторитетом. Командовать дивизией он послал Михаила Михайловича для тою,
 чтобы тот приобрел на фронте боевой опыт. Когда закончилась Московская битва, 
Сталин вызвал Громова на беседу. В конце разговора Верховный сказал:
      — Желаю вам успеха, возвращайтесь в дивизию.
      — Мне некуда ехать, — ответил Громов.
      — То есть как некуда?
      — Меня сняли с должности.
      — Кто снял с должности?
      — Руденко!
      Вот тогдато и поступил к нам первый запрос: кто снял с должности 
Громова? Потом второй, третий… Мы едва успевали давать объяснения. Признав их 
неубедительными, Сталин решил снять с должности не только меня, но и военного 
комиссара, начальника штаба, начальника связи…
      Както вечером ко мне на квартиру зашли Громов, Дагаев и Бабак. Я сразу 
догадался, что это новое командование ВВС Калининского фронта. Громов показал 
мне приказ Верховного: «Комбриг Громов назначается командующим ВВС Калининского 
фронта. Командующий ВВС Калининского фронта генералмайор авиации Руденко 
направляется в распоряжение командующего ВВС». Снимаю телефонную трубку и 
докладываю И. С. Коневу о прибытии нового командующего ВВС.
      — Завтра утром приезжайте ко мне вдвоем, — говорит Иван Степанович.
      И вот мы у Конева.
      — Очень сожалею, что так произошло, — говорит он. — Я просил Верховного 
за вас, но ничего не получилось.
      Иван Степанович приказал мне сдать дела и убыть в Москву. На прощание 
посоветовал не унывать. И мы расстались.
      Обидно и горько было уезжать с Западного направления. Здесь начался 
боевой путь нашей дивизии, пережиты тяжелые дни битвы под Москвой. В сражениях 
за столицу мы получили закалку и первый боевой опыт.
      Как выросли бойцы, командиры и политработники за эти восемь месяцев 
войны! Прежде всего мы научились организовывать и осуществлять взаимодействие 
авиации с сухопутными войсками.
      В горниле войны рождались новые тактические приемы Мы поняли и крепко 
усвоили, что для победы в бою нужно быть всегда новым, «неизвестным» для 
противника, добиваться внезапности, действовать исходя из конкретной обстановки.
 Командиры приобрели твердые навыки по организации управления частями и 
подразделениями.
      
* * *
      
      Прибыв из Калинина, мы поселились в гостинице Центрального Дома Красной 
Армии. В штабе ВВС мне сказали: «Жди». Так прошло два дня. В Москве было 
осадное положение. После 10 часов вечера движение по улицам прекращалось .
      Чтобы мы не скучали, мне и другим прибывшим в столицу товарищам дали 
билеты на концерт в Дом Союзов. Поехали все вместе. Там я встретил двух 
однокашников по академии имени Жуковского, в то время уже эвакуированной на 
Урал. Они служили в академии и приехали в Москву в командировку. В антракте мы 
покурили, побеседовали.
      Один из них и говорит: «Концерт серенький, не хочется больше слушать, 
поедем к нам, посидим часокдругой». Я согласился. Оделись и поехали. 
Заговорились и не заметили, как промелькнул вечер. Друзья говорят: «Ты сейчас 
не доберешься, уже одиннадцатый час, оставайся у нас. Переночуешь, а завтра 
утром поедем вместе. Нам тоже нужно явиться в ВВС».
      — Ну хорошо, — дал я согласие.
      Переночевали, а рано утром выехали. Я решил сначала заглянуть в гостиницу.
 Прибыл туда часов в восемь. Поднялся к себе на этаж, а на доске ключа не 
оказалось. Пошел к дежурной. Она с кемто разговаривала по телефону. Увидев 
меня, воскликнула:
      — А вот он сам. Передаю трубку.
      Звонил порученец Жигарева:
      — Командующий уехал из штаба недавно, уже из дома позвонил и сказал: как 
вас найдут — предупредить, чтобы никуда не уходили.
      Примерно часов в двенадцать дежурная снова позвала меня к телефону. Опять 
звонил порученец Жигарева.
      — За вами послана машина. Павел Федорович скоро будет в штабе.
      Когда я приехал в штаб, командующего еще не было там. Порученец стал 
рассказывать, как меня искали всю ночь. Вскоре появился Жигарев и жестом 
пригласил меня в кабинет.
      — Понимаешь, какой скандал получился, — заговорил он озабоченно. — Был я 
у Сталина на докладе. Принял он меня примерно в двенадцать ночи. Когда кончил 
докладывать, Сталин сказал: «Нука, покажите мне этого Руденко». Позвонил в 
штаб — там тебя не оказалось. В гостинице — тоже. А уже час ночи. Стали тебя 
искать. Сталина я заверил, что ты сейчас будешь. Сижу у Поскребышева и жду.
      Звонок от Сталина. Спрашивает:
      — Нашли?
      — Нет, товарищ Сталин.
      — Ищите.
      Проходит час, другой, третий. Поскребышев всех поднял на ноги: пропал 
генерал. В пять утра меня вызывает Сталин, спрашивает:
      — Где Руденко?
      — Не найдем, товарищ Сталин.
      — Пьянствует гденибудь ваш генерал.
      Я ему говорю:
      — Товарищ Сталин, он не пьет.
      — Ну так где же он?
      — Не знаю.
      Словом, влетело мне по первое число. А твое дело, помоему, совсем труба. 
Никуда не отлучайся, жди вызова. Жигарев вызвал порученца и предупредил:
      — Его никуда не выпускать, пусть сидит здесь. И сразу выезжает, если 
Сталин позвонит.
      Меня даже в столовую не отпустили. Пришлось обедать прямо в секретариате 
командующего. «Совсем потерял доверие», — невольно подумалось мне.
      Примерно в шесть вечера раздался телефонный звонок. Павел Федорович 
распорядился, чтобы мне дали машину и привезли к нему на квартиру. Командующий 
заранее вышел из дома. Когда мы подъехали, он уже ждал нас у ворот.
      — Поедем в Кремль, — отрывисто бросил он, садясь в машину. — Сталин 
приказал привезти тебя к нему.
      «Нехорошо получается, — не без тревоги размышлял я. — На фронте с 
Громовым недоразумение вышло, в Москве опять скандал». А Жигарев и не собирался 
меня успокаивать:
      — Не думал, что он будет с тобой возиться. Но вот приказал приехать 
вдвоем.
      В Кремле машина остановилась у дома, где находился рабочий кабинет 
Верховного Главнокомандующего. Когда шли по длинному коридору, Павел Федорович 
спросил у меня:
      — Зачем ты комдива аристократом назвал? Меня уже дважды на Политбюро за 
твои слова гоняли.
      Я совсем расстроился:
      — Не помню даже такого случая.
      А Жигарев не унимался:
      — Сталин обязательно спросит у тебя об этом. Какое обидное название 
придумал.
      Зашли в приемную. Поскребышев говорит: «Вас ждут» — и открывает дверь. 
Вот как, думаю, и опомниться не дали.
      В кабинете кроме Верховного Главнокомандующего находились Г. М. Маленков, 
Б. М. Шапошников, генераллейтенанты Ф. И. Голиков и Я. Т. Черевиченко. Не 
прекращая разговора, Сталин поприветствовал нас с Жигаревым жестом руки.
      Насколько я понял, они беседовали о Брянском фронте, на котором сменялись 
командующие: вместо Черевиченко назначался Голиков. Предполагалось, что на этом 
фронте должны были начаться активные боевые действия.
      Слушая разговор, я постепенно осваивался с обстановкой. Однако волнение 
не проходило.
      В голове мелькнула мысль: почему Сталин принял нас во время разговора о 
Брянском фронте? Видимо, он в какойто степени связан с нами.
      А Сталин спокойно прохаживается по кабинету. Наконец он остановился у 
письменного стола, взял курительную трубку и легонько постучал ею о пепельницу. 
Затем набил ее табаком из разломанной папиросы и раскурил. Все это он делал 
молча. Присутствующие тоже молчали. Сталин медленно отошел от стола к окну, 
неожиданно повернулся ко мне и сказал:
      — Авиация у нас очень плохо используется. — Помолчал, обвел взглядом 
присутствующих и продолжал: — Варварство проявляют авиаторы, не хотят изучать 
современные приборы, летают по наземным ориентирам — вдоль железных дорог и рек,
 часто блудят, не выходят на цели. Все это снижает эффективность наших ударов с 
воздуха. Почему у вас на фронте так делается? — спросил он, махнув рукой в мою 
сторону.
      — У нас так не делается, товарищ Сталин, — отвечаю я. — Летчики летают 
хорошо и не блудят. Наши истребители с Урала до фронта за день долетели, четыре 
посадки сделали.
      Когда заговорил, волнение сразу улеглось. Я стал рассказывать, как 
дивизия начала воевать, как шли дела на Калининском фронте. Потери мы несли не 
изза недооценки приборов, а изза сложной погоды. Бывает, что экипажи иногда 
приходят не туда, куда нужно, но такое случается редко.
      — Таких случаев слишком много, — прервал меня Сталин. — У вас и по 
железке ходят, и по шоссе, других методов ориентировки не признают. Авиационная 
культура не в почете. Хуже того, в ВВС такие порядки, что тех, кто борется за 
летную культуру, аристократами зовут. Почему вы комдива аристократом назвали?
      Я обомлел от этих слов. Но бывает же так: в критическую минуту память 
вдруг воскрешает то, что никак не удавалось вспомнить. Случай был давний и имел 
длинную предысторию. Но изложить его надо было как можно короче. Ведь передо 
мной члены правительства, им каждая минута дорога.
      — Комдива я совсем за другое назвал аристократом. Перед нами командующий 
фронтом поставил задачу — произвести налет на вражеский опорный пункт, 
расположенный в деревне Мончалово. Вечером я отдал приказ командирам дивизий и 
распорядился, чтобы завтра в пять утра они лично доложили мне телеграфом или по 
телефону о принятых ими решениях. Все доложили вовремя, а командир одной из 
дивизий передоверил это дело начальнику штаба.
      — Где ваш командир? — спросил я у него.
      — Спит, — отвечает он.
      — Что это за аристократ? — говорю. — Поднять. Увлекшись, я не заметил, 
как Сталин подошел ко мне и, сделав жест рукой, спрашивает:
      — И поднял?
      — И поднял, — отвечаю, сопроводив слова таким же жестом.
      — И он доложил вам?
      — Доложил…
      Сталин как бы подзадоривал меня репликами и жестами. Волнение мое прошло.
      — Дело в конце концов не в обидах, — сказал Сталин. — Почему всетаки 
техника в ВВС так плохо используется?
      Я стал рассказывать, в каких сложных условиях приходится летать людям, 
как отражается на боевой деятельности авиачастей острая нехватка самолетов. 
Кроме того, авиацию часто распыляют, вместо того чтобы в нужных случаях 
собирать ее в кулак.
      Разговор был серьезным и предметным. Я сразу понял, что Сталин очень 
хорошо знает положение дел в авиачастях.
      После небольшой паузы Верховный Главнокомандующий, обращаясь к Жигареву, 
спросил:
      — Ну, куда его девать?
      — Товарищ Сталин, — ответил Павел Федорович, — я вам уже докладывал по 
этому вопросу. Есть проект приказа.
      И положил документ на стол. Все молчали. Прежде чем подписать приказ, 
Сталин снова обратился ко мне:
      — Мы хотим назначить вас командующим авиационной группой Ставки 
Верховного Главнокомандования. Эту группу мы решили организовать так, чтобы 
держать авиацию в своих руках. А то командующие фронтами используют ее не 
всегда целеустремленно, распыляют: туда немножко, сюда немножко. В итоге нигде 
эффекта нет. Нужно наносить мощные удары с воздуха. Для того и создаем сильную 
авиационную группу, которая будет подчиняться непосредственно Ставке. 
Использовать ее командующие фронтов могут только с нашего разрешения по вашему 
докладу. В исключительных случаях можете на месте принять решение, а потом 
сразу же доложить об этом. Главное не распылять авиацию. Сумеете возглавить 
такую группу?
      — Сумею, — ответил я.
      Сталин подписал приказ и пожелал мне успеха.
      Из кабинета я вышел вместе с новым командующим Брянским фронтом Ф. И. 
Голиковым. Он слышал весь разговор и хорошо запомнил требование Верховного 
использовать авиацию массированно.
      В Москве я немного задержался: надо было подобрать начальника штаба и 
инженера. Ведь группа включала десять полков. Такую силищу тогда имел не каждый 
фронт. Требовалось квалифицированное руководство.
      — Ладно, — согласился Жигарев, — подбери тех, в ком уверен.
      Начальником штаба я попросил назначить Ф. С. Гудкова — умного, 
энергичного и спокойного человека. Он мне понравился еще в Ряжске. Теперь от 
служил в штабе ВВС 3й армии Брянского фронта.
      Инженером по моей просьбе назначили В. Емельянова, которого я знал с 1927 
года, когда служил в Серпухове. Тогда он был техником моего самолета. Машину за 
номером три, или, как мы говорили, (стройку», он всегда готовил к полетам на 
пятерку. Потом Емельянов окончил Военновоздушную академию имени Жуковского и 
стал квалифицированным инженером.
      Остальных специалистов для группы подобрали кадровики.
      С командующим ВВС Брянского фронта Степаном Акимовичем Красовским мы 
встретились как старые знакомые. Ведь я не виделся с ним с 1936 года.
      Штаб фронта находился в Ельце. Здесь отвели несколько домов и для 
руководящего состава нашей группы.
      Заместителем у Красовского был Ф. П. Полынин, заместителем по политчасти 
С. Н. Ромазанов. Во время первой же встречи я рассказал им о разговоре с И. В. 
Сталиным, о том, как он определил положение и назначение нашей группы.
      — Хороший нахлебник объявился, — с усмешкой заметил Красовский. — Никаких 
приказов ему не отдавай, задачи не ставь, а всем необходимым снабжай. Пожалуй, 
ты и командовать нами станешь.
      — Что ж, обжалуй решение Верховного, если оно тебе не нравится, — в том 
же шутливом тоне ответил я.
      — Ну как же? — уже всерьез возразил Красовский. — Всегда было так: кто 
приезжает во фронт, подчиняется и командующему ВВС, и командующему фронтом, а 
тут поди ж ты — без подчинения. Я этого понимать не хочу и буду ставить тебе 
задачи.
      — Ты можешь, конечно, ставить задачи, — спокойно сказал я. — Но выполнять 
мы будем только такие, которые отвечают положению о группе, утвержденному 
Ставкой.
      — Как же мы будем взаимодействовать, если на каждый удар с воздуха тебе 
нужно спрашивать разрешение? — не унимался Степан Акимович.
      — Ничего особенного тут нет, — пояснил я. — С Москвой у нас постоянная 
прямая связь. Потребуется не больше минуты, чтобы вызвать Ставку и доложить о 
принятом здесь решении.
      Так, полушутя, полусерьезно, мы «попикировались» со Степаном Акимовичем, 
а потом пошли на доклад к командующему фронтом. Я доложил генералу Ф. И. 
Голикову, как идет сосредоточение частей авиагруппы, какие нам отвели аэродромы.
 Беседа была деловой и сердечной, без какихлибо трений и разногласий при 
решении конкретных вопросов.
      Когда все было выяснено, Красовский вдруг спросил:
      — Товарищ командующий, что же получается? У нас теперь второй авиационный 
начальник будет?
      Филипп Иванович разъяснил:
      — Думаю, главное состоит не в том, кто кому должен подчиняться. Важно как 
можно эффективнее использовать авиацию. Такой ударной силы сейчас ни на одном 
фронте нет.
      — На использование группы, — продолжал Голиков, — нам придется спрашивать 
разрешение. Это будет делать или ее командующий, или я сам, если того потребует 
обстановка.
      Так мы с самого начала определили наши отношения.
      На Брянском фронте я встретил людей, с которыми довелось дойти до конца 
войны. О Степане Акимовиче Красовском я уже упоминал. Не могу не сказать теплых 
слов о генерале Алексее Семеновиче Жадове. Для нашей группы выделили аэродромы 
в расположении 3й армии, начальником штаба которой он был. Мне предстояло 
побывать там. По пути к командиру 42го авиаполка Федору Ивановичу Шинкаренко 
(ныне генералполковник авиации, Герой Советского Союза) я заехал в штаб 3й 
армии, здесь и познакомился с Жадовым. Первая же беседа расположила меня к нему 
— это был эрудированный, хорошо знающий свое дело генерал и приветливый 
душевный человек.
      Учитывая, что на автомашине дальше ехать невозможно, он дал мне верховую 
лошадь. На ней, к удивлению авиаторов, я и прискакал к площадке Выползово. Мне 
хотелось посмотреть истребитель ЛаГГ3, вооруженный 37миллиметровой пушкой 
конструкции Б. Г. Шпитального. Летчики этого полка проводили ее испытания в бою.
 Оружие .оказалось довольно мощным. Летчикиистребители были очень довольны им. 
Шинкаренко рассказал мне, что звено ЛаГГ3 в скоротечном воздушном бою 
уничтожило огнем из новых пушек три самолета противника. Но летчики указали и 
на существенный недостаток этого оружия — малый боекомплект. Некоторые экипажи 
израсходовали все снаряды за одну атаку. Кроме того, истребители подметили 
потерю скорости самолета при стрельбе длинными очередями.
      Появление «ястребков», вооруженных пушками крупного калибра, насторожило 
немецкофашистское командование. Противник усилил разведывательные полеты, 
пытаясь обнаружить аэродром, где базируются «лаги». Это подтвердил вражеский 
летчик, сбитый в районе Выползово. Было решено переброеить 42й полк в более 
безопасное место для продолжения испытаний нового оружия. Кстати, прошли они 
довольно успешно. Пушка калибром 37 мм, правда конструкции не Шпитального, а А. 
Э. Нудельмана, поскольку у нее оказался больший боекомплект, пошла в серийное 
производство. Но установили ее уже на новом истребителе Як7.
      По возвращении в штаб мне довелось участвовать в организации 
массированных налетов на наиболее важные цели. Они были утверждены командующим 
фронтом. Я позвонил в Ставку, доложил о замысле А. М. Василевскому. Он сказал: 
«Через некоторое время получите ответ». И буквально через пять минут пришло 
сообщение: «Ваше решение утверждается». Нанесли мы несколько ударов. Для меня и 
для штаба это было большой наукой, поскольку ранее мы не осуществляли 
массированных налетов. И теперь, кажется, все убедились, как велика их 
эффективность.
      Наступил период весенней распутицы. Посоветовавшись со Степаном 
Акимовичем, мы пришли к выводу, что группу нужно убирать с переднего края. 
Полки перелетели в тыловой район базирования и занялись там боевой подготовкой.
      Еще до переезда на новое место мне довелось встретиться с недавно 
назначенным первым заместителем командующего ВВС Александром Александровичем 
Новиковым. Невысокого роста, с открытым умным лицом, он сразу привлекал к себе 
внимание. Когда я пришел в штаб, он вел разговор у карты с начальником штаба и 
офицерами оперативного отдела Речь шла о постановке задач бомбардировщикам, о 
расчетах на бомбометание. Мне очень понравились мысли, высказанные Александром 
Александровичем. Позже я узнал, что Новиков, будучи командующим ВВС 
Ленинградского фронта, руководил действиями подчиненных ему авиачастей на 
строго научных основах. Боевая работа авиации под Ленинградом являлась тогда 
образцом организованности, правильного использования всех ее родов в 
тактическом и в оперативном масштабах.
      Новиков умело анализировал боевой опыт авиачастей под Ленинградом, 
доказательно пропагандировал его.
      Когда я переехал на новое место, то узнал, что А. А. Новиков назначен 
командующим ВоенноВоздушными Силами Красной Армии. Генералполковник П. Ф. 
Жигарев возглавил авиацию на Дальнем Востоке, где обстановка сильно осложнилась.
 У наших границ сосредоточилась миллионная Квантунская армия, включавшая и 
крупные военновоздушные силы.
      Новый командующий ВВС Дальневосточного фронта генерал Жигарев имел 
большой опыт боевой подготовки авиации. Когда началось ее перевооружение, он 
умело организовал изучение и освоение личным составом новой авиационной техники.

      Встречаясь с А. А. Новиковым, я заметил, что он обладает острым чувством 
нового. Он считал своей святой обязанностью обобщать лучший опыт и внедрять во 
всех частях.
      С Александром Александровичем встречались командиры всех степеней. Каждый 
из них получал от общения с ним много важного для себя. Чтобы не быть 
голословным, скажу: широкое использование радио для наведения истребителей — 
одна из многих заслуг А. А. Новикова. Он широко и удачно применил современную 
радиотехнику сначала на Ленинградском, затем на Сталинградском фронте, в 
воздушных боях на Кубани и в других сражениях Великой Отечественной войны.
      По примеру командующего ВВС и остальные наши командиры постоянно вели 
поиск наиболее эффективных методов управления боевыми действиями авиации в 
воздухе. Это приносило все более ощутимые результаты.
      
Над волжской твердыней
      
      Весна 1942 года застала меня на Брянском фронте. 5 мая
      я получил приказ расформировать 7ю авиационную группу, которой 
командовал, и передать ее полки генералу С. А. Красовскому. В это время он 
начал формировать 2ю воздушную армию.
      Не успели представители этой армии принять наши части, как меня срочно 
вызвали к аппарату правительственной связи. Звонил Поскребышев, секретарь И. В. 
Сталина. Он сказал, что рядом с ним находится генерал Новиков, и передал ему 
трубку. Командующий ВВС Красной Армии сообщил, что он был у товарища Сталина, 
разговаривал с ним о моем назначении, и приказал мне немедленно выезжать в 
Москву.
      В штабе ВВС, куда я прибыл через день, мне вручили приказ о назначении 
заместителем командующего ВВС ЮгоЗападного фронта. Не задерживаясь в столице, 
отправился на автомашине в Валуйки, где должен был представиться новому 
начальнику.
      Первым меня принял командующий ВВС фронта генерал Ф. Я. Фалалеев — 
вдумчивый и тактичный человек. Он участвовал в гражданской войне, потом 
находился на партийных и командных должностях в сухопутных войсках. В 1933 году 
закончил Качинскую школу, затем учился в Военновоздушной академии. У Федора 
Яковлевича опыт общевойскового командира сочетался с глубоким знанием 
авиационной тактики и оперативного искусства.
      Фалалеев рассказал мне о положении дел на фронте, о неудачном наступлении 
на Харьков, о потерях, которые понесли тогда наши наземные части и авиация. Но 
сейчас обстановка стабилизировалась, о недавних неудачах говорят мало, а все 
готовятся к новым боям.
      Фалалеев предупредил меня, что его вызывают в Москву, и недели через две 
он был назначен начальником штаба ВоенноВоздушных Сил. Его заменил генерал Т. 
Т. Хрюкин. По приказу Ставки вместо ВВС фронта начала формироваться 8я 
воздушная армия. Все генералы и офицеры переводились на соответствующие 
должности в новое объединение. Я стал заместителем командующего 8й воздушной 
армией, генерал Я. С. Шкурин — начальником штаба.
      С первых дней совместной работы с Т. Т. Хрюкиным я убедился, что это 
умный, энергичный и решительный человек. Тимофей Тимофеевич был высокого роста 
и могучего телосложения, выглядел очень молодо, хотя и прошел большой трудовой 
и боевой путь. Он родился в городе Ейске в семье каменщика. В молодости работал 
грузчиком, молотобойцем. Выделялся энергией, деловитостью, задором. Вступив в 
комсомол, быстро завоевал авторитет среди молодежи, был избран секретарем 
райкома ВЛКСМ. С 1932 года Хрюкин — курсант летного училища, по окончании учебы 
— летчикбомбардировщик. В боях с фашистами в небе Испании, с японскими 
милитаристами в Китае проявил храбрость и мастерство. 22 февраля 1939 года ему 
было присвоено звание Героя Советского Союза.
      В начале войны он командовал ВВС 12й армии, действовавшей против 
немецкой группировки «Юг». Потом возглавил ВВС Карельского фронта. Под его 
руководством авиаторы отражали атаки врага на Мурманск и железнодорожную 
магистраль, связывавшую этот порт со всей страной.
      В боевой обстановке трудно оставаться невозмутимым. И Хрюкин в трудные 
минуты бывал порою вспыльчив и горяч. Но на него никто не обижался, требования 
его были всегда продуманны и обоснованны. Мы както быстро сошлись с ним и 
дружно трудились над укреплением авиации фронта.
      Прошедшие бои многому научили нас. Уже само формирование воздушной армии 
было большим шагом вперед. Авиация теперь весомо могла участвовать во фронтовых 
операциях. Был открыт путь к тесному оперативному взаимодействию с сухопутными 
войсками и централизованному управлению ее действиями.
      Подвергалась реорганизации и дальнебомбардировочная авиация. На базе ее 
частей создавалась авиация дальнего действия, подчиненная Ставке Верховного 
Главнокомандования.
      Претерпели изменения и авиационные дивизии фронтовой авиации. Раньше 
существовали смешанные соединения, в которые входили полки истребителей, 
штурмовиков и бомбардировщиков. Высказывалось мнение, что так будто бы легче 
достигается их взаимодействие. На самом же деле такая организация мешала 
массированному применению бомбардировщиков и истребителей. Вполне своевременно 
Ставка потребовала создать однородные авиационные соединения, перейти к 
централизованному управлению ими в бою.
      В состав 8й воздушной армии вошли четыре истребительные дивизии, две 
штурмовые, две бомбардировочные, одна ночная бомбардировочная, части разведки и 
связи. Мы использовали любую возможность для выявления сил, расположения и 
ближайших задач авиации противника. Данные разведки, поступавшие из разных 
источников, говорили о том, что фашистское командование готовит крупные налеты 
авиации. Встал вопрос: как организовать их отражение?
      К этому времени генерал Я. С. Шкурин заболел, его отправили в госпиталь. 
Штаб лишился опытного руководителя. Это почувствовал и командующий при 
разработке плана отражения предполагаемых налетов авиации противника. Тимофей 
Тимофеевич вызвал меня и сказал, чтобы я лично занялся этим делом, так как 
дальше откладывать его нельзя «Бери, кого тебе нужно, и действуй!» — сказал 
командующий.
      Закрылись мы с офицерами в хате, поработали день, а вечером отпечатанный 
на машинке документ представил командующему на подпись. План имел кодовое 
название «Буря». В нем каждой дивизии ставились задачи по вариантам, 
определялись части, задача которых — отражать налеты с различных направлений, 
порядок управления ими и организации взаимодействия.
      Тимофей Тимофеевич остался доволен планом. Наши предложения получили 
одобрение командования фронтом. После заседания Военного совета Хрюкин 
предложил: «Становись начальником штаба». Я ответил: «Нет. Всегда был на 
командных должностях, и эта работа мне по душе». Он настаивал, но я не 
соглашался. Вопрос разрешился сам собой, когда к нам прибыл очень 
квалифицированный начальник штаба армии полковник Н. Г. Селезнев.
      Враг накапливал на юге крупные силы, жаждал реванша за зимнее поражение 
под Москвой. Войска нашего фронта, в том числе и авиачасти, готовились к 
отражению возможных ударов противника.
      По указанию Ставки нам передавалась 220я бомбардировочная дивизия, 
которой командовал генерал И. Д. Антошкин. Она воевала на Южном фронте. Хрюкин 
предложил: хорошо бы слетать, принять ее полки на месте, посмотреть, что они 
собой представляют. Я попросил поручить это задание мне. Хотелось побывать в 
штабе 4й воздушной армии, которой командовал генерал К. А. Вершинин. Мы с ним 
вместе учились в академии, но потом в течение десяти лет ни разу не виделись. 
Теперь же воевали на соседних фронтах Я знал его как деятельного, инициативного 
командира. Хотелось поговорить с ним, ознакомиться с его опытом.
      Штаб 4й воздушной армии стоял тогда в Краснодоне. Я полетел на самолете 
УТ2 со штурманом 8й армии. Вершинин встретил нас радушно, познакомил со 
своими фронтовыми делами, и я вновь убедился в его умении глубоко разбираться в 
событиях и людях.
      Из Краснодона мы отправились в 220ю бомбардировочную дивизию. Еще в 
штабе 4й армии нас предупредили, что она в прошедших боях понесла большие 
потери в технике, нужно время, чтобы пополнить ее части самолетами, а 
поврежденные машины отремонтировать. Я позвонил Т. Т. Хрюкину и предложил 
посадить дивизию за Дон, на аэродром у станции Панфилове. Там укомплектовать, 
добиться полной боеспособности. Тимофей Тимофеевич согласился с этим 
предложением. Приказ о перебазировании я передал, командиру соединения 
генералмайору авиации И. Д. Антошкину, которого знал с 1923 года, сначала 
курсантом Киевской школы, а потом учлетом Качи. Иван Диомидович был выше 
среднего роста, статный, на занятиях по физкультуре нельзя было не любоваться 
его крепкой, ладной фигурой. Он лучше всех крутил «солнце» на перекладине. 
Впоследствии Антошкин рос как командир и летчик, умело применял новинки в 
технике пилотирования и тактике. В битве на Курской дуге он уже командовал 
корпусом.
      Иван Диомидович в короткий срок перебазировал дивизию на наш фронт и стал 
готовить ее к боям.
      
* * *
      
      Конец июня. Как прекрасна степь на Украине и Дону в это время! На ее 
просторах зеленеют хлеба, поднимаются густые травы. Щедрое солнце высоко стоит 
над благодатным краем. Глянешь — радоваться бы, да сердце щемит от горечи и 
боли.
      Куда дошли полчища захватчиков! Невольно вспоминаются слова Виктора Гюго: 
рану, нанесенную родине, . каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.
      28 июня противник начал наступление на воронежском направлении. Ко 2 июля 
оборона на стыке Брянского и ЮгоЗападного фронтов была прорвана на глубину до 
восьмидесяти километров. В воздухе большую активность проявляли летчики 4го 
флота гитлеровцев. В его состав, как мы потом узнали из трофейных документов, 
входили 32 группы бомбардировщиков, 15 групп истребителей, 20 отрядов 
разведчиков. Всего, у врага насчитывалось 1400 самолетов — больше половины того,
 что он имел на советскогерманском фронте. 8я воздушная армия могла 
противопоставить фашистской армаде немногим, более 300 самолетов. Правда, в 
ходе последующих боев мы убедились, что 4й воздушный флот действовал не только 
против нар, но и против 2 и 4 ВА.
      При отступлении за Дон мне было поручено возглавлять группу из четырех 
дивизий, которые поддерживали правофланговые армии фронта. Наши летчики отважно 
сражались с врагом в воздухе, несмотря на его численное превосходство. Особенно 
славился боевыми подвигами 2й истребительный полк 220й истребительной дивизии.
 Как сейчас, стоят перед моими глазами красивые сильные бесстрашные ребята Петр 
Дзюба, Николай Тарам, Тимофей Лобок, Иван Черныш, Григорий Алексеенко, Иван 
Леонов. Они первыми шли на самые трудные задания, горя желанием нанести 
наибольший урон противнику, порой ценой своей собственной жизни. Иван Черныш 
над селом Радьковка у реки Оскол вступил в схватку с тремя «мессершмиттами», 
двух уничтожил, но третий фашист успел поджечь его самолет. Иван погиб как 
герой. Мстя за смерть друга, Иван Леонов и Петр Дзюба день ото дня увеличивали 
счет сбитых гитлеровских самолетов и за свои подвиги были удостоены звания 
Героя Советского Союза. 30 июля 2й истребительный полк был заменен в дивизии 
512м. На смену одним героям пришли другие, не менее славные, — Моторный, 
Семенюк, Макаров… Об их боевых делах речь впереди.
      Командиром 220 над стал подполковник А. В. Утин, выпускник 
Военновоздушной академии. Это был человек редкой силы воли и 
целеустремленности. Имея хорошую теоретическую подготовку и большой опыт, он 
выработал эффективный метод подготовки летчиков к ведению боевых действий на 
самолетах, которые пришли на смену старым истребителям «чайка» и И16. Утин 
личным примером во фронтовом небе учил подчиненных вести на Як1 в паре и 
группе маневренный бой с противником. Простой в обращении, сердечный и 
заботливый, любящий шутку и острое слово, молодой командир скоро полюбился 
всему личному составу. Впоследствии Утин, как и Антошкин, отличился в боях над 
Доном и Волгой и был выдвинут командиром авиакорпуса.
      Пока мы находились на правом крыле фронта, штаб 8й воздушной отходил к 
Россоши. Поступил приказ и нам двигаться в этот пункт, чтобы соединиться там. 
Но, прилетев на аэродром, мы увидели, что там осталась лишь эскадрилья 
управления на нескольких По2. На одном из этих самолетов я вылетел в Павловск, 
где находилась 235я истребительная дивизия, которой командовал майор И. Д. 
Подгорный, впоследствии заместитель главкома Войск ПВО страны.
      Подлетая к Дону, я увидел воздушную карусель: пикировали бомбардировщики, 
вели бой Истребители. На реку обрушивались бомбы, поднимая столбы воды. Это 
немцы бомбили переправу, а наши истребители стремились во что бы то ни стало 
помешать им. Бой с каждой минутой становился ожесточеннее. На своем По2 я не 
мог даже отвернуть в сторону. Тогда решил: будь что будет — попробую пролететь 
за Дон. Внизу — кипящая от разрывов бомб река. Я внимательно наблюдал за боем, 
за тем, как геройски дрались наши летчикиистребители. Но силы были неравны. 
Накатывающиеся волны бомбардировщиков со зловещим гулом пикировали на скопление 
войск и переправу.
      Тяжелое чувство вызвала эта картина. Снова под напором превосходящих сил 
врага мы вынуждены обороняться и отступать. По пути в Павловск, а потом в Калач 
Воронежский, где расположился штаб воздушной армии, я убедился, что отходили 
наши войска не так, как в 1941м. Авиация планомерно перебазировалась на 
восточные аэродромы, части вывезли все имущество, эвакуировали личный состав, 
ничего не бросили, не потеряли. Никто не оказался в окружении. Летчики 
непрерывно вели воздушные бои, разведку, мы знали, где и какие силы противника 
действуют.
      В самые тяжелые дни с 8 по 11 июля 1942 года 8я воздушная армия имела 
138 боевых самолетов разных типов. На этом направлении немецкая авиация 
превосходила нашу в шесть и более раз. Генерал Хрюкин искусно использовал 
имевшиеся силы на главных и самых опасных направлениях. Делая по три — пять 
вылетов в день, летчики воздушной армии разрушали переправы через реки Черная 
Калитва и Свинуха, уничтожали подходившие к ним мотомехчасти и живую силу 
противника. Наносили удары и по дорогам, препятствуя продвижению войск врага на 
юговосток.
      В начале июля стало ясно, что частям 8 ВА придется перебазироваться в 
район Сталинграда Нужно было выяснить, какие там аэродромы, определить будущую 
дислокацию авиаполков. Тимофей Тимофеевич дал мне задание вылететь в Сталинград 
и решить все на месте. Прибыв туда, я увидел дымящие трубы заводов, шумные 
улицы города, привольно раскинувшегося на берегу могучей реки. В нем не 
чувствовалось еще дыхания боев, он жил обычной трудовой жизнью.
      Штаб Сталинградского военного округа находился в доме напротив универмага,
 в подвалах которого впоследствии укрывался и был взят в плен фельдмаршал 
Паулюс со своим штабом. Я зашел в кабинет командующего ВВС округа и неожиданно 
увидел там своего преподавателя Ивана Панфиловича Антошина. Красвоенлет 
гражданской войны, он в двадцатые годы командовал первой эскадрильей в 
Ленинграде, где начинал летный путь Валерий Чкалов. Потом был переведен в 
академию имени Н. Е. Жуковского, где увлекательно передавал свой боевой опыт 
слушателям. Особенную известность он получил после выхода на экраны кинокартины 
«Валерий Чкалов». Зрителям полюбился образ командира «бати». До этого Антошина 
так в академии никто не называл, а после у него словно бы и не было другого 
имени.
      Во время войны я уже встречался с ним на Западном фронте в 1941 году. Он 
командовал ВВС 22й армии, с которой наша 31я дивизия взаимодействовала. 
Теперь снова нас свела судьба. Вспомнили былые времена, посетовали, что 
приходится встречаться в такой обстановке. Антошин принял близко к сердцу мои 
заботы, вызвался лично ознакомить меня с аэродромной сетью округа. Сначала я 
изучил расположение площадок по карте в штабе, потом облетел их. Вскоре прибыли 
офицеры тыла нашей армии. Уточнил с ними места базирования частей и опять 
вернулся в Калач Воронежский. Мои предложения были рассмотрены, утверждены, и 
полки начали перелетать в район Сталинграда. Туда же отправился и штаб 
воздушной армии. А я опять остался с оперативной группой для организации 
поддержки войск и прикрытия железной дороги Борисоглебск — Сталинград.
      Командный пункт располагался на станции Панфилове. Близ нее на аэродроме 
находились штурмовики, потом к ним присоединились бомбардировщики. В состав 
группы входили еще две истребительные дивизии.
      Что можно сказать о тактике немецкофашистской авиации? Собственно, она 
действовала так же, как и в 1941 году. На направлении главного удара или на 
острие своего танкового клина наносила мощные удары, прикрывала наступающие 
части и, кроме того, стремилась нарушить наши коммуникации. Крупные группы по 
20 — 40 — 60 самолетов бомбили советские войска, железнодорожные станции, 
строящиеся оборонительные сооружения и сосредоточение резервов. Фашистские 
истребители действовали группами по 10 — 18 самолетов.
      Усилия наших истребителей в этот период были направлены главным образом 
на то, чтобы прикрыть от ударов с воздуха свои войска. Перед авиационными 
частями ставилась основная задача — всеми силами и средствами задерживать и 
останавливать наступающие войска противника, особенно танковые.
      Ставка Верховного Главнокомандования принимала экстренные меры по 
усилению нашей воздушной армии. С 20 июля по 17 августа мы получили 21 авиаполк 
(447 самолетов). Радовало нас то, что три четверти прибывших на фронт боевых 
машин составляли новые истребители Як1, Як76, грозные штурмовики Ил2, 
скоростные пикирующие бомбардировщики Пе2.
      В этот же период Ставка Верховного Главнокомандования направила в войска 
основополагающие указания: как эффективнее использовать боевые возможности 
новых самолетов. В июне 1942 года мы получили приказ Народного комиссара 
обороны «О действиях наших истребителей по уничтожению бомбардировщиков 
противника». В нем отмечалось, что советские истребители, встречая группы 
«юнкерсов», вступают в бой с прикрывающими их «мессерами».
      В результате противник получает возможность почти безнаказанно наносить 
удары по нашим войскам. Приказ требовал: «Считать основной задачей наших 
истребителей при встрече с воздушным противником уничтожение в первую очередь 
его бомбардировщиков». Это стало одним из принципов применения советской 
истребительной авиации, ее тактики.
      Значительно чаще истребители стали наносить бомбовые удары. 
«Бомбодержатели (по две балки на каждом самолете), — говорилось в приказе 
Наркома обороны, — установлены не случайно и не для украшения самолета, а для 
того, чтобы использовать и эти самолеты для дневного бомбового удара по врагу… 
Применение истребителей на поле боя для бомбометания днем значительно увеличит 
ударную силу нашей авиации…»
      Мы получили также приказ Народного комиссара обороны об использовании 
штурмовиков в качестве дневных бомбардировщиков. Сначала летчики на Ил2 
попробовали действовать с бреющего полета, но с малой высоты можно было 
применять только бомбы с замедлением, что снижало эффективность ударов. Тогда 
Тимофей Тимофеевич поручил мне отработать в 228й штурмовой дивизии методы 
бомбометания с высоты 800 — 1000 м и пикирования с углом до тридцати пяти 
градусов. Для этого 228 шад, которой командовал полковник В. С. Степичев, была 
отведена на аэродромный узел Урюпинск, в район Борисоглебска. Первые же полеты 
на бомбометание с пикирования под углом 30 — 35° насторожили нас. Самолет в 
таком крутом пике подвергался резким перегрузкам, на которые он не был 
рассчитан. Тогда мы решили уменьшить угол в два раза, установить его в 10 — 15 
градусов. Оказалось, что при таком пикировании и бомбометание эффективнее. Да и 
после сбрасывания бомб можно еще обстрелять цели из пушек. За неделю 
интенсивных испытаний мы отработали атаки штурмовиков с круга и написали 
инструкцию. Она была утверждена командующим, и после этого штурмовики 8й армии 
бомбили с большим эффектом.
      Но мы еще чувствовали себя в долгу перед наземными войсками. Не могли 
авиаторы в полной мере помочь им в июле 1942 года, в дни тяжелых боев на Дону. 
Уже в начале месяца передовые части немецкофашистских армий нанесли удар во 
фланг и тыл ЮгоЗападного фронта и к 10 июля вышли в большую излучину Дона в 
районе Кантемировка, Боковская, Морозовск, Миллерово. На севере и на юге войска 
нашего фронта вынуждены были отходить на левый берег реки. А сталинградское 
направление оказалось слабо прикрытым. В эту брешь нацелились фашистские 
дивизии. По решению Ставки Верховного Главнокомандования в большую излучину 
Дона перед Сталинградом выдвигались две армии — 62я и 64я.
      Чтобы усилить помощь с воздуха этим армиям и улучшить взаимодействие с 
ними, командующий приказал мне срочно побывать на их командных пунктах. Как 
туда быстрее добраться? Конечно, на По2. Правда, фашистские истребители 
буквально охотились за этими самолетами в воздухе. Потому нужно было глядеть в 
оба: как появится «мессершмитт», немедленно укрываться в овраг, чтобы не 
попасть под обстрел. Но не всегда это удавалось. Несколько командиров было 
убито.
      И на этот раз, пережив несколько тревожных минут при встрече с 
«мессерами», я добрался до Калача Донского. Оттуда на автомашине предстояло 
ехать дальше. Командный пункт 62й армии располагался в хуторе Перелазовский. 
Штаб и средства управления были так искусно замаскированы, что их с трудом 
удалось найти. Я рассказал командарму генералу В. Я. Колпакчи о своих поисках 
КП, заметил, что раз его на земле не видно, значит, с воздуха немцы тем более 
не обнаружат. Он ввел меня в курс дела, ознакомил с обстановкой, объяснил, где 
авиации необходимо немедленно ударить, чтобы задержать противника. Разведчики 
полу чили задание выявить расположение вражеских артиллерии, танков, резервов.
      Я доложил командарму о возможностях авиачастей, выделенных для поддержки 
62й армии. Мы обо веем договорились. Тут же по радио передал в дивизии первые 
приказания, доложил генералу Хрюкину о полученных заданиях и начале действий.
      «Теперь можно и гостей встречать», — сказал Колпакчи. Дело в том, что к 
15 часам к нему должны были прибыть заместитель командующего фронтом и член 
Военного совета. В такой сложной обстановке приезд начальников не мог не 
беспокоить командарма. Бой идет близко. Генерал Колпакчи докладывал обстановку 
и решения прибывшим генералам, когда зашумел репродуктор и послышался голос 
штурмана, передававшего результаты воздушной разведки. Нужно напрягать слух и 
внимание, чтобы разобрать слова доклада. Это и вывело из равновесия заместителя 
командующего фронтом.
      — Что за передача, ничего не разберешь! — возмутился он.
      Ему доложили, что офицер штаба все записал. Пикирующие бомбардировщики 
находятся в воздухе и ждут указаний.
      — Плохо! Посадить сюда, — указал он на пашню, — командира, пусть доложит 
и получит задание.
      Я объяснил, что здесь площадки нет и средств тоже, летчик произвести 
посадку не сможет.
      — Как это он не сядет? За невыполнение приказа под суд!
      Тут вмешался член Военного совета, послал меня на радиостанцию ставить 
задачу; за время моего отсутствия, очевидно, состоялся разговор, после которого 
в управление полетами заместитель командующего фронтом больше не вмешивался. 
Этот факт еще раз показал, что требование не допускать неправильного 
использования авиации было не лишним.
      Окруженные части 62й армии сражались упорно и стойко, прорвали кольцо и 
соединились со своими войсками. Армия здесь дралась весь июль и первую 
пятидневку августа. Потом с боями медленно отходила в направлении Калач Донской.

      Левее нее сражались бойцы 64й армии под командованием генерала М. С. 
Шумилова. Изматывая и обескровливая врага, наши части на этом участке с боями 
отходили на нижнее течение Дона в направлении Мышкова.
      На стыке этих двух армий у Калача сосредоточивалась 4я танковая армия. 
Там она формировалась и там же теперь наносила контрудары. Авиация должна была 
содействовать их успеху и прикрывать переправы.
      Для управления истребителями была поставлена станция наведения в районе 
переправы Калач Донской. Вверх по течению Дона в трехчетырех километрах от 
расположения КП фронта действовал крупный узел связи. А я со своей 
радиостанцией кочевал вокруг переправы и наводил истребителей, вызывал их с 
аэродромов при появлении «юнкерсов» и «хейнкелей», которые пытались бомбить 
мосты и сосредоточение 4й танковой армии. Данные о приближении самолетов 
противника мы получали от постов ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и 
связи). Я имел возможность по радио быстро вызывать с аэродромов своих 
истребителей. Это была первая такая радиостанция в 8й воздушной армии. Она 
обеспечивала наведение, разведку, передачу распоряжений командования. На основе 
полученного опыта была составлена инструкция.
      Наших воздушных бойцов не останавливало численное превосходство врага, 
они дрались с большим мастерством, проявляя при этом образцы героизма и отваги. 
Особенно выделялись высокой выучкой, дерзостью и храбростью летчики 434го 
истребительного авиационного полка под командованием майора И. И. Клещева. 
Навсегда сохранится в памяти напряженный маневренный воздушный бой, проведенный 
ими в конце июля 1942 года. Дело было так.
      Заместитель командира эскадрильи капитан И. М. Черкашин вылетел с 
четверкой самолетов Як1 на прикрытие своих войск и переправ в районе Калач 
Донской. Вскоре с запада появилось 40 бомбардировщиков противника Ю88 и 10 
истребителей Ме109. Мы с пункта управления предупредили об этом Черкашина.
      Несмотря на большое превосходство в силах врага, ведущий нашей четверки 
сумел обойти его истребителей и стремительно атаковать бомбардировщиков. Не 
успели фашисты опомниться, как четыре Ю88 вспыхнули и рухнули на землю. 
Остальные вражеские самолеты сбросили бомбы куда попало и поспешно повернули на 
запад Истребители противника, ошеломленные дерзостью советских летчиков, не 
приняли боя и тоже убрались следом за своими бомбардировщиками. Вот что значит 
внезапность и стремительность удара.
      В другой раз Черкашин во главе шестерки атаковал группу в 90 «юнкерсов» и 
8 «мессершмиттов». Смелой атакой советские истребители расстроили боевой 
порядок вражеских бомбардировщиков, вынудили беспорядочно сбросить бомбы и уйти 
на свою территорию. В этой воздушной схватке наши летчики сбили пять самолетов 
врага, не потеряв ни одного своего. Черкашин меткими очередями уничтожил два 
«юнкерса», а его ведомый лейтенант Морозов — один.
      «Не теряй времени на подсчет вражеских самолетов, а стремительно атакуй и 
уничтожай их» — так учил своих боевых друзей Черкашин. «Смелый да умный всегда 
добьется победы — не числом, так умением», — говорил он.
      За боевые заслуги Черкашин уже в то время был награжден двумя орденами 
Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени.
      В 434м истребительном авиаполку доброй славой пользовалась боевая пара в 
составе командира звена лейтенанта Кукушкина и его ведомого сержанта Смирнова. 
Но недолго они воевали вместе. Возвращаясь с боевого задания, летчики встретили 
на маршруте девять немецких бомбардировщиков и двенадцать истребителей. 
Несмотря на малый запас горючего, Кукушкин и Смирнов атаковали противника, 
сбили пять вражеских самолетов и сорвали их удар по нашим войскам. В этом бою 
смертью героя погиб лейтенант Кукушкин.
      Командир полка майор Клещев был мастером огня и маневра, умело руководил 
подчиненными в бою. За первые 18 дней битвы под Сталинградом он и его летчики 
провели 144 воздушных поединка с врагом, сбили 36 самолетов.
      Жизнь Клещева оборвалась трагически. Любимец летчиков 
двадцатичетырехлетний командир полка погиб в сентябре 1942 года. Самолет, на 
котором он летел с фронта в Москву, в отпуск, попал в очень сложные 
метеоусловия и разбился. Воспитанный им летный состав продолжал храбро 
сражаться с врагом.
      Одновременно с истребителями напряженные боевые действия вели штурмовики 
и бомбардировщики. Поддерживая 1ю и 4ю танковые и 62ю армии, наносившие 
контрудар западнее Калач Донской, наши экипажи только за 28 и 31 июля 
уничтожили свыше 30 танков, 180 автомашин с войсками и грузами, много 
артиллерийских орудий.
      Командующий воздушной армией Т. Т. Хрюкин, горячо радуясь каждому успеху 
летчиков, лично поздравлял и награждал отличившихся. Он навещал раненых 
воздушных бойцов в госпиталях, когда внимание и поддержка им были особенно 
нужны. Вспоминается случай со старшим лейтенантом И. И. Кобылецким.
      Девять истребителей Як1 сопровождали восьмерку штурмовиков, вылетевших 
на уничтожение переправы противника в районе Калач Донской. При подходе к цели 
советские летчики были встречены 25 вражескими истребителями Ме109. Восемь 
«мессеров» насели на пару «яков», возглавлявшуюся старшим лейтенантом И. И. 
Кобылецким. В завязавшемся воздушном бою ведущий со своим ведомым сбили два 
«мессершмитта», но и их самолеты были повреждены. Покидая горящий «як», 
Кобылецкий получил ожоги третьей степени, а при приземлении с парашютом сломал 
обе ноги. В тяжелом состоянии его доставили во фронтовой госпиталь, который 
находился на левом берегу Волги. Узнав об этом, Т. Т. Хрюкин навестил боевого 
летчика, поблагодарил его за доблестную службу Родине, сообщил о представлении 
к высокой награде. До этого И. И. Кобылецкий был удостоен орденов Ленина, 
Красного Знамени и Красной Звезды. Впоследствии ему присвоили звание Героя 
Советского Союза.
      Несколько позже командующий воздушной армией поощрил ведущего наших 
штурмовиков сразу же после нанесения ими удара. Группу возглавлял один из 
славных летчиков сталинградского неба командир эскадрильи старший лейтенант 
Иван Иванович Пстыго, ныне маршал авиации.
      Восьмерка «илов» вылетала тогда по срочному вызову командования наземных 
войск, чтобы атакой с воздуха задержать продвижение противника. Обстановка на 
фронте была чрезвычайно сложной, и существовала опасность ударить по своим 
частям. От летчиков требовалась буквально ювелирная точность. Ведущий группы, 
все штурмовики действовали с величайшей осмотрительностью и мастерством, метко 
сбросили бомбы на прорвавшиеся вражеские танки. После возвращения на свой 
аэродром И. И. Пстыго явился к командиру 504 шал майору Ф. Болдырихину:
      — Докладывает старший лейтенант…
      — Отставить! — прервал его Болдырихин. — Вы — капитан.
      Командир рассказал, что Т. Т. Хрюкин лично наблюдал за действиями 
штурмовиков, остался доволен эффективностью их удара. Как только «илы» легли на 
обратный курс, он подписал приказ о повышении в воинском звании ведущего группы.

      Не забывал командарм Т. Т. Хрюкин и воинов частей обеспечения, 
проявлявших образцы мужества и трудового героизма.
      …Старший сержант Денис Ковтун, ефрейторы Евгений Кузьменко и Дмитрий 
Шурша, красноармейцы Петр Якобчук, Иван Гура получили задание — оборудовать 
ложный аэродром и сделали это очень искусно. Фашисты клюнули на «приманку» — 
значительная группа вражеских машин усердно бомбила макеты самолетов. 
Находчивые воины для большего эффекта сами поджигали их. То в одном, то в 
другом месте вспыхивали соломенные машины. Фашистские бомбардировщики, сделав 
последний заход, развернулись на запад. Их сменила другая группа. Десятки 
налетов совершили «юнкерсы» на эту площадку. Сбросили 500 бомб.
      Тимофей Тимофеевич слетал на У2 к отважным аэродромщикам. От имени 
Президиума Верховного Совета СССР он вручил смельчакам правительственные 
награды. Орден Отечественной войны I степени получил старший сержант Денис 
Ковтун, ордена Отечественной войны II степени — ефрейторы Евгений Кузьменко и 
Дмитрий Шурша, красноармейцы Петр Якобчук, Иван Гура.
      Все воинысталинградцы знали имя сержанта Бобищева, летчикаштурмовика 
431го полка. Делая в день по тричетыре боевых вылета, он только в июле 
уничтожил 15 танков, 30 автомашин, несколько сот гитлеровцев.
      Горько было слышать печальную весть о героической смерти военкома 
эскадрильи 686го полка батальонного комиссара И. П. Зозулинского. Это 
случилось в конце июля. Его самолет был подбит над целью. Видя, что спасти 
машину невозможно, герой не пожелал выброситься с парашютом и попасть в руки 
врага, он предпочел смерть позорному плену и направил горящий штурмовик на 
колонну бензоцистерн и танков противника. Даже погибая, военком нанес немалый 
урон гитлеровцам. После огненного удара наши летчики еще долго наблюдали взрывы 
и пожары в стане врага.
      Для штурмовых действий по войскам противника использовались также 
истребители. Весть об одном удивительном случае, происшедшем в 268й 
истребительной авиадивизии, заинтересовала не только летчиков, но и 
командование армии. Мне довелось встретиться с «виновниками» этого события и 
выслушать их рассказ. Говорил главным образом командир звена младший лейтенант 
Сыромятников.
      — Получил я боевую задачу, — немного смущаясь, начал он, — звеном нанести 
штурмовой удар по колонне мотопехоты на дороге. Сообщил я ее своим боевым 
друзьям: младшим лейтенантам Макарову, Кирпичникову и Корсакову. Долго им 
разъяснять не пришлось, мы друг друга с полуслова понимаем.
      Немного помолчав, Сыромятников продолжал:
      — С солнечной стороны на небольшой высоте незамеченными подошли к дороге. 
Видим, поднимая столбы пыли, движутся автомашины с солдатами. Подаю команду, 
как договорились на земле, атаковать передних. С первого захода вспыхнули 
четыре вражеских автомобиля. Колонна остановилась, а нам только это и надо было.
 Идем в атаку. Над дорогой все больше клубов дыма от горящих автомашин. А мы 
боевым разворотом уйдем вверх и опять наносим удар со стороны солнца.
      Вначале зенитный огонь был слабый, затем усилился. Опомнились фашисты, 
начали огрызаться.
      Вдруг мой самолет прошила очередь крупнокалиберного пулемета, а через 
мгновение мотор стал сбавлять обороты. Все попытки «оживить» его окончились 
неудачей. Самолет быстро терял высоту.
      — Страшно, поди, стало? — спросил я Сыромятникова. Он поднял на меня свои 
ясные голубые глаза и бесхитростно ответил:
      — Может, и страшно, да некогда было в этом разбираться. Лихорадочно искал 
выход. Воспользоваться парашютом — значит попасть в руки врага. Нет, думаю, 
надо как можно дальше на планировании уйти от вражеской колонны, выиграть время,
 пока гитлеровцы подоспеют к месту посадки самолета, и подготовиться к бою. 
Твердо решил — дешево жизнь не отдам.
      Сбросил я в воздухе фонарь кабины, выбрал поровнее площадку и сел на 
фюзеляж. От удара на мгновение потерял сознание. Придя в себя, вскочил на ноги 
и первое, что увидел, это своих истребителей поочередно пикирующих в сторону 
колонны врага. Сразу понял: они прикрывают меня, не допускают гитлеровцев к 
месту посадки.
      Заметил и другое. Один из самолетов прошел бреющим надо мною, и летчик 
покачал машину с крыла на крыло. Затем горкой набрал высоту, развернулся боевым 
разворотом на 180 градусов и, убрав газ, перешел на планирование.
      Стало ясно, что друзья хотят посадить самолет и взять меня на борт. Это 
до слез тронуло меня. Немного успокоившись, прикинул, где может оказаться 
истребитель после приземления, чтобы быстрее добежать до него. Но он сел почти 
рядом со мной. В кабине — младший лейтенант Макаров.
      Вдалеке показалась автомашина с гитлеровцами. Мы быстро облили бензином 
подбитый истребитель, и пламя охватило его.
      Втискиваюсь за сиденье летчика. Когда самолет взял разбег, а затем 
оторвался от земли, сразу отлегло от сердца; вскоре мы были на нашем аэродроме. 
Выскакиваю из кабины, хочу обнять и расцеловать своего спасителя, а он в 
недоумении отбивается. Только и сказал: «А здорово мы их, гадов, разделали!»
      Когда Сыромятников кончил рассказывать, я горячо поблагодарил его за 
честную службу Родине.
      Подлинным героем в небе Сталинграда показал себя командир звена 183го 
истребительного полка старший лейтенант М. Д. Баранов. 6 августа четверка 
«яков» под его командованием вела бой против 25 «мессершмиттов». Снайперским 
ударом Баранов сбил одного «мессера», но при выходе из атаки заметил группу из 
шести «юнкерсов». Он дал команду своим товарищам нанести удар по 
бомбардировщикам. Баранов подбил один «юнкерс», тот сразу пошел на снижение и 
приземлился в расположении наших войск. Остальные поспешили повернуть назад. Но 
истребители врага продолжали бой. В этой схватке Баранов сбил еще один 
«мессершмитт». Против него дрались четыре истребителя противника. У нашего 
летчика кончились боеприпасы. Тогда он решил применить оружие отважнейших — 
таран и правой плоскостью ударил по стабилизатору Ме109.
      Вражеский самолет, потеряв управление, упал на землю. Самолет Баранова 
тоже поврежден, и летчик вынужден выброситься с парашютом. Под охраной своего 
ведомого он приземлился на нашей территории.
      Политуправление Сталинградского фронта выпустило листовку. «Товарищи 
летчики! Истребляйте немецких оккупантов! Бейте их так, как Герой Советского 
Союза Михаил Баранов! Он уничтожил 24 вражеских самолета, разбомбил сотни 
автомашин, танков, бензоцистерн, паровозов, истребил около тысячи гитлеровских 
солдат и офицеров. Слава герою Михаилу Баранову! Он защищает Родину умело, с 
честью и достоинством!»
      Трудные задачи выпадали на долю наших летчиковштурмовиков. Порой они 
оказывались единственной силой, сдерживавшей наступление танковых частей врага.
      Так получилось в начале августа южнее Сталинграда. Гитлеровское 
командование, встретив упорное сопротивление наших войск в излучине Дона, 
повернуло 4ю танковую армию с кавказского направления на сталинградское. 
Вражеские танки двигались в район Котельниково, Абганерово, где наших войск 
было очень мало. Вскоре гитлеровцы появились на подступах к станции 
Котельниково. С аэродрома Абганерово летчики 228й штурмовой дивизии под 
командованием полковника В. В. Степичева старались задержать их продвижение. И 
вдруг как снег на голову сообщение из штаба воздушной армии: Котельниково взято 
противником. И приказ: нанести штурмовой удар по этой станции.
      — Как же так? — недоумевали мы. — Бьем и бьем по наступающим на 
Котельниково танкам, а они вдруг на станции. Такого не может быть! Авиация 
порой лучше видит, где именно находятся вражеские войска.
      Посоветовавшись с командиром дивизии Степичевым, решаю не посылать пока 
штурмовиков на Котельниково, а еще раз произвести тщательную разведку того 
района.
      Прилетают разведчики, подтверждают: на станции противника нет. Стоят там 
наши эшелоны с ранеными. И опять у меня крупный разговор с Тимофеем 
Тимофеевичем. Он спрашивает:
      — Почему не выполняете решение Военного совета?
      Докладываю:
      — Надо раньше узнать, в чьих руках Котельниково
      — Вы опять своевольничаете, — продолжает он. Я отвечаю:
      — Летчики видели, что в Котельниково нет противника, по своим бомбить мы 
не можем.
      — Что вы там, — кипятится командующий, — глаза в карман спрятали, что ли? 
У нас есть совершенно точный доклад, я посылаю бомбить Котельниково.
      Убедительно прошу его воздержаться от этого. Кажется, уговорил. А у 
самого тоже на душе неспокойно. Вдруг разведчики ошибаются и враг достиг 
Котельниково?
      Наступает вечер. Один наш летчик, сбитый в районе Котельниково, добрался 
до Абганерово на попутных машинах Был на станции Котельниково, говорит:
      — Сам видел эшелон с ранеными. Готовятся уезжать сюда, в район 
Сталинграда. Никаких войск врага поблизости нет.
      — Когда вы там были? — спрашиваю.
      — В шестнадцать часов, — отвечает летчик.
      Я опять на телеграф. Докладываю Хрюкину: пришел летчик из Котельниково и 
подтверждает, что станция наша.
      — Значит, ктото информировал Военный совет неправильно и продолжает 
необоснованно упорствовать, что Котельниково у противника, — ответил мне 
Тимофей Тимофеевич. — Я представляю командованию фронта ваши данные. Правильно, 
что не бомбили, а то ударили бы по своим. Меня все же тревожит то, что вы 
слишком близко сидите и аэродром Абганерово на большой дороге, как бы вас ночью 
танки противника не прихватили…
      Я его успокоил и пообещал вести разведку ночью вдоль дорог на автомобилях,
 а самолеты держать в готовности к немедленному взлету. Немцы не застанут нас 
врасплох.
      — Добро! — согласился Хрюкин. — Действуйте. Я иду докладывать!
      На аэродроме Абганерово были подготовлены две разведгруппы на автомобилях,
 одну пустили вдоль железной дороги на Котельниково, а вторую — через Аксай по 
грунтовой дороге. Доложил в штаб армии, что послал наземную разведку.
      Через некоторое время возвратилась машина из Котельниково. Разведчики 
доложили, что там наши, станция работает. Я сразу же сообщил об этом в штаб 
армии, чтобы успокоить Тимофея Тимофеевича, знал, что он будет волноваться, 
несмотря на наши заверения о принятых мерах.
      Через некоторое время вернулась вторая группа разведчиков из Аксай. 
Старший докладывает:
      — Были в Аксай, по всей дороге ни одного немца, едут наши подводы и 
машины.
      Это сообщение, немедленно переданное мной, окончательно успокоило Тимофея 
Тимофеевича, да и меня.
      Штурмовики летали и били по врагу с аэродрома Абганерово еще двое суток. 
С помощью авиации наши подошедшие резервы еще на двое суток задержали танки 
противника перед Котельниково.
      12 июля ЮгоЗападный фронт был переименован в Сталинградский, а 5 августа 
начал формирование ЮгоВосточный. По директиве Ставки в начале августа 
предстояло создать также 16ю воздушную армию. По предварительным данным, 
формированием ее должен был заниматься я. Прислали уже и штаб. Тыл создавался 
на месте.
      Разместились мы непосредственно в Сталинграде, почти в центре, у каланчи. 
С ее высоты мы вместе с начальником штаба полковником Н. Г. Беловым изучали 
ориентиры города.
      Но вскоре произошли изменения. Ставка решила не дробить авиацию и 
временно оставить одну воздушную армию для обеспечения двух фронтов. Мне 
приказали вернуться к исполнению обязанностей заместителя командующего 8 ВА.
      Как представитель авиационного командования я срочно вылетел в 1ю 
гвардейскую армию, которой командовал генерал К. С. Москаленко (начальник штаба 
— генерал С. П. Иванов). Она наносила контрудар севернее Калач Донской. Авиация 
должна была энергично поддержать ее боевые действия. Едва успел обосноваться 
там, как получил новый приказ: выехать в Сталинград Было это 23 августа. Не 
зная об обстановке, сложившейся в городе, я направился через с. Большая 
Ивановка к тракторному заводу. Ехали по дну оврага. Вдруг вижу, на пригорке 
самолеты. Наши зенитки, прикрывавшие аэродром, почемуто стреляют не вверх, а 
над землей. Навстречу нам двигались автомашины. Я остановил головную и 
спрашиваю у водителя, в чем дело. Оказывается, у поселка Рынок фашистские танки 
прорвались к Волге. По ними вели огонь зенитные орудия, установленные на 
аэродроме.
      Дальше ехать было нельзя, и мы направились в 228ю дивизию, 
располагавшуюся в совхозе «Сталинградский». Там меня ждало распоряжение: 
возглавить авиационную группу на правом берегу Волги.
      23 августа одновременно с прорывом фашистских танков на город налетело 
более тысячи самолетов. Сталинград горел. Дым, подгоняемый ветром, расстилался 
километров на пятьдесят.
      Бомбежка продолжалась несколько суток. После этих налетов штаб 8й 
воздушной армии был переправлен за Волгу.
      24 августа мне было приказано явиться к командующему 8й воздушной армией,
 который находился на КП фронта в сталинградских катакомбах, вырытых в крутых 
берегах балки Царица Я перелетел на аэродром Погромный, оттуда машиной подъехал 
к реке и переправился в центр города на пристань. Через Волгу катер шел под 
обстрелом и бомбежкой, но мы благополучно добрались до берега. Остатки зданий 
еще дымились, улицы были завалены щебнем и железом. То тут, то там с грохотом 
рушились стены, рвались снаряды, не смолкала канонада зениток. В воздухе висел 
гул и рев моторов, слышался треск пулеметов. Ад какойто, будто и не было того 
цветущего города, в который недавно приезжал.
      На пристани меня встретил офицер штаба, чтобы провести на КП, поскольку 
там я еще не бывал. Он порекомендовал идти посреди улицы, чтобы не завалила 
какаянибудь падающая стена. Короткими перебежками под частыми разрывами бомб 
мы добрались, наконец, до балки Царица.
      Вот и вход в катакомбы, где находится КП ЮгоВосточного фронта, рядом 
вход на КП 8 ВА. Заглянул я в пещеру, в ней неуютный полумрак, тускло мерцают 
огоньки электролампочек. Внутри — духота. Но от тишины стало вроде спокойнее, 
от сознания безопасности нервное напряжение сразу спало.
      Генерал Хрюкни приказал мне отправиться в штаб 8й воздушной армии и 
организовать защиту с воздуха Сталинграда и войск, оборонявших город. Задача 
была очень сложной. Ведь части понесли в боях большие потери. Самолетов 
оставалось мало: пять — десять машин на полк. Но чем труднее была обстановка, 
тем отважнее сражались советские богатыри.
      Подобно капитану Гастелло, летчикштурмовик А. А. Рогальский, оказавшись 
в безвыходном положении, направил свой горящий Ил2 на скопление вражеских 
танков. Взрыв разметал их в разные стороны. Такой же мощный удар по противнику 
нанес летчикштурмовик Иван Веденин, выросший в Сталинграде и отдавший за него 
жизнь.
      Штурмовики громили не только наземного врага, но и воздушного. Лейтенант 
Шулякин на самолете Ил2 вступил в бой с шестью «мессерами». В неравной схватке 
советский летчик уничтожил два вражеских самолета. Будучи раненным, он сумел 
довести поврежденную машину до своей территории и благополучно сесть. Как 
восхищали и воодушевляли защитников Сталинграда подвиги крылатых воинов!
      Находясь день и ночь на командном пункте 8й воздушной армии, я вместе с 
политотделом и штабом готовился к созданию 16 ВА В начале сентября командующий 
ВВС Красной Армии генерал А. А. Новиков, будучи представителем ставки у нас во 
фронте, распорядился немедленно принимать части и соединения, а штаб направить 
в совхоз «Сталинградский». 16я воздушная армия должна была начать боевые 
действия в составе Сталинградского фронта. А 8я воздушная армия оставалась на 
ЮгоВосточном.
      На первых порах в 16ю воздушную армию входили 220я и 283я 
истребительные (командиры полковники А. В. Утин и В. А. Китаев), 228я и 291я 
штурмовые дивизии (командиры полковники В. В. Степичев и А. Н. Витрук). 
Несколько позже к нам прибыло и соединение ночных бомбардировщиков (командир 
полковник М. X. Борисенко).
      4 сентября 1942 года я подписал первый боевой приказ частям. С этого 
времени и начала действовать 16я воздушная армия. Истины ради следует сказать, 
что командующим считался член Военного совета ВВС Красной Армии генерал П. С. 
Степанов, находившийся на фронте в 8 ВА в качестве представителя Ставки, а я 
официально значился его заместителем. Перед тем как мне вылететь в совхоз 
«Сталинградский», из 8 ВА меня вызвал Павел Степанович и сказал: «Вот что, я 
член Военного совета ВВС, а не командующий воздушной армией. Меня назначили на 
эту должность для того, чтобы при формировании армию не обделила Понял? А 
командовать армией будешь ты, поэтому сразу же со всей ответственностью 
принимайся за дело. Я же остаюсь здесь». Так Степанов и не поехал со мной. 
Правда, в середине сентября он все же побывал у нас, подписал несколько 
приказов, даже управлял боевыми действиями с передового КП.
      28 сентября я был назначен командующим 16 ВА. Уезжая в Москву, Павел 
Степанович сказал мне:
      — Действуйте, желаю успеха!
      Из совхоза «Сталинградский» через несколько дней мы перебазировались в 
Малую Ивановку, где находился штаб Сталинградского фронта Главная задача этого 
фронта, а значит, и 16й воздушной армии, состояла в том, чтобы во 
взаимодействии с войсками и авиацией ЮгоВосточного фронта контрударом в южном 
направлении разгромить группировку противника, прорвавшуюся к городу.
      Первые бои летчики нашей воздушной армии вели в условиях, когда противник 
сохранял превосходство в воздухе. Части были недоукомплектованы личным составом 
и самолетами. Одна из лучших 228я штурмовая авиадивизия и та нуждалась в 
пополнении боевой техникой на одну треть. Молодых летчиков предстояло вводить в 
строй по ходу выполнения боевых задач.
      Мы категорически запретили, несмотря на нужду в людях, выпускать на 
задание молодых необлетанных на фронте летчиков. Организовали занятия, изучение 
района полетов и передачу боевого опыта. Перед молодыми летчикамиштурмовиками 
выступил штурман полка старший политрук М. Г. Скляров, рассказавший, как 
возглавляемой им группе Ил2 удалось уничтожить на аэродроме Обливская 50 
вражеских самолетов. Комэск старший лейтенант А. И. Кадомцев поделился опытом 
нанесения метких ударов по скоплениям танков противника. Провели мы полигонные 
учения, в ходе которых летчики совершенствовали прицельное бомбометание с 
пикирования. В авиаполках дивизии ширилось соревнование за звание снайперских 
экипажей.
      В истребительном авиаполку, которым командовал Герой Советского Союза 
подполковник Н. С. Герасимов, организовали встречи молодых летчиков с лучшими 
воздушными бойцами И. П. Моторным, З. В. Семенюком, В. Н. Макаровым. Моторный 
рассказал молодежи о бое шестерки «яков» над хутором Вертячий с 60 самолетами 
противника. Успех наших истребителей определило то, что в первые же минуты 
схватки ведущий сбил два вражеских истребителя, остальные ушли на запад.
      Подготовка молодежи дала хорошие результаты. Мы избежали неоправданных 
потерь и постепенно наращивали силу ударов. Только за четыре дня — с 5 по 8 
сентября — летчики армии произвели 688 самолетовылетов, провели 21 воздушный 
бой, уничтожили 21 вражеский самолет. Молодые летчики учились у прославленных 
асов, сражаясь вместе с ними. С восторгом говорили новички о действиях в 
воздухе командира 237го истребительного полка майора А. Б. Исаева, который за 
первые дни боев сразил пять самолетов противника.
      Однако мы видели, что следует улучшить управление истребителями в воздухе,
 чтобы постоянно срывать, ослаблять удары немецкой авиации по нашим войскам. 
Обеспечить непрерывность управления — в этом состояла главная задача. Но 
радиостанций и специалистов у нас было мало.
      Изучили и взяли за основу полученный нами опыт в 8й воздушной армии и 
авиаторов — защитников Ленинграда. Задумали такой план. В Малой Ивановке на КП 
ВА установить несколько радиостанций для радиосетей различного назначения. Одна 
предназначалась для управления истребителями воздушного боя с помощью микрофона 
Для этого мы связали по радио на единой волне командные пункты воздушной армии, 
командира истребительной авиадивизии, командиров полков, станции наведения и 
ведущих групп, находящихся в полете.
      Мы решили поставить радиостанции визуального наблюдения с таким расчетом, 
чтобы обеспечить обзор над всей линией фронта. Где бы ни появился самолет 
противника, он может и должен быть обнаружен и на него должны быть наведены 
истребители. А командиры, находясь на радиостанции, оценивают воздушную 
обстановку и помогают нашим истребителям в бою советом, командой и в случае 
надобности подкреплением.
      Генерал А. А. Новиков выделил нам из своего резерва необходимое 
количество радиосредств, и мы смогли установить 12 станций. Это по тем временам 
было довольно много. Правда, в экипажах этих станций не было летчиков, одни 
радисты. Кто же будет наводить истребители? А. А. Новиков опять пришел на 
помощь. Он приказал из резерва запасной авиационной бригады выделить для нас 24 
командиралетчика. Мы определили по два на каждую станцию наведения. И хотя 
прибывшие офицеры имели боевой опыт, с ними провели занятия по тактике и 
методам наведения.
      В итоге на переднем крае у нас появились радиосредства, и радиосети стали 
работать бесперебойно. Сразу сказался эффект мобильности.
      Находясь на своем КП, я имел возможность командовать истребителями и 
штурмовиками в воздухе. Данные об обстановке, доклады ко мне поступали 
непрерывно с воздуха, я слышал бой, ощущал динамику управления им. Все было 
прекрасно организовано.
      Нашим войскам очень досаждали так называемые «рамы» — гитлеровские 
самолеты — разведчики и корректировщики. Они указывали цели для минометного и 
артиллерийского огня или вызывали авиацию Теперь, как только появлялась «рама», 
станция наведения немедленно вызывала наши истребители. Вопервых, для того, 
чтобы сбить самолетразведчик, вовторых, для встречи идущих за ним боевых 
самолетов. Благодаря наведению по радио и мобильности истребителей удары в 
воздухе стали своевременными и точными.
      Мы чувствовали себя гораздо уверенней. Конечно, еще немало было неполадок,
 несогласованности. Главная трудность — на истребителях не хватало передатчиков.
 Идет, например, группа из восьми самолетов, и только на двух есть передатчики, 
а остальные летчики имели лишь радиоприемники и только получали команды и 
информацию от своих командиров с воздуха и с земли.
      Опять нам пошли навстречу. По приказанию командующего ВВС Красной Армии А.
 А. Новикова, бывшего на нашем фронте представителем Ставки, мы начали получать 
самолеты, как правило, имеющие передатчики. Система управления по радио быстро 
утвердилась, получила признание, прошла проверку боем. На основе приобретенного 
опыта составили первую в ВоенноВоздушных Силах инструкцию об управлении боем 
истребителей по радио. Она была введена приказом командующего ВВС, 
подготовленным и подписанным у нас в армии. Инструкция очень помогла нам как в 
период оборонительного сражения, так и позже, когда мы уже уничтожали 
окруженную под Сталинградом группировку.
      16я воздушная армия начала получать пополнение. Вновь прибывшие летчики 
буквально рвались в бой. Именно таким неудержимым характером обладал старший 
сержант Б. М. Гомолко — летчик 520го истребительного полка, который по 
требованию представителя Ставки был с ходу введен в бой. Мы все очень 
волновались: както новички покажут себя? И вот получаю донесение: сражаются 
стойко и умело. Они обнаружили 10 бомбардировщиков врага, которые шли в 
расположение наших войск. Истребители врезались в строй самолетов противника, и 
Гомолко первым сбил «юнкерс». Израсходовав весь боезапас, он не вышел из боя, а 
решился на таран и отрубил хвост второму фашистскому самолету. Машина Гомолко 
была повреждена и начала разрушаться, летчик выбросился с парашютом. Почти 
одновременно покинули «юнкерс» и два фашиста. Но наш летчик приземлился раньше, 
чем они, и предложил им сдаться в плен. .Когда один из них хотел достать оружие,
 Гомолко пристрелил его, а второго доставил в штаб.
      На нашем фронте часто можно было встретить заместителя Верховного 
Главнокомандующего Г. К. Жукова, начальника Генерального штаба А. М. 
Василевского и представителей Ставки по родам войск. Командование ВВС Красной 
Армии также постоянно бывало в воздушной армии. Это повышало нашу 
ответственность и помогало нам.
      А. А. Новиков и его заместитель Г. А. Ворожейкин постоянно делились 
опытом, содействовали в получении материальных средств. Так было с 
радиостанциями. Так было и при усовершенствовании фронтовых истребителей… 
Расскажу об этом подробнее.
      7 сентября мы поехали в 66ю армию, которой командовал генерал Р. Я. 
Малиновский. Она находилась на левом крыле фронта, фланг упирался в Волгу 
против Сталинградского тракторного. На наблюдательном пункте, расположенном в 
окопах на возвышенности, мы увидели заместителя Верховного Главнокомандующего Г.
 К. Жукова и члена Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленкова. Вначале 
мы из укрытий осматривали панораму местности. Командующий армией докладывал 
задачу и свое решение. Постепенно все из укрытий вышли. Стоим, как говорят, на 
виду. День был облачный. Со стороны Волги изза облаков послышались стрельба и 
гул моторов. Но самолетов не было видно. Вдруг барабанной дробью протрещала 
очередь из пушек. Сверху посыпались снаряды, они разрывались буквально рядом с 
нашей высотой. Правда, никто не пострадал. Но ктото порекомендовал все же 
использовать окопы по назначению. Не успели мы уйти в укрытие, как увидели: 
наши истребители преследуют вражеских бомбардировщиков, атакуют их. Сначала 
один сбили, потом другой. Приятно смотреть, как побеждают наши летчики. Я вижу 
улыбку на суровом лице Жукова.
      Правда, некоторые генералы высказали сомнение — мол, сбиты не фашистские 
самолеты, а наши. Жуков вопросительно посмотрел на меня. Через адъютанта я 
приказал послать людей на места падения бомбардировщиков и снять таблички с 
двигателей. Вскоре доставили эти таблички. Они оказались немецкими…
      Когда командующий армией продолжил доклад, небо снова огласилось мощным 
гулом, заставившим всех поднять голову. Самолеты шли почти на бреющем. Два 
наших «яка» гнались за одним «мессершмиттом». Они так зажали его, что, казалось,
 деваться ему больше некуда. Но «мессер» вдруг прибавил скорость, дал горку, 
оторвался от наших истребителей и скрылся.
      Маленков спрашивает меня:
      — Почему упустили врага? Ведь наши самолетыистребители имеют 
преимущество и в скорости, и в высоте, и в маневренности. Летчики виноваты.
      Я докладываю, что опытные экземпляры наших самолетов по своим 
характеристикам действительно лучше немецких. А вот те, которые находятся у нас 
в частях и не раз ремонтировались в полевых условиях, не имеют таких данных. Г. 
М. Маленков, отвечавший в Государственном Комитете Обороны за производство 
авиационной техники, возмутился :
      — Вы ругаете нашу боевую технику и защищаете честь мундира.
      Я доложил, что советские летчики действовали правильно и сумели зажать 
фашиста. А ушел он потому, что скорость его самолета и скороподъемность 
оказались больше, чем у наших, особенно на горке. Разгорелся спор. В это время 
со стороны фронта показался наш штурмовик. Его преследовал и непрерывно 
атаковал «мессершмитт». Ктото сказал:
      — Удирает наш «ил».
      Я отвечаю:
      — Ничего подобного. Просто скорость у него меньше, чем у «мессера».
      Примерно в километре от нас фашист при очередной атаке снова промахнулся 
и выскочил вперед. Летчикштурмовик мгновенно воспользовался этим. Как только 
вражеский самолет показался впереди, он открыл огонь из пушек. Хорошо 
получилось. «Мессершмитт» загорелся и упал в полукилометре от нас. А Ил2, 
сделав змейку, пошел на свой аэродром. На командном пункте загремели 
аплодисменты. Послышались возгласы: «Вот это молодец! Вот это летчик! Штурмовик 
сбил истребителя!»
      Еще в ходе боя я засек время, а затем передал приказание в штаб найти 
летчикаштурмовика, сбившего «мессершмитт», сообщить его фамилию. Вскоре мне 
донесли, что это капитан П. С. Виноградов — заместитель командира полка. Жуков 
приказал наградить его орденом и повысить в воинском звании. Подготовили приказ,
 который тут же был подписан. Героические действия штурмовика восхитили всех 
присутствующих. А я не преминул заметить, что у нас каждый летчик жаждет победы 
над врагом, но порой не все от него зависит.
      Г. М. Маленков сказал, чтобы ему дали тактикотехнические данные «яков» и 
«мессершмиттов». Действительно, по заводским данным, наш «як» превосходит 
«мессер» в скорости километров на двадцать.
      — Объясните, пожалуйста, — говорит Маленков, — почему же вы считаете, что 
наш истребитель хуже вражеского?
      Я пояснил свою мысль: во фронтовых условиях машина в процессе ее 
эксплуатации теряет свои первоначальные качества. Нужно учитывать и другое 
обстоятельство. Завод указывает данные, полученные при испытании опытных 
образцов самолета, которые изготовлены были из металла с точным соблюдением 
аэродинамических форм. В боевых же условиях на машине с перкалевой и деревянной 
обшивкой, деревянными силовыми элементами неизбежны частые повреждения 
поверхности. А это немедленно сказывается на летных данных самолета: скорость 
его падает изза увеличения сопротивления воздуха.
      Испытывается «як» с закрытым фонарем. А на фронтовых истребителях 
целлулоид быстро желтеет от солнца, трескается, и через него летчик не видит 
противника. Поэтому он не закрывает фонарь в бою, чтобы лучше видеть и не быть 
сбитым. А полет с открытым фонарем на пять — семь процентов уменьшает скорость 
машины. Надо учесть еще и то, что «лопухи», которыми прикрываются убранные 
колеса, мнутся, образуются щели, в полете происходит подсос воздуха. И на этом 
мы теряем скорость.
      И все же я не убедил Маленкова.
      — Я полагаю, — сказал он, — что всетаки вы защищаете «честь мундира».
      Тогда я добавил, что самолеты из боя возвращаются с пробоинами. Как мы их 
чиним? Берем полотно, эмалит и лепим заплатки. А они тоже увеличивают 
сопротивление. По причинам, о которых я доложил, теряется до 10 — 15 процентов 
скорости.
      — Считаю, что все это вы преувеличиваете, — подвел Г. М. Маленков итог 
нашей беседе. И помолчав, добавил: — Давайте проведем испытания ваших самолетов 
здесь, на фронте, проверим соответствие их опытному экземпляру.
      Я доложил обо всем командующему ВВС Красной Армии и попросил прислать 
бригаду испытателей из научноисследовательского института. Мне, конечно, был 
неприятен упрек члена ГКО. Но раз решили провести испытания, значит, я в чемто 
убедил Маленкова.
      Вскоре в 16ю армию приехала группа летчиков и инженеров, чтобы 
организовать испытания на мерном километре. Они проводились в 434м 
истребительном полку, известном своими славными боевыми делами. Определили два 
самолета. Один пилотировал летчикиспытатель Зайцев, другой — боевой 
истребитель. Что же оказалось? Фронтовой «як», пилотируемый 
летчикомиспытателем, показал скорость процентов на десять ниже, чем 
указывалось в заводской таблице.
      У «яка», управляемого летчикомфронтовиком, она оказалась меньше на 
шестнадцать процентов.
      Стали разбираться, в чем дело. Установили, что Зайцев закрывал фонарь, 
хотя обзор был плохой, убирал радиатор, несмотря на то что вода в системе 
охлаждения доходила порой до кипения.
      Фронтовой летчик фонарь не закрывал, радиатор выпустил, чтобы температура 
двигателя была 50 — 60°. В бою некогда следить за радиатором, там вообще держат 
температуру 40°. Если закипела вода в двигателе, надо принять меры. Иначе он 
откажет, и придется садиться. А будешь часто отвлекаться от наблюдения за 
противником — собьют.
      Вот я и говорю Зайцеву:
      Послушайте, вы неправильно испытания проводите.
      Он мне доказывает, что делает все по установленной методике. И приводит 
соответствующие положения инструкции. Выслушал я его и говорю:
      Хорошо, товарищ Зайцев, в бою вы так же будете эксплуатировать машину, да 
еще над территорией противника?
      Разумеется, нет, — отвечает он.
      — Вот вы и испытайте так, как будете воевать.
      Всетаки мы провели полеты по двум вариантам. И в обоих случаях 
результаты оказались ниже, чем у опытного самолета. Меня предупредили, что 
Маленкову ктото доложил, будто мы «мешали» испытателям. Когда написали отчет, 
нас вызвали к нему на доклад. Собралось человек пятнадцать. Пришли боевые 
летчики высказать свое мнение. По ходу доклада опять возник спор. Но тут 
испытатели оказались на нашей стороне.
      Маленков спросил:
      Что же вы предлагаете?
      Летчики уже давно высказали мне свои пожелания. Я их и передал 
представителю ГКО. На заводе надо сделать новые фонари и доставить сюда. Тогда 
можно вести бой с закрытым фонарем и хорошо видеть противника. Поверхности 
самолета следует покрыть лаком, как на опытном самолете, а не эмалитом.
      Хорошо было бы и облегчить самолет Як1, — продолжал я свой доклад. 
Сейчас бои ведутся только днем, а на борту истребителя сто килограммов 
оборудования для ночных полетов. Предлагаем снять его с самолета. Это позволит 
увеличить скорость полета и улучшит маневренность машины.
      Практика показывает, что бои мы ведем обычно на высотах до трех тысяч 
метров, максимум забираемся на четырепять. Кислородом никто не пользуется, а 
мы возим специальное оборудование. Предлагаем снять и это оборудование. Кроме 
того, на «яке» имеется два воздушных баллона для запуска двигателей, а можно 
обойтись одним. Предлагаем снять два пулемета и два патронных ящика, оставить 
одну пушку и увеличить боекомплект к ней. Получится выигрыш в весе более 
полутонны. А поскольку самолет станет легче, то на одиннадцать процентов 
прибавится относительный запас его мощности, увеличится и скорость, особенно 
вертикальная.
      Просим также стабилизатор и рули сделать металлическими, переднюю кромку 
крыла — тоже из металла. Это сохранит аэродинамику самолета.
      Кончив доклад, я невольно подумал: «Какова же будет реакция?»
      — Изложите все это в письменном виде, — задумчиво сказал Маленков. — Ваши 
предложения будут приняты. С заявкой поедете сами на тот авиазавод, который 
поставляет самолеты шестнадцатой воздушной армии.
      Прибыв на завод, я переговорил с директором И. С. Левиным. Он согласился 
с нашими предложениями. Одобрили их и представители ОКБ А. С. Яковлева. Они 
решили только проверить центровку, чтобы не нарушалась устойчивость самолета. 
Но в принципе было уже видно, что облегчение машины — дело перспективное.
      Состоялся митинг рабочих завода. Рядом с седоволосыми ветеранами 
производства я увидел женщин и даже мальчишек — выпускников ремесленных училищ. 
Невольно дрогнуло сердце. Поэтому, видимо, я и говорил так взволнованно. 
Рассказал о боях под Сталинградом, о том, как отважно сражаются советские 
летчики. Объяснил, что предлагают наши авиаторы и как это поможет нам еще 
сильнее и с меньшими потерями бить немецкофашистских захватчиков. В заключение 
я спросил у руководителей завода: когда они думают дать нам облегченные машины? 
От имени коллектива директор заверил, что недели через две мы начнем их 
получать. Такое отношение к предложению фронтовиков меня обрадовало.
      Еще раньше к 16й армии прикрепили ремонтный завод, расположенный в 
Поволжье. Я слетал туда и договорился, что они будут тщательно полировать 
поверхности самолета для уменьшения лобового сопротивления.
      Одновременно мы принимали меры по повышению выучки летного состава. Какой 
основной недостаток наблюдался тогда в ведении воздушных боев? У нас, к 
сожалению, применялась еще тактика «роя». Группы составляли из шести — восьми 
самолетов, летчики держались парами в плотном строю и прикрывали хвост друг 
друга. Плотный боевой порядок лишал истребителей их основного качества — 
маневренности. Тяготея к полетам группой, авиаторы неохотно летали парой. 
Вражеские летчики стремились вести бой на вертикалях, чтобы полнее использовать 
скоростные качества своих машин, а наши предпочитали горизонтальный маневр. 
Дальнейшее совершенствование тактики мы связывали с получением облегченных 
«яков».
      Конечно, и у нас было немало мастеров маневренного боя, особенно в 220й 
дивизии, которой командовал полковник А. В. Утин. Я уже говорил о нем, как о 
вдумчивом воспитателе, новаторе тактики. Он подготовил десятки смелых и 
искусных воздушных бойцов. Здесь следует прежде всего назвать инспектора по 
технике пилотирования 3. В. Семенюка, комэска В. И. Шишкина, а также В. Н. 
Макарова и И. П. Моторного.
      Когда пригнали нам с авиационного завода два облегченных «яка», мы 
передали их Моторному и Макарову. Они облетали новые машины, провели учебный 
воздушный бой в районе аэродрома и проверили параметры пилотажа и 
маневрирования. После полета ведущий доложил:
      — Любого «мессершмитта» на вертикали сразим. Я говорю:
      — Хорошо! Вылетайте парой к линии фронта.
      Наши летчики еще не вернулись, а уже поступило донесение о том, что они 
сбили два «мессера». Возвратившись с задания, Моторный и Макаров рассказали, 
как вели бой на облегченных самолетах, о новых тактических приемах, которые 
использовали. Преимущество в вертикальной скорости позволяет догонять «мессер» 
и уходить с набором высоты, чтобы занять выгодное положение для новой атаки. 
При этом, разумеется, нужно уметь и метко стрелять.
      С завода прислали еще два усовершенствованных «яка». И мы решили всем 
летчикам показать их возможности вести бой на вертикалях. В обычный Як1 сел 
Макаров, в Як7 — Семенюк, в облегченный — Моторный. Они должны были 
одновременно на высоте 200 метров подойти к железной дороге, а затем, разогнав 
машины до максимальной скорости, перейти на вертикальную горку.
      И вот самолеты устремились ввысь. Первым, исчерпав запас мощности, 
сваливается на крыло Як1, метров через 200 — Як7, а облегченный набирает еще 
метров 700 — 800 и в заключение делает бочку.
      Летчики зашумели. Чувствовалось, что последний маневр пришелся им по душе.

      Получив еще несколько облегченных «яков», мы скомплектовали десять 
смешанных пар. Это была уже сила. Результаты получились отличные. На «яке», 
ставшем легче и маневреннее, летчики уверенно поражали «мессеры» всех 
модификаций. Это помогало изменить воздушную обстановку в нашу пользу.
      К концу первого месяца боевой жизни армии счет уничтоженных вражеских 
самолетов достиг 296. К этому же времени ударами с воздуха было выведено из 
строя около 400 танков и бронемашин, до 1400 автомашин, много другой боевой 
техники и живой силы противника.
      Но враг попрежнему оказывал яростное противодействие. Чтобы преодолевать 
его зенитный огонь и иметь больше времени для атак на цель, штурмовики стали 
применять эшелонирование. Уменьшению потерь самолетов Ил2 способствовало то, 
что их начали выпускать в двухместном варианте. Во второй кабине размещался 
стрелок с пулеметом для защиты задней полусферы. Надежно прикрывали штурмовиков 
и истребители. Перед приходом «илов» в район цели они «очищали» его от 
вражеских самолетов.
      Порою победы в воздухе доставались дорогой ценой. 18 сентября из 434го 
истребительного полка передали, что летчики этой части сбили 19 самолетов 
противника и несколько наших воздушных бойцов не вернулись на свой аэродром. В 
их числе старший лейтенант В. А. Микоян. Ранен был командир полка А. Б. Исаев.
      В 283й истребительной дивизии летчик В. Н. Ченский, израсходовав в 
схватке с врагом боеприпасы, пошел на таран. Он ударил по «мессершмитту» левой 
плоскостью своего «ястребка». Немецкий самолет упал на землю, остальные 
фашистские истребители ушли на запад. На КП армии сообщили, что Ченский спасся 
на парашюте и уже находится в своей части. Мы от души поздравили героя с 
победой.
      Более трагично закончился бой группы «яков», возглавляемой капитаном И. Ф.
 Стародубом, против тридцати самолетов врага. Наши «ястребки» сбили пять из них.
 И. Ф. Стародуб, сразив «мессершмитт», решил атаковать «юнкерс», но боеприпасы 
кончились. Тогда он без колебаний направил свою машину на фашистский 
бомбардировщик. При столкновении оба самолета взорвались в воздухе. Ценой 
собственной жизни летчик выполнил приказ: надежно прикрыть с воздуха защитников 
Сталинграда.
      Успешному выполнению летчиками боевых задач способствовала активная и 
целеустремленная партийнополитическая работа. Партийные и комсомольские 
организации воспитывали у авиаторов высокие моральнобоевые качества. 
Вдохновляющий пример в воздухе и на земле показывали крылатые комиссары.
      …19 сентября во время боя с вражескими истребителями отличился военком 
291 иап батальонный комиссар Л. И. Бинов. Он решительно атаковал «мессершмитт» 
и сбил его, а когда кончились боеприпасы, направил свой «ястребок» на второй 
самолет. Гитлеровец не успел уклониться в сторону. После таранного удара его 
самолет стал беспорядочно падать. Но Бинов сумел выровнять поврежденную машину 
и посадить ее в расположении своих войск. О подвигах комиссара наши агитаторы 
рассказали всему личному составу.
      Авиаторам армии было хорошо известно и имя военкома 512 иап батальонного 
комиссара И. М. Мамыкина. Большинство воздушных поединков он завершал победой. 
Но в неравном бою 21 октября геройски погиб. На могиле комиссара летчики 
поклялись отомстить врагу за смерть Мамыкина, еще беспощаднее уничтожать 
немецкофашистских захватчиков. Подвиг военкома стал для них примером того, как 
надо любить Родину, как защищать ее счастье, свободу и независимость.
      От боя к бою росли в армии ряды коммунистов и комсомольцев. В заявлениях 
о приеме в партию и комсомол воздушные бойцы выражали непоколебимую готовность 
отдать все силы, а если потребуется, и жизнь за Отечество, стойко защищать 
волжскую твердыню.
      «Необходимо отдать должное воинам 24й, 1й гвардейской и 66й армий 
Сталинградского фронта, летчикам 16й воздушной армии и авиации дальнего 
действия, — пишет в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, — которые, не считаясь ни 
с какими жертвами, оказали бесценную помощь 62й и 64й армиям ЮгоВосточного 
фронта в удержании Сталинграда»4 .
      
«Кольца» в небе и на земле
      
      28 сентября наш Сталинградский фронт был переименован в Донской, а 
ЮгоВосточный фронт — в Сталинградский. Командующим нашим фронтом стал 
генераллейтенант К. К. Рокоссовский — молодой, стройный, обаятельный. Все 
командиры приняли его очень хорошо.
      Что особенно привлекало в новом командующем? Он глубоко понимал любые 
вопросы организации боя, умел предвидеть, как будут развиваться события при тех 
или иных изменениях обстановки. Была у него и еще одна хорошая черта: 
внимательное отношение к каждому. Некоторые мнения он не разделял и прямо 
говорил, что такую точку зрения не поддерживает, что надо делать не так, а 
иначе. Но делал это спокойно, уважительно. Недобросовестным или халатным людям 
спуску не давал.
      Одним словом, Константин Константинович сразу же расположил людей к себе. 
Постепенно это расположение переросло в безграничную веру в него как в 
талантливого военачальника. Откуда рождалась эта вера, причем буквально у всех 
бойцов и командиров фронта? Постараюсь, как могу, ответить на этот вопрос.
      До войны я знавал многих офицеров и генералов. Перед некоторыми 
преклонялся, восхищался их эрудицией, знаниями. Вспоминается один известный 
генерал. Сначала он командовал авиачастями, затем работал преподавателем в 
академии, прекрасно выступал с лекциями и докладами, грамотно проводил разборы. 
На фронте я встретил его в качестве начальника штаба объединения. Выглядел он 
совсем подругому. Генерала буквально преследовали неудачи: то противник 
разобьет аэродром, то свои наземные войска окажутся без прикрытия, то экипажи 
не вернутся с задания. А за все эти просчеты надо отвечать и перед начальниками 
и перед подчиненными. И вот он передо мной — подавленный, растерянный, почти 
неспособный решать и распоряжаться. Куда девались его знания и эрудиция?
      Встречал я на фронте и таких людей, которые в мирное время вроде ничем не 
выделялись. На войне же, в боевых условиях, они заметно отличались своей волей, 
собранностью, умением в критический момент принять правильное решение.
      Самое сильное впечатление оставляли, однако, те командиры, у которых 
военная жилка проявлялась в любой обстановке, как на учениях, так и в бою. При 
встрече с опасностью они испытывали какоето особое вдохновение. И тогда 
наиболее зримыми становились их лучшие командирские и просто человеческие 
качества, решительность, воля, находчивость как бы удваивались.
      Вот таким военачальником был К. К. Рокоссовский. В минуты грозной 
опасности он становился еще инициативнее и изобретательнее, тверже и собраннее. 
И буквально все подчиненные — от солдата до генерала — были готовы 
беспрекословно выполнить любую его задачу.
      Константина Константиновича мне довелось видеть в различной боевой 
обстановке, в самых критических ситуациях. И всегда он оставался хозяином 
положения. Во время Сталинградского сражения, Курской битвы, при проведении 
Белорусской операции смело принимал оригинальные и глубокие стратегические и 
оперативнотактические решения.
      Хочется подчеркнуть, что Рокоссовский много внимания уделял и психологии 
солдата в бою. Както он сказал мне, что особенно важно для нас — не позволить 
немецкой авиации бомбить нашу пехоту в момент, когда она поднялась в атаку. И 
пояснил почему. В укрытии обстрелянный солдат ничего не боится. А когда выйдет 
из окопа, самое страшное для него — налет авиации. Хотя артиллерийский и 
минометный обстрел порой более губителен, чем бомбежка, морально он переносится 
легче. Объясняется это, очевидно, тем, что боец не видит снарядов и мин, а по 
звукам научился примерно определять недолеты и перелеты.
      Слушая Рокоссовского, я сделал для себя вывод о необходимости особенно 
надежного прикрытия наступающих частей в момент атаки.
      В один из хмурых осенних дней Рокоссовский вызвал меня и сообщил, что 
Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу — окружить и уничтожить 
сталинградскую группировку противника Он произнес эти слова спокойно, а меня аж 
в жар бросило. Еще бы! Мы держим трудную оборону у самого берега Волги, отбивая 
непрерывные атаки врага. Перед нами мощная группировка фашистов. Какую же 
силищу надо иметь, чтоб окружить ее и уничтожить? Заметив мое волнение, 
Рокоссовский улыбнулся и стал излагать замысел операции. Слушая его, я 
проникался все большей уверенностью в том, что мы непременно разгромим 
противника. Ставка Верховного Главнокомандования не только ставила такую 
огромную и трудную задачу, но и обеспечивала ее выполнение.
      Константин Константинович рассказал, что справа от нас создается 
ЮгоЗападный фронт. Генерал С. А. Красовский будет формировать там 17ю 
воздушную армию. На первых порах мы должны помогать ей. Нам обещали дать нужное 
количество людей и самолетов для полного укомплектования действующих частей и 
соединений. Кроме того, в наше распоряжение поступал корпус пикирующих 
бомбардировщиков.
      От командующего фронтом я ушел взволнованный и окрыленный. Стал 
обдумывать, как лучше разместить авиачасти для обеспечения их четкого 
взаимодействия с наступающими войсками, какие принять меры для завоевания 
господства в воздухе.
      Чтобы принять и разместить передаваемый нам бомбардировочный корпус, 
предстояло подготовить минимум шесть аэродромов. Требовалось также оборудовать 
площадки для маневра Все это надо было делать безотлагательно: приближалась 
зима. И что не менее важно, проводить работы так, чтобы противник не догадался 
о характере наших приготовлений.
      Через некоторое время мы получили указание разработать план действий 
воздушной армии в контрнаступлении. Выполнение этой задачи я поручил штабу, 
возглавляемому генералом М. М. Косых. Ему помогали заместитель по политической 
части А. С. Виноградов и начальник тыла А. С. Кириллов. Все они старые 
большевики, начали свой боевой путь еще в годы гражданской войны. А. С. 
Виноградов — выходец из рабочих ИвановоВознесенска, получил партийное 
образование и был, что называется, комиссаром по призванию. М. М. Косых, 
пришедший на смену Н. Г. Белову с должности начальника штаба ВВС 
Дальневосточного фронта, хорошо знал возможности каждой авиационной части, умел 
точно определять количество самолетов, необходимое для выполнения той или иной 
задачи, предусмотреть резерв на случай критической ситуации.
      А. С. Кириллов, участник штурма Зимнего дворца, проявил себя как 
деятельный, энергичный и инициативный офицер. Он делал все для обеспечения 
бесперебойной боевой работы воздушной армии.
      Сначала мы вместе с Косых начали готовить армию к предстоящей операции. 
Потом в эту работу включился и начальник оперативного отдела А. П. Наумов.
      При составлении плана мы старались как можно полнее использовать опыт, 
накопленный во время проведения частных операций. Одна из них, осуществленная в 
октябре, носила кодовое название «Дон». В ходе ее летчики взаимодействовали с 
наземными войсками сначала при прорыве обороны противника, а затем при 
отражении вражеских контратак в районе станицы Клетская. Мы направили туда 92 
штурмовика и 90 истребителей. Массированными ударами было уничтожено немало 
живой силы и техники неприятеля.
      Вот какую оценку действиям войск нашего фронта дал Маршал Советского 
Союза Г. К. Жуков: «Наступление Донского фронта и контрудар 64й армии 
облегчили тяжелое положение 62й армии и сорвали усилия противника, нацеленные 
на овладение городом. Не будь помощи со стороны Донского фронта и 64й армии, 
62я армия не смогла бы устоять и Сталинград, возможно, был бы взят 
противником»5 .
      Готовясь теперь к новому контрнаступлению, мы учитывали, что нам 
противостоит очень сильная группировка противника. Строить новые аэродромы 
приходилось в открытой степи. Следовательно, надо было постоянно заботиться о 
маскировке, чтобы фашисты не разгадали наших замыслов. Мы составляли различные 
легенды. Те или иные перемещения войск объясняли подготовкой к зиме и другими 
причинами.
      После того как мероприятия командования фронта по выполнению 
предложенного Ставкой плана контрнаступления были одобрены Г. К. Жуковым и А. М.
 Василевским, началась отработка взаимодействия, в частности авиации с 
наземными войсками. Подготовкой воздушных армий к предстоящей операции 
руководил представитель Ставки, командующий ВВС Красной Армии генерал А.А.
Новиков. Наш Донской фронт находился в центре, между ЮгоЗападным и 
Сталинградским. 16я армия могла действовать не только на своем направлении, но 
и помогать обоим соседям, нанося удары по наземным войскам противника. Нам была 
также поставлена задача — завоевать господство в воздухе на период проведения 
наступательной операции. Предусматривались налеты на аэродромы, воздушные бои. 
Генерал Новиков часто встречался с командующими Хрюкиным и Красовским, детально 
вникал во все вопросы.
      В один из последних дней октября я находился в 228й штурмовой дивизии, 
которой командовал полковник Г. О. Комаров (Степичев был назначен командиром 
корпуса). Аэродром располагался в районе станции Фролове, почти на границе с 
ЮгоЗападным фронтом. На этом паправлении планировался главный удар, который 
должны были нанести 21я армия ЮгоЗападного фронта и наша правофланговая 65я 
армия. Поддерживать их должна была самая боевая штурмовая дивизия. Я лично 
контролировал ее подготовку. Неожиданно позвонил по телефону генерал М. М. 
Косых. Он сообщил, что командующий ВВС Красной Армии приказал мне в 16.00 
явиться в штаб С. А. Красовского с планом операции.
      Как быть? Если добираться автомашиной или на По2, можно опоздать. 
Единственный выход — лететь на Ил2. Доставить меня командир дивизии поручил 
инспектору по технике пилотирования.
      Самолет Ил2 был одноместным, но за кабиной находился довольно 
вместительный отсек. Туда я и втиснулся. Долетели нормально. На аэродроме меня 
ждала машина. Почти всю ночь мы с А. А. Новиковым и С. А. Красовским обсуждали 
различные варианты действий авиации при контрнаступлении, а рано утром я после 
короткого отдыха вылетел в свою армию.
      Маршрут мне был известен хорошо. До станции Михайловка он пролегал вдоль 
железной дороги. Смотрю, летчик отклонился от него и пошел у самой линии фронта.
 Вотвот должен показаться Дон, по берегу которого проходит линия обороны. Я 
невольно схватился за голову. У меня же план операции, что мне с ним делать? 
Завезет, думаю, на территорию, занятую противником, саданут по нас зенитки и 
собьют. Или, чего доброго, заблудится — и придется садиться на вынужденную. А 
при мне — план операции. Хотя я сижу у летчика за спиной, у меня нет никакой 
связи с ним. Я отделен от него толстой броней. Попробовал было высунуться из 
отсека и постучать по остеклению, не получилось.
      Я вынул пистолет и стал стучать рукояткой по кабине. Но летчик не услышал 
меня.
      Посмотрел вниз. Мы находились над местом слияния реки Медведица с Доном. 
Наш главный ориентир — станция Михайловка — оказался примерно в сорока 
километрах севернее. Куда же теперь летчик поведет машину? Над населенным 
пунктом штурмовик начал выполнять левый вираж. Сделал круг, другой. Мне стало 
ясно, что летчик заблудился, а я ничем не могу ему помочь. Наконец он 
сориентировался, развернул машину влево и пошел вверх по Медведице.
      Вскоре летчик совсем освоился. Увидев Михайловку, он развернулся вправо и 
повел штурмовик вдоль железной дороги. Через десять минут показалась станция 
Фролове, левее которой по курсу находился наш аэродром.
      Я, разумеется, крепко отчитал виновника за потерю ориентировки и сделал 
упрек командиру дивизии:
      — Не ожидал, что у вас даже боевые командиры так слабо подготовлены, что 
могут заблудиться.
      Но о своих переживаниях никому не сказал.
      
* * *
      
      На первом этапе контрнаступления главная роль отводилась ЮгоЗападному 
фронту, которым командовал генерал Н. Ф. Ватутин. Его войска должны были 
нанести мощные удары с правобережных плацдармов из Серафимовича и Клетской. 
Действия наземных частей поддерживали две воздушные армии — 2я, возглавляемая 
К. Н. Смирновым, и 17я под командованием С. А. Красовского.
      Сталинградский фронт (командующий А. И. Еременко) наступал из района 
Сарапинских озер. Его поддерживала 8я воздушная армия во главе с Т. Т. 
Хрюкиным.
      Ударные группировки обоих фронтов должны были соединиться на Дону в 
районе Калача.
      Нашему фронту предстояло нанести два вспомогательных удара Первый — 
одновременно с ЮгоЗападным из района восточнее Клетской на юговосток силами 
65й армии. Главная задача — прорыв обороны противника на правом берегу Дона. 
Второй — силами 24й армии из района Качалинской вдоль левого берега Дона на юг 
в общем направлении на Вертячий. Цель — отсечение вражеских войск, 
действовавших в малой излучине реки, от группировки фашистов, расположенной в 
районе Сталинграда.
      А. А. Новиков передал командующим воздушными армиями слова Г. К. Жукова о 
том, что И. В. Сталин отводит особую роль авиации в предстоящем 
контрнаступлении. Он зачитал нам письмо Верховного Главнокомандующего.
      «Если авиаподготовка операции неудовлетворительна у Еременко и Ватутина,
 — говорилось в этом письме, — то операция кончится провалом. Опыт войны с 
немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в том случае,
 если имеем превосходство в воздухе. В этом случав наша авиация должна 
выполнить три задачи:
      Первое — сосредоточить действия нашей авиации в районе наступления наших 
ударных частей, подавить авиацию немцев и прочно прикрыть наши войска.
      Второе — пробить дорогу нашим наступающим частям путем систематической 
бомбежки стоящих против них немецких войск.
      Третье — преследовать отступающие войска противника путем систематической 
бомбежки и штурмовых действий, чтобы окончательно расстроить их и не дать им 
закрепиться на ближайших рубежах обороны»6 .
      А. А. Новиков сообщил, что Верховный Главнокомандующий предупредил: если 
наша авиация сейчас не в состоянии выполнить эти задачи, то лучше отложить 
операцию на некоторое время и накопить побольше сил. Г. К. Жуков советовался с 
Новиковым и Ворожейкиным и передал И. В. Сталину общее мнение: воздушные армии 
будут в полной готовности к 15 ноября.
      Можно себе представить, с какой ответственностью мы вели последние 
приготовления к контрнаступлению. Части пополнились личным составом и техникой. 
На правый фланг для поддержки 65й армии мы перебросили три дивизии: 
штурмовиков, ночных бомбардировщиков и истребителей. Их придвинули ближе к 
линии фронта. Корпус Пе2 наметили разместить так, чтобы он мог наносить удары 
на всех основных направлениях. Но это соединение еще не прибыло…
      Стремясь завоевать господство в воздухе, мы должны были учитывать, что 
противник имеет примерно 1000 — 1400 самолетов. Наши воздушные армии 
насчитывали около 1200 боевых машин. Впервые на фронте было достигнуто такое 
соотношение сил. Наши летчики накопили боевой опыт. Самолеты, на которых они 
воевали, не только не уступали немецким, но и превосходили их. Командиры и 
штабы научились планировать и управлять боем.
      Мы знали, что основные силы авиации гитлеровцы используют обычно на 
решающем направлении. На других участках они ведут разведку или патрулирование. 
Учитывая это, мы предполагали, что почти все имеющиеся боевые машины враг 
бросит на бомбежку и штурмовку подвижных войск ЮгоЗападного и Сталинградского 
фронтов. Против этой вражеской армады должны будут сражаться истребители всех 
наших воздушных армий. Мы предусматривали даже возможность отложить на 
некоторое время выполнение задач в интересах своей 65й армии. Если противник 
ударит по флангам нашей группировки — справа или слева от Донского фронта, — к 
отражению его воздушных налетов намечалось привлечь истребители двух армий. 
Использовать в этих условиях авиацию трех фронтов нельзя было изза больших 
расстояний между аэродромами.
      Предусматривался и такой вариант: если гитлеровцы изберут для главного 
контрудара Донской фронт, то наши воздушные армии перенацеливаются с флангов на 
центр.
      В самом сложном положении находилась, конечно, 17я воздушная армия. 
Красовскому пришлось за месяцполтора сформировать объединение, принять 
материальные средства, построить аэродромы, обучить части, определить задачи, 
организовать взаимодействие. Была проделана титаническая работа. Не случайно 
Новиков так часто навещал Красовского. Были свои трудности и у Хрюкина. На 
Сталинградский фронт и в 8ю воздушную армию горючее и боеприпасы поступали 
только через Волгу. В тот год холода наступили раньше обычного. Тыловые части 
еще не успели переправить нужное количество грузов, как река стала замерзать. 
Зима пришла суровая. По едва окрепшему льду удалось сделать настилы. Горючее и 
боеприпасы стали доставлять на автомобилях. Но такая возможность появилась 
позже. А перед началом операции армия Хрюкина оказалась в очень сложных 
условиях.
      Значительно планомернее проходила подготовка к контрнаступлению в нашей 
16й армии. К нам подходили железные дороги с двух сторон, и грузы поступали 
бесперебойно. Представитель Ставки, командующий ВВС Красной Армии А. А. Новиков 
внимательно следил за приготовлениями.
      Удручала сложная метеорологическая обстановка. Стояла глубокая осень, и 
синоптики не обещали никаких улучшений. Некоторые общевойсковые командиры были 
даже довольны тем, что хорошей погоды не предвидится. Мол, будет выключена из 
работы и вражеская авиация. Сказывалась привычка. Ведь до этого противник 
всегда имел численное превосходство в воздухе и держал инициативу в своих руках.

      Нашлись и такие «теоретики», которые утверждали, что немецкая авиация 
опаснее для нас в наступлении, чем наша для обороняющегося противника. Почему? 
Да потому, мол, что атакующие войска выйдут из укрытий и станут более уязвимыми 
с воздуха Критикуя такую близорукость, К. К. Рокоссовский объяснил ее 
непониманием роли авиации в наступлении.
      Самое пристальное внимание мы уделяли воздушной разведке. Вели ее 
непрерывно, чтобы всегда знать о намерениях противника и иметь точные 
представления о расположении и перемещениях его резервов.
      7 ноября командующий К. К. Рокоссовский донес в Ставку, что фронт к 
наступлению готов. Задачи определены, войска сосредоточены, боеприпасы и 
продовольствие подвезены. Но только что сформированному ЮгоЗападному фронту 
времени на сосредоточение и подготовку частей не хватило, и срок начала 
операции был отодвинут на десять дней, с 9 на 19 ноября.
      К. К. Рокоссовский пригласил членов Военного совета фронта отметить 
праздник Октябрьской революции. На вечере кроме командующего присутствовали 
член Военного совета генерал К. Ф. Телегин, начальник штаба М. С. Малинин, 
«главный артиллерист» В. И. Казаков, начальник инженерных войск А. И. Прошляков,
 начальник бронетанковых войск Г. Н. Орел и я. Пришли также находившиеся у нас 
писатели А. Е. Корнейчук и Ванда Василевская.
      После праздничных тостов спели песню о Днепре, созданную поэтом Е. 
Долматовским и композитором М. Фрадкиным на нашем фронте. Хотя мы стояли еще на 
Волге, но твердо верили, что дойдем и до Днепра. До сих пор мне живо 
вспоминается тот вечер, еще больше сблизивший нас.
      …Десять дней, предшествовавшие контрнаступлению, оказались драматическими 
для 16й воздушной армии. В первой половине ноября нас предупредили о нашествии 
мышей. К тому же грызуны оказались больны туляремией — мышиной холерой.
      Больше всего не повезло штабу нашей армии. Проникая в дома, мыши заражали 
продукты и воду, заболевали люди. И перенести штаб было невозможно, поскольку 
линии связи пришлось бы прокладывать заново.
      Вскоре заболели мои заместители: Виноградов, Косых, Ребров, Кириллов. 
Потом слегли связисты и медики. Болезнь у всех протекала тяжело, с высокой 
температурой. Были даже два смертельных случая. В строю оставались только двое: 
я и подполковник Носков из оперативного отдела. Пришлось вызвать одного офицера 
из дивизии. Связался с Москвой и попросил прислать начальника штаба. Ведь срок 
операции уже приближался.
      18 ноября К. К. Рокоссовский приказал мне с наступлением темноты прибыть 
в штаб фронта.
      — Поедем, — сказал он, — на правый фланг, к Дону.
      Наш КП располагался неподалеку от стыка с ЮгоЗападным фронтом, 
поблизости от КП командующего 65й армией генерала П. И. Батова А этой армии 
завтра предстояло наступать.
      На место прибыли около полуночи. Связываемся с КП ЮгоЗападного фронта 
Нам говорят, что командование еще не прибыло и что время наступления может 
измениться. Мы восприняли эту весть с огорчением. Когда войска подготовились к 
выполнению задачи, хуже нет отменять отданные распоряжения. Рокоссовский 
позвонил в Генеральный штаб. Из Москвы ответили, что срок все еще уточняется. 
Наконец во втором часу ночи оттуда пришло подтверждение: операция начинается в 
назначенный час.
      У всех присутствовавших на КП настроение поднялось. Ведь полтора месяца 
готовили контрнаступление. Предусмотрели, кажется, все. Теперь разговор пошел о 
том, что будет завтра.
      Заметив наше возбуждение, Рокоссовский решительно сказал:
      — Довольно разговоров, всем ложиться спать!
      Он позвонил Батову. Тот тоже еще бодрствовал. Константин Константинович 
пожурил и его:
      — Отдыхать надо. Завтра будет трудный день. — И добавил, что сам он 
сейчас же ляжет спать.
      Постелью для нас, семи генералов, послужила расстеленная на полу солома, 
накрытая полотном. Легли не раздеваясь и тут же уснули.
      Встали примерно за час до начала артиллерийской подготовки, выпили чаю и 
отправились на наблюдательный пункт. Я посмотрел в небо. Высота облачности не 
превышала ста метров. Маловато! Мы ожидали лучшей погоды.
      Изготовившаяся к атаке пехота 65й армии находилась в траншеях на правом, 
крутом берегу Дона. Там у нас сохранялся плацдарм. Большинство же 
артиллерийских позиций располагалось на левом, низком берегу реки, как бы у 
подножия холма.
      Забрезжил рассвет. Прозвучала команда: «Огонь!» Раздался такой грохот, 
какого я никогда до этого не слышал. Но для нас громовая канонада звучала лучше 
всякой музыки.
      Через час после начала артподготовки нужно было выпускать авиацию. А 
погода не позволяла действовать большими группами. Один выход — послать на 
задания лучшие экипажи. Свои соображения доложил Рокоссовскому. Он согласился, 
и мы подняли в воздух 30 штурмовиков под прикрытием 24 истребителей. Они 
оказали главным образом моральную поддержку нашим войскам. Ведь ни один 
вражеский самолет тогда не вылетел.
      В середине дня К. К. Рокоссовский отправил меня в штаб воздушной армии.
      — У тебя там, — сказал он, — изза болезни почти никого не осталось.
      У нас, конечно, все было спланировано, задачи всем поставлены, но частями 
нужно управлять. Мы перебрались на узел связи, поближе к аппаратам. Вызывали 
командиров, слушали доклады, уточняли задачи. Мне помогали два офицера. Так 
втроем мы и работали до исхода первого дня операции. Лишь вечером к нам из 
Москвы прибыли самолетом еще три офицера.
      Командующий фронтом даже в ходе операции интересовался, как обстоит дело 
с «мышиной холерой». К тому времени она из штаба воздушной армии переметнулась 
и в штурмовую дивизию. Там обстановка сложилась еще хуже. Мало того, что 
заболели люди, мыши стали грызть оплетку проводов на самолетах. Пришлось срочно 
проверять и ремонтировать все электрооборудование на боевых машинах.
      Здесь хочу сказать доброе слово о работе врачей. Они не допустили 
широкого распространения туляремии среди летчиков, быстро восстанавливали 
здоровье больных и возвращали их в строй.
      Офицеры нашего штаба пристальное внимание уделяли воздушной разведке. Она 
велась всеми видами авиации. Особенно отличались опытные штурмовики С. И. 
Винник и В. Ф. Хохлачев. Несмотря на сложные метеоусловия, они снабжали нас 
ценной информацией о противнике.
      Летчики рвались в бой. Участвовать в контрнаступлении хотел каждый. Но 
погода не улучшалась. 21 ноября мы разрешили выпустить шестерку Ил2 под 
командованием Героя Советского Союза капитана В. М. Голубева. При облачности 10 
баллов и высоте 100 метров отважный командир провел свою группу на 80 
километров в глубь территории противника и нанес шесть сокрушительных ударов по 
его аэродрому. Штурмовики уничтожили тогда восемь вражеских самолетов. Больше 
всех летали наши ночные бомбардировщики. Они не пропустили ни одной ночи, 
делали иногда по шестьсемь вылетов. Эта безобидная на вид машина По2 
поднимала до 200 килограммов бомб, то есть половину бомбовой нагрузки «ила».
      Изза плохой погоды самолеты противника вообще не появлялись в небе. Наши 
наступающие части нередко заставали на захваченных аэродромах исправные 
«юнкерсы» и «мессершмитты». В районе Осиновки, например, фашисты оставили 42 
самолета, из которых 18 оказались исправными.
      На второй день наступления я, возвращаясь из штаба фронта, решил заехать 
на командный пункт 21й армии генерала И. М. Чистякова. Путь проходил через 
станицу Арчединская, расположенную в верхнем течении Дона. Дороги этой 
местности я знал без карты: десятки раз проезжал по ним за четыре месяца боев. 
С плацдарма, расположенного на правом берегу реки, наступала 21я армия 
соседнего фронта и вводились подвижные соединения. Преодолев довольно крутой 
подъем, мы вдруг оказались рядом с колонной вооруженных вражеских солдат. На 
какоето мгновение я растерялся, не понимая, в чем дело. Здесь же находился тыл 
21й армии, а ее передовые части ушли далеко вперед. Чтото надо делать. 
Решение, как молния, мелькнуло в голове. Мой водитель Михаил Ефимов и я 
схватились за автоматы. Я кричу ему:
      — Разворот на сто восемьдесят!
      И тут я увидел на обочине шоссе нашего солдата с винтовкой. За ним 
примерно на стометровой дистанции шагал еще один. Только тут я сообразил, что 
перед нами колонна военнопленных. Но кто разрешил им идти с оружием? Подзываю 
солдата и спрашиваю у него об этом. Тот рапортует: все боеприпасы мы отобрали у 
них, а оружие пусть сами несут. Не загружать же транспорт.
      Этот случай очень характерен для первых дней нашего контрнаступления. 
Застигнутый врасплох, противник нес большие потери в людях и технике.
      23 ноября войска ЮгоЗападного фронта заняли Калач и в районе Советский 
соединились с войсками Сталинградского фронта. Группировка гитлеровцев была 
окружена. После этого шесть советских армий получили возможность наступать в 
общем направлении на Сталинград, все туже сжимая внутреннее кольцо окружения. 
Наши подвижные части продолжали отбрасывать войска противника на запад, 
отодвигая внешний фронт. Им активно помогали авиаторы 8й и 17й воздушных 
армий. Мы с Т. Т. Хрюкиным, координируя наши действия, наносили совместные 
удары по фашистам, оказавшимся в котле. Кроме того, мы получили указание 
блокировать вражеские аэродромы в районе Сталинграда. Надо было и в небе 
замкнуть кольцо над противником.
      Немецкофашистское командование начало лихорадочно принимать меры по 
организации снабжения своих окруженных войск воздушным путем. Гитлеровский 
министр авиации Геринг хвастливо заявил, что воздушные силы рейха вполне 
справятся с доставкой в район Сталинграда продовольствия, боеприпасов, горючего 
и медикаментов. Для этой цели использовались лучшие транспортные и 
бомбардировочные эскадры, самолеты гражданского воздушного флота, опытные 
образцы машин авиационных заводов и даже отряд связи Гитлера.
      Осуществляя блокаду вражеских аэродромов, летчики 8й и 16й воздушных 
армий вели напряженные воздушные бои. Свои авиационные части мы максимально 
приблизили к границам котла, откуда организовали засады — истребители и 
штурмовики внезапно нападали на врага. Господство в воздухе перешло к нам. 
Однако мы еще не полностью закрыли немецким самолетам доступ к аэродромам и 
площадкам, расположенным в самом кольце.
      В директиве от 4 декабря командующий ВВС указывал нам: «Несмотря на то 
что в районе окруженного врага наша авиация имеет полное господство в воздухе, 
все же транспортные самолеты противника прорываются и производят посадку на 
аэродромы, находящиеся в кольце окружения. Этот факт показывает, что борьба с 
транспортными самолетами противника организована недостаточно четко.
      Мое требование — не допустить посадки транспортных самолетов противника 
на аэродромы — не выполнено.
      Уничтожение транспортных самолетов противника считать основной задачей»7 .

      Этой директивой предусматривался ряд мер по усилению блокирования 
аэродромов врага в районе окружения В частности, вводилось дежурство 
истребителей в воздухе, четко распределялись обязанности между авиаторами 8й и 
16й армий.
      Выполняя свои основные задачи, мы зорко следили, не создает ли противник 
группировки для прорыва кольца извне. Вскоре нашим воздушным разведчикам 
удалось обнаружить сосредоточение вражеских войск в районе Котельниково. Как 
выяснилось позже, здесь по указанию Гитлера создавалась специальная группа под 
командованием фельдмаршала Манштейна. В нее входили три танковые и четыре 
пехотные дивизии, а также другие части. 12 декабря гитлеровцы перешли в 
наступление вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград. За три дня они 
продвинулись на 45 километров и форсировали реку АксайЕсауловский.
      Одновременно гитлеровцы наносили по нашим наземным войскам удары с 
воздуха. Погода уже позволяла им активизировать свою авиацию. Оборонявшие 
Котельниково 51я армия и конный корпус генерала Т. Т. Шапкина вынуждены были 
отойти за реку Мышкова.
      В состав нашего фронта должна была войти 2я гвардейская армия под 
командованием Р. Я. Малиновского. Родион Яковлевич уже воевал здесь, возглавляя 
66ю армию, а осенью уехал формировать новое войсковое объединение. С ним он и 
прибыл 12 декабря на фронт. 2я гвардейская была хорошо подготовлена к боям. С 
ее штабом мы сразу же отработали все вопросы взаимодействия, четко определили, 
как будем громить окруженную группировку.
      Однако ситуация у станции Котельниково оставалась все еще угрожающей. 
Только 40 километров отделяло группу Манштейна от войск, находившихся в кольце. 
Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение бросить против нее 2ю 
гвардейскую армию. Командующий фронтом Рокоссовский считал, что опасность 
прорыва фашистов можно ликвидировать имеющимися силами, и просил Верховного 
Главнокомандующего не забирать с Донского фронта 2ю гвардейскую армию. Но 
приказ состоялся. Прибытие свежих сил укрепило Сталинградский фронт, и он во 
взаимодействии с ЮгоЗападным фронтом нанес мощный удар по войскам Манштейна в 
районах Котельниково и Тормосина.
      Когда противник начал активные действия под Котельниково, операция по 
уничтожению его окруженной группировки развивалась медленно. Ведь в ходе 
контрнаступления наши войска понесли большие потери. Фашисты дрались отчаянно. 
Гитлер то и дело обещал им: «Манштейн вас выручит, держитесь!» Кроме того, у 
противника оказалось гораздо больше сил, чем мы предполагали. Считалось, что в 
окружении находится 80 — 90 тысяч гитлеровцев. И только к середине января было 
установлено, что в котле более 330 тысяч.
      12 декабря воздушные разведчики сообщили, что враг сосредоточивает войска 
в районе Карповки. Стало ясно: готовится новая попытка прорыва навстречу группе 
Манштейна. Мы немедленно подвергли бомбардировке скопление живой силы и техники 
противника. Но он не прекращал попыток, всеми силами стараясь пробиться к своим 
войскам. Тогда мы подготовили и нанесли по врагу более мощный сосредоточенный 
удар. Это произошло в памятный для нас день 18 декабря, когда мы впервые 
почувствовали, как возросла ударная сила нашей воздушной армии. Дело в том, что 
к нам прибыло наконец давно обещанное пополнение — бомбардировочный корпус, 
вооруженный самолетами Пе2. Командовал им генерал И. Л. Туркель. Иван Лукич 
учился на Каче, показал не только летные, но и методические способности, а 
поэтому был оставлен инструктором. Потом он работал командиром эскадрильи в 
Одесской школе. Большой опыт и инструкторские навыки помогли Туркелю хорошо 
подготовить корпус к боям.
      Мы внимательно следили за первым налетом группы из 74 «Петляковых» на 
балку Яблоневая. Во втором эшелоне за ними шли штурмовики. Группу прикрывали 28 
истребителей. Вел «илы» командир полка майор А. Г. Наконечников. Этот человек 
олицетворял собой образ советского летчикаштурмовика: физически крепкий, 
волевой, смелый. Воевал он, как настоящий русский богатырь. Помню, при 
проведении операции «Дон» надо было заставить замолчать вражеские 
артиллерийские батареи, расположенные у совхоза «Опытное поле» и у разъезда 
Древний Вал. Решили послать туда группу «илов» во главе с Наконечниковым. 
Вскоре с командного пункта наземных войск нам передали благодарность за хорошую 
поддержку с воздуха. А штурмовиков все не было. Наконец с аэродрома сообщают: 
все в порядке, группа возвратилась полностью, просто Наконечников не мог уйти, 
пока не убедился, что все четыре батареи уничтожены.
      Сосредоточенный удар «Петляковых» и «ильюшиных» был очень эффективным. На 
цели, расположенные в районе балки Яблоневая, мы послали еще несколько групп 
самолетов. 18 декабря гитлеровцы понесли такой урон в живой силе и технике, что 
отказались от попыток вырваться из кольца.
      30 декабря директивой Ставки ликвидация окруженной группировки была 
целиком возложена на Донской фронт. До этого в операции участвовали 62, 64 и 
57я армии Сталинградского фронта. Ими соответственно командовали генералы В. И.
 Чуйков, М. С. Шумилов и Ф. И. Толбухин. Их передали в Донской фронт. Да своих 
у нас было четыре армии. Авиационных частей нам не прибавили, считали, что сил 
у нас достаточно для помощи наземным войскам в разгроме вражеской группировки.
      В связи с тем что части Манштейна, пытавшиеся прорваться к войскам 
Паулюса, потерпели поражение и отступили, изменилась и воздушная обстановка. 
Лишившись прифронтовых аэродромов, вражеская авиация действовала теперь с 
удаленных от Сталинграда баз: Сальска, Ростова, Новочеркасска, Шахт, 
Ворошиловграда. Истребителям противника стало труднее сопровождать транспортные 
самолеты. Фашисты вынуждены были отказаться от полетов большими группами и 
посылали теперь одиночные машины по разным маршрутам. Транспортники врага 
старались обойти наши зоны зенитного огня и места базирования нашей 
истребительной авиации. К Волге они прорывались значительно южнее окруженной 
группировки, затем поворачивали на север, добирались до Сталинграда и заходили 
на посадку с востока Мы понимали, что надо усилить воздушную блокаду.
      В декабре нам удалось поставить перед вражеской авиацией надежный заслон. 
Были предусмотрены четыре зоны ее уничтожения. Первая располагалась за внешним 
обводом кольца и предназначалась для ударов по аэродромам, с которых летали 
фашистские самолеты. Вторая находилась между внешним и внутренним фронтами 
окружения. Каждый из пяти имеющихся здесь секторов располагал своими штурмовыми 
и истребительными частями, а также радиостанциями наведения. Часть истребителей 
постоянно патрулировала в воздухе, остальные вместе со штурмовиками находились 
на аэродромах в готовности номер один. Третья зона отводилась для зенитных 
средств. Она примыкала непосредственно к району окружения. Четвертая включала 
сам этот район. Здесь действовали наши истребители, бомбардировщики и 
штурмовики. Пехотные и артиллерийские части также участвовали в борьбе с 
авиацией противника.
      Изредка противник поднимал в воздух большие группы транспортных самолетов,
 сопровождаемых истребителями. Расчет был прост: хоть части из них удастся 
прорваться через наши зоны противовоздушной обороны. Такой караван мы 
обнаружили, например, 30 ноября. Семнадцать Ю52 шли под охраной четырех 
«мессершмиттов». Группа «охотников» из 283й дивизии во главе с комдивом 
полковником В. А. Китаевым немедленно вылетела наперехват и в районе Гумрак 
настигла врага. Стремительными атаками наши истребители сбили пять «юнкерсов» и 
одного «мессера». Через несколько дней те же «охотники» уничтожили почти 
половину вражеского воздушного каравана.
      Наши истребители наносили штурмовые удары и по неприятельским аэродромам. 
2 декабря, например, они сожгли непосредственно в кольце окружения 17 самолетов 
противника, а в период с 10 по 13 декабря — еще 87.
      Успешно действовали и штурмовики — бомбили аэродромы, уничтожали в 
воздухе вражеские самолеты с грузами. Скорость у наших «илов» была больше, чем 
у Ю52. Поэтому они имели возможность расстреливать транспортные машины врага с 
близких расстояний.
      В январе 1943 года противник начал на парашютах сбрасывать грузы своим 
окруженным войскам. Но и этот способ снабжения не принес ему желаемых 
результатов. Значительная часть контейнеров попадала в расположение наших войск.
 А то, что удавалось получить голодным фашистам, расхищалось ими, особенно 
продовольствие и медикаменты.
      Был у гитлеровцев один необычный аэродром в Большой Россошке. Мы бомбили 
его два месяца, а он снова и снова оживал. В чем дело? Оказывается, после 
каждого нашего налета фашисты бросали старую взлетнопосадочную снежную полосу 
и накатывали в степи новую. А выведенные из строя самолеты они приспосабливали 
под жилье. Там располагались даже штабы. Возник необычный город. Однако в ходе 
наступления советские воины и оттуда выкурили немцев.
      За два с половиной месяца воздушной блокады наша авиация и зенитная 
артиллерия уничтожили 1164 самолета, из них более половины на аэродромах. 
Бывший генерал гитлеровской армии Ганс Дерр в своей книге «Поход на Сталинград» 
признавал: «Немецкая авиация понесла в этой операции самые большие потери со 
времен воздушного наступления на Англию, так как для выполнения поставленной 
задачи (снабжения окруженных войск по воздуху. — С. Р.)  использовались в 
большинстве своем боевые самолеты. Не только сухопутные силы, но и авиация 
потеряла под Сталинградом целую армию».
      Полковник Г. Зелле в одной из статей весьма красноречиво говорил о крахе 
«воздушного моста»: «Остается фактом, что с первого дня окружения ежедневно не 
делали посадки ни 1000 (по расчетам Зелле, столько требовалось самолетовылетов 
для нормального снабжения блокированных войск. — С. Р.),  ни 500, ни 300, ни 
даже 100 самолетов. В первые дни образования котла прибывали 50 — 70 самолетов, 
но очень скоро их число снизилось до 35 — 15 в день… Мрачная трагедия 
Сталинграда, по существу, целиком выражается этими потрясающими цифрами, перед 
которыми очевидным становится все актерство гитлеровского блефа… Доставка по 
воздуху с самого начала была недостаточной. В конечном итоге это стало фарсом»8 
.
      С 30 декабря штаб Донского фронта приступил к разработке новой операции 
по уничтожению гитлеровских войск, окруженных под Сталинградом. Она носила 
кодовое наименование «Кольцо». Командующие и штабы стали готовить войска к 
наступлению. Решено было расчленить группировку врага примерно пополам. Главный 
удар наносился с запада двумя армиями. С востока наступали три армии. Еще две 
сковывали противника, не давая ему возможности маневрировать резервами.
      10 января я находился на наблюдательном пункте вместе с командующим 
фронтом. Артиллерия и авиация нанесли такие мощные удары по врагу, что, 
казалось, в его траншеях не останется ничего живого. Но когда цепи наших бойцов 
поднялись в атаку, противник открыл сильный огонь. Пехота вынуждена была снова 
залечь. Но в конце концов нам всетаки удалось протаранить неприятельскую 
оборону и к 16 января продвинуться на 20 — 40 километров. Советские части 
отсекли и уничтожили противника в районе Карповка, Цыбенко, Елхи, Песчанка, 
Алексеевка Наша авиация наносила удар за ударом. В первый день наступления 
особенно отличился 2й бомбардировочный корпус, сделавший 172 самолетовылета. 
За успешное выполнение боевых задач командующий ВВС объявил благодарность всем 
авиаторам, участвовавшим в налетах.
      11 и 12 января наши летчики сделали 900 самолетовылетов. Удары 
наносились по окруженным войскам и по аэродромам, расположенным в кольце.
      Утром 13 января радио сообщило, что газета «Красная звезда» опубликовала 
наше обращение к И. В. Сталину и ответ Верховного Главнокомандующего. В своей 
телеграмме мы с А. С. Виноградовым писали: «Летчикиистребители, штурмовики и 
бомбардировщики 16й воздушной армии, сражаясь со злейшим врагом человечества — 
фашизмом, помогли нашим наземным армиям осуществить мудрый план окружения 
отборных германских дивизий под Сталинградом. Личный состав армии решил принять 
участие в укреплении военной мощи Красной Армии и внес наличными 2 200 000 
рублей. Сбор средств продолжается. Мы просим на собранные деньги построить полк 
истребителей имени защитников Сталинграда и передать самолеты нам, чтобы на 
этих грозных машинах разить насмерть фашистскую нечисть… Враг будет уничтожен».
      Верховный Главнокомандующий ответил нам: «Передайте доблестным летчикам 
16й воздушной армии, собравшим 2 200 000 рублей на строительство эскадрильи 
самолетовистребителей имени защитников Сталинграда, мой боевой привет и 
благодарность Красной Армии».
      При активной поддержке нашей авиации к вечеру 17 января войска фронта 
подошли к окраинам города. Через пять дней наступление возобновилось. Теперь 
оно велось уже с учетом новых разведывательных данных: В частности, 
командование фронта точно знало численность войск противника.
      В морозный ветреный день 22 января мы снова отправились на наблюдательный 
пункт фронта. Вместе с Рокоссовским ехал представитель Ставки Н. Н. Воронов. 
Путь предстоял неблизкий, а Николай Николаевич чувствовал себя неважно. У него 
поднялось давление, мучили головные боли. Но он всетаки приехал на КП. 
Прогремела мощная артиллерийская подготовка, отбомбилась авиация, заиграли 
«катюши». И тут Воронов сказал с улыбкой: «Ну вот, теперь мне значительно 
легче». Поднялась пехота. Было слышно, как пулеметные и автоматные очереди 
стали удаляться в глубь немецкой обороны. Наша артиллерия перенесла огонь, на 
штурмовку полетели «илы». Нам казалось, что линия фронта отодвинулась уже 
достаточно далеко.
      Командующий фронтом, член Военного совета, командующие родами войск, 
находившиеся в окопах вокруг блиндажа, вышли из укрытий понаблюдать за боем, 
обменяться впечатлениями. Поднялся на бруствер и повеселевший Воронов. Вдруг 
метрах в десяти от нас протрещала пулеметная очередь. Рокоссовский тут же 
скомандовал: «В окопы!» Затем начал ругать себя:
      — Сам вылез, и все полезли. Надо же быть такому неосмотрительному. Одной 
очередью всех могли скосить.
      К месту, откуда строчил пулемет, немедленно направили автоматчиков. 
Оказалось, что одна из огневых точек, расположенных в первой вражеской траншее, 
уцелела и осталась в тылу наших войск. Это могло плохо кончиться для нас.
      Боевую задачу войска выполнили успешно. 25 января наши части ворвались в 
город с запада. А еще через день окруженная группировка была расчленена. В 
районе Мамаева кургана воины 24й армии соединились с бойцами легендарной 62й 
армии. Это была вторая историческая встреча наших войск в ходе Сталинградской 
битвы. Своим наземным частям активно помогала наша авиация. 31 января враг 
прекратил сопротивление в южной части города, а 2 февраля была ликвидирована 
его северная группа.
      Командующий 65й армией генерал Батов в приказе от 29 января выразил 
удовлетворение «смелыми штурмовыми атаками и отличным бомбардированием боевых 
порядков и опорных пунктов противника». Он сделал вывод: «Военновоздушные силы 
16й воздушной армии в результате четкого и правильного взаимодействия 
командования и штабов своевременно появлялись на самых трудных участках 
наступления войск армии и подчас действовали в труднейших метеорологических 
условиях».
      31 января командование 66й армии отдало приказ, в котором отмечало 
«исключительно большую роль авиачастей и соединений 16й воздушной армии, 
которые в координации с нашими войсками беспощадно уничтожали фашистов в районе 
Сталинграда».
      Этот приказ мне передал генераллейтенант А. С. Жадов, мы его зачитали 
перед строем авиаторов. Волнующе звучали у руин Сталинграда слова благодарности 
наших боевых друзей: «Мы, бойцы и командиры, являемся очевидцами героических 
подвигов беспредельно преданных Родине авиаторов 16й воздушной армии, которые 
днем и ночью, невзирая ни на какие трудности, бомбардировочноштурмовыми 
ударами уничтожали и изматывали силы противника. Военный совет армии, бойцы, 
командиры и политработники выражают полное удовлетворение боевыми действиями 
воздушных бойцовлетчиков 16й воздушной армии и передают свое красноармейское 
спасибо»9 .
      Об участии авиаторов в разгроме окруженной группировки К. К. Рокоссовский 
в своей книге «Солдатский долг» сказал коротко: «В этих боях наши летчики 
завоевали глубокое уважение наземных войск».
      К радости и гордости за успехи авиаторов у меня примешивалось чувство 
тревоги. Оно зародилось еще тогда, когда у противника оставалось четыре 
аэродрома. Это было в середине января. Мы получили строгое указание блокировать 
наглухо эти аэродромы, чтобы фашисты не смогли вывезти из кольца генералов и 
руководящих офицеров. Мы установили постоянное дежурство истребителей днем и 
ночью. Фашистские самолеты почти не взлетали. Немцы лишь изредка сбрасывали 
туда грузы на парашютах. Правда, несколько раньше появлялись сведения, что 
вражеская транспортная авиация вместе с ранеными вывозит из окружения штабных 
офицеров.
      После нашего наступления 22 января у противника остался лишь один 
аэродром. К этому времени его летчики уже смертельно боялись летать в район 
Сталинграда, сбрасывали грузы, не долетая до кольца, в расположении наших войск.
 Так, 30 января мешок с орденами — Железными крестами — упал прямо в лагерь 
немецких военнопленных. Вот уж поистине символическая награда!
      Между тем меня уже не раз предупреждали:
      — По имеющимся данным, Паулюс вылетел в Ростов. Уточните и доложите.
      Я докладывал:
      — По нашим данным, самолеты противника не поднимались в воздух.
      Было и такое задание: "В оврагах у школьного аэродрома немцы спрятали три 
самолета «Хейнкель111». На этих машинах они намерены вывезти Паулюса с его 
штабом. Примите меры».
      Мы немедленно организовали воздушную разведку. Тщательно осмотрели все 
овраги вокруг аэродрома и ничего не обнаружили. А ведь скрыть три громоздких 
самолета невозможно. Докладываю:
      — Никаких самолетов нет.
      Нам говорят:
      — Данные заслуживают доверия.
      Мы еще раз перебираем все возможные варианты: где противник может скрыть 
свои «хейнкели»? Снова сфотографировали все овраги, чтобы документально 
подтвердить устный доклад, И опять нигде ничего не обнаружили. С фотоснимками в 
руках доказываем, что школьный аэродром непригоден для полетов. Он весь изрыт 
воронками от бомб и снарядов. На этом дело не кончилось.
      Поступило очередное указание: «Паулюс собирается вылететь с одного из 
стадионов Сталинграда Примите меры».
      Город в то время представлял собой груду развалин, никаких стадионов не 
осталось и в помине. Невозможно было найти площадку для взлета и посадки. Но 
надо проверить еще раз. Позвал я коренных сталинградцев, взял последние 
фотоснимки, план города, и стали мы вместе искать место, где располагался 
стадион. Конечно, он был разбит полностью. Все же решили еще раз 
сфотографировать его и пробомбить. На войне ведь всякое бывает.
      В разгар нашего наступления получаю сообщение, что Паулюс уже улетел. 
Воронов вызывает меня и спрашивает:
      — Что будем делать, Сергей Игнатьевич?
      Я отвечаю:
      — Вы же знаете, какие мы принимали меры, вот фотоснимки.
      А он снова утверждает, что Паулюс улетел.
      — Вы выпустили его из окружения.
      От этих слов настроение совсем у меня испортилось.
      Дело приняло иной оборот только после того, как из 64й армии доложили, 
что взят в плен командир немецкой дивизии. Это был первый пленный офицер такого 
ранга. Начальник штаба фронта генерал М. С. Малинин приказал немедленно 
доставить его к командующему фронтом. Вражеский комдив наверняка знал, улетел 
ли Паулюс.
      В крестьянской хате собрались Воронов, Рокоссовский, Телегин, Малинин, 
Казаков и я. Ввели рослого и тучного немца лет пятидесяти. Представился он 
генералом, хотя погоны на нем были полковничьи. Малинин спрашивает:
      — Правильно ли, что вы — полковник такойто?
      Он промолчал. Мы переглянулись, но уточнять не стали. Пригласили пленного 
сесть. Воронов и Рокоссовский стали задавать ему вопросы. В частности, 
поинтересовались, где сейчас Паулюс. Он ответил: у себя на КП.
      — Позвольте, — удивился командующий фронтом, — у нас есть данные, что он 
улетел.
      Пленный повторил:
      — Никак нет. Он у себя на КП.
      Воронов поинтересовался:
      — Когда вы с ним виделись?
      — Вчера с ним разговаривал, — ответил гитлеровец.
      Меня это сообщение, наверное, больше всех обрадовало. Значит, Паулюс все 
же не улетел!
      Малинин спросил у пленного, почему, будучи полковником, он представился 
генералом? Тот ответил, что генеральское звание ему присвоено всего два дня 
тому назад. Но погоны он сменить не мог, поскольку их не оказалось на складе.
      — А чем докажете, что вы генерал? — усомнился Малинин.
      Пленный ответил, что у него при себе телеграмма. И стал вынимать из 
карманов содержимое. Сначала положил на стол два пистолета, потом нашел нужную 
бумажку. Мы только переглянулись в недоумении. Вот это номер! Привели немца в 
штаб фронта и не отобрали оружие. Мы сделали вид, что ничего особенного не 
произошло. Но сразу после допроса приняли самые строгие меры к тому, чтобы 
подобная беспечность больше никогда не повторялась.
      От командира вражеской дивизии мы узнали не только о состоянии окруженных 
войск, но и о намерениях немецкофашистского командования. Раньше мне 
доводилось встречать немало пленных. Этот не был фанатиком и не кричал «Гитлер 
капут!». Он трезво оценивал обстановку и хорошо понимал, что гитлеровская армия 
обречена на поражение.
      Наконец нам сообщили, что взят в плен сам командующий окруженной 
группировкой вместе с группой штабных офицеров. 1 февраля было приказано 
доставить Паулюса в штаб фронта, находившийся в деревне Заварыкино. В 19.00 мы 
опять собрались в избе примерно в таком же составе. В комнату вошел высокий, 
худощавый, уже пожилой человек с усталым, изможденным лицом. Отрекомендовался 
фельдмаршалом. Ему не пришлось это доказывать телеграммой Гитлера, хотя на нем 
были погоны генералполковника.
      Мы знали, что во время первой встречи представитель Ставки Н. Н. Воронов 
предложил Паулюсу подписать приказ о сдаче в плен всех гитлеровцев, еще не 
сложивших оружия. Фельдмаршал уклонился от принятия такого решения. Воронов и 
Рокоссовский предупредили его, что он будет нести личную ответственность за 
новые жертвы. Но и это не возымело действия.
      Теперь в допросе Паулюса участвовали все члены Военного совета фронта. 
Мне запомнились некоторые из заданных вопросов.
      Паулюса, в частности, спросили, как он, высокоподготовленный военный 
специалист, высший начальник оперативной части генерального штаба, мог вести 
наступление при слабых флангах и, по существу, лезть в мешок? Это же не что 
иное, как авантюра!
      Паулюс ответил, что так случилось изза недооценки наших сил, 
способностей советского командования и других факторов. Но не признал его 
авантюрой, только пояснил, что таково было решение верховного командования. Ему 
задали другой вопрос:
      — Почему вы, располагая значительными силами, не попытались сразу же 
прорвать кольцо окружения и выйти на Котельниково?
      Паулюс ответил, что, вопервых, он недооценил количество и возможности 
советских войск; вовторых, ему было приказано находиться в Сталинграде и ни в 
коем случае его не оставлять.
      Вопрос:
      — Была ли у вас полная уверенность в том, что нужно вести столь 
бессмысленное сопротивление?
      Ответ:
      — Нет. А после разгрома Манштейна эта уверенность была окончательно 
поколеблена. Я несколько раз обращался к фюреру с просьбой о капитуляции, но 
мне было приказано держаться.
      Вопрос:
      — Как расцениваются действия Красной Армии по отношению к окруженной 
армии?
      Ответ:
      — Я преклоняюсь перед искусством командования Красной Армии, которое так 
блестяще смогло завершить сражение победой. Тут я ничего добавить не могу.
      Вопрос:
      — В чем вы видите просчет германского командования и лично ваш?
      Ответ:
      — Вопервых, просчет германского командования заключается в том, что мы 
растянули свои коммуникации и остались без резервов. Вовторых, наша разведка 
не дала нам ясного представления, какой мощной индустриальной базой располагает 
Россия на Востоке. Мы не думали, что созданная там промышленность сможет дать 
такое количество оружия. А мой личный просчет заключается в том, что я, как 
солдат, слушался приказов верховного командования и сразу, как только нас 
окружили, не пошел на прорыв. Тут я виноват перед армией и своей совестью.
      Был задан еще один вопрос:
      — Как вы расцениваете телеграмму Гитлера о присвоении вам 
фельдмаршальского звания?
      Вздохнув, Паулюс ответил:
      — Присвоение мне звания фельдмаршала я понял как приказ фюрера сражаться 
до конца: фельдмаршалы в плен не сдаются.
      Паулюс чувствовал себя морально подавленным и физически уставшим. Лицо 
его подергивалось в нервном тике. Видно было, что человек этот уже надломлен. 
Наконец ему задали последний вопрос:
      — Почему вы не улетели, когда еще имели возможность это сделать?
      Он ответил:
      — Я солдат и должен был нести свой крест и бремя вместе с моими 
подчиненными.
      Как уже говорилось выше, после пленения Паулюса одна группа фашистских 
войск все еще продолжала сопротивляться. Поскольку фельдмаршал не отважился 
призвать недобитых гитлеровцев сдаться в плен, наши войска разгромили эту 
группу. Великое сражение завершилось.
      Я поехал в Сталинград Во время боев мне приходилось видеть город только с 
воздуха Теперь, до основания разрушенный, он был неузнаваем. От домов остались 
лишь кучи кирпича и щебня По некоторым улицам невозможно проехать.
      В городе скопилось немало всякой военной техники. Нас, авиаторов, 
заинтересовали прежде всего самолеты. Здесь можно было увидеть почти все типы 
боевых машин гитлеровской авиации. Немало увидели мы и наших самолетов. Мне 
невольно вспомнилось предложение одного из офицеров штаба поискать в 
освобожденных от врага населенных пунктах наших сбитых летчиков.
      На поиски снарядили группу солдат во главе с врачом. И действительно, 
нашли пятерых летчиков. Они оказались настолько изможденными, что на них тяжело 
было смотреть. Фашисты держали их в холодном помещении. Пленные спали прямо на 
цементном полу, укрывшись коекаким тряпьем, медленно умирали. Нам удалось 
спасти их и выходить. Через месяц они уехали отдыхать, в часть вернулись 
здоровыми и отлично воевали.
      В первый день после окончания сражения было както непривычно тихо. Мы 
сидели с начальником штаба на своем КП и, не торопясь, подводили итоги боев. 
Принесли почту.
      Перелистывая «Огонек», я увидел необычный рисунок: около пушки стоит 
солдат и закрывает ствол кружочком картона. Лицо у него довольное. Под рисунком 
подпись: «Шабаш!»
      Но война еще не кончилась. Верно сказал поэт о тех днях:
      
    Война не кончилась. Нас ждут бои.
    Походы дальние, потерт и награды.
    Запомни гвардия: Отчизну мы спасли
    Вот здесь, на черных глыбах Сталинграда.
      
      3 февраля было получено распоряжение: К. К. Рокоссовскому, Н. Н. Воронову,
 В. И. Казакову и мне вылететь в Москву для доклада На следующий день мы были 
уже в столице. В первую очередь я явился к командующему ВВС Красной Армии 
Новикову. Смотрю, он уже в погонах, а мы пока в старом обмундировании. 
Александр Александрович вызвал адъютанта и приказал приготовить мне новую форму.

      Я чувствовал страшную усталость.
      — Ладно, — разрешил командующий, — отдохни.
      Я поехал в гостиницу, улегся на кровать и проспал с вечера до 10 часов 
следующего дня. Проснулся, смотрю, на стуле висит новенький китель с погонами 
генераллейтенанта Оказывается, мне присвоено очередное воинское звание. Вскоре 
мы, сталинградцы, встретились и поздравили друг друга. Рокоссовский стал 
генералполковником, Казаков — генераллейтенантом артиллерии.
      Когда подвели итоги грандиозной битвы, выяснилось, что за 200 огненных 
дней летчики 114 тысяч раз вылетали на боевые задания. Они обрушили на врага 31 
тысячу тонн бомб. За время боев под Сталинградом наша авиация уничтожила 3567 
немецких самолетов.
      Коммунистическая партия и Советское правительство высоко оценили вклад 
авиации в историческую победу на Волге. Десять дивизий всех видов авиации были 
преобразованы в гвардейские. Так в наших ВоенноВоздушных Силах появились 
первые гвардейские соединения.
      220я истребительная дивизия 16й воздушной армии была преобразована в 
1ю гвардейскую. Меня такая весть особенно порадовала. В 1941 году, в боях под 
Москвой, я командовал дивизией и тогда один из ее полков стал 1м гвардейским. 
228й штурмовой дивизии присвоили наименование 2й гвардейской штурмовой. Два 
этих славных соединения явились ядром 16й воздушной армии, созданной в ходе 
великой битвы на Волге.
      Многие авиационные части получили почетные наименования Сталинградских. В 
нашей армии стали гвардейскими семь полков. Среди них — 434й истребительный, 
которым командовал И. И. Клещев. Он был преобразован в 32й гвардейский. 
Невольно подумалось: не дожил славный командир до этого светлого дня, но как 
много сделал для того, чтобы часть заслужила гвардейское звание.
      Особо отличившиеся летчики удостоились звания Героя Советского Союза, 
многие авиаторы были награждены орденами и медалями. Кавалерами Золотой Звезды 
стали замечательные мастера маневренного боя — Макаров, Моторный и Семенюк. К 
началу 1943 года у каждого на боевом счету было по полтора десятка лично сбитых 
вражеских самолетов.
      Незадолго перед тем учредили орден Суворова Первыми этой награды 
удостоились полководцы, руководившие нашими войсками в Сталинградском сражении,
 — Г. К. Жуков, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, А. И. Еременко. Как 
высокую честь воспринял я награждение меня орденом Суворова II степени, 
стремился всеми силами оправдать доверие Родины.
      
За господство в воздухе
      
      Центральный фронт был создан на базе Донского. Его войска, а с ними и 
16я воздушная армия перебазировались из Сталинграда к Курску.
      Февраль 1943 года выдался вьюжным.и снежным. Станешь на расчищенной 
дороге и ничего не видишь вокруг изза высоких снежных валов на ее обочинах. 
Лишь по этой кажущейся бесконечной белой ленте движутся вереницы автомашин. 
Свернуть в сторону опасно: в сугробах застревали даже танки.
      Оценив обстановку, К. К. Рокоссовский распорядился отправлять батальоны 
аэродромного обслуживания на Елец и Курск не только автомашинами, но и 
железнодорожными поездами. Прибывая на места нового базирования, наши 
аэродромщики сталкивались с большими трудностями. Надо было укатать 
взлетнопосадочные полосы, а предварительно убрать с них мощные пласты снега. 
Непрерывно гудели тракторы, воины БАО сутками не покидали аэродромов.
      В состав воздушной армии в марте вошли 3й бомбардировочный корпус, 299я 
штурмовая и 286я истребительная дивизии. Ими командовали соответственно 
генерал А. 3. Каравацкий, полковник И. В. Крупский и И. И. Иванов. Двух первых 
я хорошо знал, а третьего — Ивана Ивановича — встретил впервые. Но скоро 
убедился, что это знающий командир, пользующийся большим авторитетом среди 
личного состава соединения.
      Штаб нашей армии разместился на восточной окраине Курска, где уцелело 
несколько деревянных домов. Рядом находился действующий аэродром. Такое 
соседство было для нас, конечно, небезопасным. Зато сюда сходились все нити 
управления, и мы имели прекрасную связь.
      Разведывательные части мы перебазировали из Сталинграда в первую очередь. 
Они помогли нам раскрыть замыслы врага Противник стремился всеми мерами, в том 
числе и ударами с воздуха, остановить наше наступление. На орловском 
направлении у него действовала крупная группировка авиации. Были случаи, когда 
гитлеровцы бросали против советских войск сотни самолетов.
      Командующий фронтом поставил задачу: усилить борьбу с немецкой авиацией. 
К имевшейся здесь истребительной дивизии мы решили добавить 283ю Камышинскую, 
которая прибыла из Сталинграда в Елец. Но немедленно вылететь оттуда она не 
могла: аэродромы заносила метель. Рокоссовский потребовал: «Давай истребителей, 
наши войска несут потери». Я доложил командующему, что мой зазаместитель 
генерал И. К. Самохин находится в Ельце и сообщает, что изза снегопада 
невозможно вылететь. Константин Константинович удивился:
      — Можно же поймать хоть полчаса хорошей погоды?
      Вечером я приказал Самохину готовить дивизию к перелету. Утром он снова 
доложил, что стартовать нельзя: метет поземка.
      А у нас в Курске стоит прекрасная погода, снег на солнце блестит так, что 
слепит глаза. На КП поступают сообщения: авиация немцев очень активна. Все наши 
истребители в воздухе. Рокоссовский опять ко мне:
      — Когда прибудет дивизия?
      Докладываю: вылететь не может.
      — Опять не может? — сокрушается командующий. — А под Сталинградом в какую 
погоду летали? Не осторожничаете ли вы?
      После этих слов я уже не смог усидеть на КП. Оставив за себя начальника 
штаба, сел на По2 и немедленно вылетел в Елец.
      Голубое небо кажется безбрежным. Лечу и думаю: «Ну и задам же я перцу 
Самохину и комдиву Китаеву!» Час тому назад уверяли, что нельзя вылетать, а 
здесь, оказывается, солнце светит. Подлетаю к окраине города Картина резко 
меняется: дома и дороги внезапно скрылись за густой пеленой поземки. Из нее 
торчат только верхушки деревьев, посаженных у границы летного поля.
      Самолет мой был на лыжах. Поскольку я хорошо знал расположение аэродрома 
и взлетной полосы, решил садиться, ориентируясь по верхушкам деревьев. Нырнул в 
непроницаемые метельные белила, приземлился буквально на ощупь.
      На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По2, но решили: садиться он 
не будет и уйдет обратно. Я порулил к лесу, зная, что там находятся КП и 
землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно.
 У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел 
в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. 
Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления 
фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки 
он находился здесь в ожидании вылета. Меня он подружески пожурил:
      — Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?
      Я ему также подружески признался, что с воздуха погода показалась мне 
лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился 
здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.
      После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще 
сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.
      — Нет! — твердо ответил он.
      Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я 
связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, 
самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил 
в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.
      На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня 
Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:
      — Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание 
на вас наложил!
      Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.
      — Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально 
оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на 
что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не 
погибли. Вот что я ценю в руководителе.
      А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска 
фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных 
полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и 
подготовки к летним боям.
      В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные 
части. 30й гвардейский авиаполк расположился на аэродроме Чернава у города 
Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».
      Когда я прилетел туда, меня встретил майор — командир полка. Смотрю: лицо 
очень знакомое. Вспомнил: ну конечно же это Иван Михайлович Хлусович. В 1941 
году он был заместителем командира 187го полка 46й дивизии. Вместе мы 
действовали на правом крыле Западного фронта. Был случай, когда Хлусович сел на 
аэродроме, занятом гитлеровскими танками. Однако боевой летчик сумел отбиться 
от врага и улететь.
      Вижу — и он меня узнал. Поздоровались, обнялись, как старые боевые друзья.

      — Ну как «кобра»? — спрашиваю у него.
      — Ничего, — отвечает, — удобная машина, а как поведет себя в бою — 
посмотрим, еще не воевали на ней.
      Я рассказал Хлусовичу о воздушной обстановке. Потом мы вместе составили 
план подготовки летчиков к боевым действиям в этом районе. Договорились, что 
сначала они облетают передний край и изучат район с воздуха.
      На следующий день на командный пункт доложили, что первая эскадрилья 
«кобр» поднялась в воздух. Она облетела всю нашу фронтовую полудугу и 
возвратилась на свой аэродром. Позже сообщили: вылетела вторая эскадрилья.
      Позвонил командующий 65й армией генерал Батов. Мы с ним подружились на 
Сталинградском фронте.
      — Надо мной, — говорит, — ведут бой немцы с немцами.
      — Не может этого быть!
      — Я же знаю свои самолеты, — настаивает он, — тут «мессеры» «мессеров» 
колотят.
      Вспомнил я про эскадрилью «кобр» и объясняю:
      — Это, очевидно, наши «кобры» с «мессерами» дерутся. Новые самолеты нам 
недавно прислали. Вы их еще не видели. Эскадрилья облетывает район. Значит, 
встретилась с немцами и ведет бой.
      — Ну ладно, — соглашается Батов, — бой продолжается.
      Через некоторое время опять раздается телефонный звонок. Батов сообщает 
радостным голосом.
      — Сбили два «мессера». Я уже разобрался, где наши и где чужие.
      Я поблагодарил Павла Ивановича за добрую весть.
      А через некоторое время Хлусович доложил, что из полета не вернулись две 
«кобры». Видимо, это те машины, которые Павел Иванович принял за «мессеры». 
Стало жаль, что в первом же полете мы потеряли два самолета. Звоню Батову:
      — Павел Иванович, ты говорил, что два «мессера» сбили, видел, мол, сам, а 
у меня две «кобры» не вернулись. Значит, ты обознался.
      — Ничего подобного, — возражает он. — У меня на столе доказательства 
лежат.
      Я понял, что с моторов упавших машин сняты таблички. Этот порядок заведен 
у нас еще со Сталинграда. Мы поощряли летчиков за каждый сбитый самолет только 
тогда, когда предъявлялись эти таблички. Батов мне и немецкие надписи зачитал.
      — Ты, — говорит, — ищи свои самолеты гденибудь в другом месте.
      Прошло еще немного времени. Позвонил Хлусович:
      — Обе «кобры» вернулись, но…
      Я насторожился и спрашиваю:
      — Что «но»?
      — Они садились на аэродроме Орел, который находится у немцев, — отвечает 
он.
      — Прилетайте с ними ко мне, — приказал я Хлусовичу.
      Не прошло и часа, как на КП появились командир и два молодых летчика. 
Оказывается, произошло следующее. Эскадрилья в боевом порядке осматривала и 
изучала район боевых действий. В районе КП 65й армии встретилась с группой 
«мессеров». И наши, и фашисты хотели сразу же добиться преимущества в высоте. 
Завертелась карусель. Советские летчики сбили сначала один «мессер», затем 
другой. Бой затянулся. Немцы стали отрываться и уходить. Наши летчики бросились 
им вдогонку, но, следуя приказу, дальше линии фронта не пошли.
      В ходе боя пара «кобр» оторвалась от эскадрильи. Летчики заметили это 
слишком поздно. Кругом уже никого не было, горючего оставалось мало. Вышли они 
на шоссе Орел — Курск. Ведущий, опасаясь, что не дотянут до своего аэродрома, 
решил дозаправиться в Курске. Истребители развернулись на 90° и направились, 
как им казалось, в нужном направлении. Вскоре показался город, а рядом с ним 
аэродром. «Все в порядке», — решил ведущий и дал команду заходить на посадку. 
Он сел на полосу подальше, чтобы осталось место ведомому. Оглядевшись, увидел 
справа группу людей, расчищавших от снега рулежную дорожку. Почти все они были 
в гражданской одежде. Но почему на солдате шинель мышиного цвета? 
Присмотревшись, летчик на мгновение даже замер от неожиданности: «Немцы! Куда 
же мы сели?» Все самолеты — со свастикой.
      Решение пришло мгновенно — на полосе никого нет, ведомый подрулил, надо 
взлетать немедленно, развернувшись на 180°. Ведущий дает команду: «На аэродроме 
немцы, разворот на сто восемьдесят, быстро взлетай первым!» Ведомый круто 
развернулся. «Значит, понял, молодец!» — обрадовался ведущий. Первая машина 
пошла на взлет, а немного спустя за ним устремился и ведущий. Набрав высоту, 
истребители сделали разворот вправо и пошли на бреющем. Вражеские зенитчики 
открыли огонь слишком поздно. «Кобры» были уже далеко. И тут наших летчиков 
взяло сомнение: куда же они садились? По расчетам получилось — в Орле. Выйдя на 
шоссе, они развернулись не вправо, а влево и пошли на север, а не на юг.
      Выслушав их рассказ, я разобрал допущенную ими ошибку. А в конце беседы 
посоветовал непрерывно уточнять в полете свое местонахождение несколькими 
установленными способами. Порекомендовал командиру провести занятия на эту тему.
 В дальнейшем полк успешно действовал на фронте.
      В конце войны я встретил Хлусовича уже командиром дивизии Войска 
Польского. Сейчас этот храбрый и опытный офицер находится в запасе, живет и 
работает во Львове.
      На фронте наступали решающие события. Гитлер и его окружение вопреки 
неумолимым фактам считали возможным поправить свое положение и взять реванш за 
поражение под Сталинградом. Они решили провести на востоке крупное наступление, 
которое бы, по их расчетам, помогло восстановить военный и политический престиж 
фашистской Германии, поднять моральный дух армии и народа. С весны в стане 
врага развернулась напряженная подготовка к операции под кодовым названием 
«Цитадель». В рейхе была проведена тотальная мобилизация, и армия получила 
почти миллионное пополнение.
      Гитлеровское командование выбрало для нанесения удара по советским 
войскам Курский выступ. Севернее его фашисты создали сильно укрепленный 
орловский плацдарм. На юге сосредоточили группу армий. Всего здесь 
насчитывалось 900 000 солдат и офицеров, около 10 000 орудий и минометов, 2700 
танков, свыше 2000 самолетов. Сюда направлялась новейшая боевая техника — 
модифицированные бомбардировщики «Хейнкель111», штурмовики «Хеншель129» и 
истребители «ФоккеВульф190», танки «пантера» и «тигр», штурмовые орудия 
«фердинанд». Как признал потом один из фашистских генералов, «ни одно 
наступление не было так тщательно подготовлено, как это».
      Противник возлагал большие надежды на массированные удары крупных сил 
танков и авиации. Командующий немецкой группой армий «Центр" генерал Клюге 18 
июня 1943 года писал Гитлеру. „…Лучшим решением будет осуществление нашего 
наступления в соответствии с планом „Цитадель“. Обязательным условием его 
проведения является использование максимального количества танков и сильная 
поддержка военновоздушных сил…“10
      Враг рассчитывал внезапными таранными ударами танковых соединений и 
ударами с воздуха пробить бреши в нашей обороне севернее и южнее Курска, а 
затем развивать наступление по сходящимся направлениям, чтобы окружить войска 
Центрального и Воронежского фронтов. Ранее, в 1941 и 1942 годах, такой способ 
ведения операции позволял гитлеровцам добиваться известных успехов.
      Советское командование своевременно раскрыло планы противника и приняло 
решение, полностью отвечающее обстановке: упорной обороной измотать и 
обескровить основные ударные группировки немецкофашистских войск, после чего 
перейти в контрнаступление. При этом главной задачей Центрального и 
Воронежского фронтов, перешедших к обороне, являлось нанесение врагу 
максимальных потерь в танках и самолетах.
      Основная задача нашей авиации на Курской дуге состояла в завоевании 
господства в воздухе. Важно было лишить противника инициативы и обеспечить 
свободу действий своим наземным войскам.
      В состав Центрального и Воронежского фронтов входили две воздушные армии. 
Наша 16я имела 1034 самолета, 2я, которой командовал генерал С. А. Красовский,
 насчитывала 881 самолет. К участию в операции привлекались 17я ВА 
ЮгоЗападного фронта в помощь 2 ВА Воронежского фронта и авиация дальнего 
действия. Всего наши воздушные армии располагали здесь 2900 самолетами11 . 
Гитлеровцы сосредоточили в районе Курского выступа две трети всей своей авиации,
 действовавшей на восточном фронте, — 2050 самолетов. Таким образом, общее 
соотношение сил было в нашу пользу. Но по количеству дневных бомбардировщиков 
преимущество оставалось на стороне противника.
      Наши авиационные соединения были вооружены новыми истребителями Ла5 и 
Як76, штурмовиками Ил2 со второй кабиной для воздушного стрелка и пикирующими 
бомбардировщиками Пе2. Что касается летного состава, то части пополнились 
молодежью, не имевшей боевого опыта.
      Борьба за господство в воздухе на Курской дуге началась задолго до 
перехода противника в наступление. Нами были проведены две воздушные операции в 
мае и июне 1943 года.
      В первой, проходившей с 6 по 8 мая, участвовали шесть воздушных армий: 1, 
15, 16, 2, 17 и 8я. Они нанесли удары по 17 вражеским аэродромам на фронте от 
Смоленска до Азовского моря. Советские истребители провели многочисленные 
воздушные бои над территорией, занятой противником.
      Следует отметить масштабность и решительность действий нашей авиации: 
1200 километров по фронту и до 200 километров в глубину. Перед этим воздушная 
разведка вскрыла базирование немецких частей и точно определила режим их боевой 
деятельности. Наши удары были приурочены именно к тому периоду, когда на 
вражеских аэродромах находилось наибольшее количество самолетов и 
летнотехнического состава.
      Операция готовилась скрытно. К разработке плана был допущен ограниченный 
круг лиц. Командующие воздушными армиями получили подробные указания лишь за 
сутки, а командиры авиационных соединений и частей — за шесть — восемь часов до 
начала боевых действий. Экипажам самолетов были поставлены задачи 
непосредственно перед вылетом. Маршруты прокладывались в обход районов, 
насыщенных средствами ПВО. При следовании к целям категорически запрещалось 
пользование радиосредствами. Благодаря таким мерам предосторожности была 
обеспечена внезапность и эффективность массированного удара по аэродромам 
противника За трое суток операции было совершено 1400 самолетовылетов, 
выведено из строя свыше 500 самолетов. Урон наших полков был в четыре раза 
меньше.
      В мае у нас находился А. А. Новиков. До этого он был на Кубани в 4й и 
5й воздушных армиях и теперь хотел рассказать нам об опыте развернувшихся там 
боев. Командующий ВВС Красной Армии, как и мы, считал, что летом главные 
сражения предстоят на Курской дуге.
      В первую же ночь после его прибытия фашистские самолеты бомбили аэродром 
в Курске, а он, как я уже говорил, находился всего в шестистах метрах от нас. 
Нам до утра пришлось дежурить на КП. И Новиков распорядился, чтобы штаб 
поскорее перебазировался в более безопасное место.
      Мы перебрались в деревню Уколово, поближе к командному пункту фронта. 
Неразрушенных домов здесь почти не осталось. Мы вырыли землянки и разместили 
там свои службы. Наладили систему управления боевыми действиями частей и 
соединений.
      А. А. Новиков рассказал о победах и опыте одного из лучших асов 
воздушного сражения на Кубани — А. И. Покрышкина и его формуле боя: высота, 
скорость, огонь и маневр. У нас появились последователи прославленного 
воздушного снайпера Среди них можно назвать двадцатидвухлетнего старшего 
лейтенанта Н. В. Харитонова В 19 лет он закончил Борисоглебскую летную школу. 
Отличился в Сталинградской битве. Был награжден орденами Красного Знамени и 
Отечественной войны I степени. В представлении на звание Героя Советского Союза 
мы отмечали, что он совершил около двухсот боевых вылетов, провел десятки 
воздушных боев, сбил лично семь немецких самолетов и столько же в группе, 
уничтожил десятки автомашин, железнодорожных вагонов, зенитнопулеметных точек 
противника.
      Объясняя формулу А. И. Покрышкина молодым бойцам, Харитонов добавлял:
      — Атаку надо продолжать до тех пор, пока не убедишься, что самолет 
противника сбит.
      Свою мысль он подтверждал боевыми делами.
      …Когда двенадцать «юнкерсов», которых сопровождали семь «мессершмиттов», 
приблизились к нашему аэродрому, взлетевший первым Харитонов приготовился к 
атаке. За ним поднялась еще пятерка «яков». Ведущий разгадал замысел врага — 
отсечь наши истребители от бомбардировщиков — и первым устремился на головной 
«юнкерс». Меткой очередью он убил стрелка, повредил один мотор, но Ю88 все же 
пытался уйти. Харитонов продолжал преследовать его над вражеской территорией и 
окончательно добил. Вернувшись в часть, старший лейтенант доложил, что самолет 
противника уничтожен, и представил фотоснимок.
      1 мая 1943 года Н. В. Харитонову было присвоено звание Героя Советского 
Союза Готовясь к предстоящему сражению, он, как и другие наши опытные командиры,
 добивался того, чтобы каждый летчикистребитель с полным эффектом умел 
использовать высоту, скорость, маневр, огонь не только в воздушном бою, но и 
при атаке наземных целей.
      8 мая мы получили директиву Ставки о приведении войск в полную боевую 
готовность для отражения возможного наступления противника, намеченного на 10 — 
12 мая. Были срочно приняты необходимые меры, и командующий фронтом К. К. 
Рокоссовский доложил о них И. В. Сталину. Вот что писал он об авиации: «16я 
воздушная армия активизировала воздушную разведку и ведет тщательное наблюдение 
за противником в районе Глазуновка, Орел, Кромы, Комаричи. Авиасоединения и 
части армии приведены в боевую готовность для отражения ударов авиации 
противника и срыва возможных его наступательных действий».
      Создавая оборонительные позиции, наземные войска теперь не опасались, что 
враг прорвет их и бросит свои танки в наш тыл. Бойцы были обстреляны, воевать 
научились. На направлении предполагаемого главного удара противника — в полосе 
13й армии, которой командовал генерал лейтенант Н. П. Пухов, мы создали 37 
противотанковых районов со 138 опорными пунктами, установили минные поля и 
вырыли множество противотанковых рвов.
      «На Центральном фронте, — писал в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, — 
наиболее мощная противотанковая оборона была подготовлена в полосе 13й армии и 
на примыкающих к ней флангах 48й и 70й армий. Противотанковая артиллерийская 
оборона в полосе 13й армии Центрального фронта составляла более 30 единиц на 1 
километр фронта»12 .
      При подготовке к решающей битве под Курском мы особенно ощущали 
руководящую, мобилизующую и организующую роль Коммунистической партии. Это 
благодаря ее мудрой политике и постоянной заботе воиныавиаторы получали от 
тружеников тыла все, что требовалось для успешного ведения боевых действий.
      Базирование нашей армии позволяло авиасоединениям без дополнительного 
аэродромного маневра действовать как на орловскокурском, так и на 
белгородскохарьковском направлении, а в критические моменты помогать соседней 
2й воздушной армии.
      Главное, к чему мы стремились, — с начала операции завоевать господство в 
воздухе. К этому готовились командиры всех степеней.
      Командующий ВВС Красной Армии генерал Новиков, посетив в мае нашу армию, 
рассказал о тактике, применявшейся противником в боях на Кубани, в частности о 
массированных ударах его бомбардировщиков и истребителей по войскам и по тылам, 
раскрыл методику отражения таких налетов. Приемы борьбы в воздухе с крупными 
группами мы немедленно довели до сведения всех командиров, продумали, как лучше 
управлять действиями истребителей.
      Было решено создать специальную группировку для борьбы с авиацией 
противника в районе предполагаемого наступления его главных сил. На правом 
крыле фронта, в полосе 13й армии, главная роль в решении этой задачи 
отводилась 6му истребительному корпусу. На левом фланге мы разместили 1ю 
гвардейскую Сталинградскую истребительную дивизию. Оба соединения в случае 
необходимости могли совместно действовать в центре.
      На аэродромах вблизи Курска находилась 283я Камышинская истребительная 
дивизия. Она предназначалась для наращивания сил при ведении боев в воздухе. 
Остальные части готовились главным образом к сопровождению бомбардировщиков и 
штурмовиков. Но в случае надобности они тоже могли привлекаться для завоевания 
господства в воздухе.
      Мы отлично понимали, что требовалось тщательно скрывать свои замыслы, 
ввести противника в заблуждение. С этой целью были запрещены полеты с 
аэродромов, расположенных поблизости от линии фронта. Там базировались по два 
полка первой гвардейской дивизии и шестого корпуса. Самолеты мы тщательно 
замаскировали, а летчиков вывезли в тыл для дополнительной тренировки. С 
началом боев эти четыре полка должны были наносить по авиации противника 
внезапные удары из засады.
      Два полка истребителей мы оставили в резерве в глубоком тылу фронта. 
Подготовили 50 ложных аэродромов, дневных и ночных. На них установили 240 
искусно сделанных макетов самолетов. Гитлеровцы непрерывно бомбили их в мае — 
июне и даже июле. Всего они атаковали наши «приманки» более 60 раз. А на 
замаскированные реальные аэродромы налетали гораздо реже.
      В середине мая мы кроме основного командного пункта оборудовали запасной. 
Место нахождения оперативной группы определили непосредственно у передовой.
      21 мая командующий фронтом разрешил нашим пикировщикам нанести удар по 
скоплению живой силы и техники противника в районе села Рождествено. Налет 
завершился успешно.
      Вечером в штаб армии пришло донесение из 279й истребительной дивизии. В 
нем говорилось, что из вылета на сопровождение пикировщиков не вернулся младший 
лейтенант Н. И. Синицын. Молодой рабочийкоммунист вступил в Красную Армию 
добровольно за два года до начала войны. Мы надеялись, что этот летчик всетаки 
вернется в родную часть.
      Но прошло два месяца, а о Синицыне ничего не было слышно. О его судьбе 
стало известно во время допроса немецкого агентадиверсанта. Мы узнали, как вел 
себя в последние часы жизни бесстрашный советский патриот.
      21 мая утром над вражеским аэродромом, расположенным около села Мерцалово,
 появились два наших истребителя. Вскоре они встретились с шестью «юнкерсами», 
шедшими в сопровождении четырех «мессершмиттов». Один советский самолет завязал 
бой с «мессерами», а второй ринулся на бомбардировщиков и мастерскими атаками 
сбил три из них.
      Истребитель, вступивший в бой с «мессершмиттами», вскоре получил 
повреждение и вынужден был уйти на свою территорию, преследуемый четырьмя 
фашистами. А в это время в воздух поднялись еще три «мессера». Оставшийся в 
одиночестве советский летчик вступил с ними в неравный бой. Гитлеровцы 
повредили его машину, и он вынужден был приземлиться…
      Наш летчик до последнего патрона отбивался от окруживших его фашистов, 
уничтожил около двадцати вражеских солдат. Не желая сдаваться в плен, он 
застрелился.
      — Я сам видел изъятые у летчика документы, — заявил пленный. — Хорошо 
помню, что это был Синицын Николай Иванович, 1919 года рождения, москвич.
      А. С. Виноградов туг же позвонил редактору газеты «Доблесть» и попросил 
его написать о подвиге героя, награжденного посмертно орденом Отечественной 
войны I степени. Его матери — М. С. Грибковой — мы послали теплое письмо. 
Вскоре от нее пришел ответ:
      «Дорогие товарищи! — писала она. — Гибель дорогого и единственного сына 
Николая — для меня тяжелая и невосполнимая утрата Сердце мое переполнено 
неугасимой ненавистью к фашистским извергам, сделавшим несчастными тысячи 
матерей, жен, отцов. У меня осталось одно утешение: Коля погиб как герой. Я 
горжусь им и заклинаю вас еще беспощаднее истреблять гитлеровских захватчиков, 
не щадить ни крови своей, ни жизни в борьбе за честь и свободу Родины…
      Желаю вам скорей победы».
      Я привел лишь небольшой отрывок из письма Марии Семеновны Грибковой. С ее 
письмом мы ознакомили весь личный состав. Каждый, кто слушал скорбное послание 
матери, невольно вспоминал своих родных, с горечью думал о невероятных 
страданиях, выпавших на долю нашего народа Сердца воинов переполнялись желанием 
отомстить врагу за все его злодеяния.
      Накануне решающего сражения нам пришлось участвовать в отражении 
массированных налетов вражеской авиации на Курск. Ранним утром 22 мая был 
обнаружен первый эшелон немецких бомбардировщиков. Десять дежурных «яков» 283й 
дивизии немедленно поднялись в воздух. Одна пара связала боем фашистских 
истребителей, остальные атаковали бомбардировщиков. С первого же захода летчики 
В. Ф. Виноградов, Б. А. Баранов и В. П. Вусиков уничтожили по одному «юнкерсу», 
а Н.В.Иванов — «ФоккеВульф190».
      С аэродрома Щигрыюжные сюда подоспела дежурная эскадрилья во главе со 
старшим лейтенантом В. А. Башкировым. Командир и его ведомый сковали боем 
«мессеры», а остальные набросились на бомбардировщики. В течение нескольких 
минут противник потерял шесть машин. Заметив, что один «мессер» устремился к 
паре «яков», преследующих «юнкерсы», Башкиров рванулся ему наперерез и меткой 
очередью поджег его.
      Всего 22 мая в налете участвовало 110 вражеских бомбардировщиков, их 
прикрывали 70 истребителей. Но лишь незначительной их части удалось прорваться 
к Курску. Остальные вынуждены были сбросить бомбы, не достигнув цели. Противник 
потерял 76 самолетов, 38 из них сбили летчики нашей армии. Через 10 — 12 часов 
после воздушного налета железнодорожная станция возобновила работу.
      2 июня рано утром фашисты послали на город еще большее количество 
самолеток Теперь бомбардировщики с черными крестами шли одновременно с севера и 
юга. Мы немедленно подняли в воздух истребители. В бой вступили четыре полка 
6го корпуса, по два из 1й гвардейской и 283й дивизий, по одному из других 
соединений. Всего в отражении налета участвовало 280 летчиков нашей и 2й 
воздушной армии, а также 106 «ястребков» ПВО. Жаркие схватки на подступах к 
городу не прекращались в течение всего дня.
      Мы находились на КП, наводили истребители на цели и с удовлетворением 
наблюдали, как падали вражеские самолеты. Я мобилизовал все По2 на поиск 
сбитых вражеских машин — мы снимали таблички с моторов и брали в плен летчиков.
      За день истребители нашей армии уничтожили более 40 самолето. Семь 
фашистских летчиков были взяты в плен, остальные погибли. Всего в тот день 
противник потерял 104 машины в воздушных боях и 41 от огня нашей зенитной 
артиллерии.
      Наши крылатые богатыри смело вступали в поединок даже с численно 
превосходящим врагом. В. Г. Баранов и М. Т. Гаврилов, например, вдвоем 
атаковали большую группу бомбардировщиков и вынудили их сбросить бомбы, не 
доходя до цели. Когда подошли «фоккевульфы», Гаврилов сразу же вступил с ними 
в схватку и сбил один из них. Баранов в это время уничтожил два «юнкерса».
      Семерка истребителей во главе со старшим лейтенантом Н. А. Найденовым, 
которого я знал еще по Сталинграду, атаковала группу из 50 бомбардировщиков. На 
этот раз ведущему пришлось драться с шестью «фоккевульфами». Двух он сбил и на 
поврежденной машине сумел дотянуть до своего аэродрома С победой вернулись и 
его боевые друзья.
      Очень напряженный бой провело дежурное звено старшего лейтенанта А. И. 
Горгалюка, встретившее на подходе к Курску большую группу фашистских самолетов. 
Ведущий сначала сбил флагмана, затем еще один «юнкерс». Его подчиненные в это 
время дрались с истребителями прикрытия. Горгалюк поджег третью неприятельскую 
машину, но и сам получил тяжелое ранение. Ничего не видя, он всетаки сумел 
выброситься с парашютом. Летчика сразу же отправили в госпиталь. Врачи спасли 
ему жизнь, однако зрение вернуть не удалось. За боевые подвиги Горгалюку было 
присвоено звание Героя Советского Союза. Он и сейчас живет в Москве и несмотря 
на отсутствие зрения плодотворно трудится, полон оптимизма, энергии, кипучей 
деятельности, достойной героя и бойца.
      Рвались в бой и летчики, находившиеся в засадах. На КП мне позвонил 
командир 58го гвардейского Донского истребительного полка Моторный.
      — Товарищ командующий, — взмолился он, — разрешите взлет. Над нами идут 
вражеские самолеты, мы не можем спокойно за ними наблюдать.
      — Разве ты не понимаешь, что такое засада? — возразил я. — Ведь это еще 
не то наступление, которого мы ждем. Потерпите, придет и ваш черед.
      Отражение вражеских налетов на Курск явилось для нас своеобразной 
репетицией перед главными событиями. Почему же гитлеровцы так остервенело 
рвались к этому городу? Потому, что мы ввели их в заблуждение. Железнодорожные 
составы к нам прибывали обычно ночью. Быстро разгрузив их, мы оставляли пустые 
вагоны на запасных путях. Фашисты клюнули на эту приманку. Полагая, что в Курск 
прибывают наши войска, они решили разбить железнодорожный узел и стоявшие там 
эшелоны.
      Только 2 июня в налетах на город и станцию участвовало 550 вражеских 
самолетов. В тот день я особенно сильно устал. Когда уже совсем стемнело, я 
вышел из землянки, где размещался командный пункт, и сел на скамейку отдохнуть. 
Но фашисты и ночью продолжали налеты на Курск. Мощный гул моторов доносился с 
запада и с востока Это в тыл противника на запад шли наши дальние 
бомбардировщики.
      Спустя несколько дней — в период с 8 по 10 июня — советское командование 
провело вторую воздушную операцию в районе Курской дуги. Она осуществлялась 
силами трех воздушных армий (1, 15 и 2й) и соединений авиации дальнего 
действия. На этот раз ударам с воздуха подверглись 28 аэродромов, на которых 
базировались немецкие бомбардировщики. В итоге было уничтожено 245 самолетов 
противника.
      Таким образом, нам удалось ослабить боевую мощь вражеской авиации еще до 
начала битвы под Курском. Немецкофашистскому командованию пришлось 
мобилизовать все резервы для того, чтобы восполнить потери в людях и технике, 
восстановить боеспособность своих авиационных соединений.
      Из щтаба фронта мне прислали такую записку. «В поселке Локоть и на 
станции Брасово замечены скопления живой силы противника Там находятся крупные 
интендантские склады, штаб. Было бы здорово, если бы вы ударили по этим целям». 
К письму прилагалась небольшая схемка, на которой были помечены все названные 
объекты. Послание поступило от партизан.
      Экипажи 3го бомбардировочного корпуса нагрянули на поселок Локоть и 
станцию Брасово внезапно. Группа насчитывала 100 самолетов. Привезенные 
фотографии запечатлели столбы мощных взрывов.
      Недели через две командир партизанского отряда прислал вторую записку: 
«Молодцы! Ударили здорово». Далее сообщались результаты: «Взорван склад с 
боеприпасами. Взрывы продолжались в течение 2 — 3 часов. Разрушено здание, где 
располагался немецкий штаб, а в подвалах находились склады продовольствия и 
снаряжения. Сгорело здание, в котором размещалась комендатура Кроме того, 
уничтожено несколько домов, в которых были расквартированы подразделения только 
что сформированной немецкой части, подготовленной для отправки на фронт. Убито 
около 300 человек На станции Брасово разбит эшелон с военными грузами. Сожжено 
несколько бронемашин и танков. Среда убитых один генерал».
      И всетаки нашей основной задачей в то время было вести постоянное 
наблюдение за противником. На воздушную разведку экипажи летали ежедневно. Мы 
фотографировали дороги, лесные просеки и поляны, населенные пункты. Сличая 
снимки, узнавали об изменениях в стане врага, о появлении новых войсковых 
формирований.
      На опушке небольшого лесочка мы заметили свежие следы танков, 
сфотографировали их. Он был буквально нашпигован техникой. По нашим 
предположениям, там находилось не менее двух танковых дивизий. Я доложил 
Рокоссовскому и попросил разрешения ударить по этому лесу силами всего 
бомбардировочного корпуса. Какой бы урон мы нанесли немцам! Но Рокоссовский не 
согласился со мной. Пусть противник думает, что мы ничего не заметили.
      Командующий фронтом следил, чтобы наша оборонительная система тщательно 
маскировалась. По его заданию мы ежедневно проверяли с воздуха скрытность 
расположения своих наземных частей.
      В подготовительный период большую работ)' провели специалисты тыла под 
руководством генерала А. С. Кириллова Они привели в порядок летные поля, 
подготовили в каждой дивизии запасные площадки, отремонтировали подъездные пути,
 создали пятнадцатидневные запасы горючего и боеприпасов, рассредоточив их по 
зонам. Штурмовики получили новое оружие для борьбы с танками — бомбы ПТАБ.
      Тщательно готовилась авиационная техника проверялись моторы, вооружение, 
специальное оборудование. Инженернотехнический состав проводил регламентные и 
ремонтные работы Процент неисправных самолетов в частях снизился с 12 до 5.
      Неожиданно случилась неприятность: при тщательном осмотре «яков» 273й 
истребительной дивизии специалисты обнаружили отслаивание фанерной обшивки на 
плоскостях и некоторых других частях машин. Самолеты нельзя было выпускать в 
воздух. Почему отслоилась обшивка и как обстоят дела в других дивизиях? 
Появилось немало «почему?» и «как?».
      Главный инженер воздушной армии инженерполковник В. И. Ребров пришел к 
выводу, что обшивку на плоскостях необходимо переклеить. Срочно доложили о 
своем решении в штаб ВВС, вызвали представителей авиапромышленности, главного 
авиаконструктора Совместными усилиями дефект на самолетах удалось устранить за 
несколько суток.
      В штабе заканчивались последние приготовления к операции. После 
всестороннего обсуждения было решено бомбардировщики и штурмовики посылать в 
бой эшелонами, чтобы постоянно держать под воздействием с воздуха войска 
наступающего противника Полки должны были сменять друг друга, образуя над 
вражескими позициями огненную вертушку. Этот замысел утвердил сначала 
командующий фронтом, а затем представитель Ставки Г. К. Жуков.
      Истребителям предстояло патрулировать в воздухе и дежурить на аэродромах 
в готовности к немедленному вылету на перехват противника или для выполнения 
другого задания. Предусматривались также меры по наращиванию сил в воздухе в 
ходе боя.
      Для обеспечения четкого управления авиацией на главном направлении мой 
заместитель генерал М. М. Косых с оперативной группой и радиостанцией 
отправился на КП 13й армии. Все вопросы взаимодействия решались на месте с 
генералом Н. П. Пуховым. В 48 и 70ю армии мы также направили своих 
представителей.
      И вот у нас все готово, отработано, расписано по часам. А фашисты 
почемуто не наступают. Потянулись напряженные дни ожидания.
      Маскируя подготовку к наступлению и опасаясь наших ударов с воздуха, 
вражеские авиачасти находились на значительном удалении от линии фронта Лишь 3 
июля они перелетели на аэродромы Орла, Брянска и Карачева Здесь против 16й 
воздушной армии фашисты сосредоточили около 900 самолетов.
      В ночь на 5 июля командование фронта получило подтверждение, что в 3 часа 
утра вражеские войска после короткой артподготовки перейдут в наступление в 
общем направлении на Курск. Было принято решение нанести по противнику 
упреждающий удар — провести мощную артиллерийскую контрподготовку.
      На рассвете по распоряжению командующего фронтом вдоль всего участка 
нашей обороны ослепительными зарницами полыхнули залпы орудий и гвардейских 
минометов, тишину разорвал и раскатился окрест оглушающий грохот. Вздыбилась, 
заклубилась в огненном вихре земля на позициях вражеских войск, изготовившихся 
к штурму. Контрподготовка длилась 20 минут. Наша артиллерия внесла существенные 
«поправки» в планы противника Только в в 4 часа 30 минут он начал артподготовку,
 а пять минут спустя на его позиции вновь обрушились снаряды и мины — 
командующий фронтом приказал повторить артиллерийский налет. Тут же он позвонил 
мне на КП и сказал:
      — Теперь настало время вводить в действие авиацию, разворачивай плечи.
      Мы немедленно направили приказания в соединения и части о времени «Ч» и 
действиях по плану.
      В 5 часов 30 минут, с опозданием на два с половиной часа, противник начал 
наступление. Тут же над полем боя появилась его авиация. Группы (по 50 — 100 
самолетов в каждой) накатывались волнами. На оборонительные рубежи наших войск, 
на позиции артиллерии посыпались фугасные бомбы. Вступили в бой наши 
истребители. В небе, то и дело перечерчиваемом дымными трассами горящих 
самолетов, закружилась карусель.
      Мимо командного пункта, низко над землей, проносились колонны 
краснозвездных штурмовиков. Обширные минные поля, массированный огонь 
артиллерии и минометов, нарастающие удары авиации с воздуха замедлили 
продвижение вражеских танковых частей, вклинившихся в нашу оборону. После 
ожесточенного двухчасового боя противнику удалось немного потеснить лишь две 
стрелковые дивизии. В 9 часов 30 минут окончательно прояснилось, что главные 
силы враг бросил на Ольховатку и Поныри.
      «Наступило время, — вспоминал К. К. Рокоссовский в книге „Солдатский 
долг“, — поддержать эти соединения сухопутных войск авиацией. Командующему 16й 
армией отдан приказ нанести удар по прорвавшемуся противнику. Руденко поднял в 
воздух более 200 истребителей и 150 бомбардировщиков. Их удары замедлили темп 
наступления гитлеровцев на этом участке».
      Над Курской дугой разгорелось около 200 очагов воздушных боев, в ходе 
которых было сбито 260 самолетов противника Летчики нашей армии уничтожили за 
этот день 106 фашистских бомбардировщиков и истребителей, сожгли 65 танков.
      Я был свидетелем многих воздушных боев, но такого упорства такой 
стремительности, такого мужества в борьбе раньше мне не приходилось видеть. 
Даже наши врага вынуждены были признать высокие моральнобоевые качества 
советских летчиков. Немецкий генерал Меллентин, участник боев на Курской дуге, 
в своих мемуарах писал: «…В ходе этого сражения русские летчики, несмотря на 
превосходство в воздухе немецкой авиации, проявили исключительную смелость»13 .
      В первый день сражения славный подвиг совершил летчик 1й гвардейской 
истребительной авиационной дивизии Виталий Поляков. Вступив в бой с большой 
группой немецких самолетов, он первой же очередью сразил один истребитель. Бой 
достиг своей кульминации. Летчики выписывали в небе сложнейшие пилотажные 
фигуры, заставляя моторы работать на пределе. В этой схватке самолет Полякова 
был подожжен. Свою пылающую, но не потерявшую управления машину он направил на 
вражескую. Главное — уничтожить фашиста cвоим самолетомфакелом Поляков отрубил 
стервятнику крыло, и тот упал на землю. Только после этого советский летчик 
выбросился на парашюте из горящего «яка». Вскоре он прибыл в свою часть. 
Крылатому богатырю Полякову было присвоено звание Героя Советского Союза Он и 
сейчас трудится, будучи преподавателем Военновоздушной академии имени Гагарина.

      Так же мужественно сражался помощник командира полка по 
воздушнострелковой службе лейтенант С. К. Колесниченко. Он уничтожил три 
вражеских самолета и выручил из беды своего ведомого. Когда тот покинул с 
парашютом поврежденную машину, Колесниченко прикрыл его и сумел поджечь 
неприятельский истребитель. Только убедившись, что ведомый благополучно 
приземлился в расположении наших войск, командир взял курс на свой аэродром. За 
подвига над Курской дугой С. К. Колесниченко был удостоен звания Героя 
Советского Союза.
      С самого начала сражения на курском направлении немецким хваленым танкам 
«тигр» и «пантера», самоходным орудийным установкам «фердинанд» советские 
летчикиштурмовики противопоставили огневую мощь «илов», снабженных ПТАБ. 
Первым сбросил их на танковую колонну Герой Советского Союза майор В. Голубев. 
И сразу мы убедились в том, какое грозное оружие получили штурмовики. Весила 
бомба 1, 5 — 2, 5 кг, падая на броню танка, она не отскакивала, а как бы 
прилипала к ней. Направленным кумулятивным взрывом насквозь прожигалась броня 
«тигров» и «пантер», и те загорались.
      За сокрушительные удары по врагу на Курской дуге майор В. Голубев был 
удостоен второй Золотой Звезды Героя и стал первым дважды Героем в нашей 
воздушной армии.
      Старший лейтенант П. П. Ратников, летевший во главе восьмерки 
истребителей, обнаружил крупную по численности группу вражеских самолетов. 
Командир и его подчиненные решительно устремились на «мессеров». От их 
неотразимых атак враг потерял три машины. А наши летчики все благополучно 
вернулись на аэродром.
      И все же первый день не принес нам удовлетворения. Чтото требовалось 
изменить и исправить.
      Когда наступила темнота, я докладывал командующему фронтом итоги дня. 
Указал, сколько сбитых самолетов противника, подчеркнул, что бой был жестокий. 
Вдруг раздается телефонный звонок. К. К. Рокоссовскому позвонил И. В. Сталин. В 
течение дня он несколько раз звонил, но я не присутствовал при их разговорах. А 
на этот раз слышал все. Рокоссовский стал докладывать итоги дня. Сталин перебил 
его: «Завоевали господство в воздухе или нет?» Это его интересовало в первую 
очередь. Рокоссовский докладывал: «Товарищ Сталин, сказать нельзя, был очень 
сильный напряженный бой в воздухе, крупные потери с обеих сторон». Сталин в 
ответ: «Скажите мне точно, завоевали или нет? Да или нет?» Рокоссовский опять 
говорит: «Пока определенно ответить нельзя, но завтра этот вопрос решим 
положительно». «А Руденко справится с этим делом?» Рокоссовский посмотрел на 
меня и после короткой паузы ответил: «Справится».
      После доклада я предложил изменить тактику действий ударной авиации. 
Целесообразнее наносить удар по группировке врага крупными силами, с целью 
решительного воздействия на противника. Массирование позволит подавить систему 
ПВО противника, снизить наши потери. Мы причиним не только большой материальный 
ущерб врагу, но и окажем сильное моральное воздействие на его войска. Мои 
доводы убедили Рокоссовского.
      Заходит Жуков и говорит: «Звонил Сталин, и его первый вопрос о господстве 
в воздухе. Что вы думаете?»
      Воздушные бои, объяснил я, показали, что наш замысел применения 
истребителей правилен. Но у противника крупные силы, и сразу их не уничтожишь. 
Маневр вражеской авиации в ходе сражения немедленно вызвал контрманевр с нашей 
стороны. В воздух поднимались мощные группы истребителей. Командиры энергично 
управляли их действиями и своевременно наращивали силы А вот бомбардировщикам и 
штурмовикам следует атаковать врага более крупными группами. Жуков и 
Рокоссовский согласились с этим.
      Но уже идет первый час, в три рассвет, мне нужно организовать эти 
массированные удары. Тем более я сам предложил первый такой удар нанести перед 
началом наступления противника в районе Подолянь, Сабаровка, Бутырки и 
направить туда не менее полтысячи самолетов.
      В частях, конечно, еще «залечивают дневные раны». Надо, чтобы штаб 
немедленно установил, сколько исправных самолетов в бомбардировочных и 
штурмовых полках. Кроме того, придется отказаться от ставших привычными личных 
встреч командиров эскадрилий для уточнения взаимодействия Когда же это сделать, 
если участвует 500 — 600 самолетов. Потребуется несколько суток, а остается 
всего три часа. Практика, верная для мелких ударов, для массированного не 
годилась. Пришлось отказаться и от сбора самолетов в воздухе. Он так же требует 
много времени на подготовку и выполнение. Лучше идти самостоятельными полковыми 
колоннами. Тут надо было все предусмотреть в решении командарма, а командиры 
корпусов, дивизий, полков, эскадрилий должны проявить настойчивость и умение, 
чтобы выполнить решение, следовательно, и боевую задачу.
      Пока доехал до штаба, все это обдумал. Вхожу в землянку, мне докладывают: 
прибыл Ворожейкин. Я спрашиваю: «Откуда?» «Из Москвы на По2». Оказывается, 
после разговора с Рокоссовским Сталин вызвал Г. А. Ворожейкина и приказал: 
«Летите сейчас же в штаб 16й воздушной армии к Руденко и там посмотрите, 
правильно ли они все делают. И чтобы завтра господство в воздухе было завоевано.
 А то они чтото там долго возятся».
      Вылетел он на По2 для того, чтобы произвести посадку прямо у штаба 
воздушной армии и не терять времени на переезды. Я доложил ему о решении 
массировать удары.
      Он одобрил идею: «Организовывайте, как задумали, а я поеду в штаб фронта 
к Жукову. Мне нужно явиться к нему. Сталин, очевидно, и ему звонил». Ворожейкин 
уехал.
      Чтобы обеспечить взаимодействие крупных сил в воздухе, мы решили пустить 
бомбардировщики на одной высоте 2000 метров и дать им цель в одном районе. В 
том же районе назначили цель для штурмовиков. Время удара установили для них 
общее.
      Принимая это решение, мы учитывали психологию летчика: если ему указывают 
эшелон, то он считает, что на этот эшелон никто не имеет права заходить. Изза 
этой уверенности появляется возможность столкновений. Но если летчику сказать, 
что на том же эшелоне и по тому же маршруту, что и он, идут еще четыре полка, у 
него «везде глаза будут» — и спереди, и сзади, и сбоку. Никто не допустит, 
чтобы в его колонну ктото врезался.
      Исходя из той же психологической настроенности ведущих и летного состава, 
мы определили штурмовикам лишь верхний предел высоты — 1000 метров, и нижний — 
100 метров. Две штурмовые дивизии наносят удар одновременно. Обратили внимание 
каждого из командиров: смотрите, вместе с вами полетит еще одно соединение; в 
воздухе должен быть порядок, друг другу не мешать. С рассветом выслали 
разведчиков, чтобы они успели по радио сообщить своим ведущим уточненные цели.
      На время удара было решено подходы к западному району прикрыть 
истребителями на разных высотах. Для непосредственного прикрытия на эскадрилью 
бомбардировщиков, штурмовиков выделялось звено «ястребков». Полк Пе2 в боевых 
порядках проходит через аэродром истребителей, поднимаются в воздух звенья и по 
очереди пристраиваются к боевому порядку, занимая свои места Мне казалось, что 
при такой упрощенной организации мы сумеем вовремя нанести массированный удар. 
Начальник штаба армии генерал П. И. Брайко и офицеры штаба, поняв замысел и 
решение, быстро организовали постановку задач войскам и проверку исполнения.
      Отдав все распоряжения и не поспав ни минуты, с трепетом душевным я опять 
сел в машину и — на передний край. Как получится первый удар? Собрали мы 600 
самолетов.
      Наступает — время удара — 5 часов утра. У меня сердце все сильнее 
колотится. Вижу — появляются первые бомбардировщики, рядом с ними маневрируют 
истребители прикрытия, ниже идут штурмовики с истребителями, они тоже на месте, 
полнейший порядок, никто никому не мешает. Сотни самолетов в боевых порядках, 
как один, делают развороты, маневрируют. Незабываемая по красоте картина! Как 
ударят?
      Летчики, получив еще на подходе к целям с бортов самолетовдоразведчиков 
их координаты, обрушили на изготовившиеся к наступлению вражеские войска и 
технику сотни тонн противотанковых, осколочных и фугасных бомб. Удар был мощным,
 неожиданным для противника В его расположении стали появляться дымки. Один, 
два, три, пять, десять, пятнадцать. Это горели «тигры» и «пантеры». Наши бойцы 
из окопов выскочили, несмотря на опасность, пилотки кидают вверх и кричат: 
«Ура!» Стоят на брустверах, любуются тем, что делают летчики. Всеобщий подъем 
охватил наших воинов на передовой, а девятки делают заход за заходом, ниже 
пикируют с круга штурмовики. Несмолкающий гул разрывов бомб. И странно — очень 
мало разрывов зенитных снарядов противника, нет падающих дымящихся самолетов, 
не видно «мессеров» и «фоккевульфов». Их связали боем наши «ястребки» 
окаймления далеко от места нанесения удара Мы слышим по радио короткие команды. 
Один за другим уходят полки. Налет длился ровно час.
      Зазвонил телефон. Послышался голос Рокоссовского: «Вот это правильно! Вот 
это молодцы!»
      И все переменилось по сравнению со вчерашним днем. Мы почувствовали 
всеобщее удовлетворение «работой» авиации. Противник приготовился наступать, а 
туг на него такая армада навалилась. Значит, мы правильно оценили обстановку и 
нашли верный ход Но еще ценнее было то, что командиры на месте сразу поняли 
замысел и блестяще выполнили его.
      По существу, в нашей воздушной армии это был первый случай, когда 
шестьсот самолетов действовали по небольшому участку фронта.
      Доброе начало требовало продолжения. Через три часа нам предстояло 
обрушить на врага второй удар. Мы уже готовились к нему. Воздушные разведчики 
обнаружили новые важные цели.
      В семь часов звонит Рокоссовский и спрашивает:
      — Когда наметили произвести очередной налет?
      — Через два часа. Немцы ведь пока не наступают. Никак не придут в себя.
      — Вот, — говорит, — и нужно их добивать. Что, у тебя больше ничего нет?
      — В готовности штурмовая дивизия. Держу ее для поддержки войск, если 
противник начнет наступать.
      — Есть дивизия? — переспрашивает командующий и приказывает: — Повторяй 
налет.
      Так и сделали. Гитлеровцы начали наступать только в десятом часу утра В 
это время на них снова навалились шестьсот самолетов. Теперь бомбардировке 
подверглись артиллерийские позиции и резервы противника.
      Второй удар получился таким же мощным и эффективным, как и первый. Затем 
на задание вылетела бомбардировочная дивизия, предназначавшаяся для экстренных 
вызовов. А в заключение мы обрушили еще один удар по скоплениям войск и техники 
противника.
      Командующий 2й танковой армией генераллейтенант танковых войск А. Г. 
Родин, наблюдавший за третьим массированным ударом, сообщил, что нами сожжено 
14 и подбито до 40 вражеских танков и что бойцы наземных частей восхищены 
боевой работой летчиков.
      6 июля успешно сражались и наши истребители. Их действиями в воздухе 
четко руководили командир 6 иак генерал Е. Е. Ерлыкин и командир 1й 
гвардейской над подполковник И. В. Крупенин. В случае необходимости они 
наращивали силы, бросали в бой и те самолеты, которые находились в засадах 
поблизости от линии фронта.
      Показательно, что, хотя врагу и удалось вклиниться в нашу оборону, 
истребители не покинули прифронтовых аэродромов и продолжали активные боевые 
действия. Зоны патрулирования теперь были вынесены на территорию противника. 
Советская авиация буквально вытесняла немецкофашистские самолеты из воздушного 
пространства над полями сражения. Надежнее стали прикрываться бомбардировщики и 
штурмовики. При выполнении этой задачи особенно отличились летчики 127 иап, 
которым командовал капитан Ф. Химич. Сопровождаемые ими группы не имели потерь.
      Вечером Рокоссовский сказал мне:
      — Теперь я смело доложу, что мы полностью господствуем в воздухе.
      Благодаря согласованным массированным действиям ударной авиации и 
истребителей наши потери уменьшились примерно в четыре раза За второй день боев,
 например, мы не досчитались всего 25 самолетов. Потерт же противника в воздухе 
возросли до 113 машин.
      Боевым успехам летчиков в огромной степени содействовали своей 
самоотверженной работой технический состав и специалисты авиационного тыла. 
Инженеры и техники, механики и мотористы, оружейники и прибористы проявляли 
исключительное мужество и трудовой энтузиазм. Главный инженер Ребров доложил 
мне об отличной организации подготовки самолетов к боевым вылетам в 24м 
бомбардировочном полку. Авиаспециалисты, возглавляемые техником Д. И. 
Задорожным, перекрывали все нормативы.
      Во 2й гвардейской штурмовой дивизии механики коммунисты В. И. Мордвинцев,
 В. Б. Ширкевич, комсомольцы А. Н. Яковлев и И. К. Руденко, невзирая ни на 
какие трудности и опасности, быстро возвращали в строй поврежденные в бою 
штурмовики. Очень сильно побитую машину восстановил, например, старший 
техниклейтенант М. М. Могильный. За это он, по представлению главного инженера,
 был награжден орденом Красной Звезды. Летчики с большой теплотой и 
благодарностью отзывались о своих верных помощниках — техниках и механиках, 
вкладывавших в работу на самолетах не только мастерство, но и всю свою душу, 
чтобы их машина, их труд не подвели летчика в бою.
      В ожесточенных схватках с врагом у воздушных бойцов выработались правила, 
которых они строго придерживались. Вот два из них. Первое — береги товарища, 
если ему угрожает опасность, незамедлительно иди на помощь. Выполняя эту 
заповедь, наши летчики уничтожили в воздушных боях большое количество вражеских 
самолетов при минимальных потерях со своей стороны. Второе правило — не уходи 
из района действий до тех пор, пока не соберутся все. Уход с поля боя 
поодиночке неизбежно ведет к неоправданным потерям.
      Эффективные удары нашей авиации 6 июля сразу же сказались на боевых делах 
сухопутных войск. Атаки немецких танков и мотопехоты начали затухать. 
Значительно устойчивее стала оборона частей 13й армии, не подвергавшихся 
теперь таким частым налетам вражеских самолетов, как в первый день операции. 
Правда, и 6 июля противник дважды пытался вклиниться в нашу оборону. Но 
наземные части, поддерживаемые с воздуха, отбили его атаки.
      В целом в оборонительном сражении войска фронта контрударами не 
увлекались. К. К. Рокоссовский считал, что лучше разбить противника, находясь в 
укрытиях, ведя огонь из врытых в землю танков и ударами артиллерии, чем выйти 
из траншей и драться на равных.
      Мы рассчитывали, что на третий день гитлеровцы попытаются дать решающий 
бой в воздухе. Нам казалось, что особенной активности следует ожидать от 
вражеских истребителей. И я уже начал подумывать о резерве — о двух полках, 
посаженных на аэродром Данцов. Не пора ли и их ввести в бой?
      Однако 7 июля над полем боя появилось значительно меньше вражеских 
самолетов, чем прежде. Да и вели себя фашистские летчики довольно неуверенно. 
Видимо, противнику не удалось восстановить потери в самолетах и в людях. И я 
решил: вводить в бой резервы пока рано.
      Начиная с 7 июля в воздухе над Центральным фронтом господствовала наша 
авиация А на земле продолжало развертываться упорнейшее сражение. На 
ольховатском направлении танковым соединениям при поддержке авиации удалось 
несколько оттеснить противника к северу. Но вскоре он, бросив в бой свежие 
резервы, ценой огромных потерь восстановил положение.
      В последующие двое суток под Понырями и на ольховатском направлении 
немецкофашистское командование, все еще не веря в провал операции «Цитадель» и 
пытаясь активизировать угасающее наступление, порой по 13 — 16 раз в день 
бросало свои войска в атаки.
      Продолжалось и воздушное сражение. Вражеские бомбардировщики шли к полю 
боя группами от 4 — 5 до 50 — 70 машин. Однако инициатива оставалась у нас, 
советские истребители разрушали боевые порядки «хейнкелей» и «юнкерсов» чаще 
всего еще до подхода их к линии фронта.
      О героизме и самоотверженности, о беспредельном мужестве советских 
летчиков можно судить по следующему факту.
      7 июля 1943 года двадцатипятилетний летчик гвардии старший лейтенант 
Николай Котлов вместе со своими боевыми друзьями участвовал в воздушном бою. 
Это был его 257й боевой вылет. В течение нескольких минут напряженной схватки 
ему удалось сбить четыре вражеских самолета.
      Вскоре на Котлова насело свыше десятка немецких истребителей. Как раз в 
этот момент в его кабине разорвался снаряд, летчику перебило ногу выше колена 
Теряя сознание, Николай Котлов направил машину в лоб фашисту и сбил его. Это 
был пятый самолет, уничтоженный им в одном бою. Но и истребитель Котлова уже 
горел. Превозмогая невероятную боль, летчик последним усилием воли покинул 
самолет, выпрыгнув с парашютом. Отважного сокола подобрали советские пехотинцы, 
наблюдавшие за ходом воздушного боя. От большой потери крови Николай Котлов 
умер на руках боевых товарищей.
      Комсомолецштурмовик младший лейтенант Александр Баранов повторил над 
Курской дугой бессмертный подвиг Николая Гастелло. В его самолет во время 
штурмовки цели угодил снаряд вражеской зенитки. «Ил» загорелся. Летчик не 
захотел прыгать с парашютом, чтобы не попасть в плен, и направил пылающую 
машину на колонну немецких танков. Боевые друзья хорошо слышали по радио 
предсмертные слова отважного комсомольца: «Умираю за Родину, за победу! 
Прощайте, друзья!»
      Погиб после тарана вражеского истребителя прекрасный летчик старший 
лейтенант М. И. Вижунов. Ценой собственной жизни он не допустил врага к 
охраняемой им колонне бомбардировщиков. Выполнив задание, боевые друзья 
Вижунова с воинскими почестями похоронили его на окраине села Второе Коротаево.
      В упорных кровопролитных боях над Курской дугой советским летчикам 
удалось измотать, ослабить авиацию противника, обеспечить завоевание господства 
в воздухе. Это послужило одной из важных предпосылок полного краха немецкого 
наступления.
      7 июля мы узнали, что Г. К. Жуков вылетает на Западный, а затем на 
Брянский фронт для организации наступательной операции. Это наступление должно 
было оттянуть часть вражеских сил с курского направления и таким образом 
облегчить действия войск Центрального фронта.
      Перед отъездом Жуков спросил у Рокоссовского, чем бы он хотел усилить 
войска фронта. Константин Константинович ответил, что обойдется теми силами, 
которые у него есть. Маршал Жуков заметил, что следовало бы усилить 16ю 
воздушную армию истребителями, так как там их маловато. Ведь если противник 
будет нажимать, армии придется очень трудно. И тут он узнал, что у меня в 
резерве есть два свежих полка — сидят наготове 60 истребителей, причем хороших. 
Он был и удивлен, и раздражен. Чувствовалось, он доволен тем, что я имею резерв,
 и огорчен, что не знал об этом.
      Оказывается, он попросил у Сталина истребительную дивизию на усиление 
нашей армии. А у меня, по существу, такое же соединение находилось в запасе. 
После минутного раздумья Жуков сказал, что так и нужно воевать, надо, чтобы 
всегда был свежий хороший резерв, но руководство Ставки и фронта должно об этом 
знать.
      Я объяснил, что оба полка упоминались во всех сводках штаба армии. Одно 
из донесений прочел вслух. Кроме того, это было предусмотрено решением штаба 
фронта. Жуков строго и вопросительно посмотрел на генерала М. С. Малинина.
      — Как и когда думаете использовать резерв? — спросил у меня Жуков.
      — Вот начнем гнать противника, тогда и введу его в бой, — ответил я. — 
Сейчас же постараемся обойтись теми истребителями, которые задействованы. Да и 
противник стал слабее.
      Жуков согласился со мной. Но тут же, словно про себя, задумчиво сказал:
      — А как же быть с той дивизией, которую я просил у Сталина? Вот что вы 
наделали, — строго посмотрел он в мою сторону и вышел.
      Истребительная дивизия, выделенная для нас по указанию Верховного 
Главнокомандующего, прибыла к началу наступательной операции. Свежие силы нам 
очень пригодились.
      Размышляя о провале немецкого наступления, я уже тогда старался найти 
причины успеха войск нашего фронта. Среди них надо было отметить прежде всего 
высокий моральный дух советских воинов.
      К битве на Центральном фронте летчики пришли с солидным боевым опытом, 
приобретенным в сталинградских сражениях. Вручая капитану Ивану Козичу Золотую 
Звезду Героя и орден Ленина, Михаил Иванович Калинин спросил: «Из какой вы 
части?»
      Награжденный с гордостью ответил:
      — Имею честь служить в шестнадцатой воздушной армии, сражавшейся под 
Сталинградом!
      Воины стремились не только бережно хранить, но и приумножать славные 
боевые традиции. Пропаганде их пристальное внимание уделяли партийная и 
комсомольская организации. Они повседневно и широко популяризировали опыт 
героев боев, рассказывали об их мужестве и бесстрашии, помогали командирам 
воспитывать воинов в духе беспредельной преданности Родине.
      Во время боев на Курской дуге мы с А. С. Виноградовым не раз ставили в 
пример другим частям 96й гвардейский бомбардировочный авиационный полк. Беседы 
на политические и боевые темы здесь проводили не только политработники и 
штатные агитаторы, но и прославленные авиаторы Герои Советского Союза, такие, 
например, как А. П. Крупин, А. М. Туриков, А. П. Смирнов, А. А. Царегородский.
      Командир полка А. Ю. Якобсон поотечески заботился о людях, об их 
обеспечении всем необходимым, постоянно направлял работу партийных и 
комсомольских организаций, помогал парторгам и комсоргам. Здесь регулярно 
выпускались стенные газеты и боевые листки. Родителям героевлетчиков посылали 
благодарственные письма.
      Партийные и комсомольские организации возглавляли авторитетные люди — 
летчики, штурманы и техники, обладавшие хорошими организаторскими способностями.
 Они явились подлинными вожаками масс.
      …Самолет загорелся над целью. Летчик парторг А. Шматало, человек большой 
воли и мужества, бросил горящую машину в резкое пикирование и сбил пламя. Он 
спас и технику и экипаж. Парторг выделялся энергией, инициативой, умением 
организовать партийную работу. Он регулярно проводил беседы об отличившихся 
воинах, во всем показывал личный пример. Рассказывая о боевых делах авиаторов, 
хочется подчеркнуть, что при выполнении любого задания они старались четко 
взаимодействовать с наземными войсками.
      В первый день сражения на Курской дуге на наши боевые порядки двинулась 
стальная лавина вражеских танков. Советские воины, однако, не дрогнули. 
Укрывшись в окопах, они пропустили бронированные машины противника и отсекли 
огнем его пехоту. «Тигры» и «пантеры» одни вышли в район огневых позиций 
советской артиллерии и попали под град снарядов. А мы ударили по ним с воздуха. 
Много танков было сожжено и подбито, а остальные вернулись на исходные позиции. 
Стрелковые части фашистов залегли и не сумели прорвать нашу оборону.
      Воины наших наземных частей уверенно действовали прежде всего потому, что 
их надежно прикрывали авиация и артиллерия. Как только орудия противника 
открывали огонь, на них налетали штурмовики — и неприятельская атака быстро 
захлебывалась. Лишь на отдельных участках фронта фашисты ценою огромных потерь 
продвинулись на 13 — 17 километров.
      На Курской дуге я впервые понастоящему узнал цену взаимодействия всех 
родов войск. Оборонительная операция на Центральном фронте завершилась 
блестящим успехом.
      Действия авиаторов на этом этапе Курской битвы высоко оценили воины 
сухопутных войск. После срыва наступления гитлеровцев мы получили из 13й армии 
такое письмо: «Военный совет 13й армии просит передать летному составу 
воздушной армии горячую благодарность наших наземных войск за активную 
поддержку в борьбе с врагом. Воины 13й армии с любовью и теплотой отзываются 
об удачных ударах с воздуха своих братьев по оружию»14 . Мы с большим 
удовлетворением зачитали этот отзыв, как и многие другие благодарственные 
письма, всему личному составу.
      
Контрнаступление
      
      С 9 июля мы, по существу, уже начали думать о контрнаступлении, хотя 
противник прекратил активные действия только 12 июля. Мы понимали стремление 
командующего фронтом не откладывать надолго начало контрудара, чтобы гитлеровцы 
не успели закрепиться и организовать оборону. Естественно, пробивать брешь в 
ней предстояло и авиации.
      Мы перебросили штурмовики и бомбардировщики поближе к северной части дуги 
и тем самым сократили расстояния до целей на направлении планируемого главного 
удара. Предугадывая ход событий, заранее построили там аэродромы маневра, 
завезли туда горючее и боеприпасы.
      Штаб за три дня спланировал действия частей и соединений, организацию 
взаимодействия в новой крупнейшей наступательной операции. Мы учитывали, что 12 
июля орловскую группировку врага атаковали войска Брянского и левого крыла 
Западного фронтов, а с ними 1я и 15я воздушные армии. Это вынуждало авиацию 
противника обороняться на трех направлениях.
      Пока мы готовились к наступлению, гитлеровцы, маневрируя силами, вводили 
в бой крупные массы самолетов, пытаясь помешать перегруппировке наших войск. 
Советским летчикамистребителям приходилось сражаться с полным напряжением сил.
      9 июля пятнадцать гвардейцев во главе с Героем Советского Союза капитаном 
В. Н. Макаровым успешно провели бой с 90 «юнкерсами» и «мессерами». Смелыми 
атаками они заставили врага сбросить бомбы, не доходя до цели. В воздушной 
схватке противник потерял восемь машин.
      В тот же день наши бомбардировщики и штурмовики не раз подвергали ударам 
части противника, предпринимавшие настойчивые атаки в районе Кашары.
      Мужество и высокое сознание долга проявил штурман экипажа Пе2 младший 
лейтенант А. А. Бабочкин. На боевом маршруте он получил тяжелое ранение в живот,
 но продолжал полет. О случившемся Бабочкин доложил только после того, как 
сбросил бомбы и начал терять сознание. На вопрос командира, почему раньше 
ничего не сказал, штурман ответил: «Надо было сначала задание выполнить, 
вовремя помочь пехоте».
      Перед началом новой операции мы усилили воздушную разведку, произвели 
налеты на оборонительные объекты врага, его коммуникации. Особенно усиленно 
обрабатывались позиции противника в районе города Кромы, где должна была 
наступать 13я армия. Успешно сдержав самый ожесточенный натиск гитлеровцев, 
она готовилась нанести ответный удар.
      15 июля в 6.00 после артиллерийской и авиационной подготовки войска 
Центрального фронта перешли в наступление и прорвали оборону противника К 
исходу 17 июля они возвратились на те позиции, которые занимали до начала 
Курского сражения, и двинулись дальше вперед.
      Авиачасти 16й воздушной армии действовали в соответствии с планом 
операции, осуществляли авиационную поддержку и сопровождение наземных войск. 
Ежедневно они совершали до тысячи самолетовылетов. Особенно сильное 
сопротивление гитлеровцы оказали нам перед Кромами, на хорошо подготовленных 
рубежах обороны.
      И всетаки войскам Западного, Брянского и нашего Центрального фронтов 
удалось сломить их оборону. Наши летчики целиком переключились на бомбардировку 
и штурмовку отступающего врага. Громили его в районах города Кромы и Шаблыкино, 
а также на железнодорожных путях, забитых составами.
      …В начале августа бои на нашем направлении отличались особой 
ожесточенностью. Противник упорно сопротивлялся. Его укрепления вместе с 13й 
штурмовали 70, 65 и 60я армии.
      5 августа войска Брянского фронта освободили Орел. В тот же день части 
Степного фронта очистили от захватчиков Белгород. Вечером столица нашей Родины 
первый раз салютовала в честь отличившихся там дивизий и полков.
      Мы радовались победам и вспоминали тех, кто не дожил до этого радостного 
дня. Буквально за несколько часов до салюта командир 2й гвардейской штурмовой 
дивизии Комаров сообщил мне, что погиб над целью комэск Иван Михайлович Паршин, 
награжденный тремя орденами Красного Знамени и орденом Александра Невского. 
Летчиксталинградец одним из первых в нашей армии освоил ночные полеты на 
«илах» и отлично громил врага. В период напряженных боев он совершал по 10 
боевых вылетов в сутки.
      В последнем, роковом для него полете Паршин вел девятку «илов» на 
штурмовку танков врага. Неожиданно из облаков вынырнули два «мессера» и с 
разных направлений атаковали ведущего. Летчик и стрелок были убиты, а самолет 
загорелся. Наши истребители погнались за «мессершмиттами», но не догнали их. 
Зато штурмовики отомстили врагу за командира, обрушив на его танки и пехоту 
сокрушительные удары.
      6 августа войска нашего фронта освободили Кромы. Темп их наступления 
возрос. Отходя, гитлеровцы приводили в негодное состояние взлетнопосадочные 
полосы аэродромов, даже перепахивали площадки, пригодные для базирования 
авиации. На восстановление летных полей требовалось время, а его у нас очень не 
хватало. Тогда мы направили в передовые стрелковые части свои отряды, куда 
входили специалисты батальонов аэродромного обслуживания и минеры. Занимая 
оставленные врагом аэродромы, они разминировали их и готовили к приему 
самолетов. Эта опасная работа нередко проводилась под огнем. Благодаря смелым 
рейдам аэродромщиков нам удалось перебазировать авиацию та многие площадки 
сразу же после их освобождения.
      К 18 августа был ликвидирован весь орловский плацдарм противника. Войска 
Центрального фронта остановились для перегруппировки восточнее Брянска, 
продвинувшись за 37 дней на 150 километров. 23 августа с освобождением войсками 
Степного фронта Харькова завершился второй этап Курской битвы — победоносное 
контрнаступление советских войск. Общие потери врага составили более 
полумиллиона человек, около 1500 танков, 3000 орудий и 3700 самолетов. 
Немецкофашистская армия потерпела сокрушительное поражение, от которого уже не 
смогла оправиться до конца войны Стратегическая инициатива окончательно перешла 
к нам, мы добились и полного господства в воздухе.
      Впереди была Десна. Путь к ней открывала Севская операция. На этот раз 
главный удар наносила 65я армия, а 13я находилась в резерве. Она вынесла 
основную тяжесть в Курском сражении и теперь накапливала силы. 70я же армия 
уже пополнилась и вводилась в бой. 48я армия занимала позиции правее 65й.
      Севская операция готовилась ускоренно. Мы торопились, чтобы не дать 
противнику закрепиться на занимаемых позициях.
      Вспомогательный удар наносила 60я армия, и я поехал в ее штаб для 
уточнения вопросов взаимодействия. Там познакомился с генералом И. Д. 
Черняховским. «Исключительный человек!» — говорил о нем Рокоссовский. И на меня 
он произвел очень хорошее впечатление. Образованный и умный, он умел принимать 
гостей с достоинством именно командарма Поразила меня глубина, простота и 
ясность его суждений о характере действий в предстоящей наступательной операции.
 Конкретные задачи поставил он и перед авиацией, поэтому мы довольно быстро 
согласовали план взаимодействия. Я оставил оперативную группу, чтобы она до 
конца уточнила все вопросы со штабом Черняховского. С командармом мы расстались 
добрыми друзьями.
      Более сложные задачи стояли перед авиацией в полосе наступления 65й 
армии. Там должны были вводиться танковая армия и кавкорпус. Когда я от 
Черняховского приехал к Батову, штабы 16 ВА и 65 А произвели необходимые 
расчеты. И с Павлом Ивановичем было приятно иметь дело.
      — Мечта каждого из нас — поставить себя так, чтобы люди с любовью 
выполняли приказ, — говорил Рокоссовский.
      Он считал, что этого достигли оба командарма — Черняховский и Батов. А мы 
все считали, что не меньше других любовью и уважением воинов пользовался сам 
Рокоссовский.
      П. И. Батов крепко дружил с авиаторами. Например, когда мы отрабатывали 
вопросы взаимодействия, он попросил, чтобы в полосе его армии обязательно 
действовал полк штурмовиков подполковника А. Г. Наконечникова.
      — Мне кажется, — заметил командарм, — что, когда «илы» Наконечникова 
появляются над полем боя, их даже пехотинцы узнают по эффективности атак. 
Пожалуй, никто лучше его экипажей не может уничтожить точечные цели, особенно 
пушки и самоходки.
      Мы с Павлом Ивановичем вспомнили 9 июля, когда группе Наконечникова после 
нанесения штурмового удара по фашистским танкам пришлось отражать атаки 
истребителей противника Ведущий очень умело организовал перестроение «илов» в 
круг, и они стали неприступными для врага. Сколько ни пытались двадцать 
«мессершмиттов» и «фоккевульфов» пробиться хотя бы к одному из них, это им не 
удалось. Больше того, от меткого огня штурмовиков рухнули на землю три 
фашистских истребителя.
      Батову не раз пришлось наблюдать за бесстрашными и умелыми действиями 
Наконечникова над полем боя. Командиры частей тоже хорошо отзывались об этом 
командире и его подчиненных После того как они проутюжат позиции врага, пехота 
смело идет вперед: часть фашистов уже уничтожена, остальные прижаты к земле.
      — Хорошо, — обещал я Батову, — полк Наконечникова будет действовать на 
вашем направлении.
      Командарм остался доволен. И все остальные вопросы взаимодействия мы 
согласовали довольно быстро.
      Но, как говорят в народе, скоро сказка сказывается, да не скоро дело 
делается Примерно так развивалось наступление в полосе 65й армии. После мощной 
артиллерийской и авиационной подготовки пехота устремилась вперед. Но, 
преодолев дветри траншеи, она натолкнулась на сильный огонь и залегла.
      Рокоссовский выехал на наблюдательный пункт Батова, чтобы на месте 
разобраться в обстановке. Его, как всегда в таких случаях, сопровождали я и 
артиллерийский начальник. Павел Иванович рассказал нам, что в населенных 
пунктах, прилегающих к опушке леса, противник подготовил сильные оборонительные 
укрепления. Почти каждое строение превращено в опорный пункт. А между могучими 
деревьями стоят «фердинанды». Как только наши поднимаются в атаку, враг 
открывает по ним огонь из всех видов оружия Самоходки тоже выходят из укрытий и 
бьют по наступающим.
      — Хорошо бы уничтожить эти «фердинанды», — сказал Батов и вопросительно 
посмотрел на меня.
      — В лесу трудно их поразить, — отозвался я. — Будем во время боя 
охотиться за ними.
      Командующий фронтом приказал артиллеристам и нам, авиаторам, разбить 
вражеские укрепления, расчистить путь наступающим частям.
      Вскоре поступило донесение от партизан. В нем говорилось, что в лесу у 
гитлеровцев сосредоточено много резервов. Как только мы начинаем наступать, 
противник на машинах подбрасывает свежие части и закрывает опасные места. 
Прочитав записку, Рокоссовский сказал мне:
      — Бейте немцев в этом лесу.
      «А как мы достанем их там? — невольно подумал я. — Они укрыты вековыми 
дубами и соснами. Фугасными бомбами будем деревья вырывать, а осколочными 
только ветки им посечем, не добившись никакого толку». Высказал предложение 
использовать, дымовые авиационные бомбы. Если сбросить их на лес, дымовая 
завеса затруднит фашистам маневр, и они вынуждены будут выйти на опушку. Тут мы 
и накроем их с воздуха.
      Рокоссовский спросил:
      — Дым не вреден для людей?
      — Нет, — ответил я, — нисколько не ядовитый.
      — И всетаки, — сказал командующий фронтом, — сначала нужно пробомбить 
лес, а затем поставить дымовую завесу.
      Так и сделали. В налете на вражеские резервы, скопившиеся в лесном 
массиве, участвовали две бомбардировочные дивизии. Для ударов экипажи выбирали 
участки с редкими зарослями. Затем вылетел еще один полк и дымовыми бомбами 
задымил лес. А наши наземные войска перешли в это время в наступление.
      Из леса появились два «фердинанда» и начали вести огонь, на уничтожение 
их мы послали штурмовиков во главе с Наконечниковым. Его асы успешно справились 
с поставленной задачей.
      Фашистов страшно перепугал дым. Бросив технику, они вышли из лесу. 
Решительной атакой враг был отброшен. Но к утру он опять подбросил свежие 
резервы, и бой разгорелся с новой силой.
      Войска Черняховского, прорвав вражескую оборону, успешно продвигались 
вперед. Они не встречали сильного сопротивления, и это вполне объяснимо. 
Гитлеровцы успели снять несколько частей с этого участка фронта для усиления 
севского направления, где наступала армия Батова. Рокоссовский решил 
использовать успех, наметившийся в полосе наступления 60й армии, ввести в 
прорыв танки и кавалерию. Сюда мы сразу же перенацелили и всю авиацию. С 
танкистами и конниками организовали четкое взаимодействие.
      Операция развивалась успешно. Войска вышли к Десне. Были освобождены 
Глухов, Конотоп и мой родной Короп. Я сильно разволновался: там прошли мое 
детство и юность. В памяти снова, как наяву, воскресли полузабытью картины 
далеких лет.
      Короп входил тогда в Черниговскую губернию. Мой отец был 
сапожникомкустарем, болел чахоткой и в тридцать два года умер, оставив мать с 
тремя детьми. Мне, старшему, шел седьмой год Трудно было матери кормить нас. И 
всетаки она решила послать меня в церковную школу, позже я окончил 
двухклассное училище министерства народного просвещения и в 1917 году стал 
работать учеником сапожника Журавля — бывшего ученика моего отца.
      После Февральской революции в городе образовался драматический кружок из 
местной интеллигенции, главным образом учителей. Деньги, собранные за спектакли,
 передавались на различные благотворительные цели. Участники этого кружка 
решили на свои средства определить в гимназию двух мальчиков из бедных семей. 
Одно место предложили моей матери, она долго советовалась с соседями и 
родственниками и наконец решилась: «Может, бог поможет, и Серега будет 
образованным».
      Вторым счастливым мальчиком оказался Николай Соломко. Оба мы хорошо 
занимались, хотя и слыли забияками. Так прошли грозные 1917 — 1918 годы. 
Наступил 1919й. Бушевала гражданская война. Драмкружок распался, и я перестал 
получать помощь, но бросать учебу уже не хотел. Наша группа занималась во 
вторую смену. И я по утрам работал сначала в комитете бедноты, потом в 
волостном управлении помощником налогового инспектора. В последующем был 
счетчиком в райналогбюро, десятником в партии по исследованию верховьев рек Ока 
и Десна. Через три года закончил среднюю трудовую школу.
      Восемнадцатилетним парнем вступил в комсомол, работал техническим 
секретарем райкома партии. В наш район вошло местечко Новые Млины. Оно 
считалось самым беспокойным и малонадежным, там подняли голову националисты, 
действовали бандитские шайки. Было решено укрепить органы власти в Новых Млинах,
 послать председателем Совета бывшего моряка Сергиенко, секретарем 
парторганизации и председателем комитета бедноты коммуниста Гайдука, секретарем 
Совета и комсомольской организации меня. Гайдук и я начали работать в начале 
апреля 1923 года, а Сергиенко заболел, да так и не приехал.
      Мы вдвоем наладили жизнь партийной и комсомольской организаций, комитета 
бедноты, Совета, привлекли активистов к управлению местечком. Желая продолжить 
образование, я попросил райком комсомола отпустить меня на учебу и во второй 
половине августа уехал в Киев.
      Приемные экзамены уже везде закончились, и даже через Киевский обком 
комсомола мне не удалось устроиться учиться. А домой возвращаться не хотелось. 
Поступил работать трамвайщиком и стал готовиться к экзаменам, чтобы сдать их в 
будущем году.
      Както в обкоме комсомола мне сказали, что есть возможность поступить в 
Киевскую артиллерийскую школу или в училище летчиков. Я быстро сбегал в то и 
другое заведение, узнал, кого они готовят. Больше понравилось авиационное. 
Подал туда заявление, прошел медицинскую комиссию, сдал экзамены и был зачислен 
курсантом. А в сентябре 1924 года пришлось распрощаться с Киевом. Училище было 
переведено в Ленинград и переименовано в Военнотеоретическую школу Красного 
воздушного флота. Так начался мой путь в авиацию.
      …Местность и населенные пункты родной Черниговщины я знал хорошо. 
Приходилось бывать мне и в Конотопе, где был аэродром, который предстояло 
захватить нашему передовому отряду. Этот отряд мы создали перед началом 
операции. Перед ним была поставлена задача — помешать гитлеровцам взорвать 
городок и взлетнопосадочную полосу. Отряд во главе с подполковником 
Перевозчиковым двигался вместе с передовыми пехотными частями.
      На конотопский аэродром отряд ворвался в самый разгар боев за город и 
железнодорожную станцию. Внезапной атакой наши бойцы уничтожили охрану, 
оставленную фашистами, и сразу же приступили к разминированию летного поля, а 
также окружавших его строений. Благодаря отваге и мастерству воинов здесь из 
прогремело ни одного взрыва. В дополнение к захваченному аэродрому мы 
оборудовали две площадки около сел Атюша и Краснополье. В моем родном городке 
Короп, находившемся рядом, предполагалось разместить штаб фронта Однако в ходе 
наступления пришлось расположить его значительно западнее — в городке Сосница. 
Темп продвижения войск оказался выше, чем предполагалось.
      Правда, на отдельных промежуточных рубежах гитлеровцы оказывали нам очень 
сильное сопротивление, например в районе Бахмач. Здесь были особо ожесточенные 
бои, в которых авиация стала главной ударной силой (артиллерии было мало, да и 
боеприпасов тоже). Бомбардировщики и штурмовики разрушали опорные пункты, 
наносили эффективные удары по скоплениям фашистов и тесно взаимодействовали в 
бою с войсками 60й армии. 9 сентября был освобожден Бахмач. Наша авиаразведка 
доносила, что противник подбрасывает свежие резервы в район Нежин. Мы 
почувствовали, что он усиливает и авиационную группировку на этом направлении, 
его бомбардировщики активизировали свои действия по нашим наступающим войскам. 
Пришлось усилить истребителей. В районе Нежина разгорелись особо упорные 
воздушные бои. Противник стремился задержать ударами с воздуха наступление 
наших войск и помочь своей нежинской группировке удержать последний опорный 
пункт на подступах к Днепру и Киеву. В течение двух дней шли упорные бои на 
земле и воздухе. В результате нежинская группировка была разгромлена, и 15 
сентября был освобожден Нежин Теперь без особой задержки — к Днепру и Киеву.
      К этому времени сложилась очень острая обстановка. Командующий фронтом 
генерал армии Рокоссовский К. К. рассказал мне, в чем суть этой остроты: 
«Успешное наступление войск 6041 и 13й армий и разгром противостоящих 
группировок открыли путь к Днепру и Киеву, но вместе с тем мы оторвались от 
нашего левого соседа — Воронежского фронта — до 120 км.  Наш левый фланг открыт.
 Вы понимаете, что это значит для фронта? Вовторых, наш правый фланг 
задержался на р. Десна в районе Новгород Северский, а это тоже 120 — 150 км.  
Противник организовал оборону по правому берегу р. Десна на всем ее протяжении 
и тоже может угрожать нашему флангу. Таким образом, фланги нашей группировки, 
наступающей на Киевском и Черниговском направлении на протяжении 120 — 150 км,  
прикрываются по существу наблюдением, т. к. только в узлах дорог и крупных 
пунктах находятся подразделения. Ваша задача вести активную и тщательную 
воздушную разведку и наблюдение за флангами, с тем чтобы обнаружить группировки 
противника, если он будет их создавать, а обнаружив, навалиться достаточными 
силами, чтобы разгромить их. Это ваша задача № 1, хотя не снимаются с вас и 
прежние задачи, в частности содействие Батову в форсировании р. Десна и 
наступление его вместе с Беловым на ЧерниговскоГомельском направлении по 
правобережью р. Десна».
      В нашей армии, как и во фронте, возникли трудности с подвозом боеприпасов,
 горючего и всего, что нужно для боя вследствие растяжки тылов: ведь от своих 
баз мы ушли на 300 — 400 км;  получилось длинное плечо подвоза Начальник тыла 
армии и его штаб четко организовали подвоз, но «плечо» не уменьшалось, а 
увеличивалось. В ходе наступления наши авиачасти особенно остро почувствовали 
нехватку батальонов аэродромного обслуживания и автотранспорта Пришлось 
основные боевые задачи решать сокращенным составом. Ударная группа включала в 
себя дветри истребительные дивизии, две штурмовые, одну бомбардировочную и 
одну дивизию ночных бомбардировщиков. Остальные дивизии составили как бы второй 
эшелон пониженной боевой готовности, т. к. каждой из них оставили по одному 
батальону. Таким образом, мы высвободили 9 батальонов аэродромного обслуживания,
 что серьезно повлияло на маневренность нашей ударной группировки и позволило 
базировать авиачасти в непосредственной близости к линии фронта, что 
значительно увеличивало радиус действия самолетов и время пребывания их над 
целью и в воздушном бою.
      Начальник тыла фронта генераллейтенант Антипенко Н. А. принимал очень 
энергичные меры по восстановлению путей подвоза. Но все же «плечо» осталось, 
приходилось маневрировать средствами и использовать для перевозки грузов 
самолеты. Мы даже нашли возможность помогать в доставке боеприпасов танкам и 
артиллерии фронта.
      Несмотря на эти и другие трудности, войска не прекращали активных 
действий, а вместе с ними и авиация. Она оказывала постоянную и эффективную 
поддержку им и активно вела борьбу за господство в воздухе и этим дала 
возможность нашим войскам преследовать противника без особого противодействия с 
воздуха Но главную задачу в этот период, задачу № 1, глубоко понимая ее 
значение, мы выполняли с особой тщательностью, под моим особым наблюдением. За 
исключением местных передвижений войск противника, мы не обнаруживали 
группировок, достойных нашего внимания и угрожавших нам с флангов.
      Уже после войны, прочитав книгу бывшего гитлеровского генерала Ф. 
Меллентина «Танковые сражения 1939 — 1945 гг.», я узнал, что они и не имели 
возможности создать мощную группировку, не из чего было создавать, все было 
разгромлено и стремилось уйти за Днепр. Вот что он пишет на стр. 208: 
«Сплошного фронта больше не существовало, и подвижные части русских уже 
действовали в нашем глубоком тылу. Мы должны были как можно быстрее отойти к 
Днепру и поэтому шли на большой риск и возможные тяжелые жертвы. Мы не могли 
прекращать нашего отхода в дневное время, т. к. положение было слишком 
серьезным, и те, кто отставал или попадал под удары авиации, были предоставлены 
самим себе. В таком отступлении, проводимом при постоянном нажиме противника и 
страшной спешке, с командиров не снимали ответственность за сохранение порядка 
и дисциплины». Тем временем 65я армия Батова, выйдя на р. Десна, 8 сентября 
попыталась с ходу форсировать ее, но попытка не имела успеха. Павел Иванович 
стал планомерно готовить форсирование, занимал небольшие плацдармы и, накопив 
там силы, расширял их, несмотря на яростные контратаки противника, которые 
успешно отражались при активной поддержке нашей авиации. 16 сентября был 
освобожден НовгородСеверск, и 65я армия, ведя упорные бои, успешно 
продвигалась на Гомельском направлении, а слева по правобережью р. Десна 
устремилась к Чернигову 61я армия генерала Белова П. А. с 7м кавкорпусом.
      19 сентября Пухов частью сил 13й армии форсировал р. Десна ниже 
Чернигова, разгромил противостоящие танковые части противника и при содействии 
61й армии и части сил 16й воздушной армии 21 сентября был освобожден г. 
Чернигов. Теперь у нас появились дивизии Бахмачские, Нежинские, Черниговские, 
как мы шутили — «мои земляки».
      Из наших подвижных войск наибольшего внимания к себе требовала конница 
Она была очень уязвима с воздуха. Правда, кавалеристы наступали по правому, 
лесистому берегу Десны, где легче было маскироваться. Но опасность обнаружения 
их вражескими летчиками всетаки оставалась. Поэтому наши истребители особенно 
плотно прикрывали конницу.
      Бдительно охраняли мы и переправы на Десне. В этот период, между прочим, 
родилась идея строительства утопленных мостов, настил которых находился под 
водой примерно на десять — пятнадцать сантиметров. При такой маскировке 
вражеским летчикам было труднее обнаружить переправы, а тем более вести по ним 
прицельный огонь или бомбить их.
      Завоевав господство в воздухе, мы, однако, не ослабили борьбу с авиацией 
противника и вели ее наиболее активными способами. Наши истребители, подобно 
надежному щиту, прикрывали свои наземные войска, встречали вражеские Самолеты 
на дальних подступах к линии фронта.
      Потери гитлеровской авиации день ото дня росли. За период с 1 июля по 31 
декабря 1943 года, например, она недосчиталась десяти тысяч самолетов15 . Это 
почти вдвое больше, чем за такой же период 1942 года. Несмотря на то что 
авиационная промышленность Германии расширялась, а подготовка летного состава 
проводилась уже по ускоренной программе, врагу так и не удалось вернуть былое 
превосходство в самолетах. Курская битва, таким образом, окончательно 
предопределила крах пресловутой «воздушной стратегии» фашистов. Больше того, 
завоевание Советскими ВоенноВоздушными Силами стратегического господства в 
воздухе привело в дальнейшем к полному поражению немецкой авиации во второй 
мировой войне.
      Американским и английским историкам не следовало бы забывать о том, что 
высадка войск США и Англии во Франции в 1944 году проходила в условиях, когда 
основные силы воздушного флота Германии были разгромлены на советскогерманском 
фронте и остатки его находились на нашем фронте. Это значительно облегчило 
действие десантов союзников.
      Оценивая итога боевой работы советской авиации в Курской битве, 
Совинформбюро сообщало 19 августа 1944 года следующее: «В ожесточенных 
воздушных боях над Таманским полуостровом и в битве на Курской дуге было 
окончательно опрокинуто былое превосходство немецкой авиации в воздухе».
      Можно назвать сотни крылатых богатырей, преумноживших славу советского 
воздушного флота. Среди них Герои Советского Союза 3. Зудилов, А. Боровых, В. 
Заевский, И. Моторный, 3. Семенюк, Н. Герасимов, В. Макаров, Ч. Бенделяани, Г. 
Дубенок, В. Поляков, Н. Мельников, И. Сидоров, В. Землянский, В. Хохлачев, М. 
Воронков, Н. Архангельский, Н. Рудь, В. Волгин и многие, многие другие. О 
некоторых я уже рассказывал, о других пойдет речь впереди.
      Сейчас же хочется вспомнить того, кто и родился в Курске и прославился в 
небе над родным городом. Я имею в виду Андрея Егоровича Боровых, тогда молодого,
 но уже опытного воздушного бойца.
      До сражения на Курской дуге Андрей воевал под Ржевом и Белым. Он не раз 
рассказывал друзьям об одной из своих схваток с врагом. В составе шестерки 
истребителей Боровых шел прикрывать наши танки в районе Зубцова. В воздухе 
появилось 18 немецких бомбардировщиков. Андрей смело ринулся на них и внезапной 
атакой сбил один «юнкерс». Второго свалил на землю его ведомый. Вся шестерка 
советских летчиков сражалась отважно и заставила остальные бомбардировщики 
повернуть та запад Но вскоре на наших] «ястребков» навалились 12 «мессеров». А 
у Боровых, как на грех, отказала пушка, на исходе были патроны в пулеметных 
лентах, кончалось горючее. В это время Андрей увидел, что три наших самолета 
подбиты, но и один из фашистских самолетов врезался в землю.
      Однако Боровых и двое его друзей продолжали отчаянный бой с одиннадцатые 
гитлеровцами. Только после того как вражеский снаряд разбил левый элерон его 
машины, он понял, что нужно уходить. Но как оторваться от фашистов, если они 
непрерывно атакуют?! И всетаки Боровых сумел их перехитрить. Когда те, 
измотанные виражами, отошли к линии фронта, чтобы затем перехватить наших 
летчиков и нанести по ним внезапный удар, Андрей и его друзья стремительно ушли 
в сторону расположения вражеских войск. А затем, уже другим маршрутом, они 
благополучно дошли до своего аэродрома. Этот вылет потребовал большого 
напряжения воли, мужества и мастерства от всех его участников, но особенно от 
Боровых. Он сумел спасти не только свою машину, но и вывести из пекла боевых 
друзей.
      Андрею Боровых памятны многие бои. Но дороже всех для него победы, 
одержанные в боях над родным Курском. Когда немцы бросили на город сотни 
бомбардировщиков, он атаковал их с особенным ожесточением, словно чувствовал, 
что снизу за ним с надеждой наблюдают отец, мать, все его земляки. В этом бою 
летчик уничтожил два неприятельских самолета Боровых пронесся на бреющем над 
улицей, где стоял его дом, и бросил вымпел с запиской, адресованной родным. 
Пехотинцы нашли это послание и передали его матери Андрея. Весточка от сына 
немного утешила ее. Ведь именно в тот день погиб под бомбами отец летчика — 
боец пожарной дружины Егор Боровых.
      В августе Андрею Егоровичу Боровых было присвоено звание Героя Советского 
Союза, а в 1945 году он стал дважды Героем. Мне приятно добавить к этому, что и 
поныне находится в крылатом строю генералполковник авиации А. Е. Боровых.
      …Наступила осень. Мы воевали в тех местах, где прошли мое детство и 
юность. Здесь я знал каждый населенный пункт и каждый раз сильно волновался, 
когда рассматривал карту со знакомыми названиями.
      Мы вели воздушную разведку в районе Киева, бомбили железнодорожные 
станции, чтобы не дать фашистам вывезти военные грузы и награбленное имущество, 
поддерживали свои наземные войска, захватившие плацдармы на правом берегу 
Днепра Одной из первых могучую реку форсировала севернее Киева 13я армия, 
которой командовал генерал Н. П. Пухов. Переправа там началась 22 сентября. 
Успешно преодолели водную преграду и войска 60й армии под командованием И. Д. 
Черняховского. Мы подтянули авиацию к новым рубежам и готовились к освобождению 
столицы Украины.
      Неожиданно поступило распоряжение: 13я и 60я армии передаются в состав 
Воронежского фронта, который стал называться 1м Украинским, наш получил 
наименование Белорусского. Нас, таким образом, подвинули вправо, и штаб 
переехал в Новозыбково.
      В октябре мы провели крупную операцию по форсированию Днепра в его 
среднем течении. В историю войны она вошла под названием Речицкой. Важную роль 
в обеспечении боевых действий наземных войск сыграла наша авиация особенно 
штурмовики. Наиболее эффективно их помощь проявилась при высадке пехоты на 
противоположном берегу и при закреплении ее на захваченных плацдармах.
      Когда освободили Речицу, решили использовать имевшийся там партизанский 
аэродром. Некоторым нашим летчикам он был хорошо знаком. В течение года, 
например, им пользовалась 271я дивизия ночных бомбардировщиков, которая 
обеспечивала народных мстителей всем необходимым. Этому соединению и отдали 
площадку.
      Но вскоре начальник передовой команды, выехавший в Речицу, доложил, что 
полоса непригодна для полетов.
      — Как непригодна?.. — усомнился я. — Ведь там десятки раз садились наши 
По2, причем ночью.
      Слетал туда сам. Гляжу — и не верю глазам. Передо мной — крохотная 
полянка, окаймленная кустарниками и лесом. Какими же героями были летчики, 
садившиеся здесь! Они ориентировались только по небольшим сигнальным кострам. 
Обмерив полосу, мы отказались от нее.
      Вспоминаются и другие случаи, показывающие мужество и находчивость 
авиаторов. Однажды ночью мне позвонил по телефону командир 271й дивизии 
полковник М. X. Борисенко.
      — Никак не пойму, в чем дело, летчик хороший, опытный, а вот уже шестой 
раз заходит на посадку и никак не может сесть. То подойдет к полосе с большим 
недолетом, то с перелетом…
      На По2 ведь не было радиостанции: с земли ничем не поможешь пилоту. А 
горючее у него, видимо, уже кончается. Ведь до Бобруйска, куда он летал, было 
далеко.
      — Не волнуйся, — успокоил я Борисенко. — Следите за ним, а после посадки 
сразу сообщите, что случилось.
      Через несколько минут раздался новый телефонный звонок. Комдив сообщил, 
что По2 приземлился только после одиннадцатого захода Выяснилось, что сажал 
его старший лейтенант Зотов — опытный штурман, совершивший 560 вылетов на 
разведку и бомбометание. Он и в этот раз бомбил немецкий аэродром. Командир 
экипажа лейтенант Борис Обещенко был убит над целью.
      Позже Николай Зотов подробно рассказал мне о случившемся. Говорил он 
спокойно, словно не подвиг совершил, а выполнил обычное дело. Только один раз у 
него дрогнул голос, когда упомянул о гибели командира.
      За проявленное мужество штурман был награжден орденом Красного Знамени.
      Через несколько дней подвиг Николая Зотова повторил Иван Разуваев. Это 
произошло во время третьего ночного вылета экипажа Николая Ширяева на По2. При 
подходе к цели фашисты обстреляли самолет. Штурман был ранен в голову, стал 
хуже видеть — заплыл правый глаз. Но он ничего не сказал летчику и, превозмогая 
боль, сумел сбросить бомбы.
      Когда По2 развернулся на обратный курс, то его снова обстреляли 
вражеские зенитка Осколком снаряда командир был тяжело ранен и уже не мог 
управлять машиной. Ручку управления взял штурман. Но вскоре поврежденный мотор 
заглох, вынужденная посадка стала неизбежной. Как раненому штурману удалось 
приземлить По2 ночью на припорошенное снегом поле, он и сам потом не мог 
сказать. Выбравшись из кабины самолета, Разуваев вытащил потерявшего сознание 
командира, взвалил на спину и пополз. К счастью, их вскоре подобрали наши 
пехотинцы и доставили в госпиталь. Разуваев выздоровел сравнительно быстро, а 
Ширяев лечился долго, однако тоже вернулся в полк.
      Иван Разуваев так же, как и Зотов, был удостоен ордена Красного Знамени.
      Когда на фронте наступило относительное затишье, я попросил разрешения 
проведать жену и сына. Долгое время мне было неизвестно, где они. Лишь осенью 
1941 года удалось установить с ними связь. Семья оказалась уже на Алтае. А 
позже переехала под Москву. Туда я и направился теперь.
      Во время пребывания в столице впервые увидел салют.
      Он произвел на меня исключительно сильное впечатление. Потом, слушая по 
радио приказы Верховного Главнокомандующего, я живо представлял московское небо,
 расцвеченное вспышками ракет.
      После возвращения из .очень короткой поездки меня снова захлестнула волна 
забот: началось наше наступление на Калинковичи и Мозырь. Операция была хотя и 
не крупной, но весьма поучительной для нас. Здесь мы удачно использовали 
истребители для штурмовки железной и шоссейной дорог на участке Калинковичи — 
Птичь. По этим магистралям противник отводил свои войска и технику, когда наши 
войска начали его преследовать. Советские истребители уничтожали врага не 
только пушечнопулеметным огнем, но и небольшими бомбами. На дорогах то и дело 
возникали пробки, потом движение по ним совсем прекратилось. Гитлеровцы нередко 
вынуждены были бросать технику.
      Авиаполки выполнили по три таких вылета Они нанесли противнику немалый 
урон, оказали большую помощь своим наступающим частям. Мы и в дальнейшем часто 
использовали истребители для уничтожения живой силы и техники противника на 
дорогах — как по отступающим колоннам, так и по резервам, движущимся к фронту.
      …Почти всю зиму 1944 года штаб воздушной армии находился в деревне Прудок,
 в трех километрах от Гомеля. В начале марта, хмурым ветреным днем, зашел ко 
мне генерал А. 3. Каравацкий. Доложив о состоянии дел в корпусе, он вдруг 
спросил, как ему поступить с лейтенантом И. А. Маликовым. Этот летчик был 
тяжело ранен в бою, но сумел дотянуть до аэродрома и посадить машину. Сначала 
его отвезли в госпиталь, а затем эвакуировали в тыл, в Свердловскую область, 
там ему ампутировали ногу до колена. Когда Маликов поправился, его отчислили из 
авиации и собирались вообще демобилизовать. Летчик не согласился с таким 
решением и попросил отправить его на фронт, в свою часть. Начальник госпиталя и 
главный врач категорически отказали:
      — Это невозможно. Мы дадим вам медицинское заключение и направим в 
военкомат.
      Маликов самовольно ушел из госпиталя и явился в родной полк. Рассказав 
командиру о своих злоключениях, он заявил:
      — Делайте что хотите, но я буду воевать. А то, что документов нет, — 
ерунда Вы же меня хорошо знаете.
      — Действительно, — продолжал Каравацкий, — документ при нем только один — 
протез вместо ноги. Но ведь летчикто наш. И ранение получил у нас. Какое же 
нам принять решение?
      — Раз человек хочет воевать, найдите ему дело. Полезен будет. Принимайте 
как прибывшего из госпиталя, зачисляйте на довольствие.
      Через несколько дней Каравацкий снова обратился ко мне:
      — Товарищ командующий, Маликов летать хочет.
      — Он же без ноги.
      — Просится летать на По2 — связном самолете полка.
      — Ты ему отказал?
      — Конечно! Но он настойчиво просится летать.
      — Что ж, проверьте его, — разрешил я Каравацкому, — если получится, пусть 
летает.
      Вскоре от командира 3го бомбардировочного корпуса поступил официальный 
доклад: «Попробовали, провезли, летает замечательно, управляет педалями 
нормально. Прошу разрешения зачислить в летный состав». Я ответил: «Разрешаю 
зачислить в штатный состав полка».
      Недели через три командир корпуса опять заговорил о Маликове:
      — Товарищ командующий, он просится на пикирующий бомбардировщик.
      — Какое ваше мнение? Получится?
      — Получится.
      — Ну что ж, пусть летает.
      До конца войны Маликов летал на Пе2, сделал 86 боевых вылетов, дошел до 
Берлина, стал Героем Советского Союза.
      Неодолимое желание остаться в боевом строю до полного разгрома врага 
руководило многими летчиками, получившими серьезные ранения. После 
выздоровления они настойчиво стремились летать. Младший лейтенант В. Г. Смирнов,
 воевавший на истребителе Ла5, был сбит в воздушном бою. Ему, как и Маликову, 
ампутировали ногу. Но и с протезом Смирнов продолжал летать, мастерски вести 
воздушные бои. Позже он переучился на более скоростной и маневренный 
истребитель Ла7. Смирнов, как и Маликов, дошел с нами до Берлина.
      В апреле 1944 года в состав 1го Белорусского фронта была включена и 6я 
воздушная армия во главе с генералом Ф. П. Полыниным. Однако задачи перед всей 
своей авиацией К. К. Рокоссовский решил ставить через меня, командующего 16 ВА. 
Наш штаб он обязал представлять ему отчеты, донесения, сводки и другую 
документацию. Такая нагрузка сначала показалась нам нелегкой. Опасались мы и 
трений с представителями 6 ВА. Но два штаба сработались быстро, никаких 
недоразумений у нас не возникало.
      Однажды Рокоссовский пригласил нас поговорить о возможностях авиации в 
обеспечении наступления на Бобруйск, Минск, Барановичи, Брест и на Ковель с 
выходом на Люблин и Варшаву. Трудности, вставшие перед автотранспортом в 
болотистом Полесье, он предлагал преодолеть, используя самолеты Мы сразу же 
получили задание усилить подразделения аэродромного обслуживания и приступить к 
строительству дополнительных взлетнопосадочных площадок, которые позволили бы 
маневрировать минимум тремя корпусами.
      Гитлеровское командование предполагало, что мы будем наносить удар на 
Ковель, чтобы попытаться отрезать их белорусскую группировку войск. Своими 
действиями мы всячески старались показать, что готовимся наступать именно на 
этом направлении. Создали там ложные аэродромы, вели дезинформирующие 
радиопередачи, путали карты вражеской разведки.
      Шла большая подготовительная работа к летним операциям, оценивалась 
обстановка, изучалась местность. Мы знали, что задачи нашего фронта обсуждались 
в Ставке. Туда ездил К. К. Рокоссовский. Его предложения были смелыми и хорошо 
обоснованными. Теперь все ждали решения Верховного Главнокомандующего.
      
Разящий меч «Багратиона»
      
      Сейчас, когда восстанавливаешь в памяти эпизоды грандиозной битвы, 
отгремевшей тридцать с лишним лет назад на земле и в небе Белоруссии, трудно 
избавиться от ощущения, что операция началась задолго до того, как ударили по 
врагу авиация и артиллерия. Ее план под кодовым наименованием «Багратион» был 
утвержден Ставкой Верховного Главнокомандования в конце мая 1944 года, но на 
1м Белорусском фронте, в состав которого входила и 16я воздушная армия, уже 
шла интенсивная подготовка к предстоящим боевым действиям. И хотя к этому 
времени за плечами у нас были Москва, Сталинград, Курская дуга, нам сразу стало 
ясно, что в предстоящем сражении многие задачи придется решать поновому.
      Обстановка в воздухе к лету 1944 года изменилась коренным образом. 
Господство советской авиации в воздухе лишило ВВС противника возможности 
нарушать движение на наших коммуникациях, работу промышленности и 
стратегического тыла В 1944 году гитлеровские самолеты уже не пытались 
действовать по военнопромышленным объектам на территории СССР. На 
железнодорожные узлы в прифронтовой зоне вражеские бомбардировщики осуществляли 
налеты только ночью — днем они несли большие потери.
      Надежное прикрытие с воздуха позволяло сосредоточить большие массы войск 
в исходном положении для наступления, осуществлять быстрый и скрытый маневр, 
перебрасывать части на главные направления. Увереннее обеспечивались 
эффективность оперативной маскировки и бесперебойная работа фронтового и 
армейского тыла. Наземные соединения на фронте и в тылу стали нести значительно 
меньший урон от воздействия вражеских бомбардировщиков.
      Поступавшие с заводов новые самолеты теперь использовались нами не только 
для замены выходящей из строя техники, но и для укомплектования новых 
авиационных соединений. Гитлеровская авиация, напротив, теряла в боях больше 
машин, чем получала их от промышленности. Все это резко изменило соотношение 
сил в воздухе. Если летом 1943 года, к началу битвы под Курском, наше 
превосходство над авиацией противника выражалось соотношением 1, 4:1, то весной 
1944 года оно стало еще больше.
      Для участия в Белорусской операции советское Верховное Главнокомандование 
сосредоточило пять воздушных армий (1, 3, 4, 6 и 16ю), насчитывавших в общей 
сложности 5700 боевых машин. Кроме того, привлекалось восемь корпусов АДД, 
имевших около 1000 бомбардировщиков. Противник мог противопоставить нам всего 
1342 самолета 6го воздушного флота16 . Его эскадры базировались на аэродромных 
узлах Минска, Барановичей, Бобруйска. Немецкофашистское командование считало 
авиацию наиболее мобильным резервом и готовилось использовать ее на любом 
участке от Витебска до Ковеля.
      Чтобы не дать противнику перехватить инициативу, мы постоянно вели борьбу 
за удержание господства в воздухе. Это была первоочередная задача каждой 
воздушной армии. Кроме того, предстояло уничтожать живую силу и технику врага в 
тактической глубине его обороны, не давать ему возможности маневрировать 
резервами. Командующий войсками фронта и командующие общевойсковыми армиями 
проявляли особую заботу о том, чтобы авиация оказывала постоянную и мощную 
поддержку наземным частям, особенно при вводе в прорыв крупных танковых, 
механизированных и кавалерийских соединений.
      Масштаб предстоящих боевых действий поражал воображение. Если в сражении 
под Курском решающие события разворачивались на сравнительно ограниченном 
участке, то здесь в канун наступления восемь общевойсковых и две воздушные 
армии нашего I Белорусского фронта расположились на девятистах километрах. 
Таким огромным количеством людей и боевой техники наш фронт еще никогда не 
располагал. 16я воздушная имела в своем составе два бомбардировочных и один 
истребительный корпус, пять истребительных дивизий и по две штурмовиков и 
ночных бомбардировщиков. Накануне операции из резерва Ставки Верховного 
Главнокомандования к нам прибыли еще два корпуса: 4й штурмовой генерала Г. Ф. 
Байдукова и 8й истребительный генерала А. С. Осипенко, а также 300я штурмовая 
авиадивизия полковника Т. Е. Ковалева.
      5 июня на 1 — и Белорусский фронт прибыл Маршал Советского Союза Г. К. 
Жуков. После изучения обстановки он заслушал доклад генерала армии К. К. 
Рокоссовского и отправился вместе с ним на правое крыло фронта — в 3ю и 48ю 
армии. Мне приказали сопровождать их. Там непосредственно на местности были 
уточнены все основные вопросы организации прорыва вражеской обороны на 
рогачевскобобруйском направлении. Определялись также и способы применения 
авиации.
      Потом Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский поехали в центр на паричское 
направление — в 65ю и 28ю армии. Так был окончательно утвержден замысел 
операции. Он предусматривал два основных удара Один — на Рогачев, Бобруйск и 
дальше вверх по Березине, другой — на Паричи, Бобруйск, Слуцк и Барановичи. На 
первом направлении местность хотя и была изрезана реками, но всетаки позволяла 
действовав крупными силами. На втором — изза многочисленных болот — было 
трудно развернуть танковые и мотомеханизированные части.
      К. К. Рокоссовский решил провести опытное учение, чтобы убедиться, смогут 
ли войска, в особенности танковые, пройти через трясину и топкие места 
Оказалось, что смогут. Командующий фронтом принял решение действовать крупными 
силами и на паричском направлении.
      На рогачевском направлении готовились к наступлению 3я армия под 
командованием генерала А. В. Горбатова и 48я генерала П. Л. Романенко. В 
прорыв здесь предстояло вводить 9й танковый корпус. На Паричи нацеливались 
65я армия генерала П. И. Батова и 28я генерала А. А. Лучинского. В глубину 
обороны противника направлялись: 1й танковый корпус через Осиповичи, Марьину 
Горку на Минск и конномеханизированная группа на Слуцк, Барановичи, Брест. 
Планировалось окружить обе группировки врага — и минскую, и бобруйскую.
      7 июня Г. К. Жуков спросил у меня о готовности авиации фронта Я доложил, 
что затягивается перебазирование выделенных нам соединений резерва Верховного 
Главнокомандования, есть трудности в снабжении запасными частями для самолетов, 
не хватает автотранспорта Пока оставалось неясным, как будет использоваться 
авиация дальнего действия. Очевидно, с подобными вопросами представитель Ставки 
столкнулся и на 2м Белорусском фронте, где он находился с 8 по 10 июня. 
Вечером 10 июня маршал Г. К. Жуков попросил Верховного Главнокомандующего И. В. 
Сталина о том, чтобы на фронт прибыл главный маршал авиации А. А. Новиков.
      Александр Александрович прилетел 19 июня. Здесь уже находились начальник 
связи ВВС генерал Г. К. Гвоздков, главный штурман генерал Б. В. Стерлигов и 
другие ответственные руководители Управления ВВС, его отделов и служб. Они 
оказали нам существенную помощь.
      Перед нами встало много вопросов. Армии, действующие на правом крыле и в 
центре, в начальный период наступления разделялись рекой Березина. Это 
требовало создания двух авиационных групп для поддержки наземных войск при 
прорыве вражеской обороны и обеспечения господства в воздухе. Как добиться 
массированного использования авиации на двух участках сразу? На каком 
направлении сосредоточить больше сил — на рогачевском или на паричском, где в 
прорыв вводились две подвижные группы и затем веером расходились на Минск и 
Брест? Возникали различные предложения. Они не раз докладывались Г. К. Жукову и 
К. К. Рокоссовскому.
      В конце концов силы нашей воздушной армии, которой предстояло действовать 
в интересах наступающих войск, были распределены следующим образом. Для 
поддержки наземных частей на рогачевском направлении выделялись 3й и 6й 
бомбардировочные корпуса. Иными словами, мы сосредоточили здесь все свои 
дневные бомбардировщики, а также 4й штурмовой и 6й истребительный авиакорпуса,
 1ю гвардейскую, 282ю и 286ю истребительные, 271ю ночную бомбардировочную 
авиадивизии. Прорыв вражеской обороны, поддержку и прикрытие войск на паричском 
направлении должны были обеспечивать 8й истребительный авиакорпус, 2я 
гвардейская, 299я и 300я штурмовые, 283я истребительная, 242я ночная 
бомбардировочная авиадивизии. Всего к началу операции 16я воздушная армия 
имела в своем составе 2319 исправных самолетов: 331 дневной и 149 ночных 
бомбардировщиков, 661 штурмовик, 1108 истребителей, 70 разведчиков и 
корректировщиков17 .
      Вместе с начальником штаба армии генералом П. И. Брайко и начальником 
оперативного отдела полковником И. И. Островским были разработаны подробные 
планы базирования частей и соединений в исходном положении и строительства 
новых аэродромов не далее трех — десяти километров от линии фронта Обстановка 
требовала как можно скорее ввести их в строй, а объем работ был большим, и 
проводились они в основном по ночам. Перед рассветом люди и техника укрывались 
в лесах, все тщательно маскировалось. Оборудовались также площадки для засад, 
между собой и с пунктом наведения они имели телефонную связь. На каждой из них 
мы посадили по два — четыре истребителя. Эти самолеты предназначались для 
борьбы с разведывательной авиацией противника. Летчики перехватывали врага с 
помощью пунктов наведения.
      Надо сказать, что засады свою роль выполнили. Лишь одиночным самолетам на 
малых высотах удавалось прорываться сквозь первый заслон. Но дальше они 
неизбежно попадали под удары других наших истребителей. А с большой высоты 
практически исключалась возможность обнаружения войск, тщательно укрытых в 
лесах. Опытные экипажи систематически облетывали районы расположения своих 
частей, визуально просматривали и фотографировали коммуникации, пункты выгрузки.
 Если обнаруживались демаскирующие признаки, штаб фронта добивался немедленного 
их устранения.
      Немецкофашистское командование попрежнему рассчитывало, что летом 1944 
года советские войска будут наносить главный удар на ковельском направлении, 
чтобы выйти непосредственно к Люблину и Варшаве. Мы всячески старались 
утвердить их в этом мнении. По железной дороге непрерывно отправляли туда 
макеты танков. Там оставался поезд Жукова По радиостанциям иногда звучала его 
фамилия. Мы создали на левом крыле фронта большое количество ложных аэродромов, 
а на правом скрытно строили реальные.
      Передвижение войск, их маскировка, которой и раньше уделялось большое 
внимание, на этот раз выполнялись особенно скрытно. Все прибывавшие на фронт 
части разгружались далеко в тылу и только ночью, переходы и марши совершали в 
темноте. А с рассветом мы проверяли их маскировку с воздуха За этим очень 
внимательно следили Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский, строго взыскивали с тех, 
кто допускал какиелибо просчеты.
      Вспоминается случай, когда «пострадавшими» оказались мы с генералом П. И. 
Батовым. Для уточнения взаимодействия мы с начальником оперативного отдела 
поехали рано утром на КП 65й армии. Было уже совсем светло, и мы заметили, как 
арьергарды некоторых колонн наших войск втягивались в лес. В это время небо 
прочертил инверсионный след вражеского разведчика. Он шел на восток на большой 
высоте, а за ним, на удалении 12 — 15 км и значительно ниже, гнались два 
советских истребителя. К нашему огорчению, они явно опоздали с вылетом и 
рассчитывать на успешный перехват не приходилось (позже я выяснил, что так оно 
и произошло).
      Подъезжая к КП Батова — землянкам, расположенным в густом сосновом бору,
 — мы еще издали заметили несколько легковых автомашин. Спустившись по крутым 
ступенькам в землянку, мы стали свидетелями сурового разговора Г. К. Жукова с 
генералом П. И. Батовым. Оказывается, маршал видел ту же картину, что и мы, и 
сейчас выяснял, почему не выполняются его указания о строжайшей маскировке, 
требовал принять к провинившимся самые строгие меры. Пока шел этот разговор, я 
улыбнулся какимто своим мыслям, и Георгий Константинович, который, казалось, 
до этого совсем нас и не замечал, вдруг обернулся и сказал, обращаясь ко мне:
      — Чему это вы улыбаетесь? У одного войска плохо маскируются, другой 
позволяет летать над ними разведчикам противника. Вот вы вместе и демаскируете 
операцию. Немедленно наведите порядок!
      Приехал генерал армии К. К. Рокоссовский и тоже высказал нам с Батовым 
свои упреки. Потом представитель Ставки и командующий фронтом утвердили 
согласованный нами план взаимодействия.
      Когда сели за обеденный стол, Батов вдруг заметил, что впервые видит на 
мне погоны генералполковника авиации, и предложил за это тост. Я ответил, что 
меня уже «поздравили» маршал и генерал армии. Георгий Константинович рассмеялся 
и пообещал так же «поздравить» меня, если случится чтолибо подобное 
сегодняшнему.
      Урок пошел на пользу. Были приняты дополнительные меры по обеспечению 
скрытности сосредоточения войск и перехвату воздушных разведчиков противника.
      Половина всех производившихся нами вылетов носила разведывательный 
характер. Мы уточняли дислокацию вражеских частей, изучали характер 
оборонительных сооружений и огневую систему противника В широких масштабах 
проводилось плановое и перспективное фотографирование местности на участках 
прорыва. Были составлены, размножены и разосланы во все соединения фотопланшеты,
 на которых отчетливо различались траншеи врага, его огневые точки.
      Начали прибывать части из резерва Ставки. Мы их располагали в 150 — 200 
км от линии фронта Летчики должны были изучить местность, освоить передний край 
и за однидвое суток до наступления мелкими группами на малых высотах 
перебазироваться на передовые аэродромы. Таким путем мы стремились достигнуть 
внезапности.
      Выяснилось, что в 4м штурмовом и 8м истребительном корпусах боевой опыт 
имели лишь командиры полков в эскадрилий, а в 300 шад — только командиры полков.
 Времени для фронтовой закалки молодежи оставалось в обрез, поэтому пришлось 
принимать самые энергичные меры. Были составлены планы интенсивной подготовки 
полков и эскадрилий. Особое внимание уделялось обучению и тренировкам ведущих 
групп, бомбометанию и стрельбам на полигонах. После изучения района предстоящих 
действий экипажи выполнили ознакомительные полеты, но линии фронта не 
пересекали, чтобы противник не обнаружил прибытия новых частей. После этого 
летчики побывали в окопах пехотинцев, на огневых позициях артиллеристов и 
минометчиков, с которыми предстояло взаимодействовать.
      Командование и штаб воздушной армии повседневно контролировали и 
направляли боевую подготовку молодых летчиков. Лучших воздушных бойцов 2й 
гвардейской и 299й штурмовых авиадивизий мы прикомандировали ведущими групп к 
4 шак и 300 шад. Под их руководством новички сделали по дватри вылета на 
штурмовку войск противника. Пример опытных летчиков, высокое боевое мастерство 
оказывали большое влияние на младших товарищей, помогали им быстрее овладевать 
необходимыми навыками. В течение недели все молодые летчики «понюхали пороху», 
эскадрильи и полки слетались, отработали взаимодействие с истребителями 
сопровождения. Проведенная командованием проверка показала, что в целом армия 
готова к боям.
      Перед наступлением активизировалась партийнополитическая работа 
Проводились собрания, на которых обсуждались вопросы бдительности и строжайшего 
соблюдения маскировки, сохранения военной тайны. Распространялся накопленный 
ранее боевой опыт, разъяснялись задачи, которые предстоит решать.
      Много ценных предложений коммунисты высказали по ориентировке над 
лесистоболотистой местностью. Они поддержали предложение штурманов выложить на 
полянах цифры из стволов берез. Эти цифры должны обозначать квадраты, на 
которые условно разделена местность. Увидев их, летчик или штурман мог легко 
определить, где он находится.
      Инженеры, техники, механики — эти великие труженики войны — делали все, 
чтобы привести самолеты в образцовый порядок. По нашим расчетам, в предстоящей 
операции на каждую машину придется минимум 40 — 50 часов налета. Надо было все 
предусмотреть, чтобы в ходе боев не пришлось ставить технику на регламентные 
работы. Под руководством главного инженера армии генерала В. И. Реброва это 
удалось осуществить.
      Воины авиационного тыла во главе с А. С. Кирилловым — определили объем и 
номенклатуру средств, необходимых для обеспечения операции, своевременно 
составили и послали в центральные органы заявки, получили и доставили на склады 
и аэродромы сотни тысяч тонн самых разнообразных грузов: боеприпасы, запасные 
части, оборудование, продукты, медикаменты. А ведь кроме снабжения в их 
обязанности входило строительство, оборудование и содержание летных полей, 
прокладка и ремонт дорог, строительство командных пунктов, укрытий, а также 
забота о размещении, питании и отдыхе воздушных бойцов… Трудно даже перечислить 
все, что должны были предусмотреть и сделать люди службы тыла. Нередко от их 
оперативности, настойчивости и твердости зависел успех операции.
      Помню, уже на конечной стадии подготовки к наступлению ко мне прибыли 
весьма озабоченные, даже встревоженные генералы Кириллов и Ребров. Они доложили,
 что для обеспечения боевых действий воздушной армии в операции получено 
несколько десятков тысяч тонн бензина, но контроль показал, что во всех партиях 
горючего октановое число на дветри единицы ниже, чем указано в паспортах. Для 
доведения его до кондиции требуется несколько эшелонов изооктана, а центральные 
органы снабжения отказались удовлетворить заявку, ссылаясь на то, что годится и 
такой бензин, раз на нем проводились экспериментальные полеты. По докладам 
летчиков, тяга двигателей обеспечивала взлет и полет на всех режимах, цвет 
пламени на выхлопе был без особенностей и т. д. На этом основании генералам 
Кириллову и Реброву предлагалось принять доставленное горючее без какихлибо 
претензий.
      Но ведь скоротечный эксперимент не позволял сделать объективный вывод о 
возможных последствиях длительного применения низкооктанового бензина, да еще 
на форсажных режимах. Через 20 — 30 часов работы моторов пришлось бы снимать 
нагар с поршней, то есть прекратить полеты во — всей воздушной армии на самой 
решающей фазе наступательной операции. Допустить такое положение мы не могли. 
Работники центрального органа снабжения больше всего упирали на необходимость 
экономии дорогостоящего и дефицитного изооктана. Слишком дорогой могла 
оказаться цена нашей покладистости, а вернее, неграмотной эксплуатации 
авиационной техники.
      Я подробно доложил наши соображения члену Военного совета фронта генералу 
К. Ф. Телегину. Константин Федорович внимательно разобрался в этом вопросе и 
полностью нас поддержал Кажется, удалось убедить в справедливости нашей позиции 
и снабженцев. Но тут возникло новое осложнение: оказалось, что показания нашего 
армейского октаномера на две единицы расходятся с показаниями прибора, 
привезенного из Москвы. А до начала операции осталось всего несколько дней…
      Позвонил начальнику штаба ВВС генералу С. А. Худякову. Он обещал доложить 
о качестве бензина на заседании Государственного Комитета Обороны. Главный 
инженер ВВС генерал А К. Репин согласился поддержать нас. С чувством 
нарастающей тревога ждал я решения. Вдруг раздался телефонный звонок. Слышу 
голос генерала Телегина:
      — Сергей Игнатьевич! Вопрос не решен ввиду его противоречивости и 
недостатка доказательств. В двадцать три часа Верховный Главнокомандующий 
товарищ Сталин созывает у себя совещание крупных авиационных специалистов, 
хочет заслушать их мнение. Государственным Комитетом Обороны будет принято 
соответствующее решение. Как ты считаешь, если позвонит товарищ Сталин, будем 
ли мы настаивать на своем или можно уступить?
      Я подтвердил, что никаких сомнений в обоснованности наших требований нет 
и горючее должно быть доведено до кондиции. В противном случае есть лишь один 
выход — уменьшить при проведении операции количество самолетовылетов. Но тогда 
надо заново уточнить задачу и спланировать боевую работу во всех звеньях — от 
штаба воздушной армии до полка. На это уйдет минимум неделя, а времени 
совершенно нет.
      — Хорошо, — согласился Константин Федорович. — Будем держаться до конца.
      Нужно ли объяснять, как мучительно тянулись часы и дни. За что ни 
возьмусь (дел еще было, как говорят, невпроворот), а в голове одна мысль: как 
решится вопрос, неужели нас не поймут, не поддержат? Как назло, начался налет 
вражеской авиации на железнодорожный узел Гомель, неподалеку от которого 
располагались КП и штаб воздушной армии. Мы с генералом П. И. Брайко вышли из 
дома и наблюдали, как в ночном небе повисла «люстра» из светящих авиабомб, 
заискрились разрывы зенитных снарядов. Воздух наполнился гулом самолетов и 
взрывами бомб.
      Тут меня позвали к телефону. Снова звонил генераллейтенант К. Ф. Телегин.
 Голос его был прямотаки ликующий:
      — Поздравляю, Сергей Игнатьевич! Верховный Главнокомандующий приказал 
выделить изооктан и в течение двух суток все горючее привести в соответствие с 
требованиями.
      Конечно, эпизод, о котором я рассказал, был не единственным и, может быть,
 не самым заметным в ходе подготовки к операции. Но он свидетельствует о том, 
как нелегко порой давалось обеспечение боевых частей всем необходимым, как 
важно было все предусмотреть, ничего не упустить, до конца отстаивать то, в чем 
убежден.
      Между тем специалисты авиационного тыла уже завершили подготовку 
передовых аэродромов. И хотя требования строжайшей маскировки, работа ночью, 
жесткий лимит времени сильно осложняли работы, все было сделано, оборудовано, 
укомплектовано без какихлибо скидок: командные пункты, укрытия, столовые, 
жилые помещения.
      Вскоре туда прибыли батальоны аэродромного обслуживания, завезли все 
необходимые материальнотехнические средства, расставили технику, наладили 
связь. Вот уже заняли свои места штабы полков. Побывали здесь и летчики. Они 
изучили подходы, взлетнопосадочные полосы, стоянки и уехали на тыловые 
аэродромы, чтобы позже вернуться сюда уже на боевых самолетах.
      На первом этапе операции основные усилия сосредоточивались на рогачевском 
направлении, где уже в первый день в прорыв должен был войти 9й танковый 
корпус. Он имел задачу захватить на восточном берегу Березины, у Бобруйска, 
узел дорог Титовку и в дальнейшем двигаться на север. Для взаимодействия с этим 
корпусом мы выделили 199ю штурмовую авиационную дивизию под командованием 
полковника Н. С. Виноградова.
      На паричском направлении нашим войскам предстояло после прорыва обороны 
противника перерезать подвижными группами дороги на Бобруйск, а затем двигаться 
в западном направлении. При таком характере боевых действий авиационная 
группировка неизбежно разобщалась, требовалось в ходе сражения выполнять 
сложные маневры для быстрого переноса усилий авиации с рогачевского на слуцкое 
и минское направления. Мы решили включить в подвижные группы своих командиров с 
надежными средствами связи для оперативной постановки дивизиям конкретных задач 
в бою и объективной оценки их действий. Особенно важно было защищать с воздуха 
конницу. Тщательно взвесив боевые возможности частей и соединений, решили 
выделить для этой цели самые боеспособные соединения, отличившиеся в сражениях 
под Сталинградом и Курском, — 2ю гвардейскую и 299ю штурмовые дивизии. 
Прикрывать их должен был 8й истребительный корпус.
      Нашим штабам предстояло составить план перебазирования частей в ходе 
операции. Так, уже на третий день наступления радиус действия штурмовиков был 
на пределе. Значит, для них требовалось готовить посадочные площадки у линии 
фронта или даже сажать их в тылу противника на аэродромы, захватываемые 
подвижными группами. В этом случае переброску людей, имущества, боеприпасов 
надо было осуществлять транспортными самолетами. Для оперативных перевозок 
выделили Ли2 и По2, заранее определили аэродром их базирования и назначили 
сроки сосредоточения на нем необходимого количества боеприпасов, технического и 
другого имущества.
      В те дни я нередко встречался с представителями соединений авиации 
дальнего действия, которые должны были в ночь перед наступлением нанести 
массированный удар по объектам в тактической глубине обороны противника. 
Решение этой задачи требовало четкой организации управления и наведения. 
Оперативную группу АДД возглавлял генерал Н. С. Скрипко. Вместе с ним мы 
распределили цели, согласовали время, высоты и направления налетов, порядок 
взаимного опознавания, оповещения и связи.
      Подготовка операции завершилась однодневным учением с участием командиров 
корпусов, дивизий и их начальников штабов. В ходе его мы окончательно 
отработали и уточнили способы перенацеливания авиации с одного оперативного 
направления на другое, вопросы тактики и управления, тылового обеспечения и 
перебазирования. На учении присутствовали представители командующего ВВС 
генералы И. Л. Туркель и Б. В. Стерлигов.
      Это был завершающий этап всей громадной полуторамесячной работы. 
Наибольшая нагрузка выпала на долю штаба и его начальника генерала П. И. Брайко,
 который пришел к нам незадолго до начала боев под Курском. Генерал Косых стал 
моим заместителем.
      Както в разговоре наедине генерал Брайко признался, что после знакомства 
со мной он пожалел, что попал в нашу армию. Уж очень молодым я показался ему. 
«Наберешься горя с этим юнцом», — подумал он тогда В дальнейшем, однако, мы с 
ним сработались и хорошо понимали друг друга. Петр Игнатьевич был человеком 
твердого характера, требовательным к себе и к подчиненным. Исполнительность у 
него сочеталась с инициативой и находчивостью.
      Готовя штабную игру накануне грандиозного наступления, мы решили придать 
ей дух состязательности, чтобы лучше увидеть, кто и как подготовился к боям. И 
все командиры с какимто особым задором, даже азартом докладывали свои решения. 
В ходе учения удалось выработать единый взгляд на возможные варианты действий. 
Все выявленные недостатки были сразу же устранены О результатах я доложил Г. К. 
Жукову, К. К. Рокоссовскому и А. А. Новикову.
      Было это 19 июня. Примерно в то же время завершилось планирование 
действий авиации на всех фронтах, принимавших участие в Белорусской операции. 
Справа от нас, на 2м Белорусском, находилась 4я воздушная армия генерала К. А.
 Вершинина Она уже имела богатый боевой опыт, приобретенный в воздушных 
сражениях на Кубани и в Крыму. Славный путь прошла и 1 ВА генерала Т. Т. 
Хрюкина. Вместе с ней нам предстояло наносить удары по противнику в районе 
Минска. Меньше я был знаком с 3 ВА и ее командующим Н. Ф. Папивиным. Знал 
только, что в юности, будучи курсантом школы ВЦИК, он охранял кремлевскую 
квартиру и кабинет В. И. Ленина За войну вырос до командарма, отличился при 
освобождении Смоленщины. Его армия была далеко от нас и с нами непосредственно 
не взаимодействовала.
      Я знал обстановку и замысел каждого из соседей — генералов Вершинина и 
Хрюкина Они, в свою очередь, были в курсе наших дел.
      Хотя мы и доложили о готовности соединений к бою, нас очень волновало то, 
что молодежь в 300й штурмовой авиадивизии не имела боевого опыта. Особенно 
тревожило, что даже командиры звеньев и эскадрилий не участвовали в боях. А 
ведь им предстояло водить группы штурмовиков. Прикомандированные инструкторы 
2й гвардейской дивизии, конечно, помогли молодежи. Но эти опытные наставники 
убедительно посоветовали нам ввести в бой 300ю дивизию на второй или третий 
день сражения, когда войска уже выйдут на оперативный простор. Там ориентиров 
будет больше, легче разобраться в обстановке. И я принял решение: при прорыве 
поднимать дивизию в воздух, а пустить ее в бой на второй день.
      Летчики расценили это как отстранение их от участия в крупнейшей операции.
 Я побывал у них и объяснил, почему принял такое решение. Но они не успокоились,
 все рвались в бой.
      На следующее утро ко мне зашел начальник политотдела армии полковник В. И.
 Вихров — серьезный и вдумчивый офицер. Мне нравились и его работоспособность, 
и умение увлечь людей. Партполитработу он строил, исходя из боевых задач, смело 
поддерживал новое. Вообще наш политотдел был крепко сколочен, укомплектован 
знающими дело инструкторами и хорошо выполнял свои задачи.
      Так вот, пришел ко мне начальник политотдела и предложил:
      — Товарищ командующий, нужно всетаки трехсотую дивизию пустить в дело в 
первый день. Я посоветовал:
      — Лучше проведите разъяснительную работу. Надо, чтобы летчики поняли, что 
боевой работы им хватит и во второй и в третий день сражения.
      Дошло дело до Рокоссовского.
      — Что ты там целую дивизию заморозил? — спросил он у меня. — Может быть, 
у тебя лишние войска завелись? Нам сейчас дорог каждый самолет.
      Я доложил, что для обеспечения прорыва на паричском направлении у нас 
достаточно сил и без этого соединения. К тому же летный состав там 
необстрелянный. Люди могут потерять ориентировку. Константин Константинович 
поверил мне.
      — Все совершенно правильно, — согласился он. — С доводами согласен. Но 
все же думаю: пусть и молодежь повоюет. Нужно только, чтобы новички получали 
посильные задачи.
      Стало ясно, что на нас ложится дополнительная ответственность. И мы 
включили 300ю дивизию в боевой расчет на первый день.
      Итак, перед началом операции основные силы 16й воздушной армии были 
сосредоточены на рогачевском направлении, где находился представитель ставки 
ВГК Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.
      Здесь было сосредоточено 13 авиадивизий, насчитывающих 1259 самолетов. 
Этим «воздушным мечом» предстояло управлять мне.
      На паричское направление с оперативной группой фронта прибыл К. К. 
Рокоссовский, а авиацией командовал мой заместитель генерал М. М. Косых. В эту 
группу входило 7 авиадивизий, имевших 726 боевых машин.
      Громадная подготовительная работа, казалось бы, не оставляла никаких 
сомнений в том, что все предусмотрено, налажено, выверено, что летчики успешно 
выполнят свои задачи. И все же кроме естественного волнения, вызванного 
ожиданием грандиозного сражения, в котором возможны любые ситуации, беспокоило 
еще одно обстоятельство, которое могло внести в наши планы существенные 
коррективы. Погода! Уже целую неделю мы жили надежд ой, , что неблагоприятный 
долгосрочный прогноз окажется ошибочным.
      22 июня с разведки боем войска 1го Прибалтийского фронта начали операцию.
 А на другой день перешли в наступление его главные силы, а также войска 3го и 
2го Белорусских фронтов. По поступившим к нам сведениям, метеорологические 
условия в районах боевых действий наших соседей в целом не помешали 
осуществлению авиационной подготовки и поддержки. Это несколько успокаивало. Но 
23 июня, в канун наступления войск 1го Белорусского фронта, когда мы получили 
прогноз погоды на следующий день, настроение у нас снова упало: синоптики 
обещали метеоусловия, близкие к нелетным. Во всяком случае, значительное 
ухудшение погоды могло лишить войска авиационной поддержки. Перспектива, что и 
говорить, неутешительная.
      Утром перед началом боевых действий во всех авиационных частях при 
развернутых боевых знаменах были зачитаны обращения Военного совета и 
командования 16й воздушной армии. Затем выступили командиры авиаполков и 
эскадрилий, политработники. Призыв «Вперед на врага, за освобождение родной 
Белоруссии!» вызвал горячий отклик у всего личного состава На митингах летчики, 
штурманы, инженеры и техники дали торжественную клятву беспощадно громить 
фашистских захватчиков, не жалея сил и жизни, выполнить боевые задачи. После 
этого экипажи начали готовиться к вылету.
      Маршал Г. К. Жуков приказал руководству оперативной группы выехать на 
командный пункт 3й армии 23 июня в 22 часа с таким расчетом, чтобы прибыть 
туда к началу удара авиации дальнего действия, назначенному на 24 часа. Еще в 
дороге мы убедились, что погода значительно хуже, чем ожидалось. Однако наши 
воздушные разведчики пока видели землю и различали отдельные объекты обороны 
противника Это было особенно важно.
      По пути мы заметили один из световых ориентиров, выложенных для экипажей 
АДД. А. А. Новиков предложил:
      — Давай остановимся и посмотрим, как он действует.
      До этого пункта экипажи шли по приборам. А когда обнаруживали светящийся 
знак, сразу связывались по радио с землей и получали команду идти за линию 
фронта. Я стоял и думал: вдруг по своим ударят? Кстати, всю войну меня страшили 
такие опасения.
      Вскоре подъехал Г. К. Жуков и тоже посмотрел, как операторы переключают 
электроклапаны. Он одобрительно отозвался о работе расчета. А нам сказал:
      — Поехали, нечего на иллюминацию смотреть.
      Наблюдательный пункт генерала Горбатова располагался на опушке леса, в 
нескольких сотнях метрах от переднего края. Среди могучих сосен и лиственных 
деревьев стояли вышки для скрытного наблюдения за полем боя. Средства связи и 
управления находились в блиндажах, оборудованных в глубине леса.
      Когда мы прибыли на КП, генерал Горбатов доложил маршалу Жукову 
обстановку и результаты наблюдения за противником. Генерал Скрйпко доложил, что 
части авиации дальнего действия уже в воздухе и нанесут удар точно в 
назначенное время. Ровно в 24.00 перед нашим передним краем рванула в воздух 
первая серия бомб крупного калибра. Пятисоткилограммовки производили такой 
грохот, что маршал Жуков приказал уточнить: не близковато ли от наших позиций 
они ложатся? А гул все усиливался и, кажется, ежесекундно приближался к нам. 
Росла наша тревога… Наконец генералы Горбатов и Скрйпко доложили, что, по 
наблюдениям с вышек, бомбы ложатся в расположении противника Об этом же доносят 
командиры стрелковых дивизий. От сердца немного отлегло, но ненадолго — очень 
уж непривычна для слуха массированная обработка переднего края противника 
тяжелыми авиабомбами, да и ночь темна — малейшая ошибка экипажа может нанести 
тяжелый урон плотной группировке наших войск, изготовившихся к удару.
      Больше часа продолжалась авиационная подготовка, все уже буквально 
оглохли от неимоверного грохота А погода испортилась, пошел дождь, темень стала 
непроглядной. И вдруг наступила тишина Генерал Скрипко доложил: экипажи не 
видят ни сигналов опознавания, ни целей. Полки авиации дальнего действия с 
маршрута возвращались на свои базы. Об отсутствии видимости сообщали и экипажи 
фронтовых бомбардировщиков. Пришлось прекратить полеты.
      Стало ясно, что авиация больше не сможет действовать. Маршал Жуков принял 
решение: начать в назначенное время артподготовку. На какойто период 
воцарилась необыкновенная и все более гнетущая тишина Нет, всег  таки приятнее 
слушать грохот бомб, чем следить за томительно медленным движением часовой 
стрелки, сознавая, что бессилен ускорить бег времени.
      К рассвету облачность начала подниматься, видимость улучшилась, началась 
мощнейшая артподготовка Тысячи снарядов обрушились на вражеские позиции. 
Впереди, за передним краем, закипело, поднялось какоето месиво из огня, дыма, 
пыли. Через час метеорным — дождем располосовали небо реактивные снаряды 
дивизионов «катюш». А противник молчал, не отвечал ни артиллерийским, ни 
минометным огнем. Что он задумал, почему затаился? Может быть, заранее вывел 
свои главные силы изпод удара и введет их в сражение в решающий момент? Чего 
только не передумаешь в такие минуты!..
      Но вот артиллерийский вал покатился дальше, послышалось громкое «Ура!». 
Наши части ринулись в атаку. И туг заговорила вражеская артиллерия, в цепях 
атакующих стали густо ложиться мины. Наши орудия переносят огонь на 
артиллерийские позиции врага, но пехота уже прижата к земле, ее продвижение 
остановлено.
      Постепенно погода несколько улучшилась, командиры дивизий штурмовиков и 
бомбардировщиков попросили разрешить им действовать мелкими группами. Я доложил 
маршалу Жукову. Ответ был коротким:
      — Хорошо, организуйте.
      Над полем боя появились группы наших штурмовиков, а затем и 
бомбардировщиков. Но поправить положение они не смогли. К полудню стало ясно, 
что атака захлебнулась, ее надо готовить сначала Незначительное продвижение 
вперед — вот и весь более чем скромный итог первого дня операции на рогачевском 
направлении. Несмотря на все усилия, дальше второй позиции обороны врага нашим 
войскам дойти не удалось. Да, оборону здесь противник укрепил основательно, 
видимо, учел опыт сражения под Курском. Умело он использовал и особенности 
местности, благоприятные для маскировки артиллерийских и минометных позиций, 
долговременных огневых точек и дзотов. Значительная часть из них обнаружила 
себя лишь с переходом наших войск в атаку.
      В то же время поступили сообщения о том, что на паричском направлении 
армии генералов Батова и Лучинского, поддержанные авиацией, взломали вражескую 
оборону на тридцатикилометровом участке фронта и продвинулись на запад до 10 
километров. А введенный в прорыв 1й гвардейский танковый корпус вышел в район 
Кнышевичей, что в 20 километрах от исходного рубежа.
      За первый день операции авиаторы сделали 3191 самолетовылет18 . И это 
несмотря на неблагоприятные в целом метеорологические условия Два массированных 
удара по обороне врага нанесли бомбардировщики, действовали и штурмовики. Все 
шло по плану, как вдруг… Сколько таких «вдруг" бывает на войне!
      В самый разгар боя в первый день операции мне доложили, что наши 
штурмовики ударили по лесу, где находился… командующий фронтом. Он ехал с 
наблюдательного пункта, остановил машину в лесу и решил отдохнуть. Зашла 
шестерка штурмовиков и ударила Весь автомобиль изрешечен, а Рокоссовский 
невредим.
      Когда сообщили эту весть, у меня мороз пошел по коже. На запрос: «Чьи 
штурмовики?» — пришло разъяснение: 300й дивизии. Оказалось, экипажи, ведомые 
штурманом 382го полка Вяземским, потеряли ориентировку… и все же решили 
сбросить бомбы Я дал команду немедленно отстранить все экипажи от полетов. 
Послали в дивизию группу офицеров для разбора происшествия.
      Раздался телефонный звонок, и послышался голос Рокоссовского:
      — Ты что там делаешь в трехсотой дивизии? Имей в виду: летчики пусть 
воюют. Накажи непосредственных виновников своей властью. Но жестокости 
проявлять не нужно.
      Я уже говорил, что нет ничего страшнее на фронте, чем удар по своим. А 
тут произошло из ряда вон выходящее событие. Наши офицеры еще раз проверили 
готовность экипажей, и я разрешил им летать за линию фронта. Впоследствии 
дивизия хорошо проявила себя в боях, доблестно действовала до конца войны, 
участвовала в Берлинской операции.
      Когда мы встретились с Рокоссовским, он спросил:
      — Что предпринял?
      — Все летчики, кроме провинившихся, продолжают боевую работу, — ответил я.
 — Результаты расследования представлены на ваше рассмотрение.
      — Пусть воюют все, никого не наказывай, — подытожил разговор командующий 
фронтом.
      Проанализировав итога первого дня, приняли новое решение. Ночникам 
усилить налеты на указанные цели в обороне противника. На утро запланировали 
массированные удары в полосах наступающих армий.
      На рогачевском направлении атака была назначена на раннее утро. Однако и 
в этот раз решительного перелома добиться не удалось, несмотря на новые способы 
прорыва. Наши войска с трудом преодолевали исключительно ожесточенное 
сопротивление противника Наступление развивалось крайне медленно, и уже к 10 — 
11 часам утра стало ясно, что дальнейшее использование здесь 9го танкового 
корпуса нецелесообразно: в сложившейся обстановке подвижная группа успеха не 
добьется, понесет лишь большие потери. Видя это, генерал Горбатов попросил 
разрешения изменить направление удара и выполнить отработанный им ввод 9го 
танкового корпуса севернее назначенного участка прорыва. Правда, там танкам 
предстояло с ходу форсировать реку Друть и двигаться по лесистоболотистой 
местности. Зато оборона противника на том участке значительно слабее.
      Маршал Жуков выслушал мнение командира 9го танкового корпуса генерала Б. 
Бахарова и поддержал предложение Горбатова. Мое внимание он обратил на особую 
роль авиации в обеспечении прорыва и в поддержке боевых действий ударной группы.
 Дело в том, что на этом участке нашей артиллерии практически не было, и все 
должны были вершить бомбардировщики и штурмовики.
      Быстро оценив обстановку, я решил выделить для поддержки танкистов три 
авиакорпуса: 3й бомбардировочный генерала А. Каравацкого, 4й штурмовой 
генерала Г. Байдукова и 6й истребительный генерала И. Дзусова. Решение 
немедленно довели до командиров.
      В назначенный срок по переднему краю противника и его последующим рубежам 
обрушили удары штурмовики и бомбардировщики. При непрерывной поддержке с 
воздуха танкисты прорвали вражескую оборону у реки Друть и устремились вперед, 
вслед за авиационным огневым валом.
      Боевые порядки наших войск были надежно прикрыты истребителями. Летчики 6 
иак с честью выполнили поставленную задачу, не допускали вражеские 
бомбардировщики к танковым частям.
      В первый день операции наши штурмовики встретили организованное 
противодействие истребителей и наземных средств ПВО противника. Многие самолеты 
получали над целью по семь — десять прямых попаданий снарядов зенитной 
артиллерии. Несмотря на это, летчики добирались до своих аэродромов и 
производили посадку. Вот какими живучими были «илы». Инженернотехнический 
состав трудился круглосуточно, восстанавливая поврежденные машины.
      Несмотря на то что высота облачности не превышала 100 метров, а видимость 
— трех километров, «крылатые танки» наносили большие потери противнику. Группа 
старшего лейтенанта Оркина в составе двенадцати Ил2, действуя в сложных 
метеоусловиях и без прикрытия истребителей, точно в назначенное время 
разгромила артиллерийские и минометные батареи противника в районе поселков 
Святое Озеро и Хапаны, что в шести километрах от Рогачева.
      В ночь на 26 июня гитлеровское командование, учитывая быстрое продвижение 
наших танков, форсировавших реку Друть и вышедших на оперативный простор, 
начало отвод своих частей за Березину. Мы направили туда несколько групп Пе2 и 
Ил2 для ударов по вражеским колоннам и переправам. В тот день было сделано 
около трех тысяч самолетовылетов.
      Группы штурмовиков, ведомые капитанами Колесниковым и Давыдовым, старшим 
лейтенантом Гуровым и лейтенантом Фроловым, атаковали с интервалами в 
четырепять минут колонну автомашин и танков противника на дороге Жлобин — 
Бобруйск.
      Каждая четверка сделала три захода. В результате было уничтожено два 
танка, пятнадцать автомашин, до 100 солдат и офицеров, подавлен огонь шести 
зенитных орудий.
      По оценке командования 48й армии, наши штурмовики с задачей справились 
отлично. Экипажи наблюдали несколько взрывов, движение на дороге остановилось.
      На правом крыле фронта успешно действовала эскадрилья Пе2 капитана П. Н. 
Ксюнина За два вылета она уничтожила и повредила до 24 автомашин с войсками и 
грузами противника. Бомбометание велось с высот 1900 — 2000 метров и 
сопровождалось пулеметным обстрелом.
      Заслуживает внимания инициатива, проявленная капитаном Ксюниным в первом 
вылете. Его группа имела задачу уничтожить скопление автомашин с войсками и 
грузами в Титовке. Однако здесь противника не оказалось. Тогда ведущий принял 
решение пройти над дорогой и осмотреть другие населенные пункты. Решение было 
верным: по деревне Малые Воротики шла вражеская автоколонна По ней и нанесли 
удар штурмовики. Из 50 машин примерно 13 было уничтожено.
      По инициативе заместителя командира 1й авиационной эскадрильи старшего 
лейтенанта Н. И. Скосырева в 779м бомбардировочном полку развернулось движение 
«тысячников». Бомбовую нагрузку Пе2 они увеличили с 600 до 1000 килограммов. 
Это позволило наносить по врагу более мощные удары с воздуха.
      27 июня 9й танковый корпус, поддерживаемый авиацией, занял Титовку — 
важный узел дорог перед Бобруйском. К концу дня находившиеся здесь гитлеровские 
войска оказались окруженными. Надо было укрепить, сцементировать кольцо. А это 
могли сделать только стрелковые части. Но они туда еще не дошли. У нас, 
авиаторов, появилась новая забота: следить за противником, оказавшимся в котле.
      На совещании у командующего фронтом, состоявшемся 27 июня на командном 
пункте П. И. Батова, начальник штаба генерал М. С. Малинин доложил об итогах 
трехдневных боев, уточнил обстановку и положение войск. Здесь мы узнали, что 
минувшей ночью 1й гвардейский танковый корпус оседлал дороги, ведущие из 
Бобруйска на запад и северозапад и тем самым отрезал пути отхода из этого 
города. Быстро продвигалась на Слуцк и конномеханизированная группа Генерал 
Рокоссовский приказал 3й и 48й армиям сменить у Титовки 9й танковый корпус и 
создать там плотные боевые порядки — на случай если противник попытается 
вырваться из окружения. Нам, авиаторам, предстояло не только вести разведку, но 
и прикрывать с воздуха танкистов, идущих на Осиповичи и Марьину Горку, а также 
конников, наступающих на Слуцк. А для этого требовалось усилить группировку 
авиации. Но как? Основные наши силы действовали по отступающим вражеским 
колоннам. И всетаки мы решили перенацелить одну дивизию бомбардировщиков на 
помощь своим подвижным частям. Доложил об этом генералу К. К. Рокоссовскому и 
главному маршалу авиации А. А. Новикову. Они согласились с нашим предложением.
      Не вызывало сомнений, что противник будет усиливать сопротивление, 
бросать в бой резервы, пытаясь выиграть время и занять выгодные оборонительные 
рубежи, пока наши подвижные группы не замкнули второе кольцо окружения в районе 
Минска.
      Необходимо было увеличить радиус действия самолетов для поддержки 
подвижных частей, уходивших все дальше и дальше. Пока мы обсуждали этот вопрос 
в штабе, принесли данные разведки: окруженные у Титовки гитлеровцы начали 
собираться в колонны. Это нас насторожило, и мы решили следить за ними более 
внимательно. Примерно к 17 часам стало совершенно ясно, что фашисты свои 
основные силы подтягивают к дороге, идущей на Титовку. Значит, они, как и 
ожидалось, готовятся к прорыву, чтобы соединиться со своей 4й армией.
      Эти данные мы немедленно сообщили командующим 3й и 48й армиями и 
командиру 9го танкового корпуса. Сразу же позвонил К. К. Рокоссовскому. С КП 
мне ответили, что Г. К. Жуков, А. А. Новиков, К. К. Рокоссовский и П. И. Батов 
совещаются. Я попросил дежурного немедленно доложить командованию о результатах 
разведки, разыскать и пригласить к телефону представителя оперативного 
управления штаба ВВС полковника М. Н. Кожевникова. Рассказав ему о полученных 
разведданных, я попросил передать их А. А. Новикову. Надо было немедленно 
наносить удар по окруженным вражеским войскам. Вечером они наверняка могут 
пойти на прорыв.
      Вскоре мне сообщили, что начальнику штаба фронта поставлена задача 
выяснить, , где проходит линия соприкосновения с противником частей 3й и 48й 
армий и 9го танкового корпуса, чтобы авиация знала ее точно. Разделаться с 
окруженной группировкой было приказано нашей воздушной армии.
      Пока шли доклады, переговоры, мы начали собирать силы. Бомбардировщики и 
штурмовики, прилетающие с заданий, немедленно заправляли горючим, снаряжали 
боеприпасами.
      Мы понимали, что наша авиация непременно встретит противодействие в 
воздухе. Надо было создать группу истребителей, которые бы обеспечили свободу 
действий бомбардировщиков и штурмовиков над целью.
      А у нас практически все истребительные корпуса и дивизии были 
задействованы, причем на аэродромах самолетов оказалось очень мало. Как же 
выйти из положения?
      Беспокоило и другое: для разгрома с воздуха такой массы войск нужны сотни 
бомбардировщиков и штурмовиков. Причем экипажи их должны быть отлично 
подготовлены к выполнению такой задачи. При массированном применении авиации 
требуется и особенно четкое управление самолетами.
      Мы не располагали временем на подготовку экипажей и на организацию 
сложной системы управления. Противник мог уйти.
      Уже пора было ставить задачи частям. Из штаба армии сообщили, что на 
аэродромах стоят в готовности 189 штурмовиков и бомбардировщиков, в течение 
часа будет еще 360. Это уже хорошо. Что касается истребителей, решили 
использовать резерв — 1 — ю гвардейскую дивизию. Ее частям я приказал 
сосредоточиться для прикрытия района планируемого удара Предупредил и командира 
6го истребительного корпуса: собрать дватри полка.
      Время — 17 часов 30 минут, а от командующего фронтом указаний еще нет. На 
одном конце телефона — Кожевников, на другом — я. Сижу как на горячих угольях 
Уже солнце на закате, день кончается, не успеем засветло посадить самолеты 
Опять тороплю Кожевникова Он докладывает: идет совещание, ждите. Я его прошу 
позвать Новикова.
      Подошел к телефону главный маршал авиации, спрашивает:
      — Что ты волнуешься?
      — Времени мало, скоро наступит темнота.
      — Не волнуйся Нам же надо точно выяснить, куда дошли армии, а то полетите 
и ударите по своим. Ждите.
      Наконец в седьмом часу вечера мне передали начертание линии фронта и 
приказание Рокоссовского: «Нанести удар по окруженной группировке до 
наступления темноты О времени удара и количестве самолетов донести». Не кладя 
телефонной трубки, я уже обдумал решение и написал боевое распоряжение. Надо 
теперь передать его. Успею ли? Ведь у аппаратов моего звонка ждут четыре 
командира корпуса, более десятка командиров дивизий.
      Выход нашел. У каждого аппарата посадил офицера оперативного отдела штаба 
и сказал:
      — Сейчас буду ставить задачу командиру третьего бомбардировочного корпуса.
 Запишите, что я скажу, и передайте другим командирам. Ясно? Прошу соблюдать 
тишину.
      Я стал доводить задачу командиру 3 бак генералу Каравацкому. Начал с него 
потому, что его экипажам лететь до цели дальше, чем другим. Приказываю: частям 
корпусов и дивизий нанести удар по колоннам и скоплению войск противника 
юговосточнее и югозападнее Титовка Цели выбирать ведущим групп. Высота 
бомбометания 1200 — 1600 метров. 6 бак будет наносить удар с этих же высот, с 
высот от 200 до 1200 метров — штурмовики 4 шак, 2й гвардейской и 299й 
штурмовых авиадивизий. Район боевых действий прикрыть 1й гвардейской над на 
высотах от 500 до 1000 и 6 иак — от 1500 до 3000 метров. Удар нанести в 
промежуток от 18.30 до 20.30.
      Указав, где проходит линия фронта, распорядился наносить удары не ближе 
двух с половинойтрех километров от нее, чтобы не поразить свои войска В районе 
цели занимать заданные эшелоны и внимательно наблюдать за своими самолетами, 
чтобы не помешать другим группам выполнять задачи.
      Прикрытие осуществлять по внешней линии окружения, не допускать авиацию 
противника к району боевых действий с 18 часов 30 минут до 20 часов 30 минут. 
По окончании патрулирования истребителям атаковать скопления войск противника. 
282 и 283 над находиться в готовности к наращиванию сил в воздухе. Этот текст 
был передан циркулярно всем за семь — десять минут. Все командиры доложили, что 
усвоили задачу и приступили к ее выполнению. Когда я слушал последний доклад, 
первые авиационные части уже поднимались в воздух.
      Такая оперативность в организации массированных боевых действий авиации 
была бы немыслима без исключительно четкой работы всех звеньев штаба армии, без 
полного взаимопонимания командиров, начальников и подчиненных, людей, прошедших 
через суровые испытания, познавших горечь неудач и радость побед Пока я ставил 
задачи командирам, офицеры под руководством П. И. Брайко, можно сказать, 
синхронно организовали и управление, давали все необходимые указания по каналам 
связи, определяли порядок представления донесений о ходе боевых действий. И 
хотя все это делалось незаметно, как бы помимо меня, я был уверен, что аппарат, 
возглавляемый Петром Игнатьевичем Брайко, никаких упущений не допустит.
      Более 30 минут занял взлет групп самолетов, выделенных для разгрома 
окруженной группировки немецкофашистских войск. Как и ожидалось, 
спланированное нами эшелонирование по высоте, «растяжка» по времени, а главное 
то, что всем командирам было известно количество одновременно действующих 
частей, позволило избежать опасного скопления самолетов над целью. Все полки 
выполнили задачу отлично, потерь не было, все самолеты вернулись на свои 
аэродромы.
      Все командиры полков, дивизий и корпусов, участвовавших в налете, были 
поощрены. Меня маршал Г. К. Жуков также наградил золотыми часами.
      Впоследствии в своих воспоминаниях он писал, что видел, как шел разгром 
немцев юговосточнее Бобруйска: «Сотни самолетов 16й армии С. И. Руденко, 
взаимодействуя с 48й армией, наносили удар за ударом по группе противника. На 
поле боя возникли пожары: горели многие десятки машин, танков, горючесмазочные 
материалы. Все поле боя было озарено зловещим огнем. Ориентируясь по нему, 
подходили все новые и новые эшелоны наших бомбардировщиков, сбрасывавших бомбы 
разных калибров. Немецкие солдаты, как обезумевшие, бросались во все стороны, а 
те, кто не желал сдаться в плен, туг же гибли. Гибли сотни и тысячи солдат, 
обманутых Гитлером, обещавшим им молниеносную победу над Советским Союзом».
      Высоко оценил действия 16 ВА и командующий ВВС, главный маршал авиации А. 
А. Новиков. Он прислал нам телеграмму:
      «Нашими войсками в результате наступления юговосточнее Бобруйска была 
окружена большая группировка противника, состоящая из остатков 7 пехотных и 1 
танковой дивизий, которая оказывала упорное сопротивление нашим войскам. Для 
того чтобы разгромить противника и принудить его к сдаче, 27.6.44г. в период 19.
15 — 21.00 16 ВА в количестве 523 самолетов был нанесен массированный 
бомбовоштурмовой удар по окруженной группировке противника юговосточнее 
Бобруйска. В результате успешно проведенного авиационного удара окруженная 
группировка противника была разбита, а ее остатки в ночь на 28.6.44г. были 
пленены наземными войсками.
      Таким образом, авиационные части свою задачу выполнили отлично, за что 
всему личному составу, принимавшему участие в массированном ударе — летчикам, 
штурманам, стрелкамрадистам, — ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ.
      Телеграмму довести до всего личного состава авиачастей 16 ВА. НОВИКОВ».
      28 июля войска 48й армии довершили разгром деморализованной и рассеянной 
вражеской группировки.
      В тот же день наши «ястребки» вылетали на штурмовку автоколонн противника,
 двигавшихся по шоссе Березине — Червень. Мастерски действовали здесь летчики 
55го гвардейского истребительного полка Они атаковали цели с высот от 1300 до 
2000 метров. Особенно отличились ведущие групп Герой Советского Союза гвардии 
подполковник В. И. Шишкин, дважды водивший группы на штурмовку, и его 
заместитель гвардии капитан А. Д. Кучерявый. За день пулеметнопушечным огнем 
было сожжено 55 автомашин и 3 штабных автобуса, уничтожено до 150 солдат и 
офицеров.
      В конце июня 16 ВА оказывала помощь соседней армии генерала К. А. 
Вершинина в уничтожении войск противника, отступающих по шоссе Могилев — Минск, 
в полосе 2го Белорусского фронта.
      Утром 29 июня летчики нашего 3го бомбардировочного авиакорпуса разрушили 
мост через Березину. Удар по переправе с пикирования нанесла эскадрилья 
самолетов Пе2 во главе с капитаном Р. С. Сулеймановым. Штурманом экипажа был 
старший лейтенант П. А. Козленке, ставший впоследствии Героем Советского Союза 
Мост рухнул. Ведомые экипажи атаковали войска и технику противника, скопившиеся 
на берегу реки. В стане врага началась паника. Непрерывными налетами 
пикировщики и штурмовики не позволяли гитлеровцам восстанавливать мост и 
продолжали уничтожать живую силу и технику врага.
      Во второй половине дня 29 июня командование 4й немецкой армии было 
вынуждено направить колонны отступающих войск по проселочным дорогам, чтобы 
организовать их переправу севернее и южнее Березино. Темпы отхода противника 
резко замедлились. А наша авиация продолжала наносить удары по вражеским 
войскам.
      Бывший командующий 4й немецкой армией генерал Типпельскирх в своих 
воспоминаниях с горечью писал:
      «Командование 4й армии, собрав все, что можно, попыталось удержать у 
Березино, а также севернее и южнее города переправы через Березину и обеспечить 
их с флангов. Три ее корпуса попрежнему находились восточное реки, с трудом 
отбиваясь от энергично наседавшего с фронта и флангов противника, от партизан и 
преодолевая непроходимые болота, исключавшие всякое свободное передвижение. 
Бесконечный поток тяжелой артиллерийской техники, зенитных батарей и 
всевозможных машин с огромными усилиями продвигался по давно уже выбитой, но 
единственно возможной для отступления дороге, пересекавшей у Березино реку 
Березина. Непрерывные налеты авиации противника причиняли тяжелые потери (в 
частности, погибли два командира корпуса и один командир дивизии), а также 
вызывали бесконечные заторы среди отступавших колонн. Русские штурмовики то и 
дело разрушали мост у Березино, после чего на восточном берегу реки всякий раз 
образовывались огромные скопления машин»19 .
      За пять дней операции войска нашего фронта прорвали вражескую оборону на 
участке протяженностью 200 километров, окружили и уничтожили крупную его 
группировку и продвинулись в глубину до 110 километров. 29 июня, они освободили 
Бобруйск.
      Мы с А. А. Новиковым направились туда Прежде всего заехали в крепость, 
расположенную у моста через Березину Там увидели множество пленных. Когда я 
вышел из машины, сидевшие немцы сразу встали и вытянулись по стойке «смирно». 
Невольно подумалось: крепко же их вымуштровали. Из крепости поехали к реке. 
Мост оказался разрушенным. Значит, удар бомбардировщиков был точным.
      На следующий день мы слетали в район Титовки. Там нам удалось разгромить 
с воздуха основные силы окруженного противника. Недавно еще грозную боевую 
технику врага советские летчики превратили в груды металла.
      Истребители, конечно, не оставляли на земле таких отметин, как 
бомбардировщики и штурмовики. Но мы видели и в Бобруйске, и в Титовке немало 
обломков сбитых немецких самолетов. Воздушные схватки продолжались.
      30 июня 1944 года летчики 67го гвардейского полка старший лейтенант В. П.
 Алексеев и младший лейтенант В. Д. Березин, прикрывая бомбардировщиков, 
вступили в бой с «фоккевульфами».
      Меткими очередями первый из них сбил один вражеский самолет, второй — два.
 В ходе поединка Березин был ранен в голову и руку. Разорвавшийся снаряд 
нарушил управление самолетом. Фашист бросился преследовать подбитую машину. 
Березин мгновенно убрал газ и, когда «фоккер» проскочил вперед нажал на гашетки 
пулеметов и пушек. Вражеский истребитель загорелся и пошел к земле. 
Осмотревшись, Березин увидел площадку с выложенным «Т» и повел машину на 
посадку. Приземлился он на бывшем партизанском аэродроме, в районе, уже 
освобожденном от оккупантов. Местные жители оказали летчику медицинскую помощь, 
и он, сдав самолет на хранение партизанам, вернулся в свою часть. За отвагу и 
мужество комсомолец Березин был удостоен правительственной награды.
      В одном из боев особенно отличились коммунист старший лейтенант Б. Г. 
Деев и комсорг эскадрильи лейтенант В. Г. Кармин. Они сбили по два ФВ190.
      Командование наземных войск высоко оценивало боевую помощь авиации. 
Издавались специальные приказы, в которых отмечались подвиги наших крылатых 
богатырей и их надежных помощников — инженеров, техников, механиков.
      30 июня в приказе по войскам 48й армии хорошую оценку получили боевые 
действия 196й штурмовой авиадивизии, которой командовал подполковник К. К. 
Грищенко. Она способствовала успешному прорыву обороны противника на западном 
берегу реки Друть и освобождению городов Жлобин и Бобруйск.
      Добрый отзыв о помощи штурмовиков в боях 26 и 27 июня 1944 года восточное 
Бобруйска прислал нам командир 95й танковой бригады полковник А. И. Кузнецов: 
«Штурмовые и бомбовые удары были метки, сильны и своевременны. Урон, нанесенный 
противнику, значительно ослабил его силы. Он надломил его и морально. Пленные 
рассказывали, что солдаты и офицеры непрерывно поглядывали в небо, боясь 
очередного налета „крылатых танков“. Не случайно они прозвали их „черной 
смертью“.
      От генерала Бахарева из 9го танкового корпуса мы тоже получили 
благодарственную телеграмму за поддержку и помощь, оказанную летчиками 199 шад.
      При прорыве долговременной обороны штурмовики произвели 789 боевых 
самолетовылетов. Они уничтожали группировку противника, стремившегося 
вырваться из окружения в направлении Бобруйск, отметка 382. За время 
РогачевскоБобруйской операции 199 шад уничтожила 46 танков, 1285 автомашин. 
170 орудий, 4000 гитлеровцев.
      Высокий темп продвижения наших войск, естественно, радовал, но он 
прибавил много новых забот. Как я уже отмечал, радиус действия штурмовиков и 
истребителей очень быстро оказывался недостаточным для своевременной и надежной 
поддержки и прикрытия передовых частей. Нужно было то и дело перебазировать 
«илы». В период планирования и подготовки операции мы включили в состав 
подвижных соединений несколько батальонов аэродромного обслуживания, личный 
состав которых был специально обучен ведению боевых действий в специфических 
условиях быстрого продвижения по вражеским тылам, захвату и удержанию 
аэродромов противника. Каждая из колонн БАО имела с собой запас бензина, масла, 
продовольствия, оборудования — словом, все необходимое для обслуживания 
авиационного полка С ними шли саперные команды для разминирования захваченных 
полос. Командиры авиационных соединений получили задание разведывать и 
осваивать аэродромы на освобожденной территории в соответствии с потребностью в 
них.
      Благодаря принятым мерам мы смогли в июле шесть раз перебазировать 
соединения штурмовой авиации, по семьвосемь раз — истребителей, по тричетыре 
раза — дневных бомбардировщиков. Соединения перемещались не одновременно, а 
последовательно, как бы перекатами. Пока одни осуществляли маневр, другие вели 
боевые действия, а затем первые приступали к выполнению заданий и прикрывали 
перебазирование на оперативные аэродромы остальных частей. Такой порядок 
требовал очень четкой организации и планирования боевых действий, снабжения 
непрерывно перемещающихся частей всем необходимым для нормальной боевой работы.
      Еще 28 июня командир 299й штурмовой дивизии полковник И. Крупский, 
находившийся в боевых порядках конномеханизированной группы, сообщил мне, что 
аэродром Пастовичи как будто покинут фашистской авиацией, что сам он находится 
в движении с конномеханизированной группой и не может проверить, так ли это. 
Пастовичи в это время были в 70 — 80 километрах за линией фронта, в тылу 
противника, и такой аэродром как нельзя более нас устраивал. Он находился 
вблизи шоссе, соединяющего Бобруйск и Слуцк.
      Почему мы избрали Пастовичи, расположенные на большой дороге? Учли 
психологию отступающего противника: он не будет двигаться по шоссе, по которому 
только что прошли наши танки, а изберет для отхода глухие дороги. С аэродрома 
Пастовичи, расположенного в 80 километрах за линией фронта, можно успешно 
поддерживать и 1й танковый корпус, и конномеханизированную группу.
      Решили прежде всего послать туда разведчиков. Нужно было установить, 
занят ли аэродром? Вскоре пришло сообщение: в Пастовичах никого нет, противник 
отошел под ударами танковых частей. Надо было проверить, не заминировано ли 
летное поле. А как это сделать?
      Помогли безотказные По2. На них мы отправили в тыл врага двух саперов и 
офицеров аэродромной службы с наказом: сесть в стороне от взлетнопосадочной 
полосы и установить, заминирована она или нет. В случае необходимости — 
разминировать.
      Я находился в частях 1й гвардейской истребительной и 2й гвардейской 
штурмовой дивизий, которым предстояло перебазироваться в Пастовичи. Полковники 
Сухорябов и Комаров еще раз проверили готовность к отлету технических команд 
Прошел час, другой, а от экипажей По2 никаких сведений не поступало.
      Решаем послать туда пару истребителей, посмотреть, что случилось с 
разведчиками. Они передали по радио: самолеты стоят около деревни, на аэродроме 
ходят трое, машут нам руками.
      Тут же послали еще один По2, чтобы он немедленно передал предварительные 
данные разведки. Вскоре получили сообщение: летное поле не заминировано, можно 
садиться. Саперы обнаружили бомбосклады, изза них и задержались. Я решил тоже 
слетать на захваченный аэродром.
      Осмотрели мы его, заняли команднодиспетчерский пункт, находившийся на 
возвышенности недалеко от шоссе. Посоветовавшись, все же решили не оставлять 
самолеты здесь на ночь — утром прилетать, весь день выполнять боевые задачи, а 
вечером возвращаться к себе. Так будет надежнее. Оперативные группы штабов 
дивизий и БАО остаются на месте, в Пастовичах.
      Туда немедленно прибыл полк транспортных Ли2. Они доставили горючее, 
боеприпасы и другие средства обеспечения боевых действий. Приступили к делу 
передовые команды и оперативные группы Их возглавил полковник Комаров. В тот же 
день транспортный полк произвел еще два рейса и завершил переброску всего 
необходимого. В полете транспортные самолеты надежно прикрывались истребителями.

      К исходу суток Комаров сообщил, что все готово к приему боевых машин. Так,
 с утра 29 июня в тылу врага вступила в строй крупная авиационная база 16й 
воздушной армии. Первое время штурмовики и истребители, как и было 
предусмотрено, использовали ее только в светлое время суток, а на ночь 
возвращались на свои точки. Работа с выдвинутой вперед полосы приблизила наши 
части к быстро наступающим танкистам. Этот опыт мы решили использовать и дальше.

      Было, правда, опасение, что противник хотя и отступает, но многократно 
превосходит в людях и технике любое охранение, какое бы мы ни выставили. Однако 
наши части шли вперед так стремительно, что гитлеровцам было не до аэродрома, 
хотя они не могли не понимать его значения.
      Были выдвинуты вперед и другие авиасоединения. Вскоре на мое имя 
поступила такая телеграмма от генерала Бахарева: «За отличное содействие в 
продвижении 9 тк прошу объявить благодарность командиру 199 шад Виноградову и 
всему личному составу вверенной ему дивизии. Штурмовики работали прямо перед 
танками»20 .
      Кроме поддержки передовых частей наши бомбардировщики и штурмовики 
уничтожали резервы, перебрасываемые противником с других участков фронта и из 
оккупированных гитлеровцами стран. Совершались систематические налеты на 
железнодорожные станции и эшелоны на участках железной дороги Минск — 
Негорелое; Барановичи — Лунинец.
      Продолжались совместные удары летчиков 4й и 16й воздушных армий по 
вражеским колоннам, отходящим по шоссе Могилев — Минск. Противник потерял здесь 
немало людей и техники, в том числе около 3000 автомашин. Сорвав попытку 
фашистских войск переправиться через Березину, авиация тем самым обеспечила их 
окружение в лесах восточнее столицы Белоруссии. Таким образом, удары с воздуха 
по отступающему противнику повлекли за собой самые серьезные последствия, 
приобрели оперативное значение.
      На Минск наступали одновременно войска всех трех Белорусских фронтов. С 
юга завершали окружение вражеской группировки 1й и 9й танковые корпуса, а 
западнее — конномеханизированная группа генерала И. А. Плиева 1го 
Белорусского фронта. Все необходимое ей доставляли экипажи По2 271 авиационной 
Сталинградской ордена Суворова дивизии. В ночь на 23 июля полк перебрасывал 
конникам боеприпасы с аэродрома Чахец на посадочную площадку Ставы. 21 самолет 
доставил: 76мм снарядов — 229 штук, винтовочных патронов — 7680, патронов ТТ — 
46 240. Общий вес грузов составил 3131 килограмм.
      В ночь на 26 июля самолеты той же дивизии транспортировали горючее. Было 
перевезено: бензина — 10 600 литров, масла — 1400 килограммов. К этим грузам 
нужно еще прибавить реактивные снаряды.
      В один из дней с конниками неожиданно оборвалась связь. Командующий 
фронтом забеспокоился, потребовал от штаба исправить положение. Генерал М. С. 
Малинин позвонил П. И. Брайко, чтобы узнать, не поступали ли к нам какиелибо 
сообщения от командира авиакорпуса генерала И. М. Дзусова, находившегося вместе 
с Плиевым. И у нас не оказалось никаких сведений.
      Малинин обрушился на Брайко с упреками: вы, мол, авиация и должны знать, 
где этот корпус. Петр Игнатьевич пришел ко мне расстроенный, но я его успокоил, 
сказал, что сам поговорю с Малининым. У нас еще на Курской дуге был с ним 
подобный конфликт.
      Тогда в один из моментов нашего наступления штаб фронта не знал, какого 
рубежа достигли войска 60й армии, которой командовал И. Д. Черняховский. А 
летчики, поддерживавшие наступление, видели, где наши войска. Малинин и 
попросил сообщить, куда дошли передовые части. На основе этого сообщения штаб 
фронта донес в Москву, что наши войска заняли ряд населенных пунктов. А 
противник к ночи потеснил наступающих. Из Генерального штаба ночью попросили 
уточнить: где же наши войска в действительности? Командующий фронтом позвонил в 
свой штаб и упрекнул Малинина: «Почему неправильно докладываете?» А тот 
оправдывался: «Это сведения из воздушной армии». Рокоссовский немедленно вызвал 
меня: «Почему неправильно информируете?» Я объяснил, что наши сведения были 
достоверными в тот момент, когда летчики сообщали их на землю. А позже войска 
могли уйти вперед или отойти назад. Поскольку мы не летали, то ничего об этом 
сказать не могли. Такую информацию должны давать наземные части. Наши сведения 
хороши для ориентировки, а не для донесения.
      Рокоссовский согласился со мной и указал Малинину на ошибку. Теперь я 
напомнил начальнику штаба фронта тот случай, но он все же попросил организовать 
поиски «пропавшей» группы. Мы немедленно направили днем ночной бомбардировщик в 
тот район, где предположительно мог находиться Плиев со своим корпусом. На По2 
вместе с летчиком А. Харитошкиным (впоследствии Героем Советского Союза) 
отправился в опаснейший рейс штурман И. Семенов.
      С наступлением темноты По2 возвратился обратно. Харитошкин доложил:
      — Мы прорвались через передний край, хотя были обстреляны. Сели у 
назначенной точки на опушке леса. Мотор работал на малом газу. Никто из лесу не 
выходил. Полная тишина. Мы подрулили к деревьям. Поскольку никого нет, решили 
остановить двигатель. Самолет закрыли ветками. Посоветовались и пошли в село на 
разведку.
      И вдруг выходит из леса высокий парень в гражданской одежде и спрашивает, 
зачем мы сюда прилетели. Говорит порусски. Я объяснил ему, что отказал 
двигатель и — пришлось пойти на вынужденную. А он в ответ:
      — Как можно скорей улетайте отсюда!
      — Почему это? — удивились мы.
      — Вы демаскируете нас, — ответил парень.
      — Хорошо, будем ремонтировать поскорее.
      Я отошел к самолету, а Семенов продолжил разговор. И как бы между прочим 
спросил у него: не видел ли он тут нашей конницы? Парень насторожился:
      — А зачем она вам?
      — Мы доставляли нашим конникам медикаменты именно в эту деревню, а теперь 
здесь их нет.
      — Ну так бы сразу и сказали.
      И парень размашисто зашагал в село, мы — за ним.
      В хате, куда он нас привел, сидели за столом генералы Плиев и Дзусов. 
Склонившись над картами, они о чемто переговаривались. Парень четко, 
повоенному доложил командиру корпуса, что По2 прилетел по заданию. Плиев 
повернулся к нам. Мы рассказали, что отсутствие связи беспокоит командование и 
нас послали искать их Плиев понимающе кивнул головой и попросил передать, что 
немцы планируют крупную операцию по уничтожению корпуса. Поэтому он решил на 
сутки укрыться в деревнях и за ночь совершить марш в большие леса Все люди и 
лошади размещены в строениях и замаскированы. В деревнях — никакого движения, 
полнейшая тишина. Молчат и радиостанции, чтобы немцы не засекли их 
местонахождение.
      — Никаких бумаг писать не буду, — предупредил Плиев. — Устно передайте 
командованию, что мы переходим в лес и будем продолжать движение на Брест.
      Связь была восстановлена. Маневр коннице удался блестяще. Гитлеровцы 
действительно потеряли корпус. Через сутки Дзусов вышел в эфир и сообщил, что 
его летчики наносят удары с воздуха, поддерживая наступающий корпус Плиева.
      Днем фашистская авиация не могла нам противостоять.
      Зато ночью фашистские бомбардировщики еще летали. Особенно настойчиво они 
рвались к Бобруйску.
      Видимо, знали, что там находятся оперативные группы фронта и воздушной 
армии.
      Однако серьезного ущерба одиночные самолеты нанести не могли.
      При очередном перебазировании в район Слуцка мы решили разместить 
оперативную группу подальше от города, в деревне Горошки. Подтянули линии связи,
 оборудовали командный пункт и начали управлять действиями летчиков. Примерно 
через час после наступления темноты появились «юнкерсы» и всю ночь бомбили 
поселок Лесное, в котором мы должны были базироваться. Опять немцы както 
узнали, где мы наметили расположить штаб.
      Довольные тем, что не попали под бомбежку, мы с генералом Брайко все же 
решили за день оборудовать КП на новом месте. Начальник связи полковник Игнатов,
 как говорят, мобилизовал все и вся, чтобы за 12 часов перенести связь в 
деревню Новая. К вечеру туда перешел и КП армии.
      На минском направлении 1й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. 
Панова, наступавший на Пуховичи, 29 июня завязал бой у реки Свислочь с двумя 
пехотными и одной танковой дивизиями, переброшенными сюда из Прибалтики. На 
помощь ему были высланы штурмовики. При активной поддержке с воздуха танкисты 2 
июля преодолели вражескую оборону. И тут генерал Панов забил тревогу: в танках 
пустые баки. Пришлось нам срочно доставлять для них горючее через линию фронта. 
Вездесущие По2 превратились в воздушные танкеры. Обеспечив их истребительным 
прикрытием, мы выручили танкистов. Корпус снова ожил и двинулся на Минск.
      И ему надо было спешить. В его составе находились саперы, перед которыми 
стояла особая задача: ворвавшись в Минск, перерезать воз провода на зданиях, 
заминированных фашистами. О том, что в уцелевшие дома заложена взрывчатка, нам 
стало известно от партизан. Свою задачу танкисты и минеры выполнили успешно. 3 
июля танки корпуса генерала Панова вступили на юговосточную окраину Минска, а 
танки 3го Белорусского фронта вошли в него с востока и севера Город был очищен 
от врага. Здания разминированы, сохранены и до сих пор украшают столицу 
Белоруссии.
      Вспоминаю в связи с освобождением Минска инцидент, происшедший 5 июля на 
одном из аэродромов 16й воздушной армии, неподалеку от Гомеля.
      Мы с главным маршалом авиации А. А. Новиковым прибыли на этот аэродром, 
находившийся теперь глубоко в тылу, чтобы на месте решить некоторые вопросы 
перебазирования авиационных частей. Два наших полка ждали здесь команды на 
перелет к фронту.
      И вот совершенно неожиданно над летным полем появился самолетистребитель.
 Он сделан круг и пошел на посадку.
      — Чей самолет? Откуда? — удивился Александр Александрович. — Зовите сюда 
летчика!
      Через несколько минут перед нами появился молодой капитан. Увидев большое 
начальство, он вытянулся и доложил, что вылетел по тревоге с минского аэродрома,
 на который напали фашисты.
      — Где ваши шлемофон и карта?
      — Не успел взять, — смущаясь, ответил капитан. — Вот и летел поэтому на 
юговосток, до первого попавшегося на глаза аэродрома.
      Главный маршал как следует отчитал его за плохую боевую готовность и 
неверные действия.
      — Уж коли поднялись в воздух неподготовленным, надо было хотя бы 
разобраться в обстановке, прежде чем лететь куда глаза глядят, — сурово 
закончил Александр Александрович.
      После этого разговора он потребовал от генерала Т. Т. Хрюкина подробного 
доклада о нападении противника на минский аэродром. Оказалось, что 
действительно утром 5 июля к восточной границе аэродрома вышла большая группа 
немцев, не знавших, что город уже освобожден советскими войсками. Завязалась 
перестрелка. На аэродроме была объявлена тревога. Большинство личного состава, 
правильно поняв свои обязанности, вступили в бой на земле, защищая подступы к 
стоянкам самолетов. А несколько летчиков впопыхах запустили двигатели и 
поднялись в воздух. Вскоре, однако, они, уяснив обстановку и получив по радио 
соответствующие указания с земли, совершили посадку в Минске. Кроме одного, 
который прилетел к нам в 16ю воздушную армию.
      С выходом передовых отрядов 2го Белорусского фронта к Минску восточнее 
города была окружена более чем стотысячная группировка немецкофашистских войск.

      Так закончился первый этап Белорусской операции. Войска четырех фронтов 
при поддержке авиации за 11 дней прошли до 280 километров, разгромили главные 
силы группы армий «Центр» и освободили Минск. Был достигнут высокий темп 
наступления, в среднем 20 — 25 километров в сутки. Наши самолеты ни разу не 
отстали от событий и обрушивались на врага в самые решающие моменты сражения. 
Новым для нас было то, что теперь на уничтожение любого объекта мы могли 
выделить в любое время суток практически неограниченное количество самолетов, 
но штаб делал точнейшие расчеты и выпускал столько машин, сколько требовалось 
для гарантированного выполнения задач.
      
Перед нами Висла
      
      С большой радостью прочли мы в начале июля Указ Президиума Верховного 
Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза тринадцати славным 
бойцам нашей воздушной армии. Среди них были такие известные воинысталинградцы,
 как А. Г. Наконечников и М. Г. Скляров. Наши ветераны росли в званиях и 
должностях и продолжали со все большим рвением и азартом летать на боевые 
задания. Тот же Наконечников, ставший впоследствии командиром штурмовой дивизии,
 попрежнему возглавлял группы «илов», выполняя самые ответственные и опасные 
задачи.
      Отважно воевал и командир истребительного полка П. Ф. Чупиков, 
удостоенный звания Героя Советского Союза. Он показал свою храбрость и 
мастерство еще в боях на озере Хасан. В годы Великой Отечественной войны его 
талант командира и воздушного аса раскрылся в полную силу. Он без страха и 
промаха разил врага и учил этому мастерству своих подчиненных. В полку, 
удостоенном многих высоких наград, выросло более десяти Героев Советского Союза.
 Трудно переоценить значение личного примера командиров для воспитания летной 
молодежи.
      Второй этап Белорусской операции начался 5 июля. Войска 2го и 3го 
Белорусских фронтов частью сил приступили к ликвидации окруженной в районе 
Минска вражеской группировки, а основными продвигались на запад. Армии 1го 
Белорусского фронта получили задачу нанести главный удар на Брест, овладеть 
городами Барановичи, Лунинец и не позднее 10 — 12 июля выйти на рубеж Слоним, 
Пинск. В дальнейшем им предстояло освободить Брест и захватить плацдармы на 
правом берегу реки Западный Буг. Главной задачей 16 ВА на начальном этапе этого 
периода являлась поддержка наступающих частей.
      6 и 7 июля войска 48, 65 и 28й армий вели бои за город Барановичи, 
превращенный противником в мощный узел обороны. 500 бомбардировщиков и 
штурмовиков действовали по укреплениям врага всей своей мощью. 8 июля 
гитлеровцы были выбиты из города. Пользуясь тем, что наши авиаторы непрерывно 
наращивали удары по отступающему противнику, стрелковые части форсировали реку 
Шара и 16 июля вышли на рубеж город Свислочь (западный), Пружаны.
      Об эффективности наших ударов с воздуха свидетельствует отзыв, полученный 
из штаба 28й армии. В нем говорилось:
      
     «2я гвардейская штурмовая ЧерниговскоРечицкая Краснознаменная ордена 
Суворова дивизия в период с 4.7.44г. по 15.7.44г. произвела 320 
самолетовылетов на штурмовку и 40 самолетовылетов на разведку. 
Бомбардировочноштурмовыми ударами уничтожено много танков, бронемашин, 
артиллерии на огневых позициях, автотранспорта и пехоты противника при 
овладении г. Барановичи и крупными населенными пунктами Тимковичи, Смежево, 
Клецк, Синявка, Ляховиче, Русиновиче, Кширошин.
     Боевые действия экипажей штурмовиков и их взаимодействие с наземными 
войсками было организовано хорошо»21 .
      
      Общевойсковые командиры сообщали о мужестве и мастерстве, проявленном 
нашими бомбардировщиками, разведчиками, истребителями. Вот что говорилось в 
одном из донесений:
      
     «7 июля 1944 года в район Десны вылетела группа Ил2 в сопровождении пяти 
Як9 под командованием коммуниста гвардии капитана А. А. Ефремова. В районе 
цели появилось десять ФВ190 и десять Ме109, имевших преимущество в высоте. 
Несмотря на численное превосходство врага, наши „ястребки“ вступили в воздушный 
бой и, искусно маневрируя, били фашистов наповал. После двух коротких очередей 
капитана Ефремова вспыхнул один ФВ190. Гвардеецкоммунист В. Г. Жилин сжег 
второй самолет противника. Немцы не унимались, одну за другой повторяли атаки. 
Вскоре пошел к земле третий сбитый фашистский самолет, расстрелянный почти в 
упор капитаном Ефремовым. Остальные истребители противника повернули на запад.
     Штурмовики и Истребители, выполнив задание, без потерь возвратились на 
свой аэродром».
      
      Другое сообщение было не менее красноречиво:
      
     «Группа летчиковистребителей 176 иап встретила немецкий разведчик ФВ189 
и атаковала его. „Рама“ пыталась уйти в облака. Когда атаки трех летчиков не 
дали результата, коммунист младший лейтенант Галустян быстро сблизился с 
фашистским разведчиком и левой плоскостью ударил ему по фюзеляжу. ФВ189 
рассыпался в воздухе. Тов. Галустян выбросился на парашюте»22 .
      
      Пришла наконец пора показать себя и летчикам, находившимся на ковельском 
направлении. Наземнье части должны были здесь начать наступать в момент, когда 
войска, правого крыла фронта выйдут в район Пружаны, Брест. 6я воздушная армия 
имела до этого три дивизии. Теперь ее усилили двумя корпусами: 9м штурмовым 
генерала Н. С. Виноградова и 13м истребительным генерала Б. А. Сиднева. Здесь 
мы и встретились с Борисом Арсеньевичем, с которым летали в одной эскадрилье в 
1933 — 1934 годах.
      Я был комэском и много занимался тем, как улучшить летную подготовку. 
Прежде всего решил обеспечить отличное состояние материальной части, 
отшлифовать технику пилотирования и строго требовать соблюдения дисциплины В 
эскадрилье стал складываться очень дружный коллектив Но в нем оказались и 
слабые летчики, а мне хотелось, чтобы были только хорошие. Во всяком случае, в 
свое командирское звено я искал настоящих асов. Приметил я среди прочих пилота 
Сиднева с тремя треугольниками в петлицах. Молодой парень, худощавый, улыбчивый,
 служил в корректировочном отряде. Командовал этим подразделением мой 
однокашник по школе Ян Пурелис — солидный, умный, рассудительный человек. У нас 
в училище он пользовался большим авторитетом среди курсантов, был членом 
партбюро. И стал я к ним обоим «подбирать ключи», чтобы Сиднева забрать к себе.
      Бориса Арсеньевича увлек рассказами, как будем летать на пилотаж. И он 
сам стал просить Пурелиса отпустить его к нам. В конце концов Ян согласился.
      Так сложилось у меня звено: справа Сиднее, а слева Митин. В полетах тогда 
преимущественно применялся левый разворот. Митин хорошо держался внутри на 
малых скоростях, а Сиднев лучше себя чувствовал на больших. И вот стали мы 
слетываться. Представил я их обоих на младших летчиков. Они получили это звание,
 и треугольники на их петлицах сменились квадратами. Им выдали летную форму.
      В 1933 году нашу эскадрилью перевели в Харьков. Здесь мы продолжали 
совершенствовать технику пилотирования, бомбили поснайперски, метко стреляли. 
Слетанность звена отрабатывали так: связывали самолеты шпагатом с флажками и 
одновременно шли на взлет, выполняли виражи, развороты и наконец посадку. Тогда 
была традиция показывать шефам полеты, и наш пилотаж на связанных самолетах был 
главным номером каждой встречи с гостями.
      В таком полете требуется, чтобы ведомые умели точно выдерживать свое 
место в строю. Амплитуда колебания недолжна превышать одногодвух метров вверх 
и вниз. Задача ведущего — сохранять постоянную скорость, не разгонять ее. 
Вначале у нас нередко рвался шпагат, потом около двух лет мы летали вместе с 
большим успехом.
      Расстались мы не совсем обычно. В то время формировались бригады тяжелых 
самолетов ТБ3. Летчиков туда отбирал начальник ВВС Я. И. Алкснис. Особенно 
строго подходили к назначению командиров кораблей, отрядов, эскадрилий. Туг 
нужны были наиболее опытные авиаторы.
      Вызвали и нас с Сидневым и Митиным. Вначале в Харьков на комиссию, 
которую возглавлял начальник политуправления округа Хаханьян — крупный военный 
деятель того времени.
      Мне предложили стать командиром эскадрильи тяжелых кораблей. Я 
поблагодарил за высокое доверие, но попросил оставить меня на старом месте. 
Хаханьян удивился: «Почему?» Я объяснил, что терпеть не могу летать на тяжелых 
машинах, люблю летать на легких. Он с кавказским темпераментом как трахнет по 
столу ладонями.
      — Ух ты мальчишка! Как это терпеть не могу! Ему такое доверие, а он… Ты 
понимаешь, что ты говоришь? — и начал меня отчитывать.
      Я признался честно и откровенно. Иному человеку действительно приятно 
управлять в воздухе громадной машиной, он чувствует в руках мощь. А на легких 
самолетах все кажется в непрерывном движении и самому приходится вертеться. Вот 
это было мне по душе. Хаханьян, не будучи летчиком, этого не понимал. Потому и 
обозвал меня мальчишкой.
      Спросил он мнение командира бригады Бахрушина, тот попросил оставить меня 
на прежней должности. Хаханьян хмуро сказал:
      — Все. Можете идти.
      Сиднев тоже отказывался. Вышел из кабинета красный, возбужденный. Он, как 
и я, сказал, что хотел бы остаться здесь, поскольку любит летать на легких 
самолетах. Я спросил:
      — Не ругали?
      — Нет, — говорит.
      Значит, думаю, не так я выразился. Не надо было говорить: «Терпеть не 
могу тяжелых машин», а деликатно: «Люблю летать на легких самолетах». А Митин 
уже и не отказывался.
      Вышел член комиссии и объявил нам:
      — Сегодня вечером отправляйтесь в Москву, в штаб ВВС
      Значит, решили всетаки посылать.
      Поехали мы в столицу. Я все думал, как лучше мотивировать отказ. Два года 
тому назад только академию кончил, а уже успел послужить в двух эскадрильях. 
Теперь еще переход.
      Вызвали к Алкснису. Докладывал начальник отдела кадров, цитировал 
рекомендации округа, характеристики. Алкснис сказал:
      — Ну что ж, подходит.
      И тут же спросил меня:
      — А сами вы как?
      Тут я решил быть осторожнее в выражениях и ответил Алкснису:
      — Благодарен за честь и доверие, но выходит както неладно. Я молодой 
командир эскадрильи, кончил недавно академию и получаю вот уже третье 
назначение. Только в одном месте привык, втянулся в дела, видны уже некоторые 
результаты, а меня опять переводят. Просил бы оставить меня на прежнем месте.
      Алкснис заметил:
      — А вы знаете, пожалуй, он прав.
      Кадровик тоже согласился:
      — В какойто степени убедительно. Удовлетворим его просьбу?
      — Удовлетворим, — заключает Алкснис. — Идите, командуйте! Правильно 
рассуждаете.
      Я был на верху блаженства, но товарищей моих всетаки назначили. И Сиднее 
поехал в Запорожье — командиром тяжелого корабля. А Митин — в Кировоград. Вот 
так мы в 1934 году и расстались.
      На войне мы встретились сначала под Сталинградом, а теперь в Белоруссии. 
Командовал Борис Арсеньев и 13м истребительным корпусом. Привязанность сердца 
взяла всетаки верх. Он много летал на боевые задания, лично сбил четыре 
фашистских самолета
      Ковельскую операцию, в ходе которой наши войска должны были выйти к 
Варшаве, Рокоссовский планировал провести стремительно. Предстояло организовать 
молниеносный удар танков и авиации. Поэтому мне Константин Константинович 
поставил задачу перебросить на левое крыло почти половину частей 16 ВА, 
особенно много перенацеливалось туда бомбардировщиков.
      Командующий фронтом со штабом выезжал на ковельское направление. Накануне 
отъезда он вызвал меня к себе и приказал тоже отправляться с ним. Я спросил: «А 
что мне там делать? Ведь у шестой воздушной свой командующий. Туда прибыли А. А.
 Новиков и его заместители».
      Константин Константинович заметил, что у него нет времени для 
«притирания» с новыми людьми.
      — Ты знаешь, как все делалось у нас, начиная со Сталинграда, так надо 
провести и здесь, — закончил он разговор тоном, не оставляющим места для 
возражений.
      Помолчав немного, добавил:
      — На левый фланг едут также Казаков, Орел, Прошляков, Антипенко. Кстати 
говоря, там и войска наши. Армия В. И. Чуйкова вышла туда. Мы эту армию знаем, 
воевали с ней. Танкисты Богданова с нами были и под Курском, и в других местах 
Это старые знакомые. Что касается взаимоотношений с командующим воздушной 
армией, ты сам сумеешь их наладить и себя поставить так, чтобы все было в норме.

      Мы прилетели на левый фланг. Там нас встретили командиры, в том числе 
Полынин. Я рассказал ему о решении Рокоссовского, которым он возложил на меня 
обязанность участвовать в организации и проведении операции на этом направлении,
 не ущемляя его прав как командующего армией. Федор Петрович правильно понял 
меня, и, забегая вперед, скажу: мы так распределяли обязанности, что, когда он 
уезжал на передовой КП управлять боем, я оставался в штабе. И у нас не было 
никаких недоразумений. К командующему фронтом всегда ездили вместе. Так 
сработались, что, казалось, иначе и быть не может.
      Во время планирования операции начальник тыла 6й армии попросил меня 
вызвать наших специалистов, чтобы они рассказали и показали, как лучше 
организовать обеспечение авиации. Прилетел генерал Кириллов, с ним его 
помощники. Они поделились опытом с боевыми друзьями.
      В ночь на 18 июля на участке прорыва под Ковелем 337 дальних 
бомбардировщиков разрушили основные опорные пункты вражеской обороны. Утром, 
перед атакой, над полем боя появились крупные группы Пе2 и Ил2 16й и 6й 
воздушных армий. Снарядами и бомбами они обрабатывали позиции противника около 
полутора часов. Когда наземные войска пошли вперед, наши самолеты, накатываясь 
волнами поэскадрильно, непрерывно висели над врагом. За день авиация совершила 
более 1000 самолетовылетов.
      С момента ввода в прорыв 2й гвардейской танковой армии основные усилия 
авиаторов были направлены на то, чтобы обеспечить ее быстрейшее продвижение на 
варшавском направлении. Летчики 6го штурмового авиакорпуса генерала Б. К. 
Токарева подавляли средства противотанковой обороны, громили резервы противника.

      Мощные удары с воздуха способствовали успеху БрестскоЛюблинской операции.
 20 июля наши передовые части форсировали Западный Буг и вступили на территорию 
Польши. Они с ходу овладели Люблином и вышли к Висле.
      В это же время 28я армия при поддержке 16 ВА выходила к Западному Бугу 
севернее Бреста, угрожая вражеским войскам окружением. Гитлеровцы предприняли 
контрудары и несколько замедлили наше продвижение, но 28 июля Брест был 
освобожден. Наши части продолжали гнать противника на запад.
      Несмотря на усталость, связанную с продолжительностью операции и огромным 
напряжением, неизбежным при поддержке наступающих войск, когда линия боевого 
соприкосновения постоянно меняется и необходима максимальная внимательность, 
наши авиаторы действовали очень самоотверженно и безошибочно, какую бы задачу 
ни выполняли.
      Замечательными подвигами прославился летчикистребитель Герой Советского 
Союза Иван Козич. Он пользовался всеобщим уважением не только в своем полку, но 
и в других частях армии. Когда деревня Старые Морги, его родина, была 
освобождена, Иван Козич поехал навестить свою мать. Но не застал ее в живых. 
Фашисты на глазах односельчан расстреляли мать летчика Соседи рассказали ему, 
как это было.
      …Мертвая тишина царила тогда в деревне. Ни песен, ни голоса живого. Жизнь 
будто вымерла. Однажды в избу семьи Козича пришли фашисты.
      — Собирайся! — закричали они матери, размахивая автоматами.
      Они вывели ее во двор. Потом схватили за нога и поволокли к свежевырытой 
яме.
      — И как только ни издевались над Анной Антоновной, — со слезами на глазах 
рассказывали односельчане. — Сперва ироды наставили на нее автомат и начали 
пугать. Затем дали очередь по ногам. Окровавленная, она упала на землю и 
просила смерти у врага. Но подлые палачи вначале потешились над ней, а затем 
убили.
      На второй день эскадрилья Ивана Козина была в воздухе. У линии фронта она 
обнаружила несколько «фоккеров». Они на малой высоте шли в сторону своей 
территории. «Лавочкины» бросились в атаку.
      — Это вам за Анну Антоновну Козин! — говорили летчики Семенов и Гуляев, 
расстреливая фашистские машины. В этот день они уничтожили два самолета 
противника. А за месяц эскадрилья Козича сбила 13 машин в воздухе и две — на 
земле.
      Советские летчики уже приобрели богатый опыт. Было немало случаев, когда 
один или два воздушных бойца разгоняли большую группу противника.
      Впереди, как всегда, были коммунисты. Они вели за собой боевых товарищей. 
Показательны, например, итоги одного дня — 16 июля — в 8м истребительном 
авиакорпусе. Летчики корпуса в воздушных схватках сбили одиннадцать вражеских 
самолетов. Коммунисты Е. А. Жарков и Н. А. Крехов увеличили свой боевой счет на 
две машины каждый, по одной уничтожили члены партии С. Г. Ловягин, С. Д. Бурак, 
комсомолец В. Г. Казаков. Парторг эскадрильи старший лейтенант А. Н. Кочерга 
сбил один Ме109. (Из политдонесения от 23.7.1944г.)
      29 июля при нанесении удара по отходящей автоколонне противника 
отличились две шестерки штурмовиков, возглавляемые коммунистом майором Б. Е 
Гребеньковым. Триста автомашин с боеприпасами, артиллерией и живой силой 
поспешно отступали по дороге Константинув — Корнице Стара. Двумя заходами «илы» 
уничтожили 45 автомашин, 40 повозок, убили и ранили до сотни солдат и офицеров, 
повредили два зенитных орудия.
      Командир 55й стрелковой дивизии генералмайор А. П. Турчинский, 
наблюдавший за действиями штурмовиков в районе Константинува, дал высокую 
оценку эффективности их ударов, в результате которых наши части овладели 
городом, не встретив серьезного сопротивления23 .
      В боях над Белоруссией подвиг штурманов ночных бомбардировщиков Н. Зотова 
и И. Разуваева, о которых я уже рассказывал, повторил лейтенант Павел Денисовец.
 В ночь на 20 июля 1944 года экипаж в составе И. М. Белозерова и П. М. 
Денисовца вел разведку участка дороги Влодава — ВладимирВолынский, переправы 
через реку Западный Буг у населенного пункта Дорогуск. Самолет попал в лучи 
четырех прожекторов и под огонь вражеских зениток. Летчик был тяжело ранен в 
голову и потерял сознание. У По2 оказались поврежденными элероны и рули 
глубины, и он начал беспорядочно падать. Штурман звена лейтенант Денисовец 
сумел выровнять машину и довести ее до своего аэродрома по маршруту 
протяженностью 90 километров. Несмотря на малые размеры полосы и сильный 
боковой ветер, он благополучно произвел посадку.
      Только исключительное мужество, сила воли и знание техники помогли 
лейтенанту Денисовцу стойко перенести все трудности, спасти жизнь командира и 
самолет. Офицеры И. М. Белозеров и П. М. Денисовец были удостоены 
правительственных наград.
      На войне у человека бывают такие минуты, когда ему одному приходится 
решать вопросы, от которых зависит его жизнь. Даже не минуты, а мгновения. Было 
так и у летчика Николая Ивановича Синицына.
      …Шестерка «юнкерсов», сопровождаемая четырьмя «мессерами», шла бомбить 
боевые порядки советских войск. Внезапно в небе появились два наших «яка». Один 
из них связал боем вражеские истребители, другой атаковал бомбардировщики. Он с 
ходу сбил ведущего, затем поджег еще один «юнкерс». Этот подвиг совершил 
Синицын.
      В ходе поединка машина Николая Синицына получила серьезные повреждения, и 
он вынужден был сесть на территории, занятой противником. Но и в такой сложной 
обстановке советский летчик не растерялся. Он укрылся в густом лесу, а затем 
глухими тропами вышел к своим. Вскоре летчик снова отправился на боевое задание.

      28 июля, после того как одиннадцать «илов», ведомых подполковником Н. К. 
Лысенко, нанесли удар по войскам противника, окруженным в районе Кжичева, мы 
получили следующую телеграмму: «Ваша группа Ил2 действовала отлично. Сообщите 
должность, звание и фамилию ведущего. Всем экипажам объявить благодарность. 
Полковник Бойков»24 .
      Штурмовики 299 шад оказали хорошую помощь конномеханизированной группе, 
действовавшей в районе Седлеца, 30 июля командир дивизии И. В. Крупский получил 
такую телеграмму. «…Личный состав конномеханизированной группы восхищен 
отличной работой ваших летчиков в районе Седлеца Бойцы и офицеры выносят 
глубокую благодарность за поддержку в бою. Командующий КМГ гв. 
генераллейтенант Крюков»25 .
      В начале августа освобождение Белоруссии от оккупантов было завершено. 
Одержанные победы ярко свидетельствовали о высоких моральнобоевых качествах 
советских воинов, их беспредельной преданности Родине и Коммунистической партии.
 Большую роль в мобилизации их на героические подвиги сыграло обращение 
правительства Белорусской ССР, зачитанное перед началом наступления. В письме 
говорилось о страданиях народа под немецкофашистским игом, звучал призыв к 
скорейшему изгнанию ненавистных гитлеровских захватчиков.
      Летчики и штурманы 16й воздушной армии ответили письмомклятвой. Вот 
оно: «Мы слышим тебя, наша родная многострадальная Белоруссия. Твой зов для нас 
дороже жизни. Твой зов для нас — это мольба и надежды наших братьев и сестер, 
это голос нашей совести и чести.
      Сотни километров прошли мы с жестокими и кровопролитными боями, пока 
вступили на твою священную землю. Но мы всегда думали о тебе, Беларусь! Эта 
мысль всегда вдохновляла нас в бою и укрепляла нашу волю к победе. Мы видели и 
слышали тебя сквозь густые сталинградские метели, сквозь дым и развалины Курска,
 Ливен, сквозь руины и пожарища Чернигова И наши сердца рвались вперед. И наш 
напор возрастал с каждым днем.
      Мы клянемся тебе, родная Беларусь, что не уцелеет броня фашистских 
«тигров» и «фердинандов» от огня наших пушек и взрывов бомб. Они будут гореть 
еще чаще. Ни один дот и дзот не устоит против нашего мощного штурмового удара…
      За муки и слезы, за кровь и смерть лучших твоих сынов и дочерей противник 
жестоко поплатится»26 .
      Воздушные бойцы с честью сдержали свою клятву. На землю Белоруссии снова 
пришли счастье и радость. Ее героический народ вновь стал свободным.
      К этому времени операция «Багратион» вступила в заключительную фазу. Мы 
уже вернулись с левого крыла фронта и находились в 16й воздушной армии. 
Напряженность боев с каждым днем возрастала, все большее сопротивление 
оказывала вражеская авиация, усиленная частями, переброшенными сюда с других 
участков.
      8я гвардейская армия, продолжая гнать гитлеровцев, с ходу форсировала 
Вислу и захватила магнушевский плацдарм на ее западном берегу. Противник 
принимал чрезвычайные меры, чтобы сбросить наши части в реку, подтягивал танки, 
пехоту и артиллерию. Большую активность развила вражеская авиация. А мы, к 
сожалению, не могли поставить перед ней плотный заслон из истребителей, да и 
зенитных средств подоспело недостаточно. Аэродромы находились далеко, и пока 
наши «ястребки» достигали заданного района, у них оставалось горючего на 
считанные минуты боя. А если противника в воздухе не было, полет вовсе 
оказывался холостым. При вылетах «по вызову» получалось то же самое: пока наши 
«ястребки» летели, немцы успевали отбомбиться.
      Да, дорого нам обходились растянутость коммуникаций, трудности доставки 
горючего, боеприпасов, запасных частей, нехватка автотранспорта Самолеты 
нуждались в ремонте, почти полностью были израсходованы запасы горючего. В 16й 
воздушной армии, например, на 23 июля осталось 830 тонн бензина, то есть всего 
одна заправка. Подвоз материальных средств затрудняло и плохое состояние дорог, 
которые были пока не восстановлены. Вблизи линии фронта аэродромов у нас 
насчитывалось еще мало. Инженерные батальоны только приступили к их подготовке. 
В связи с этим в боях могла участвовать только часть соединений воздушной армии,
 да и то расположенных далеко от фронта.
      В то же время самолеты противника то и дело налетали на переправы через 
Вислу. Разрушить их — такую цель поставило перед своей авиацией 
немецкофашистское командование. Налеты ее отбивали истребители нескольких 
полков 6го и 13го авиакорпусов.
      Воздушная обстановка особенно усложнилась в период с 6 по 12 августа. За 
эту неделю на 1м Белорусском фронте наши произвели 1500 самолетовылетов, а 
противник около 215027 .
      Горько и обидно было сознавать, что даже при наличии горючего нашим 
истребителям изза нечеткого управления иногда не удавалось перехватить 
вражеские самолеты. Находясь под впечатлением одного из таких случаев, я 
телеграфировал командиру 6го корпуса:
      
     «Вам была поставлена задача на 9.8.44 г. с 13.00 не допустить действий 
бомбардировщиков противника по нашим войскам в районе иск. Варка, Новая Воля, 
Михалув, Магнушев, р. Висла.
     Имею данные, что противник в течение всего дня группами Ю87 и Ю88 бомбил 
переправы через Вислу и наши войска на плацдарме. А ваши истребители не имели 
ни одной встречи с бомбардировщиками… Что же они делают? Вывод ясен — не 
выполняют поставленную боевую задачу»28 .
      
      Действия истребителей затрудняло то, что отстали средства управления и 
наведения. На следующий день нам всетаки удалось выправить положение. Командир 
выехал с радиостанцией на плацдарм и организовал твердое, непрерывное 
управление. Наведение «Яковлевых» и «лавочкиных» на цели стало осуществляться с 
помощью радиолокационных станций. Все это сразу же сказалось на итогах боевых 
действий.
      В одном из отчетов тех дней говорилось:
      
     «11 августа в 10 воздушных боях было сбито 17 вражеских самолетов. 12 
августа в 28 воздушных боях противник потерял 39 бомбардировщиков и 
истребителей»29 .
      
      Мне запомнилась ожесточенная схватка четверки наших самолетов, ведомых 
старшим лейтенантом И. Д. Мамоновым, с десятью «юнкерсами» и «фоккевульфами». 
Она произошла 12 августа в районе переправы через Вислу. Истребители, 
возглавляемые коммунистом Мамоновым, врезались в строй немецких самолетов и 
навязали им бой, в результате которого враг потерял семь машин. Два «фоккера» 
«перечеркнул» огненной трассой Мамонов, один Ю87 и один ФВ190 сбил младший 
лейтенант С. В. Давыдов, а еще один ФВ — младший лейтенант В. П. Ващилкин. Во 
время атаки самолет Ващилкина был подбит. Летчик выбросился с парашютом и 
приземлился вблизи переднего края немецкой обороны. Гитлеровцы открыли по нему 
огонь. Ващилкин стал уходить к нашему переднему краю. Раненный в правую руку, 
он, однако, добрался до своих. Прибыл в полк 15 августа, сразу же попросился на 
боевое задание.
      14 августа семерка Ил2 299 шал, которой командовал подполковник Э. В. 
Вийк, пролетая над передним краем, сбросила вымпел с двумя ключами и запиской. 
Вымпел упал в расположении 271го гвардейского стрелкового полка. Вот что 
сообщил в донесении начальник политотдела 88й гвардейской стрелковой дивизии:
      
     «14 августа летчиками штурмовой авиации над расположением 271 гв. сп были 
сброшены ключи и призыв к нашим бойцам и офицерам. В призыве говорится: „Эти 
ключи от Варшавы и немецкого логова — Берлина. Надеемся, что вы сумеете открыть 
ворота этих городов, а мы — ваши друзья — „горбатые“ поддержим вас с воздуха. О 
получении этого призыва и ключей просим сообщить по указанному адресу“.
     Во всех подразделениях полка были проведены беседы. В письме к летчикам 
бойцы, сержанты и офицеры заверили, что их наказ будет выполнен»30 .
      
      Командующий 2й танковой армией на рассвете попросил нас ударить по 
противнику, занявшему оборону на окраинах МинскаМазовецкого, и указал цели. 
После удара войска пойдут в атаку. Я послал большую группу Пе2. Когда полки 
вылетели, раздался телефонный звонок от генерала Богданова. Взволнованным 
голосом он просил остановить бомбардировщики, поскольку наши части уже 
ворвались в город. Удар может быть нанесен по своим. Я ответил: «Экипажи, 
очевидно, уже там. Попробую остановить». «Да, Пе2 над целью», — сообщили мне с 
КП. Ну, думаю, не успеем ничего сделать. Вот так история!
      По счастью, командир группы пикировщиков сам обнаружил, что наши танки 
вошли в город. В воздухе он принял решение бомбить его западную окраину и этим 
крепко помог наступающим войскам. Вот что значит находчивость и решительность! 
Нас ведь всегда учили: следить в воздухе за войсками на земле и с учетом их 
действий принимать решения, выбирать цель, может быть, даже не ту, которую 
указали перед вылетом. Это качество особенно необходимо, когда обстановка 
быстро меняется.
      Напряженность на магнушевском плацдарме сохранялась. В. И. Чуйков очень 
остро реагировал на потери от налетов вражеских самолетов. Пришлось поехать к 
нему и попросить помочь нам построить полевой аэродром на правом берегу Вислы. 
Когда площадка была готова, мы посадили на нее истребительную дивизию. Теперь 
войска В. И. Чуйкова стали чувствовать себя гораздо лучше.
      Не меньших забот требовал и второй — пулавский плацдарм, который 
захватила 69я армия генерала В. Я. Колпакчи. Сюда противник тоже подбрасывал 
свежие войска. Отчаянно атаковал он и с воздуха. Мы перебросили за Вислу 
побольше зенитных средств. Колпакчи попросил усилить прикрытие и истребителями.
      — Оградите меня от ударов с воздуха, — сказал он. — А на земле я сам 
справлюсь с любым врагом. Солдаты окопались так, что им сам черт не страшен.
      Построили мы еще один аэродром и посадили на нем истребители.
      У предместья Варшавы — Праги наши войска натолкнулись на мощный рубеж 
вражеской обороны с железобетонными сооружениями. Как ни били мы по ним с земли 
и с воздуха, сокрушить их не удавалось. Здесь наступали 47я армия и 1я армия 
Войска Польского.
      Командующий фронтом поехал на КП к генералу Берлингу — командующему 1й 
армией Войска Польского. Выслушав его доклад и оценив обстановку, Константин 
Константинович Рокоссовский пришел к выводу, что с имеющимися средствами 
огневой поддержки и разрушения продолжать наступление невозможно. Попусту 
терять людей незачем. Необходимо подтянуть более мощную артиллерию, покрепче 
ударить и с воздуха. Командующий тут же поставил задачи мне и В. И. Казакову. 
Мы с Василием Ивановичем и командармами взялись за разработку плана разрушения 
укреплений на пути к Варшаве.
      За обедом, устроенным генералом Берлингом, царило оживление. Но шутливые 
разговоры то и дело сменялись серьезными. Когда речь зашла об укреплениях Праги,
 ктото сказал Берлингу:
      — А ведь это вы построили такую мощную оборону. Теперь вам же приходится 
брать ее. Вот ведь судьба!
      Берлинг нахмурился и задумчиво ответил:
      — Видите ли, наши правители всегда смотрели на запад, а не на восток, вот 
и результат: нашему народу приходится расплачиваться за это кровью.
      …Постепенно обстановка в воздухе над плацдармами стала улучшаться. 
Получив должный отпор, авиация противника резко снизила активность.
      В дальнейшем, вплоть до завершения операции, наши летчики надежно 
прикрывали переправы. Экономно расходуя то небольшое количество горючего, 
которое имелось в нашем распоряжении, авиаторы мощными концентрированными, 
ударами обеспечили успешное наступление войск к реке Нарев и взятие Праги — 
предместья Варшавы.
      Начиная со второй половины августа бок о бок с советскими авиаторами 
сражались польские летчики. 14 августа к нам на фронт прибыли 1й 
истребительный авиаполк. «Варшава» и 2й ночной бомбардировочный «Краков». 
Первые боевые вылеты польские летчики совершали вместе со своими более опытными 
советскими коллегами. В последующем они начали выполнять задачи самостоятельно. 
Помню, что с самого начала хорошо зарекомендовали себя в боях подпоручики В. 
Калиновский, Ю. Козак, П. Хаусович. Правда, на первых порах им не хватало 
боевого опыта, но зато отваги, горячего стремления идти в бой против фашистских 
захватчиков у них было хоть отбавляй.
      В самый разгар боев ко мне на командный пункт приехал скульптор Евгений 
Викторович Вучетич.
      — Здравствуйте, товарищ командующий!
      — Здравствуйте! Узнали?
      — Узнал.
      Первый раз мы встретились, с ним в феврале 1942 года в гостинице ЦДКА. Я 
оказался там, когда меня сняли с должности командующего ВВС Калининского фронта 
и отозвали в Москву. Настроение у меня было подавленное — как говорится, кошки 
на душе скребла Вдруг ко мне зашел старший лейтенант.
      — Я из студии имени Грекова, — представился он. — Хочу лепить ваш бюст, 
товарищ генералмайор. Я наотрез отказался.
      Расстроенный, он тихо произнес:
      — Совсем немного времени у вас отниму.
      — Мне сейчас не до бюста, — ответил я.
      Теперь Вучетич приехал на фронт с разрешением. Лукаво улыбаясь, он 
сказал:
      — У меня предписание начальника ПУРа и члена Военного совета фронта. 
Попробуйте откажитесь.
      — Приказ есть приказ… — развел я руками.
      — Вижу, работы у вас очень много, но я мешать не буду. Мне позировать не 
нужно.
      Евгений Викторович поселился в нашем домике в комнате рядом с адъютантами.
 Жил больше недели, наблюдал, делал эскизы. Потом несколько раз сфотографировал 
меня под различными ракурсами.
      31 августа закончилась операция «Багратион». Родина высоко оценила 
действия авиаторов 16й воздушной армии. За успехи в боях при освобождении 
Белоруссии ряд соединений и частей армии были удостоены почетных наименований и 
награждены орденами.
      3й бомбардировочный и 8й истребительный авиакорпуса стали Бобруйскими, 
196я штурмовая авиадивизия — Жлобинской, 233й и 352й истребительные 
авиаполки — Минскими, 431й и 874й штурмовые — Слуцкими, 2я гвардейская 
штурмовая авиационная ЧерниговскоРечицкая дивизия была награждена орденом 
Суворова II степени, 16й отдельный разведывательный Сталинградский полк — 
орденом Красного Знамени. По новым почетным наименованиям частей и соединений 
можно было представить себе стремительный путь войск нашего фронта на запад. 
Вслед за Барановичскими, Слонимскими, Брестскими у нас стали звучать почетные 
наименования: Люблинские, Седлецкие, Демблинские…
      На двадцать семь человек выросла боевая семья наших кавалеров Золотой 
Звезды. За период операции трижды публиковались указы о присвоении высокого 
звания Героя Советского Союза офицерам и генералам 16 ВА. Только с 24 июня по 1 
августа 1944 года было награждено 1598 воиновавиаторов нашей армии. В их числе 
869 офицеров, 473 сержанта, 256 рядовых. За период наступления орденов были 
удостоены: 591 летчик, 115 штурманов, 189 воздушных стрелков, 184 инженера и 
техника, 148 водителей автотранспорта, 70 офицеров штаба, 44 политработника и 
262 воина разных специальностей31 .
      За время боев над белорусской территорией 16я воздушная армия произвела 
27 639 самолетовылетов. Противнику был нанесен значительный урон как в живой 
силе, так и в технике. В воздушных боях летчики уничтожили несколько сот 
вражеских самолетов.
      Еще раз потерпела крах пресловутая вражеская тактика «планомерного» 
отхода и «эластичной» обороны. Противник не только не избежал разгрома своих 
основных сил, но и не смог задержать наши войска на промежуточных рубежах, 
чтобы выиграть время, необходимое для оперативных перегруппировок.
      Активность ВВС противника в этот период была невысокой. Бомбили они 
главным образом при отсутствии в воздухе наших самолетов. Как только в небе 
появлялись советские истребители, «мессеры», «фоккевульфы», «юнкерсы» и 
«хейнкели» сразу прекращали бой и уходили на запад. В схватку вступали редко и 
неохотно.
      Подтверждением этого может служить воздушный бой, проходивший летом 1944 
года на одном из участков фронта. Четверка «яков» под командованием капитана В. 
Д. Афанасьева встретила двадцать ФВ190, идущих с бомбовой нагрузкой. Дерзкими 
и точными атаками три вражеских самолета были сбиты. Остальные сбросили бомбы 
на свои войска и повернули обратно. Наша четверка потерь не имела. И такие 
факты были не единичны.
      В этих действиях проявлялась трусливость или излишняя осторожность 
фашистских летчиков. Советские авиаторы, используя различные тактические приемы,
 находили выход из самых, казалось, безнадежных положений. В этом им помогало 
не только высокое мастерство, приобретенное за годы тяжелых боев, но и 
первоклассная техника, которая находилась у них в руках. Многие типы советских 
самолетов значительно превосходили вражеские по своей скорости, маневренности и 
другим характеристикам.
      Особенность этого периода состояла также в том, что гитлеровцы редко 
наносили бомбовые удары по тыловым объектам. Они действовали в основном по 
переднему краю.
      Гитлеровская авиация потерпела в Белоруссии тяжелое поражение. Такая же 
участь постигла и действовавшие здесь общевойсковые фашистские армии. Разгром 
противника в районах Витебска, Бобруйска и Минска означал образование в центре 
германского фронта гигантской четырехсоткилометровой бреши, заполнить которую в 
короткие сроки гитлеровское командование не смогло.
      Успешное проведение Белорусской операции имело исключительно важное 
военнополитическое значение. В результате разгрома немецкой группы армий 
«Центр» были полностью освобождены Белоруссия, большая часть Литвы, Латвии и 
польских земель к востоку от Вислы.
      Белорусская операция произвела огромное впечатление на союзников. 
Президент США писал главе Советского правительства: «Стремительность 
наступления Ваших армий изумительна…»
      В связи с успехами Красной Армии в Белоруссии английский премьер так 
оценил положение фашистской Германии: «Было мало оснований сомневаться в том, 
что вскоре наступит общий крах…»
      Белорусская операция была первой стратегической наступательной операцией 
Красной Армии, проведенной в период, когда в Западной Европе начались военные 
действия войск США и Англии. Однако, несмотря на высадку союзников во Франции, 
70 процентов сухопутных сил фашистской Германии продолжало действовать на 
советскогерманском фронте.
      От других операций, осуществленных Красной Армией, Белорусская отличалась 
огромным размахом. Наступление было развернуто в полосе 700 километров и 
завершилось на фронте около тысячи километров.
      В Белорусской операции участвовали войска четырех фронтов, пять воздушных 
армий, авиация дальнего действия, Днепровская военная флотилия и многотысячный 
отряд белорусских партизан. Это было одно из самых крупных сражений Великой 
Отечественной войны.
      Отличительной чертой наступления в Белоруссии было также то, что здесь 
очень искусно применялись такие решительные действия, как окружение. Советские 
войска зажали в кольцо крупные вражеские силы под Витебском, Бобруйском, 
Минском и Брестом.
      Массированно применялись артиллерия, танки и авиация. Успешные действия 
летчиков летом 1944 года получили высокую оценку. В приказе Верховного 
Главнокомандующего № 152 от 20 августа 1944 года, посвященном Дню авиации, 
отмечалось:
      
     «В воздушных битвах с врагом наши летчики показали беспримерную доблесть, 
героизм и мужество, а командиры и начальники — умение и военное мастерство в 
руководстве воздушными операциями.
     В итоге наша боевая авиация имеет теперь полное господство в воздухе».
      
      …К. К. Рокоссовский когдато служил в Варшаве, он много о ней рассказывал,
 и, как только Висла оказалась перед нами, он решил показать нам столицу Польши,
 за которую предстояло вести бои. Забрались мы на крышу самого высокого дома в 
Радзимине и стали в бинокли рассматривать большой город Он был весь в дыму, 
дома горели. Рокоссовский нам объяснял, где какая улица и район. Прошло около 
полутора часов. И вдруг начался артиллерийский обстрел, по вилке мы определили, 
что та прицел взят дом, где мы находились. Значит, засекли фрицы нашу группу, 
расположившуюся на крыше. Рокоссовский приказан немедленно сойти вниз. И мы 
поехали в штаб 47й армии.
      В заключение следует остановиться еще на одном событии, в котором 
известную роль играли действия летчиков 16й воздушной армии. Я имею в виду 
восстание в Варшаве, организованное реакционным эмигрантским правительством 
Миколайчика.
      В августе экипажи наших воздушных разведчиков начали все чаще докладывать 
о том, что наблюдают в Варшаве не только огонь зенитной артиллерии, но и 
стрельбу из полевых орудий. Становилось все более очевидным, что в городе идут 
бои. Кто и с кем там сражается — было неясно.
      Для немедленного наступления на Варшаву у нас пока не было сил. Войскам 
требовались отдых и пополнение. А боевая авиация по условиям своего базирования 
в районе Варшавы вообще действовать не могла, за исключением истребительных 
полков, расположенных на передовых аэродромах и прикрывающих переправы.
      13 сентября в штаб 1го Белорусского фронта прибыли представители 
повстанцев Варшавы — две женщины — Елена Яворская и Янина Янцежак. От них мы 
узнали, в каком тяжелом положении находятся повстанческие отряды и подпольные 
организации польских патриотов в результате политических авантюр лондонского 
эмигрантского правительства Польши.
      — Все были уверены, — рассказала Яворская, — что действия повстанцев 
Варшавы будут поддержаны Красной Армией и союзниками и что наши действия 
лондонским правительством согласованы с советским командованием и командованием 
союзников. Однако уже через несколько дней кровопролитных боев на улицах 
Варшавы нам стало ясно, что мы одиноки.
      — Патриотыполяки, — добавила Янцежак, — дрались со всей присущей им 
преданностью Родине и отвагой. Но оказались жестоко обманутыми авантюристами из 
эмиграции.
      Рокоссовский разговаривал с ними на польском языке. Они передали просьбу, 
чтобы наши войска помогали Армии Людовой оружием, боеприпасами, медикаментами, 
назвали примерный район дислоцирования этой армии. Командующий доложил обо всем 
в Москву. Ставка приказала оказывать помощь повстанцам и организовать 
переброску им оружия и боеприпасов нашими самолетами.
      Надо было связаться с польскими патриотами. Мы решили определить с 
воздуха те районы Варшавы, где воюют гражданские люди — повстанцы. Послали 
одного летчикаштурмовика, чтобы он с малой высоты осмотрел улицы польской 
столицы. Это был заместитель командира полка С. Т. Борщев, ставший впоследствии 
Героем Советского Союза. Пролетев над Варшавой, он нашел местонахождение 
патриотов и сбросил вымпел с письмом: «Красная Армия шлет боевой привет 
героическим бойцам Варшавы!
      Подойдя к стенам города, мы получили возможность оказать вам братскую 
помощь. Сегодня, 13 сентября, наш самолет сбросит вам эту записку, а ночью в 
ваше расположение будут направлены боеприпасы и продовольствие. Для этого 
необходимо разложить три костра треугольником на площади Лелевела, на улице 
Черняковская или на других открытых местах в этих районах.
      Если есть электрические фонарики, можно заменить костры подсвечиванием 
треугольника из фонарей.
      Самолеты появятся в 9 часов 30 минут вечера, то есть через 30 минут после 
наступления темноты. Грузы будут сбрасываться без парашютов в специальных 
упаковках. Если вы получите эту записку и все поймете, то в 6 часов 30 минут 
вечера 13 сентября на крыше одного из зданий выложите белое полотнище (из 3 — 4 
простыней)… Ваши делегаты прибыли.
      Командование Красной Армии у Варшавы. 13 сентября 1944 г.».
      Борщеву было сказано: когда сбросите вымпел, наблюдайте, кто его возьмет 
— гражданский поляк или фашист в военной форме. Если немец поднимет или никто 
не возьмет, то сделаем еще одну попытку связаться.
      Вернулся летчик и доложил, что вымпел подобрали поляки.
      Ночью мы послали По2. Действительно, был выложен светящийся треугольник, 
как было условлено. Но ведь и немцы могли поднять записку, прочитать ее и 
выложить ориентир.
      Я доложил командующему фронтом. Он разрешил сбросить первую партию грузов.
 Повстанцы поняли все и держали связь с нами установленными для них. сигналами. 
Об этом свидетельствует письмо, сброшенное штурмовиками 14 сентября:
      
     «Привет героическим борцам Варшавы!
     Ночью 13 сентября вы хорошо давали сигналы для наших самолетов, которые 
вам сбрасывали продовольствие и боеприпасы. Сегодня, 14 сентября, в 9 часов 30 
минут вечера ждите еще.
     Для того чтобы грузы попали к вам, необходимо разложить костры в центре 
вашего расположения.
     Три костра треугольником — на площади Лелевела и на перекрестке улиц 
Маршалковска — Гожа.
     При пролете наших самолетов ночью над вашими районами покажите сигналами с 
земли, что вам необходимо.
     Три костра в линию будут означать, что нужны патроны, выложить от 10 до 11 
часов ночи.
     Четыре в линию — гранаты, от 11 до 12 часов ночи.
     Пять в линию — автоматы, от 12 до 1 часу ночи.
     Четыре костра квадратом — минометы и мины, от 1 до 2 часов ночи.
     Шесть квадратом — продовольствие, от 2 до 3 часов ночи.
     Крест из пяти костров — не сбрасывайте груз, принимать нельзя, в любое 
время.
     Два костра в линию — груз получен, от 3 до 4 часов ночи.
     С вами необходимо установить радиосвязь, мы можем сбросить вам 
радиостанции, но до этого вышлите представителя для получения кодов и указаний, 
куда бросать рацию.
     Прагу мы взяли, а НовеБрудно, кладбище и станция ПрагаСеверная у 
фашистов.
    Командование Красной Армии у Варшавы. 14 сентября 1944 г.».
      
      Так была установлена связь с повстанцами. Но ее было недостаточно. Не 
исключалась возможность попадания вымпелов в руки немцев.
      Это диктовало необходимость перебросить к повстанцам своих людей с 
радиосредствами для постоянной и надежной связи с ними. Их можно было доставить 
в Варшаву только на парашютах. Другие пути были крайне рискованны. Да и этот 
путь не отличался безопасностью.
      Первых трех парашютистов наметили сбросить на рассвете 18 сентября на 
площадь Лелевела.
      Высота — не выше 200 метров. Эту сложную задачу возложили на лучших 
летчиков 9й гвардейской ночной бомбардировочной авиационной дивизии Героя 
Советского Союза капитана Старостина, старшего лейтенанта Ляшенко и гвардии 
лейтенанта Михайленко. Отлично зная расположение цели, они выходили к ней через 
Северный мост на высоте 400 метров с приглушенными моторами. Затем планировали 
на парк южнее площади Вильсона Над центром его парашютисты по команде летчиков 
покидали самолет.
      В это время специально выделенные По2 сбросили серию мелких фугасных 
бомб и подавили огонь вражеских зениток.
      Все радисты приземлились благополучно, в условленное время доложили об 
этом по радио. В последующем мы таким же способом выбросили десант еще из 
четырех человек. Они держали постоянную связь с командованием фронта и 
докладывали о положении в районе восстания.
      Одним из важнейших условий выполнения задания являлось точное знание 
района цели. Для этого весь летный состав тщательно изучил план города.
      Не менее важным условием успешного решения задачи являлся точный выход на 
цель. Чтобы облегчить определение точек сбрасывания груза, для каждого района 
устанавливались характерные ориентиры места начала планирования. Был четко 
отработан профиль полета до цели и обратно.
      Вооружение — минометы, автоматы, ружья ПТР, гранаты, патроны, мины — 
сбрасывалось, как правило, в легких парашютнодесантных мешках. А 
45миллиметровая противотанковая пушка была сброшена на парашютах по частям.
      В 1954 году я побывал в музее Войска Польского и там увидел карту Варшавы,
 на которой когдато сделал пометки — где и какие выложить огни. Эту карту мы 
сбросили повстанцам вместе с оружием и боеприпасами. Сохранились и записки, 
которые я цитировал выше. По просьбе польских товарищей я рассказал, как 
осуществлялась помощь восставшим польским патриотам.
      Полеты по доставке грузов не обошлись без потерь, В ночь на 20 сентября 
1944 года над предместьем Варшавы был сбит самолет Сергея Гладуна. Летчик 
выбросился с парашютом и попал в расположение войск противника Как раз в это 
время каратели вылавливали повстанцев и расстреливали на месте всех 
подозрительных. Сергея был тяжело ранен, с трудом передвигался. Польские друзья 
оказали ему первую медицинскую помощь и помогли уйти в безопасное место.
      А когда Сергей окончательно выбился из сил, его приютила польская 
патриотка Юзефа Сивинская. Она рисковала не только собственной жизнью, но и 
жизнью шестерых детей. К приходу советских войск летчик окреп. А вскоре он 
снова поднялся во фронтовое небо.
      Наша социалистическая Родина по достоинству оценила подвиг польской 
патриотки, наградив Юзефу Сивинскую орденом Отечественной войны II степени.
      Такую же сердечную помощь и поддержку оказали польские товарищи штурману 
эскадрильи Владимиру Семеновых, самолет которого был сбит вражеской зениткой 24 
октября 1944 года. Лишь на третью ночь после приземления добрался раненый 
офицер до небольшого хутора. Здесь его приютил рабочий из Варшавы Хелимский, 
скрывавшийся с семьей от преследования немецких оккупантов. А когда бои 
несколько затихли, польский крестьянин указал Семеновых безопасный участок для 
перехода линии фронта. Вскоре Владимир появился в расположении наших войск, 
сообщил командованию ценные разведданные, а затем вернулся в 23й гвардейский 
бомбардировочный авиаполк и до конца войны мужественно сражался с врагом.
      В общей сложности с 1 сентября по 1 октября летчикиночники совершили в 
Варшаву 2243 самолетовылета32 . Они доставили повстанцам 156 минометов, 505 
противотанковых ружей, 3288 автоматов и винтовок, 41 780 гранат, много 
боеприпасов и продовольствия и даже 45миллиметровую пушку. Истребители, 
прикрывая районы, занятые польскими патриотами, совершили 448 
самолетовылетов33 .
      Небезынтересно отметить, что почти одновременно с нами предприняла 
попытку помочь повстанцам в Варшаве авиация США и Англии. Первые три раза 
союзники сбрасывали грузы ночью с самолетов «Либерейтор», а четвертый раз днем 
с «летающих крепостей».
      Об итогах полетов английской авиации, действовавшей ночью, нам судить 
трудно. Более ясной была картина применения американских самолетов Б17, с 
которых грузы на парашютах сбрасывались днем. По данным наших постов наблюдения,
 американцы сбросили около 1000 контейнеров на парашютах, из которых в район, 
занятый повстанцами, попал только 21. Остальные (96 процентов) достались 
главным образом немцам. Конечно, такая мизерная помощь не могла идти ни в какое 
сравнение с тем, что сделала наша авиация для того, чтобы обеспечить боевые 
действия польских патриотов.
      Ход и исход «варшавской акции» польских реакционеров хорошо известен 
Приводя некоторые факты и цифры, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что советское 
командование, наши воины, несмотря на авантюризм, явную бесцельность с военной 
точки зрения восстания в Варшаве, прилагали максимум усилий для действенной 
поддержки польского народа в его борьбе с фашистскими захватчиками.
      Осень 1944 года отмечена появлением у нас новинки — металлической 
взлетнопосадочной полосы. Весила она, ни много ни мало, две тысячи тонн. Чтобы 
перевезти ее и уложить, потребовалось две недели. На эту полосу я посадил потом 
две истребительные части.
      Но, конечно, одна металлическая полоса погоды не сделала Чтобы ускорить 
постройку грунтовых площадок, мы обратились за помощью к местному населению. 
Буквально на следующий день жители окрестных сел вышли на работу. Через двое 
суток полевой аэродром вступил в строй.
      На построенных площадках мы разместили наши полки. Они участвовали во 
взятии Праги. Вспоминая те дни, маршал К. К. Рокоссовский писал: «В этих боях 
наша славная 16я воздушная армия от начала до конца господствовала в воздухе. 
Лишь одиночные немецкие самолеты могли наносить удары, как говорят, изза угла».

      Радость победы в воздухе нередко омрачалась горечью потерь. Таковы 
суровые будни войны. Острой болью в сердцах воздушных бойцов отозвалась гибель 
любимца гвардейцевлетчиков командира полка А. Б. Панова. Он сразил в бою двух 
фашистов, доведя личный счет сбитых самолетов до четырнадцати. Но и его машина 
получила повреждение. При вынужденной посадке на неровную местность она 
врезалась в насыпь, и летчика сдавило в кабине. Врачи не смогли его спасти. А. 
Б. Панову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      Трагично закончился и боевой вылет в район Варшавы помощника командира 
6го истребительного корпуса известного в армии виртуоза воздушной стрельбы 
майора М. П. Лукина. Он атаковал фашистский разведчик Хе111. Когда кончились 
боеприпасы, храбрец применил таранный удар и сумел выброситься с парашютом, но 
ранение в руки помешало ему раскрыть купол.
      Наступила глубокая осень, а с ней пришли непрерывные дожди, грязь и 
распутица. Я попросил разрешения командующего фронтом вывести часть сил в тыл 
для отдыха и пополнения. 6ю воздушную армию передали в резерв, а с нею 6й 
смешанный, 9й штурмовой, 13й истребительный корпуса, 6й истребительный, 3й 
бомбардировочный и 6й штурмовой корпуса отвели в район Бреста. Там летчики 
готовились к новой операции.
      
Варшавские, лодзинские и… другие
      
      Подготовка к ВислоОдерской операции началась в ноябре.
      К тому времени мы уже знали, что К. К. Рокоссовский переводится на 2й 
Белорусский фронт, а к нам прибывает Г. К. Жуков. Он прилетел из Москвы, собрал 
Военный совет фронта и сообщил о новых назначениях.
      Георгий Константинович официально предупредил нас, что предстоят очень 
крупные операции, в которых мы должны добить фашистского зверя в его берлоге.
      Нам сообщили, что И. В. Сталин имел разговор с Рокоссовским и, в 
частности, сказал ему: «Вы не обижайтесь, что . мы решили вас перевести на 
Второй Белорусский фронт. Это сделано не потому, что вы не справитесь с Первым. 
Мы считаем, что в заключительных операциях три фронта стоят на главном 
направлении и что „коренным“ в этой тройке командующих должен быть заместитель 
Верховного Жуков, Мы понимаем, что вы с этим фронтом от Сталинграда идете. У 
вас хороший штаб, вы привыкли к своим помощникам, начальникам родов войск. Если 
вы желаете, мы вам разрешаем взять, кого найдете нужным, с собой на Второй 
Белорусский фронт».
      Константин Константинович поблагодарил И. В. Сталина за доверие, 
подтвердил, что ему жалко расставаться с фронтом, с которым прошел от 
Сталинграда до Вислы. Но он готов отправиться на 2й Белорусский. «Коголибо 
брать с собой я не считаю возможным, — сказал в заключение Рокоссовский, — там 
действительно очень подготовленный и сплоченный коллектив, способный решать 
крупные задачи. Такой коллектив и должен быть на главном направлении. А я 
сработаюсь и с другим штабом». Сталин ответил ему: «Спасибо! Иного я от вас и 
не ожидал».
      Мы провожали Константина Константиновича 19 ноября в праздничный День 
артиллерии. Вечером собрались командиры и политработники — несколько сот 
человек. Каждый чувствован себя, как в родной семье. Выступили Жуков и 
Рокоссовский, участники боев под Сталинградом, Курском, Бобруйском, Ковелем. Мы 
не заметили, как прошла ночь, и, когда открыли оконные шторы, на улице было уже 
светло. Константин Константинович тепло распрощался с нами и уехал.
      Начались очень важные будни войны — подготовка операции. В течение многих 
дней в штабе фронта и у себя мы выполняли бесчисленное количество расчетов, 
составляли планы, оценивали обстановку.
      Против нас действовал 6й германский воздушный флот. В его состав входили 
шесть бомбардировочных эскадр, одна пикировщиков, штурмовая, три истребительные,
 да еще пять разведывательных групп. Фашистские самолеты располагались на 
аэродромах Модлин, Сохачев, Плоцк, Кутно, Лодзь, Томашув, Радом, Шрода, Познань 
и в глубоком тылу — в Бреслау. Они совершали полеты и в полосе нашего левого 
соседа — 2й воздушной армии 1го Украинского фронта. Мы считали, что 
гитлеровцы имеют здесь около 650 самолетов. Из них бомбардировщиков — 400 
(двести находились в Бреслау), истребителей — 150, разведчиков — 100.
      Густая сеть аэродромов на варшавскоберлинском направлении позволяла 
командованию 6го воздушного флота маневрировать силами. Враг мог дополнительно 
посадить сюда 850 — 1000 самолетов. Но откуда их взять? Ведь ему приходилось 
обороняться на многих направлениях. Кроме нас готовились наступать 1й 
Украинский, 2й и 3й Белорусские фронты. В Прибалтике наши войска также вели 
активные боевые действия. Сверх того гитлеровцы вынуждены были держать 
авиачасти в районе Берлина для защиты его с воздуха.
      Недостаток истребителей (всего 150) немцы пытались компенсировать 
зенитной артиллерией. В боевых порядках их войск наши летчики обнаружили 104 
батареи. Только в районе магнушевского плацдарма за Вислой, у города Варка, 
воздушные следопыты насчитали 40 батарей. Но, конечно же, зенитные средства не 
могли помочь гитлеровцам возвратить утраченное в боях превосходство в воздухе.
      В ноябре 1944 года в состав нашей армии входило 6 авиационных корпусов, 
14 отдельных дивизий и полков. На их вооружении находился 2421 самолет, в том 
числе дневных бомбардировщиков — 330, ночных — 174, штурмовиков — 710, 
истребителей — 1116 и разведчиков — 91. Кроме того, 1ю армию Войска Польского 
поддерживала 4я польская смешанная дивизия, имевшая 90 боевых машин. Никогда 
еще мы на своем фронте такими силами не располагали.
      Военная игра, проведенная под руководством Г. К. Жукова, отчетливо 
показала масштабы предстоящей операции, определила ее замысел, роль 
общевойсковых соединений, танкистов и летчиков, способы взаимодействия. 
Выступивший первым Георгий Константинович со свойственными ему четкостью и 
категоричностью сформулировал свое решение: прорвать фронт одновременно на двух 
направлениях с магнушевского и пулавского плацдармов, разгромить 
варшавскорадомскую группировку противника, наступать в направлении на Познань 
и выйти на рубеж Бромберг, Познань. Дальнейшее продвижение планировать в ходе 
операции в соответствии с обстановкой. Его указания дали нам общую ориентировку 
и основу для планирования действий в воздухе. Мы провели свое учение в декабре. 
В нем участвовали командиры авиационных корпусов и дивизий, начальники штабов.
      После всестороннего обсуждения определился и наш замысел. Прикрытие своих 
войск в исходном положении и переправ через Вислу на магнушевском плацдарме, 
где наносился главный удар, мы возложили на 3й истребительный корпус генерала 
Е. Я. Савицкого. Пулавский плацдарм охраняла с воздуха 283 над полковника С. Н. 
Чирвы. Для авиационной подготовки на магнушевском плацдарме выделили 3 бак 
генерала А. 3. Каравацкого и 183 бад полковника М. А. Ситкина, 9 нбад 
полковника К. И. Рассказова, 6 шак генерала Б. К Токарева, 2 и 11 гвардейские 
шад полковников Г. О. Комарова и А. Г. Наконечникова, 6 иак генерала И. М. 
Дзусова, 1 гв. над полковника В. В. Сухорябова, 282 над полковника Ю. М. 
Беркаля и 286 над полковника И. И. Иванова. На пулавском плацдарме ту же задачу 
решали 9 шак генерала И. В. Крупского, 221 бад полковника С. Ф. Бузылева, 242 
нбад полковника П. А Калинина и 13 иак генерала Б. А. Сиднева. В оперативной 
глубине танки прикрывает 3 иак, со 2 ТА будет действовать 6 шак, с 1 ТА — 2 и 
11 гвардейские шад. Войска, наступавшие в направлении севернее Варшавы, должны 
поддерживать полк 2й гвардейской шад и ВВС Войска Польского.
      Такое распределение авиации получило одобрение командования фронтом. Все 
командиры уже знали, где будут действовать их части, и настойчиво готовили 
летчиков к боям. В этот период гитлеровцы большой активности в воздухе не 
проявляли. В ноябре было отмечено 183 само лето — пролета противника, в декабре 
— 441. Но наши истребители чувствовали себя довольно напряженно. Дело в том, 
что на плацдармах на левом берегу Вислы сосредоточивалось большое количество 
войск. И даже прорыв одного бомбардировщика мог обойтись нам очень дорого.
      И тут в 3м истребительном корпусе случилась беда: на самолетах Як3 
стала отставать обшивка Примерно то же самое было под Курском в 6м 
истребительном корпусе на Як7. Мы немедленно позвонили в Москву. Приехали 
представители с завода, решили переклеивать обшивку. Но стало уже холодно. К 
тому же предстояло отремонтировать несколько сот самолетов, а времени осталось 
в обрез. Главный инженер армии генерал Ребров, командование корпуса во главе с 
генералом Савицким прекрасно организовали работу. И всетаки потребовался целый 
месяц, чтобы устранить дефект на всех машинах. К середине декабря личный состав 
3го истребительного корпуса с помощью рабочих авиапромышленности ввел в строй 
все истребители и начал патрулирование в воздухе и дежурство на аэродромах.
      Прочно удерживая господство в воздухе, мы вели постоянную и 
целеустремленную разведку. Ни в одной операции до этого она не была поставлена 
так, я бы сказал, фундаментально. Командующий фронтом Г. К. Жуков уделял ей 
исключительное внимание, он потребовал от нас вскрыть характер и систему 
обороны противника на всю тактическую глубину, а также выявить наличие, 
характер и степень подготовки промежуточных и тыловых оборонительных рубежей от 
Вислы до Познани. Нам поручалось еще дать ясную картину, показывающую 
расположение аэродромов, полевой и зенитной артиллерии, особенно в районах 
плацдармов, сосредоточение вражеских резервов в частности танков.
      Кто же выполнял эти задачи? Летчики 16, 47 и 72го разведывательных 
полков, а также истребители 286й дивизии и 6го корпуса. Ночью разведку вели 
По2, а до меридиана Познани доходили Ил4, имевшиеся в одной из наших частей.
      Несмотря на плохие метеорологические условия (в ноябре было всего два 
погожих дня, в декабре — шесть, в первой половине января — один), летный состав 
1759 раз вылетал на разведку — около двадцати пяти раз в день.
      Методично, километр за километром, экипажи фотографировали территорию, на 
которой предстояло вести наступательные действия. Достаточно сказать, что на 
пленке была запечатлена площадь 109200 квадратных километров. Особенно трудно 
было снимать передний край. Летать приходилось на самых малых высотах, а 
гитлеровцы, как я уже говорил, располагали сильной зенитной артиллерией, 
встречали наши самолеты очень плотным огнем. Тем не менее нам удалось трижды 
сфотографировать вражеские позиции в плане на глубину 4 — 8 километров. Вокруг 
Магнушева и Пулавы траншеи и укрепления зафиксировали четыре раза, причем на 
этих, главных для нас, направлениях съемка велась на глубину 25 — 40 километров.

      Все это позволило вскрыть ряд промежуточных оборонительных рубежей и 
шесть мощных противотанковых рвов протяженностью от 20 до 60 километроа Иногда 
возникали противоречия между данными воздушной л наземной разведки. Они 
помогали нам выявить истину.
      Так, на снимках, доставленных летчиками 16го разведывательного полка, 
было неожиданно обнаружено большое количество огневых позиций артиллерии 
севернее города Варка Немедленно сообщили об этом генералу В. И. Казакову. 
Василий Иванович, рассмотрев снимки, воскликнул:
      — Не может быть, чтобы немцы смогли натащить сюда столько орудий! Это 
противоречит организации их артиллерии и средств усиления.
      Мы приказали летчикам с самых малых высот рассмотреть, что это в 
действительности: орудия или чтото другое? Старший лейтенант Г. Е. Кульманов 
первым заметил, что некоторые «орудия» сделаны из бревен и замаскированы 
соломой. Вскоре все макеты были выявлены. Так разрешилось недоразумение между 
летчиками и артиллеристами.
      С воздуха нам удалось выявить действующие аэродромы противника и 
определить, какие части там расположены. В интересах нашей авиации были 
сфотографированы все переправы через Вислу от Модлина до Влоцлавека, через реку 
Пилица от Варки до Томашува, железнодорожные узлы и города до меридиана Кутно.
      Почему я подчеркнул «в интересах авиации»? Потому, что в плане операции 
на нас возлагалась задача разрушить переправы и железнодорожные узлы Снимки 
этих объектов дали возможность летному составу изучить подходы, выбрать 
наиболее эффективные способы их поражения и разрушения.
      Штурмовики 6го корпуса установили частичную перегруппировку артиллерии в 
районе Варки, где противник оттянул ее в глубину. Разведчики 2й и 11й 
гвардейских дивизий с бреющего полета обнаружили, что вражеские части покинули 
первую линию траншей в районах плацдармов. Этот любопытный факт привлек 
внимание командования фронтом, о чем я расскажу дальше.
      А здесь мне хотелось бы отметить, что наиболее достоверные сведения 
давала нам аэрофотосъемка. Данные из других источников бывали субъективны, 
зависели от характера и подготовки человека, условий наблюдения. Снимки с 
воздуха были строго документальны.
      Но мы пошли дальше. Понимая, как важно дать командованию живое 
представление о том, в какой обстановке предстоит организовывать наступление, я 
предложил Г. К. Жукову попробовать провести киносъемку с самолетов за линией 
фронта Маршал сразу ухватился за эту мысль: «Давайте попробуем». Пришлось 
преодолеть немало технических трудностей, чтобы вибрация самолета не ухудшала 
качество изображения. Известный кинооператор Р. Кармен и его коллеги, 
находившиеся у нас в войсках, летали на штурмовиках и снимали целые ленты После 
монтажа мы показывали фильмы о том, что делается в расположении противника.
      Данные кино — и фоторазведки помогли уточнить и дополнить обстановку, 
нанесенную на карты. Были выявлены новые строения, противотанковые рвы, дороги.
      Маршал Жуков както спросил меня, чем еще можно было бы помочь командирам 
лучше ориентироваться на местности при стремительном движении войск вперед Учтя 
опыт других воздушных армий, мы предложили сфотографировать перспективной 
съемкой маршруты и колонные пути, переправы и другие препятствия. Георгий 
Константинович одобрил. Получившиеся фотомаршруты были размножены и выданы 
командирам танковых батальонов и рот. Они оказались для них важным подспорьем.
      Маршал Г. К. Жуков посоветовал нам определить каждому воздушному 
разведчику свой объект наблюдения, чтобы один и тот же летчик систематически 
следил за ним и замечал самые, казалось бы, незначительные изменения.
      Виртуозными мастерами разведки с воздуха показали себя майоры И. Е. 
Великий и А. Н. Криворученко (к концу войны удостоен звания Героя Советского 
Союза), капитан В. И. Давыдов, лейтенант С П. Комаров (также удостоенные звания 
Героя Советского Союза), капитаны Г. Ф. Махринов, А. И. Рентам, старшие 
лейтенанты Н. П. Канищев, Г. Е Кульманов, И. Д. Хромов, летчики 165 иал капитан 
А. И. Токарев, старшие лейтенанты В. А. Гоголев, В. Д. Гусов, М. Р. Евтихов, 
младший лейтенант Е. К. Криницын.
      План воздушной разведки, составленный штабом воздушной армии под 
руководством генерала П. И. Брайко, был выполнен. Наш разведотдел во главе с 
полковником Г. К. Пруссаковым приложил много творческих усилий и 
организованности, чтобы эффективно и целеустремленно использовать все виды 
авиации.
      Стремясь скрыть от врага наши приготовления, мы вели решительную борьбу с 
самолетами противника Для всех истребительных дивизий были определены зоны 
уничтожения врага. Они охватывали весь участок фронта на глубину до 100 
километров. Дежурные пары постоянно находились в готовности номер один.
      Для эффективного отражения возможных налетов авиации противника на 
аэродромы и важнейшие объекты фронта были выделены не пары, а четверки, а на 
передовых аэродромах — эскадрильи; имелся и резерв для наращивания сил в 
воздухе.
      Были установлены радиолокационные станции «Редут», введена четкая система 
оповещения. Все сигналы о появлении самолетов противника, полученные с главной 
рации поста ВНОС воздушной армии, оперативный дежурный передавал соединениям. 
Было организовано взаимодействие средств ПВО и авиации над плацдармами и 
наиболее важными направлениями. Принятые меры привели к тому, что самолетам 
врага крайне редко удавалось прорываться в расположение наших войск.
      Кроме того, мы следили с воздуха за соблюдением маскировки своими 
войсками на маршрутах движения и в районах сосредоточения. Немедленно сообщали 
в штаб фронта о том, что, где и когда обнаружили. Эту задачу выполняли экипажи 
Пе2 и По2. Каждому из них выделялась полоса, которую экипаж в течение суток 
просматривал с воздуха дватри раза с больших и малых высот.
      Разумеется, мы следили и за маскировкой авиационных частей. Ведь если бы 
противник их обнаружил, то мог бы сделать вывод о подготовке крупного 
наступления.
      Для отвлечения внимания вражеской авиации мы построили 55 ложных 
аэродромов. На них установили макеты различных самолетов и обслуживающих 
средств. Там находились небольшие команды, создававшие впечатление интенсивной 
работы на аэродромах. Часть «техники» «функционировала» в темноте. И на этот 
раз, как и раньше, фашисты клюнули на нашу приманку. Только с 1 декабря до 
начала наступления противник 19 раз налетал ночью на площадки с макетами, 
сбросил на них 666 бомб разного калибра, пять раз штурмовал их днем.
      Сосредоточение частей на передовых аэродромах решено было произвести за 
два дня до начала операции, причем перелет осуществить на высотах не больше 200 
— 300 метров, чтобы не попасть в «поле зрения» радиолокационных средств 
противника Радиостанции на покинутых аэродромах продолжали действовать, а на 
передовых — молчала. При перебазировании экипажам строжайше запретили выходить 
в эфир.
      Оценивая воздушную обстановку, мы делали вывод что она не должна быть 
особенно сложной и наши истребители кроме выполнения своей основной задачи — 
уничтожения противника в воздухе — смогут действовать и по наземным целям. Во 
всяком случае, я получил категорический приказ командующего фронтом «напустить» 
«ястребки» на вражеские пути сообщения.
      Для прикрытия войск решили применять методы охоты и активного поиска. 
Раньше от иного общевойскового командира можно было услышать: «Мне спокойно, 
когда наши истребители ходят надо мной, и хуже, когда их не видно». Получалось, 
что летчики как бы привязывались к командным пунктам и их возможности сужались. 
Теперь мы ставили вопрос так: воздушный боец должен активно искать и уничтожать 
самолеты противника главным образом над его территорией. Тем самым и свои 
войска будут надежно прикрыты с воздуха и враг будет скорее обнаружен и сбит.
      В Бобруйской, КовельЛюблинской и других операциях мы убедились, что 
штабы разных родов войск взаимодействовали хорошо. Содружество же с теми, кто 
находился непосредственно на поле боя, например с танкистами, требовалось еще 
укреплять.
      Взялись решить и эту задачу. Особое внимание обратили на штурмовики и 
наземный передовой отряд, который расчищал путь всему соединению.
      Взаимодействие с этим отрядом в оперативной глубине состояло в том, что 
летчики должны были вести разведку в его интересах, а обнаружив вражеские части,
 громить их с воздуха, особенно артиллерию и танки. Если воздушные и наземные 
экипажи будут связываться друг с другом через штабы, это потребует немалого 
времени. Мы же решили применить такую систему связи, которая исключала подобные 
издержки. Наш авианаводчик должен находиться вместе с командиром танкового 
подразделения и направлять штурмовые удары на те цели, которые нужно разгромить 
в первую очередь.
      Некоторые сомневались в возможности такого тесного контакта между воинами 
«земли» и «воздуха». Когда идут танки, говорили они, то их экипажи не видят и 
не слышат самолетов: люкито закрыты.
      — Нет, мы всегда видим самолеты, — возразили танкисты, когда их 
пригласили для совместной беседы с летчиками. — А люки закрываем только в бою, 
когда входим в прорыв. Стоит нам прорваться через тактическую оборону 
противника и выбраться на простор, как обзор у нас становится полным.
      Об этом разговоре я рассказал Г. К. Жукову. Он одобрил все, что мы делаем,
 но заметил:
      — Говорят, танкисты не столько видят самолеты, сколько слышат крепкие 
слова в воздухе.
      — Это бывает. Мы боремся против несдержанности в выражениях, но привычки 
живучи, — ответил я.
      — Эта привычка — опасная, — заметил маршал.
      — В бою крепкое слою иногда ободряет, — попробовал пошутить я, но Жуков 
шутки не принял, и мы сочли необходимым еще раз предупредить экипажи о строгом 
соблюдении радиодисциплины, каким бы горячим ни был бой.
      Состоялись совместные учения, на которых впервые в нашей практике 
штурмовики держали связь с командиром передового отряда, получали от 
авианаводчиков конкретные цели. Но, разумеется, непосредственный контакт между 
танкистами и авиаторами был лишь частью их взаимодействия. Оно начиналось с 
командующих и штабов армий, соединений. Именно они определяли задачи авиачастей 
в соответствии с характером предстоящих боевых действий.
      Вспоминается первая встреча авиаторов командиров корпусов и дивизий — 
Савицкого, Комарова, Наконечникова, Ситкина, Беркаля, Рассказова, Иванова с 
командующим 8й гвардейской армией. Генерал В. И. Чуйков рассказал им о своем 
замысле, о том, чего он ждет от авиации, какие задачи и как она должна 
выполнять. Это совещание длилось не более часа Указания командарма позволили 
окончательно уточнить планы действий каждой дивизии, каждого полка.
      Поскольку темпы наступления намечались высокие, нам пришлось заранее 
подумать о перебазировании авиачастей. Мы тщательно изучили район предстоящих 
действий, определили имеющиеся там аэродромы, сфотографировали их. Одновременно 
засняли на пленку места, где по всем признакам можно будет оборудовать полевые 
площадки. Из опыта знали, что при отходе немцы приводят в негодность 
взлетнопосадочные полосы, восстановить их гораздо труднее, чем сделать новые. 
Поэтому в боевые порядки танковых армий мы включили облегченные инженерные 
батальоны и подразделения БАО, располагающие силами и средствами для захвата 
аэродромов, их охраны, устройства новых площадок, обеспечения посадки самолетов 
до подхода пехоты.
      По моему докладу командующий фронтом приказал командирам соединений, с 
которыми взаимодействует авиация, оказать нам срочную помощь в подготовке 
летных полей. Даже двоетрое суток были для нас' слишком большим сроком: 
наступающие уйдут вперед, авиация отстанет не только от подвижных войск, но и 
от пехоты.
      К началу операции мы располагали 128 аэродромами. Из них вблизи переднего 
края находился 51, в глубине до 25 километров — 28 и до 50 километров — 23. Это 
была наша первая зона. На удалении до 25 километров от линии фронта 
базировалась истребительная авиация и до 50 — штурмовая.
      Централизованное управление штурмовиками и истребителями 
предусматривалось до ввода в прорыв танковых частей, после этого они оперативно 
подчинялись командирам подвижных групп. Бомбардировщики постоянно оставались 
ударным средством командующего фронтом.
      Буквально накануне операции 12 авиаполков (почти 400 самолетов) произвели 
«рокировку» по фронту. Из тыла перелетели на новые аэродромы 37 полков (1100 
самолетов). Это удалось провести скрытно только благодаря тщательной подготовке.

      Операция предстояла очень глубокая. Нужно было доставлять боеприпасы и 
горючее на площадки, выдвинутые на сотни километров вперед. Решили 
сосредоточить запасы материальных средств как можно ближе к линии фронта. 
Поехали искать, где их можно укрыть, и нашли старые польские склады. Рядом с 
ними проходила взорванная железная дорога, которую можно было восстановить. 
Правда, эти склады располагались прямо на берегу Вислы, в зоне артиллерийского 
обстрела противника. И мы с генералами Брайко и Кирилловым долго взвешивали 
величину опасности. Но все же рискнули перевезти сюда боеприпасы и горючее 
Генерал Антипенко И. А. — начальник тыла фронта — одобрил наше решение. И риск 
оправдался: двигавшиеся вместе с наземными войсками авиационные части 
снабжались без перебоев.
      Политические работники воздушной армии много делали для дальнейшего 
укрепления морального духа авиаторов, всемерного повышения бдительности, 
дисциплины и организованности. При этом учитывалось, конечно, что к этому 
периоду в воздушную армию прибыло из школ молодое пополнение летчиков и 
воздушных стрелков. Наши победы создали у некоторых из них неправильные 
представления о слабости противника Кое у кого появились благодушие, 
шапкозакидательство и самоуверенность.
      Политорганы, партийные и комсомольские организации выступили против таких 
настроений. Бывалые воздушные бойцы рассказывали молодежи об опыте, накопленном 
в прошедших боях. Самолеты вновь прибывшим летчикам вручались в торжественной 
обстановке, боевые друзья вспоминали, кто на них летал раньше и как громил 
фашистских захватчиков. Ветераны давали наказ молодым — беречь боевую машину и 
нещадно истреблять врагов.
      За сорок дней мы ввели в строй всех летчиков нового пополнения. Создали 
постоянные пары и группы, отработали различные строи и боевые порядки.
      В частях бомбардировочного авиакорпуса накануне предстоящей операции 
прошли двухдневные теоретические конференции летного состава, состоялись 
встречи летчиковбомбардировщиков с истребителями, семинары командиров 
эскадрилий и парторгов.
      В одной из истребительных частей с докладом «О задачах коммунистов в 
достойном выполнении боевого приказа» выступил Герой Советского Союза комэск 
капитан А. Е. Боровых. Коммунисты с большим вниманием выслушали доклад 
прославленного воздушного бойца.
      В конце декабря 1944 года командование и политотдел воздушной армии 
провели слет лучших летчиковистребителей и штурмовиков. Обсуждались тактика 
воздушного боя и взаимодействие с наземными частями в предстоящей операции. 
Присутствовало 110 воздушных асов, в их числе 18 Героев Советского Союза Они 
делились опытом, обсуждали, как лучше действовать в будущем. Яркие карты и 
схемы, рисунки отдельных характерных вылетов подчеркивали серьезность и 
деловитость, царившие здесь.
      Дважды Герой Советского Союза майор И. Н Кожедуб сбил к тому времени уже 
48 вражеских машин. Большой урон врагу нанесли Герои Советского Союза В. И.  
Сувиров, А. Н. Ситковский, Д. И. Смирнов, прославленные летчикигвардейцы В. И. 
Шуин, А. Ф. Кожеванов, Г. И. Тваури, победно прошедшие от Волги до Вислы.
      Когда на трибуну поднялся Иван Никитович, в зале воцарилась тишина. На 
одном боевом вылете, когда было «снято» три вражеские машины, бывалый 
истребитель показал, как нужно использовать для внезапности удара солнце, 
облака, рельеф местности, каково значение первой атаки, которая должна быть 
гибельной для врага.
      — С самого начала войны, — сказал дважды Герой, — у меня хранится 
записная книжка. На первых ее страницах — заповеди легендарного полководца 
Александра Васильевича Суворова русским воинам. Одна из них гласит: «Никогда не 
отбивайся, а всегда бей сам! Одними отбивками врага не одолеешь». И еще: «С 
толком, но смело лезь вперед!» Сила истребителя, — продолжал Кожедуб, — как раз 
и состоит в дерзости и расчете. Много ли проку от храбрости, если ты бросишься 
на врага и тебя тут же уничтожат? Началу атаки всегда предшествует быстрый и 
точный расчет. Надо оценить силы противника, разгадать его замысел, найти в 
этой обстановке самое слабое его место — и уж тогда, не раздумывая, дерзко, 
внезапно нанести первый удар, чтобы ошеломить врага, не дать ему опомниться, 
расстроить его боевой порядок, и тут же — опять атаковать. Такой бой, как 
правило, короткий, но до предела напряженный. В него надо вложить все свое 
мастерство, слиться воедино с машиной, мобилизоваться. Каждым мускулом своего 
тела нужно стремиться к победе, и только к победе.
      Около ста воздушных боев провел Герой Советского Союза И. В. Маслов. 
Прославленный летчик рассказал о поучительном бое. Прикрывая передний край, 
истребители встретили 30 Ю87 и 18 ФВ190. Связав боем «фоккеров», «ястребки» 
атаковали вражеские бомбардировщики. Немцы не досчитались 13 своих самолетов и 
к цели не прошли. Маслов еще раз напомнил, что успех в этой схватке был 
достигнут благодаря слетанности пар, их натренированности, осуществлению 
умелого взаимодействия в группе.
      С вниманием слушали участники слета старшего лейтенанта И. Г. Кузнецова, 
который привел много примеров умелого сопровождения штурмовиков, правильного 
построения боевого порядка, выбора маршрута, обработки цели и осуществления 
противозенитного маневра одиночными экипажами и всей группой. Об этом же 
говорил и М. Н. Тюлькин. Он поднял важный вопрос о личном контакте между 
ведущими групп истребителей и штурмовиков, который не всегда бывал. А ведь это 
важнейшее условие успеха.
      Мастер воздушных боев Герой Советского Союза майор Ф. В. Химия 
значительное внимание уделил соблюдению дисциплины в воздухе.
      — Если летчик твердо знает свое место в боевом порядке, удерживает его на 
протяжении всего вылета, то он неуязвим: это обеспечивает ему победу над 
противником. Однажды на переднем крае мы встретили назойливую «раму». Заметив 
нас, вражеский летчик попытался улизнуть от удара Только благодаря умелому 
сочетанию огня и маневра, соблюдению каждым своего места в боевом порядке нам 
удалось зажать ФВ189 в клещи и уничтожить.
      Эскадрилья Героя Советского Союза М. И. Румянцева по праву считалась у 
нас лучшей. Она нанесла врагу большой урон в живой силе и технике, не имела 
потерь за время наступления. Участник слета гвардии капитан Румянцев поделился 
опытом боевой работы. Он подробно рассказал о приемах обработки переднего края 
противника, о том, как лучше отыскивать цели.
      Содержательным было выступление гвардии капитана С. К. Хрюкина, 
совершившего более 160 боевых вылетов. Он посвятил его противозенитному маневру 
и действиям Ил2 над полем боя.
      На протяжении летних боев 1944 года чувствительные удары по вражескому 
логову наносили «охотники» — лучшие из лучших летчиков штурмовой авиации. 
«Охотясь» над вражеской территорией, они атаковывали железнодорожные эшелоны, 
артиллерийские позиции, колонны войск на шоссейных дорогах.
      О методах и тактических приемах «охотника» ярко и поучительно рассказал 
гвардии капитан М. И. Кучинский. Со своими напарниками он за один вылет 
уничтожил три минометные батареи противника.
      Организации ударов, работе над целью мелких групп посвятили свои 
выступления Герой Советского Союза Ф. Б. Бубликов и опытный штурмовик А. Ф. 
Кожеванов. Они рассказали о подготовке к вылету, о том, как ведут группы к цели 
и уходят от нее, о взаимодействии с истребителями прикрытия.
      Слет бывалых воинов многому научил воздушных бойцов. Крупицы ценного 
опыта, собранные воедино, стали достоянием всех летчиков армии. Они помогли 
повысить мастерство, лучше использовать грозную технику, для того чтобы разить 
врага наверняка.
      Перед самым началом операции у нас возникла большая тревога. Г. К. Жуков 
стал беспокоиться, как бы впустую не израсходовать боекомплект на 
артиллерийскую и авиационную подготовку перед атакой. Я уже упоминал о том, что 
однажды наши летчики заметили отход противника из первой линии траншей. Георгий 
Константинович опасался, как бы гитлеровцы не ушли из нее перед авиационной и 
артиллерийской подготовкой. Вдруг мы будем бить по брошенным окопам? А когда 
наши войска двинутся в атаку, противник встретит их губительным огнем. 
Командующий хотел точно знать, не готовит ли противник такой маневр. Жуков знал 
коварство врага и не хотел рисковать.
      Он потребовал от войск переднего края «смотреть в оба». Командиры каждый 
день докладывали, что предпринимает противник. Отхода гитлеровцев они не 
наблюдали. Жуков сказал:
      — Противник же не дурак, он заранее не выскажет своего намерения, а перед 
нашей артподготовкой возьмет и отведет войска Для этого ему нужно полчаса. А 
может быть, и отвел уже, а держит только дежурные огневые средства. Одним 
словом, авиация должна дать ответ: заняты передовые траншеи или нет?
      Для нас это была сложная задача. Как определить с высоты полета, в каких 
траншеях находятся гитлеровцы, а какие оставили? Стали думать, что делать. И 
пришли к выводу: надо послать штурмовики, чтобы они на бреющем полете пролетели 
вдоль переднего края и постарались все разглядеть.
      Мне пришла в голову и такая мысль: мы обычно наблюдали, как немцы 
выбрасывали из окопов консервные банки и другие упаковки. И если они долго 
находились в обороне, перед брустверами вырастали целые горы отходов. Вот и в 
этот раз я сказал разведчику.
      — Посмотри, есть мусор или нет…
      По возвращении из полета тот доложил: у первых траншей мусор есть, перед 
последующими — ничего не видно. Очевидно, противник здесь только обживается.
      Так и я решил. О результатах наблюдений мы каждый раз докладывали 
непосредственно Г. К. Жукову.
      Для разведки траншей мы отобрали самых подготовленных, вдумчивых, знающих 
летчиковштурмовиков. Во вторую кабину «ила» сажали наблюдателя. Он мог и 
фотографировать: вместо пулеметов у него были фотоаппараты.
      В результате многочисленных полетов сделали вывод: противник не 
собирается оставлять первых траншей. Но беспокойство не проходило: если 
ошибемся, то на нас ляжет главная ответственность за бесполезную трату 
боеприпасов, кровопролитные бои, а может быть, даже и за неудачу. С волнением 
ждали мы начала атаки.
      Было ясно, что немецкофашистское командование, ожидая нашего наступления 
в Польше, к январю 1945 года создало между Вислой и Одером мощную 
оборонительную систему. Она состояла из семи укрепленных рубежей и большого 
количества отсечных полос. Общая глубина ее достигала 600 километров. На севере 
эта система соединялась с мощными укрепленными районами, созданными в Восточной 
Пруссии и по берегам рек Нарев и Варта, а на юге упиралась в труднодоступные 
хребты Карпат.
      Замысел нашей операции мне очень нравился: в нем чувствовались смелость и 
решительность. В прорыв вводились крупные подвижные силы, большая роль 
отводилась авиации.
      Особенно важно было воспрепятствовать переброске резервов противника 
через Вислу и Варту. Как известно, Висла от Сандомира до Варшавы к Модлину 
течет на север, а затем поворачивает на запад.
      Здесь по ней и проходила разграничительная линия между 1м и 2м 
Белорусскими фронтами. Войска нашего соседа справа развертывали наступление 
немного позже, чем мы. Поэтому противник мог через Вислу ударить нам во фланг. 
Чтобы этого не случилось, мы должны были непрерывно следить за передвижением 
его резервов и в первую очередь разрушить мосты.
      Командующий фронтом потребовал во время авиационной подготовки через два 
с половиной часа после первого бомбового удара нанести второй. Мы подсчитали 
время, необходимое на возвращение, посадку, заправку самолетов, очередной взлет 
и движение к целям. Получилось, что на все это нужно три часа Я  доложил 
командующему фронтом, что за два с половиной часа мы не уложимся. Маршал 
сказал:
      — Отступать от идеи операции нельзя ни на йоту. Как спланировано, так все 
и должно быть.
      Где взять полчаса? Каждый элемент подготовки и выполнения операции 
уплотнен до предела Единственное, на чем еще можно было сэкономить время, — это 
на заправке самолетов горючим и боеприпасами, а также на выруливании и взлете. 
Дали указание командирам корпусов, дивизий и полков делать все это в еще более 
сжатые сроки.
      Приехав на один из аэродромов, я приказал провести репетицию подготовки к 
вылету и стал наблюдать. Постепенно стало проясняться, что заправку самолетов 
горючим можно и нужно ускорить за счет приближения бензоскладов к стоянкам. 
Бомбы и другие боеприпасы целесообразно заранее завезти на старт. Такие меры 
были, конечно, рискованными, но иного выхода не оказалось.
      Собрал я всех начальников районов авиационного базирования. В подчинении 
каждого из них находилось почти по десятку БАО. Выехали мы на один из 
аэродромов и оттуда проехали на бензозаправщике по всем намеченным маршрутам. 
Затем улучшили дороги, увеличили скорость движения автомашин и провели 
генеральную репетицию подготовки второго бомбового удара. И сэкономили… 35 
минут. Пять минут уже оказались в резерве! Великое дело! Эта работа многому 
научила командиров соединений и частей, начальников обслуживающих подразделений,
 многое подсказала она и мне. Командующему очень важно знать, что делается в 
обеспечивающих подразделениях. Иначе можно поставить перед частями невыполнимые 
задачи. Начнешь искать виновников, а виноват будешь сам, ибо не изучил всех 
операций, из которых складывается готовность к боевому вылету.
      Одним словом, мы спланировали тогда совершенно реально два массированных 
удара бомбардировщиков и были убеждены, что осуществим их. Перед предстоящей 
сверхмобильной операцией у нас возникла новая трудность: перегруженность 
самолетов и автотранспорта при перебазировании материальными средствами. Я 
решил разобраться с командирами дивизии, корпусов и начальниками РАБ, что нам 
надо обязательно взять с собой при движении на запад. Приехали в один БАО и 
убедились: многие вещи можно оставить на месте и доставить позже в конечный 
пункт маршрута. Достаточно сказать, что почти половина машин предназначалась 
для перевозки личных вещей летчиков, техников и специалистов тыла. У каждого 
был всего один чемодан, а в полку их набиралось триста.
      Я написал приказ: личные вещи сдаются на склад на месте базирования. В 
день наступления летчикам взять с собой только предметы первой необходимости. 
Все остальное сдать в батальон и перевезти, когда закончится маневренный период 
операции. Такая мера позволила высвободить немало автомашин.
      Пересмотрели мы и имущество БАО. Разрешили в первую очередь везти 
средства управления и обеспечения, продукты питания. Из медицинского имущества 
также отобрали самое необходимое. Все оставшееся на местах базирования 
поместили на склады и выделили команды, которые их охраняли.
      На плацдармы к началу операции прибыло громадное количество войск, 
техники, горючего, боеприпасов — здесь, как говорят, яблоку негде было упасть. 
Части переправлялись по уплотненному графику круглые сутки. Они плотно 
прикрывались зенитными средствами и истребителями. Ни в коем случае нельзя было 
допустить, чтобы даже одиночные самолеты противника прорвались в район переправ.
 Эта задача в течение всего месяца оставалась для нас главной. Мы нападали на 
вражеские аэродромы, охотились за «мессерами» и «юнкерсами» в воздухе, 
патрулировали у себя в зонах, держали дежурные истребители в готовности к 
взлету.
      Командующий фронтом предупредил: операция начнется на шесть дней раньше, 
чем намечалось Ставкой. И пояснил, что это сделано по просьбе союзников, войска 
которых в Арденнах оказались в критическом положении.
      И вот остались только сутки до наступления, напряжение достигло апогея. 
Надо было выдержать двадцать четыре часа, чтобы авиация противника не атаковала 
наши изготовившиеся к атаке войска И еще уследить, чтобы гитлеровцы не покинули 
первые траншеи.
      Наступила ночь перед сражением. В темноте самолеты По2 полетели в 
расположение врага Зазвонил телефон, докладывал командир дивизии ночных 
бомбардировщиков полковник Рассказов:
      — Отбомбились удачно. Все самолеты вернулись на базу, кроме одного. На 
обратном маршруте он врезался в шпиль костела и повис на нем. Был туман, 
видимости никакой, и экипаж не заметил препятствия. Высота примерно метров 
двадцать пять. Мы думаем, как снять оттуда летчиков. Предполагаем бросить им 
канат, потом подтянуть веревочную лестницу и по ней спустить людей.
      Через некоторое время командир доложил, что экипаж в составе В. А. 
Малышева и А. А. Ковтуна уже на земле. А затем с помощью канатов сняли и 
самолет.
      Наступил первый день операции — 14 января. Мы ждали благоприятной погоды: 
малой облачности, хорошей видимости. Но все вокруг заполнил густой туман. Не 
вина наша, а беда, что после такой большой подготовки нам не довелось 
участвовать в прорыве обороны противника. Если в первый день операции наши 
летчики совершили 85 самолетовылетов, то в течение второго — 181. Не на это, 
конечно, мы рассчитывали.
      Нам не повезло с погодой и в тот день, когда в прорыв вводились подвижные 
части: с утра небо хмурилось, облака спускались до 100 метров. Местами землю 
закрывали дымка и туман.
      И все же мы выпустили в воздух группы штурмовиков и истребителей. 
Результаты их действий в неблагоприятных метеоусловиях превзошли напш ожидания 
Генерал Токарев, например, сообщил, что группа штурмовиков его корпуса 
обнаружила в районе Варка около двадцати танков и свыше двух батальонов пехоты, 
приготовившихся внезапно контратаковать наши наступающие части с фланга 
Инициативный командир группы старший лейтанант И. А. Сухоруков, ставший 
впоследствии Героем Советского Союза, доложив командиру корпуса о вероятных 
намерениях противника, немедленно перестроил четверку в круг и повел товарищей 
в атаку. Первый заход — и сразу меткие попадания бомб: загорелось несколько 
танков. «Илы» сделали семь атак в ушли от цели только тогда, когда прибыли 
другие группы, довершившие разгром противника Коварный план врага был сорван 
Даже непогода не помешала нашим доблестным экипажам. Я туг же послал им 
поздравительную телеграмму: «Штурмовики нанесли перед фронтом 5й ударной армии 
эффективный удар по противнику, в результате чего части успешно продвигаются 
вперед. Всему летнотехническому составу, принимавшему участие в боевых 
действиях, объявляю благодарность».
      Продвижению частей 61й армии хорошо помогли штурмовики во главе с Героем 
Советского Союза подполковником В. Д. Панфиловым. Они подавили огневые средства 
врага у Нового Желехува и проложили путь наземным частям. Поддержанные с 
воздуха пехотинцы быстро освободили этот населенный пункт от гитлеровцев.
      Я указал лишь на отдельные моменты развернувшегося сражения. Более полную 
картину боев помогали воссоздавать разведчики, которых также не могла сдержать 
сложная погода Именно благодаря их мужеству и находчивости командование фронта 
узнало к концу дня, что начался массовый отход противника, главным образом по 
южным дорогам.
      Позже было установлено: вражеские части отходили из района Радома и из 
полосы наступления 1го Украинского фронта.
      Теперь нашей главной задачей стало обеспечение круглосуточного 
преследования противника. Но какой будет погода, волновались мы в ночь на 16 
января. В этот раз она нас не подвела Утром разведчики, пользуясь хорошей 
видимостью, точно определили пути отхода гитлеровских войск. В частности, они 
своевременно заметили колонны вражеских войск, отступающих от Варшавы. Я 
немедленно воспользовался их донесением и стал посылать туда большие группы 
«Петляковых» и «ильюшиных». Они непрерывно наносили удары по скоплениям живой 
силы и техники неприятеля, особенно на железнодорожных станциях.
      Наиболее эффективно действовали штурмовики 9го корпуса генерала И. В. 
Крупского, громившие вражеские войска на участке дороги Радом — Опочка — 
Томашув. Командир 65й танковой Волновахской Краснознаменной, ордена Суворова 
бригады полковник Лукьянов доносил, что 16 января три группы штурмовиков по 
шесть самолетов в каждой и одна группа, состоявшая из двенадцати машин, надежно 
обеспечили успешное продвижение танкистов по шоссе Волянув — Мнишек. После 
ударов «илов» на дороге остались 200 разбитых автомобилей, 12 танков, 4 
шестиствольных миномета, 120 повозок, до 200 убитых солдат и офицеров 
противника.
      При подходе к реке Радомка бригада была встречена в районе Мнишека 
сильным артиллерийским и минометным огнем. По указанию находившегося на земле 
авианаводчика старшего лейтенанта Парамонова штурмовая авиация уничтожила и 
подавила вражеские огневые точки. Наши танки получили возможность без потерь 
продвигаться вперед.
      Командир 95й танковой Бобруйской Краснознаменной бригады подполковник Н. 
М. Секунда сообщил, что при атаке Шидловека штурмовики 300й дивизии под 
командованием полковника Т. О. Ковалева нанесли по врагу мощные упреждающие 
удары и город был взят с ходу. Обеспечивая дальнейшее продвижение бригады на 
Опочно, Сулейюв, летчики того же соединения уничтожили 3500 автомашин, 200 
орудий разного калибра, 15 танков, 3500 повозок с военным имуществом и до 1000 
солдат противника.
      Эти факты подтвердили важную роль авиационных наводчиков, которые 
находились вместе с танкистами. Так, на участке дороги Опочно — Томашув (между 
пунктами Слуговина и Ракетка) разведчики обнаружили в лесу до тысячи повозок и 
автомашин. Сейчас же туда были вызваны «илы», обрушившие по врагу мощные удары. 
Колонна остановилась, и подошедшие танки довершили разгром неприятельской 
группы.
      Наши летчики зорко следили за тем, что делается на земле. Герой 
Советского Союза В. Хохлачев в паре с летчиком Баскаковым возвращались с 
разведки. У линии фронта они заметили на земле серию взрывов. Снизившись до 
бреющего, увидели, что это наши артиллеристы ведут огневой бой против трех 
немецких танков, мешающих Продвижению пехоты. «Илы» сделали восемь заходов и 
сожгли все танки. Наша пехота снова пошла вперед…
      Авиаторы с добрым чувством повторяли слова армейского поэта:
      
    Нам не было выше похвал и наград,
    Чем слово идущих в атаку солдат.
    «Спасибо» пехоты — для летчиков честь.
    И подвигов общих в сраженьях не счесть.
      
      Быстро меняющаяся обстановка требовала гибкости в управлении боевыми 
действиями наступающих войск. Командиры авиасоединений должны были точно знать 
и докладывать ежечасно, где находятся, в каком направлении идут наши подвижные 
части. Характерный разговор по телефону произошел у меня 16 января в 15.00 с 
генералмайором авиации Крупским.
      Командующий ВА:
      — Здравствуйте. Доложите, где находятся «ваши» танки.
      Крупский:
      — Здравствуйте. Отвечаю: на четырнадцать десять Смирнов (командир третьей 
гвардейской штурмовой дивизии) — пункт Волянув (десять километров западнее 
Радома). Ковалев34 (командир трехсотой штурмовой дивизии) — Воля Загродска 
(восемь километров западнее Шиловца). Танки, с которыми работает Смирнов, 
находились с передовыми частями на рубеже Пшитык, Мнишек. Группа, с которой 
связан Ковалев, вышла на рубеж Смаг, Стефанув… Я произвожу расчистку пути 
западнее рубежа Пшитык, Стефанув и у Томашува в направлении Опочно.
      Командующий ВА:
      — Откуда у вас данные о местонахождении танков?
      Крупский:
      — Личные донесения Смирнова и Ковалева и доклады летчиков.
      Командующий ВА:
      — Товарищ Крупский, действиями Ковалева и Смирнова я доволен. Летчиков же 
нужно предупредить, чтобы они точно докладывали, сколько своих танков, когда и 
где они видели. Второе: выделить по одной эскадрилье для слежения за своими 
передовыми отрядами и главными силами. Специально назначенным ответственным 
офицерам устанавливать с ними связь и каждый час докладывать мне, где они 
находятся, по данным, полученным от летчиков. Третье: высылать группы, ведущим 
связываться с авианаводчиками, получать цели и атаковать их. При возвращении с 
задания докладывать точно, где находятся наши танкисты, какую задачу получили 
от них и как выполнили. Вот так прошу организовать руководство экипажами. 
Перелетел Ковалев или нет?
      Крупский:
      — Ковалев перелетит на новый аэродром к исходу дня, после выполнения 
боевого задания.
      Командующий ВА:
      — Какие у вас известия об аэродроме Радом?
      Крупский:
      — У меня нет никаких сведений. Утром семнадцатого января посылаю 
специального разведчика.
      Командующий ВА:
      — Немедленно вышлите ответственного командира на самолете По2 осмотреть 
аэродром Радом. В девятнадцать часов доложите мне о его состоянии.
      Все действия в воздухе мы подчинили одной цели: задерживать противника, 
не давать ему возможности отрываться от наших подвижных войск или 
организовывать сопротивление на промежуточных рубежах.
      Бомбардировщики, накатываясь волнами, громили скопления живой силы и 
техники в крупных опорных пунктах РаваМазовецке, Оджувод, Джевица, Студзянка, 
Бжуза, Опочно, Иновлудзь, на железнодорожных станциях Шиманов, Жирардув, Опочно,
 Олыпевина, на аэродромах Бзустов и Домброва в районе Томашува.
      У города Иновлудзь пикировщики разрушили мост через речку Пилица, точными 
ударами остановили движение железнодорожных эшелонов. Особенно успешно был 
осуществлен разгром группы противника, двигавшейся из Варшавы на Сохачев. Ее 
заметили истребители 6го корпуса генерала Дзусова. Их сведения сразу же 
передали командующему 2й гвардейской танковой армии генералу С. И. Богданову. 
Он приказал ускорить движение передовых отрядов и отрезать противнику пути 
отхода. Там скопилось до 5000 автомашин. На нихто и нагрянули наши «Петляковы»,
 «ильюшины», «лавочкины». От ливня бомб и эрэсов гитлеровцы попытались спастись 
бегством на Вышогруд, но мост через Вислу был уже выведен из строя. Зажатый со 
всех сторон, противник подвергся сокрушительному разгрому.
      Всего 16 января был произведен 3431 вылет, больше, чем в любой другой 
день операции. В 24 воздушных боях истребители сбили 18 вражеских машин, 1481 
вылет предназначался на штурмовку. Можно без преувеличения сказать, что в тот 
день авиация не позволила вражеским колоннам оторваться от преследовавших их 
советских танков. При активной поддержке с воздуха наши передовые части громили 
противника прямо на дорогах, не давая ему опомниться.
      Как и в предыдущих боях, отважно сражались наши истребители. Мужество и 
мастерство проявляли не только прославленные асы, такие как майор И. Н. Кожедуб,
 но и мало известные до того летчики, например, лейтенанты В. П. Листофоров, М. 
С. Мартынов и другие.
      Боевой подвиг совершил летчикштурмовик комсомолец А. Ф. Коняхин. Вылетев 
«на свободную охоту» с командиром звена младшим лейтенантом В. Г. Хухлиным, он 
заметил на железнодорожной станции Скерневице четыре вражеских эшелона. 
Штурмовики без промедления обрушили на них всю мощь своего огня. Они уничтожили 
четыре паровоза, несколько вагонов, десятки гитлеровцев. Зенитным снарядом был 
подбит самолет Хухлина. Летчик произвел вынужденную посадку на территории 
противника. К нему поспешили гитлеровцы, чтобы взять его в плен. Огнем пушек и 
пулеметов лейтенант Коняхин заставил их залечь. Улучшив нужный момент, Коняхин 
приземлил машину, посадил в нее Хухлина и воздушного стрелка Шаркова и доставил 
их на свой аэродром.
      После посадки летчик сказал товарищам:
      — С Хухлиным мы четыре года делили на фронте все радости и печали. Спасая 
товарищей от верной смерти, я рисковал, конечно. Однако иначе поступить не мог. 
Уверен, что и Хухлин, и другие летчики на моем месте поступили бы так же.
      О благородном и смелом поступке лейтенанта политработники рассказали 
всему личному составу. На аэродроме появился лозунг: «Слава летчику Коняхину, 
спасшему жизнь своим боевым товарищам Хухлину и Шаркову!» В газете был 
опубликован очерк о нем.
      Под стать летчикам были наши техники и механики. Их героическому труду 
посвящались листкимолнии, щитыплакаты, о них проводили беседы. На одном из 
аэродромов мне довелось видеть боевой листок, сообщающий о доблестных делах 
механиков П. Ф. Вангуева и К. А. Сушко. Они так надежно готовили истребители к 
полетам, что каждая их машина налетала 100 часов без единого замечания. Опыт 
замечательных мастеров своего дела обсуждался на партийном собрании, внедрялся 
в других подразделениях.
      16 января войска 47й армии разгромили противостоящего противника и, 
продвинувшись на 10 километров, вышли на рубеж Польски, Янувск. Тем самым они 
создали угрозу окружения Варшавы с севера. Войска 5й и 61й армий охватывали 
эту группировку с юга Используя достигнутый успех, перешла в наступление и 1я 
армия Войска Польского. Форсировав Вислу севернее и южнее Варшавы, она завязала 
бои непосредственно за город.
      Среди летчиковистребителей, отличавшихся решительными действиями в боях 
за польскую столицу, следует отметить капитана Деева и его ведомого старшего 
лейтенанта Птицина. Однажды они вылетели на разведку. Им приказали точно 
установить расположение вражеских артиллерийских батарей, которые своим 
интенсивным огнем прижали нашу наступающую пехоту к земле.
      Миновав линию фронта, Деев и Птицин пошли в район, из которого велась 
особенно сильная стрельба. Одну батарею они обнаружили быстро. Она находилась 
на обратном скате холма, была хорошо замаскирована и вела беглый огонь по 
боевым порядкам наших стрелковых подразделений.
      Вторую батарею обнаружили не сразу. Фашистов выдала их нервозность. Не 
выдержав спокойного барражирования наших истребителей, их зенитки, 
расположенные в небольшом населенном пункте, открыли сильную стрельбу.
      — Командир, будьте внимательнее, — предупредил ведущего Птицин. — Слева 
разрывы зенитных снарядов.
      — Вижу, — ответил Деев. — Заметьте, откуда бьют, пригодится.
      Выполняя противозенитный маневр, Птицин обратил внимание на небольшую 
деревню, казавшуюся вымершей. Но именно оттуда вела огонь зенитная батарея, 
укрытая в саду. А из двух стоявших почта рядом домов то и дело выплескивались 
вспышки артиллерийских выстрелов. Оказывается, фашисты установили орудия в 
деревянных строениях и вели огонь через оконные проемы.
      Вскоре две шестерки истребителей с подвешенными бомбами поднялись в небо 
и взяли курс к обнаруженным целям. Одну группу вел капитан Деев, чтобы ударить 
по батарее, расположенной на обратном склоне холма. Вторую возглавлял старший 
лейтенант Птицин, имея задачу уничтожить орудия, укрытые в деревенских домах В 
этот раз истребители зашли на цель с северозапада, то есть с территории, 
занятой противником. Старший лейтенант Птицин первым перевел машину в 
пикирование, нацелившись на невинные с виду домики. За ним устремились ведомые. 
Ошеломленные внезапным ударом, вражеские зенитчики открыли огонь с большим 
опозданием. Наши истребители, сбросив бомбы, круто взмыли вверх и с правым 
разворотом ушли в сторону солнца. А на земле, там, где стояли дома, укрывавшие 
орудия, пылали два огромных костра.
      Меткими были и удары группы Деева Две бомбы упали прямо на артиллерийские 
позиции. Пушечные и пулеметные очереди довершили уничтожение батареи.
      На обратном маршруте Деев услышал по радио взволнованный голос помощника 
командира дивизии по воздушнострелковой службе майора Саватеева, находившегося 
на радиостанции наведения.
      — Деев, я — «Тигр». От югозападной окраины Варшавы на бреющем идет 
шестерка «лапотников». Атаковать! Поняли?
      — Вас понял, идем на «лапотников», — ответил ведущий пары и со снижением 
стал разворачиваться на югозапад.
      Капитан Деев заметил бомбардировщики Ю87, когда они, образовав круг, уже 
готовились сбросить бомбы. Оставив пару старшего лейтенанта Митусова для 
прикрытия, он повел четверку в атаку. Своей мишенью он избрал ведущего. 
Пристроившись к «юнкерсу» в хвост, Деев метров с двухсот дал длинную очередь и 
прошил вражеский самолет. Тот резко накренился влево и пошел к земле.
      «С этим покончено», — подумал Деев и, довернув самолет вправо, поймал в 
прицел еще один «юнкерс». Бой шел над самыми крышами Варшавы, в дыму пожарищ. 
Последнюю очередь в ненавистного врага он послал с пятнадцати метров. Ю87 
задымил и, охваченный пламенем, упал на улицу города.
      В горячке боя Деев не сразу заметил, что в хвост его самолета заходит 
ФВ190. Но верный «щит» Деева младший лейтенант Николаенко мастерской атакой с 
кабрирования сразил «фоккер». В это время и на самолет Николаенко нацелился 
«мессер», ходивший под облачностью и выжидавший удобного момента. Деев 
немедленно развернулся и пошел ему навстречу. Ме109 крутой горкой ушел в 
облака.
      Вторую пару «юнкерсов» атаковал старший лейтенант Елисеев. Те сразу 
снизились до бреющего и стали удирать на югозапад, едва не цепляясь «лаптями» 
— обтекателями — за крыши домов. Советский летчик бросился вдогонку. Внизу 
мелькали площади, улицы, горящие здания, но он ясно видел только одну цель — 
«лапотник» с паучьей свастикой на плоскостях — и стрелял по ней частыми 
короткими очередями. «Юнкерс» вдруг на какихнибудь пять метров потерял высоту 
и врезался в здание, которое моментально окуталось пламенем.
      Уничтожив четыре самолета противника, группа капитана Деева без потерь 
возвратилась на свой аэродром.
      Оставались считанные часы до освобождения польской столицы. 2я танковая 
армия, войдя в прорыв 16 января, стремительным броском преодолела 80 километров 
и к исходу дня достигла Сохачева. Пути отхода варшавской группировке врага были 
отрезаны. Сжатая с трех сторон, она вынуждена была оставить Варшаву. 17 января 
многострадальный город был очищен от немецкофашистских войск. Над ним взвился 
государственный флаг Польской республики.
      У наших частей и соединений отныне появились почетные наименования 
Варшавских — у одной штурмовой дивизии и четырех полков.
      Как отмечалось выше, мы поставили на колеса свои батальоны аэродромного 
обслуживания с запасами горючего, боеприпасов, продовольствия — всего 
необходимого для ведения боевой работы. Один БАО шел вместе со 2й танковой 
армией с тем, чтобы в районе Сохачева, когда танки захватят аэродром, 
остановиться и принять истребители и штурмовика Там ему предстояло оборудовать 
первую авиабазу в тылу врага С этим батальоном мы отправили инженерное 
подразделение, усилили его транспортными средствами, придали бронетранспортеры. 
Все специалисты были вооружены и подготовлены к обороне своего эшелона.
      К исходу дня танковые части и наш батальон аэродромного обслуживания 
заняли аэродром Сохачев. А на северозападной окраине города еще шел бой. Нам 
ждать было некогда, обстановка требовала срочно перебазировать на аэродром 
истребители. Для того чтобы убедиться в пригодности полосы, командир 3го 
истребительного корпуса генерал Савицкий решил первым сесть на нее, чтобы лично 
обследовать. Опасаясь, что аэродром заминирован, мы посоветовали сделать так, 
как во время Белорусской операции проверялся аэродром Пастовичи: посадить По2, 
минеры проверят летное поле, и можно будет перебрасывать туда полки. Но 
нетерпеливый и лихой генерал не хотел затягивать дело, ему было приятно первым 
сесть на аэродром, до подхода БАО. Он мне доложил о том, что видит с воздуха: 
танки дерутся в непосредственной близости от летного поля, а полоса уже 
свободна.
      Я снова посоветовал:
      — Посадите сначала По2, обследуйте, нет ли мин. Через несколько часов он 
сообщил, что аэродром проверен и он собирается там сажать полк.
      — А кто проверял? — спросил я.
      — Мы прошли звеном над аэродромом, — ответил генерал Савицкий, — и 
прострочили полосу пулеметными очередями. Если бы там была хоть одна мина, то 
обязательно сработала бы. Поскольку взрывов не наблюдалось, я сел на аэродром 
первым. За мной приземлились остальные. Обследовали его — вполне пригоден для 
полетов. Правда, когда взлетели, одного из моих ведомых фашисты обстреляли с 
земли. Неподалеку части второй танковой армии ведут бой. Разрешите садиться. 
Генерал Богданов выделил танковую бригаду для обороны аэродрома.
      Что мне оставалось делать? Я знал напористость Евгения Яковлевича. Мне 
импонировало его желание выполнить задачу во что бы то ни стало и как можно 
скорее, чтобы надежно прикрыть с воздуха наши танки. Риск, конечно, был большой,
 но главное — боевая задача выполнялась энергично, хитро и смело. И я 
«благословил» Савицкого.
      А дальше произошел и вовсе необычный случай. Группа наших истребителей, 
возвращаясь с «охоты», обнаружила у Сохачева скопление вражеских самолетов. 
Какой воздушный боец равнодушно пройдет мимо такой цели! Наши «охотники» 
немедленно развернулись и подвергли стоянки сокрушительной штурмовке (летчики 
не знали, что с этого аэроузла немцы уже выбиты). Каково же было удивление 
летчиков, когда по возвращении на свой аэродром командир не только дал точную 
оценку действиям каждого, но и назвал число пробоин. «Телепатия, да и только!» 
— изумился ведущий.
      Дело, однако, обстояло гораздо проще Когда «охотники» подходили к 
Сохачеву, там уже находился командир корпуса. Евгений Яковлевич не удержался от 
соблазна понаблюдать с близкого расстояния за стрельбой своих подчиненных по 
оставленной противником технике. После штурмовки он осмотрел все машины, словно 
мишени, и немедленно радировал в часть о попаданиях. Для летчиков это был 
чрезвычайно полезный урок, сымпровизированный Савицким.
      Вскоре командир БАО доложил, что на аэродроме развернуты средства 
управления. Вслед за истребителями в Сохачеве сели штурмовики. Наша помощь 2й 
танковой армии стала еще более весомой. Начальник штаба этой армии генерал А. И.
 Радзиевский в своих воспоминаниях писал:
      «Сейчас, перебирая в памяти события прошлой войны, мне не удается 
вспомнить других случаев, когда бы авиация перебазировалась на захваченные 
танковыми соединениями аэродромы до выхода общевойсковых армий. Такой маневр 
был осуществлен в ходе январского наступления частями 3го истребительного 
корпуса генераллейтенанта авиации Е. Я. Савицкого. В частности, поддерживавшая 
нашу армию 265я истребительная авиационная дивизия этого корпуса подобным 
способом перебазировалась на захваченные нами аэродромы в Сохачеве, Любени и 
Иновроцлаве. Мы восхищались мужеством летчиков и техников 16й воздушной армии, 
которые, пренебрегая опасностью, делали все, чтобы обеспечить прикрытие 
танковых соединений с воздуха».
      Генерал Радзиевский хорошо отзывался и о действиях наших штурмовиков:
      «Хочется добрым словом вспомнить боевую работу летчиков 6го штурмового 
авиационного корпуса генералмайора авиации Б. К. Токарева. Они нанесли мощный 
удар по колоннам противника, растянувшимся вдоль автострады, и рассеяли их. 
Немецкофашистские войска пытались, используя леса, уйти на север, за реку 
Висла Авиация разрушила мосты, и около переправ образовались большие скопления 
вражеских войск, которые были уничтожены штурмовиками и бомбардировщиками 16й 
воздушной армии генералполковника авиации С. И. Руденко. В результате на тылы 
2й гвардейской танковой армии вышли незначительные силы, которые были 
остановлены и уничтожены находившимся у нас во втором эшелоне 1м 
механизированным корпусом».
      Между тем противник лихорадочно искал выхода из варшавского котла. 
Поступили данные: фашисты пытаются уйти по льду через Вислу на участок, куда 
войска 2го Белорусского фронта еще не дошли. Г. К. Жуков приказал: воспретить 
им отход в этом направлении. Мы осмотрели Вислу с воздуха. Она замерзла не вся, 
лишь у разрушенного моста был лед и по нему можно было переходить с берега на 
берег. Поставили задачу 3му бомбардировочному корпусу: легкими бомбами разбить 
этот лед, а штурмовикам уничтожить по берегам Вислы все переправочные средства, 
чтобы противник не смог их использовать. Пе2 своими ударами устроили зимний 
ледоход, а Ил2 буквально разнесли в щепки лодки и катера, находившиеся у 
берега, не оставив гитлеровцам никаких надежд на переправу.
      Это происходило на правом фланге. Левее вместе с 1й танковой армией, 
наступавшей на Лодзь, действовали наши штурмовики. В непосредственной близости 
к фронту находился недавно захваченный аэродром. Мы решили проверить, можно ли 
его использовать. Проверку взлетнопосадочной полосы производили минеры из 
батальонов аэродромного обслуживания. Они пришли сюда вместе с передовыми 
танковыми отрядами.
      Кстати, железнодорожный узел Лодзь уже не функционировал. Дело в том, что 
по его восточной части нанесли мощный удар наши пикировщики. Девятка Пе2 во 
главе с полковником Ф. М. Федоренко сбросила бомбы в тот момент, когда на 
станции находилось около десяти эшелонов. Вслед за первой девяткой прилетели 
еще три. Было уничтожено 66 вагонов с военной техникой и имуществом, зенитная 
батарея, выведены из строя девять железнодорожных путей.
      Одновременно другие группы пикировщиков бомбили станцию Лодзь — Западная. 
При налете отличились экипажи подполковника А. В. Храмченкова, майора А. Г. 
Симонова, капитанов Б. М. Мамихина, А. В. Сарыгина, Г. Т. Сидорова и знакомого 
уже читателю старшего лейтенанта И. А. Маликова. Признаться, я с пристрастием 
следил за каждым его «шагом» в небе войны. Особенно понравилась мне та 
настойчивость, которую он проявил при возвращении в боевой строй после 
ампутации ноги.
      Уже после войны из воспоминаний генерала Типпельскирха я узнал, что 
именно в Лодзь, ища спасения, отступил вражеский танковый корпус. Но и здесь он 
угодил под бомбы наших пикировщиков. Да, негде стало укрываться оккупантам. 
Земля горела у них под ногами.
      Штурмовики наносили также удары по железнодорожным станциям Пабянице и 
Ласк. Там к этому времени скопилось большое количество эшелонов. Гитлеровцы 
пытались через Пабянице и Серадз прорваться на запад. В тот день, 17 января, 
погода стояла хмурая. К вечеру облака опустились еще ниже, видимость 
уменьшилась до 1500 метров. Но экипажи успешно выполняли полетные задания. Они 
произвели 2784 вылета, в пяти воздушных боях сбили четыре вражеских самолета. В 
результате бомбардировок был поврежден железнодорожный мост у Серадза, на 
станциях Вышогруд, Кутно и Лодзь всю ночь горели эшелоны.
      На следующий день погода еще больше ухудшилась. Однако летчики все же 
смогли произвести 672 вылета. Замечу, кстати, когда мы говорили в штабе фронта 
о 672 вылетах, причем только днем, некоторые генералы и офицеры разводили 
руками и заявляли: «Авиация работу не вела». А если бы ту же цифру мы назвали в 
дни боев под Москвой в 1941 году или позже под Сталинградом, она произвела бы 
впечатление. Это лучше всего говорило о возросшей технической оснащенности 
нашей армии и повышенных требованиях к авиации на завершающем этапе войны.
      И все же 672 вылета дорого стоили фашистам. Только во время бомбардировки 
железнодорожных станций Пабянице и Ласк было уничтожено 28 паровозов. Лишившись 
их, фашисты уже не могли вывезти составы.
      Исключительный подвиг совершили летчикштурмовик старший лейтенант В. В. 
Шишкин и его стрелок А В. Хренов. На обратном пути их самолет был подбит 
зенитками над переправой Вышогруд. Экипаж произвел вынужденную посадку у села 
Ветковице, неподалеку от траншей противника. Гитлеровцы бросились к нашим 
воинам, рассчитывая захватить их живыми. Шишкин и Хренов открыли по фашистам 
огонь сначала из пулеметов, затем из пистолетов. Они уничтожили более 
пятидесяти вражеских солдат. В схватке с врагами воздушный стрелок погиб, а 
летчик Шишкин был тяжело ранен. Фашисты учинили над ним жестокую расправу: 
вырезали на теле пятиконечную звезду, отрезали язык, выкололи глаза, до костей 
сожгли ступни ног. Но палачам так и не удалось выведать у советского патриота 
нужные им сведения. Трупы наших авиаторов жители нашли у самолета. Они тайно 
увезли их в село и похоронили.
      Когда мы заняли Ветковице, поляки рассказали о славном подвиге экипажа и 
о зверствах фашистских извергов.
      Воздушные бойцы беспощадно мстили врагу за кровь и страдания своих 
товарищей.
      Летчиккоммунист капитан Кузнецов, возглавив четверку «яков», сопровождал 
группу Ил2. При подходе к цели на штурмовиков напали шесть «фоккеров». 
Летчикиистребители отбили все атаки, уничтожив при этом два вражеских самолета.
 Вечером на имя капитана Кузнецова поступила телефонограмма: «Благодаря вашей 
отваге и летному мастерству штурмовики, которых вы сопровождали, уничтожили 
важную цель противника. Благодарим за надежное прикрытие».
      Вскоре обстановка на нашем левом фланге осложнилась. Отступая под ударами 
войск 1го Украинского фронта на север, войска противника буквально забили все 
дороги в тылу своих обороняющихся частей. Радом еще не был взят, а западнее его 
двигались большие колонны вражеских войск. Экипажам штурмовиков генерала И. В. 
Крупского пришлось основательно поработать, чтобы остановить бегущего 
противника и нанести ему как можно больший урон в живой силе и технике.
      В полученном мной донесении говорилось: «В районе Опочно, Жаркув, 
Говарчув, Пшисуха, Рисинув, Радзине обнаружили около 3000 автомашин, 
бронетранспортеров, тягачей с орудиями и другую технику, брошенную противником 
после налетов нашей штурмовой авиации… Первые группы „илов“ нанесли удары по 
голове колонны у моста через реку Джезичка. Образовавшиеся пробки закупорили 
основные дороги, ведущие с востока и юга на Опочно. Последующими налетами 
штурмовики уничтожали войска и технику противника. Разгром вражеской колонны 
завершил наш 9й танковый корпус».
      Позже я лично объехал и осмотрел этот район. Дороги действительно 
оказались заваленными останками сожженной и разбитой немецкой техники.
      А какова была воздушная обстановка? Оправдались ли наши расчеты? Да, мы 
сохранили за собой полное господство в небе над Западной Польшей.
      Никаких новинок в авиационной технике у противника не появилось. В 
качестве бомбардировщиков и штурмовиков он в больших масштабах, чем раньше, 
использовал самолеты ФВ190 и Ме109. По своему прямому назначению истребители 
применялись редко. Чаще всего они привлекались для штурмовки наших подвижных 
войск на дорогах. Но наши соколы спуску им не давали.
      У нас тогда сложилось твердое убеждение, что немецкая авиация 
укомплектована молодыми, слабо подготовленными летчиками. В сложных 
метеоусловиях они не могли выполнять боевые задачи. Январь и февраль в Польше 
выдались ненастные: то снег, то дождь. Погода непрерывно менялась. Когда над 
землей висела низкая облачность, в небе появлялись лишь одиночные самолеты 
врага.
      Советские летчики действовали и в трудных метеоусловиях. Значит, наша 
система подготовки авиационных кадров выдержала испытание войной.
      На земле боевые действия развивались все более стремительно. Передовые 
части форсировали реку Варта. Наш штаб перебрался за Вислу и расположился в 
деревне неподалеку от города Конин. Я летал из полка в полк, проверяя, как идет 
перебазирование и выполнение боевых задач. Беседовал с командирами и летчиками.
      Приземляясь на По2 на аэродроме в Лодзи, увидел, что посадочный знак 
выложен правильно. У одной границы поля стояли штурмовики: рассредоточение, но 
без маскировки. Чувствовалось, что немецкая авиация уже давно их не беспокоила.
      С противоположной стороны расположились три «бостона» 221й 
бомбардировочной авиадивизии. Очевидно, прилетели первые экипажи, чтобы принять 
остальных
      Подрулив к «Т», я оставил адъютанта около самолета, а сам пошел на 
стоянку. На мне была кожаная куртка без погон: не хотел привлекать к себе 
внимания. У «илов» работали техники: осматривали моторы, готовились к перелету 
на запад.
      Я остановился метрах в десяти от «бостонов» и стал наблюдать, что 
выгружают экипажи. Имущества они привезли немало: чемоданы, разные ящики, даже 
мотоцикл.
      Мне стало не по себе. Ведь они не выполнили приказ. Такие перевозки 
недопустимы, когда не хватает транспортных средств. С ними к тому же прилетела 
женщина, которая теперь прохаживалась по стоянке.
      Я подозвал к себе командира полка и его заместителя по политической части.
 Они сразу узнали меня и доложили о прибытии. Выслушав их, я стал выяснять, что 
к чему. Спутница их отошла в это время в сторону. Я стал распекать офицеров за 
то, что экипажи привезли на передовой аэродром много лишних вещей. Они заверили 
меня, что в чемоданах инженерный инструмент. Но ведь и лишнее техническое 
имущество не следовало везти.
      — Зачем понадобилось тащить сюда мотоцикл? — поинтересовался я.
      Они объяснили: для инженера, он ездит по аэродрому и контролирует работу 
техников.
      — А женщину привезли зачем? Кто она?
      — Не знаем, товарищ командующий, — ответил командир. — Она ищет свой БАО.
      — Как не знаете?! Кого же вы доставили на передовой аэродром? — 
возмутился я. — Как она в боевую машину попала?
      Командир полка ответил, что эта женщина находилась в Москве в отпуске. 
Вернувшись на аэродром, где находился батальон, в котором служила, узнала — 
подразделение уже ушло на запад Тогда она и попросила летчиков подбросить ее 
поближе к месту службы.
      — А вы проверяли у нее документы? — спросил я. — Нет?! Какая беспечность. 
Поверили на слово и взяли на боевой самолет неизвестно кого.
      Закончив разговор, я собрался уже идти к своему По2, как меня остановила 
женщина:
      — Разрешите обратиться, товарищ командующий, — сказала она и с дрожью в 
голосе спросила: — Почему вы меня считаете неизвестно кем?
      — Я действительно не знаю, кто вы, — спокойно возразил я. — И документы 
ваши проверять не хочу. Грубости от меня вы тоже не слышали. Я сделал упрек 
только командиру и его заместителю.
      Она все же обиделась:
      — Когданибудь за стаканом чая я все же скажу товарищу Сталину, каким 
«культурным» оказался командующий шестнадцатой воздушной армией.
      «За стаканом чая товарищу Сталину», «каким культурным оказался 
командующий». Эти слова меня удивили, хотя я и не придал им большого значения. 
На прощание всетаки еще раз оговорился:
      — Вас я не обижал и не знаю, кто вы. Вы просто оказались свидетелем 
нашего командирского разговора Всего вам хорошего.
      Сел в самолет и улетел. Побывал на десяти аэродромах, вернулся на 
передовой КП воздушной армии поздно вечером. Ночью зашел ко мне генерал 
Виноградов и с порога спросил:
      — С кем ты там поругался?
      — Со многими, — ответил я. — Весь день ругался. Приказ не выполняется. То 
лишние вещи привезли, то постороннего человека прихватили.
      — Ты с женщиной ругался?
      — Было, в Лодзи, — вспомнил я и рассказал, как все произошло.
      Он мне сообщил, что женщина сейчас сидит у него и очень расстроена. Я 
спросил: кто такая?
      — Помнишь девочку из кинофильма «Ленин в 1918 году»? Владимир Ильич 
рисовал ей картинки в своем кремлевском кабинете. Это ее детство.
      Виноградов рассказал, что женщина эта очень скромная, хорошо работала в 
батальоне врачом, действительно была в отпуске в Москве. Еще до начала нашей 
операции она в поисках своего батальона прилетела на наш аэродром. Здесь и 
попросила подбросить ее до Лодзи.
      — Давно она у нас работает? — спросил я.
      — Давно. А мы вот с тобой не знаем об этом. Собирается ехать к Жукову с 
жалобой на тебя.
      — Пусть едет. Расскажу ему все, как было, — ответил я. И добавил: — А ты 
правильно сделал, что приютил и накормил ее. Передай ей мой привет и скажи: 
война есть война, она требует бдительности.
      Виноградов отправился к ней. О чем они говорили — не знаю. Примерно через 
час он вернулся и сказал, что женщина решила не ехать к Жукову, у нас 
переночует. Ее поселили с девушкамителеграфистками. Она уже не обижается на 
меня. «Ну и очень хорошо, — решил я. — Значит, поняла, что на аэродроме я вел 
себя правильно».
      На всякий случай я заехал к Жукову и рассказал о необычной встрече. 
Георгий Константинович успокоил:
      — Хорошо, если встанет вопрос, я объясню, в чем дело Позже я справился об 
этой женщине у начальника района и командира батальона Мне сказали, что она 
хороший врач и прекрасный человек. Я передал ей привет, но как следует 
познакомиться с ней мне не довелось, поскольку начались жаркие бои. Об этом 
эпизоде я рассказал для того, чтобы читатель знал, каких разных людей с самыми 
необычными судьбами можно было встретить на дорогах войны.
      Бывая в частях и беседуя с летчиками, я с чувством радости ощущал их 
заряженность на победу. Об успехах авиаторов кратко, но убедительно 
рассказывали и боевые листкимолнии. Выпускались они очень оперативно. Бывало, 
летчик едва успеет приземлиться, как о его делах узнают все товарищи.
      Командир эскадрильи капитан А. Джабидзе по вызову станции наведения 
поднялся в небо и сбил «раму». Об этом факте сразу же сообщила стенная печать. 
В газете появились большой портрет летчика и заметка с описанием его подвига.
      17 января 1945 года группа пикировщиков, ведомая капитаном В. П. 
Мельником и штурманом старшим лейтенантом П. А. Кислициным, меткими бомбовыми 
ударами разрушила железнодорожный мост через реку Варта у Серадзи. Движение на 
этом участке было прервано, наши наступающие войска захватили несколько 
железнодорожных эшелонов и склад с боеприпасами. В конце того же дня вышел 
боевой листок с аншлагом: «Приказ Родины выполнен!» А утром авиаторы увидели и 
увеличенные фотоснимки результатов бомбометания.
      Агитаторы ежедневно сообщали воинам сводки Совинформбюро. В перерывах 
между боями регулярно проводились партийные и комсомольские собрания. На них 
обсуждались самые актуальные вопросы боевой жизни, оценивалась деятельность 
каждого коммуниста и комсомольца. Попартийному остро вскрывались недостатки и 
намечались меры по их устранению. Это повышало у коммунистов и комсомольцев 
чувство ответственности за выполнение своего долга перед Родиной.
      Непрерывно повышалась действенность партийнополитической работы. Большую 
помощь нам в этом оказывали член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин, 
начальник политуправления генерал С. Ф. Галаджев. В соединениях и частях 
трудились замечательньк политработники, умевшие зажечь сердца воинов, поднять 
их на любое ратное дело. Среди тех, кого летчики любовно называли крылатыми 
комиссарами, можно назвать полковников В. М. Боговицкого, В. 3. Гультяева, А. П.
 Дергунова, М. М. Дробинского, И. Д. Кобякина, Д. И. Никулина, А. С. Никульшина,
 Ф. П. Плахоття, Г. А. Шерохина, подполковников Ф. И. Журбенко, М. Н. Королева 
и многих других.
      Победы над врагом укрепляли авторитет нашей партии, За время боев на 
территории Польши поступило немало заявлений от авиаторов с просьбой принять их 
в ряды коммунистов. Они желали навсегда связать свою судьбу с партией, 
созданной В. И. Лениным. Если к началу наступления в воздушной армии 
насчитывалось 20 888 коммунистов, то уже в ходе ВаршавскоПознаньской операции 
к ним прибавилось свыше 1000 кандидатов и членов партии.
      Политорганы придавали большое политическое значение росту рядов ВКП(б). 
Они заботливо готовили людей к вступлению в партию, помогали им изучать Устав и 
Программу, разъясняли политику Советского правительства. Партийные документы 
вручались обычно перед боевыми вылетами. Это вдохновляло воздушных бойцов на 
новые подвиги.
      После того как войска фронта овладели городами Лодзь, Томашув, многие 
части и соединения получили почетные наименования Лодзинских и Томашувских.
      
Конец «Померанского шатра»
      
      Когда наши войска наступали от Лодзи к Познани, стояла ненастная погода. 
Только 20 января метеоусловия несколько улучшились, и мы получили возможность 
помочь своим наземным войскам форсировать реку Варта, закрепиться на ее 
западном берегу. В этот день удалось произвести около 600 самолетовылетов.
      В последующие дни шел снег. На дороге Варшава — Кутно намело такие 
сугробы, что застопорилось движение боевой техники. Даже для танкистов они 
стали помехой.
      Мы решили захватить и освоить стационарные аэродромы с бетонными полосами 
в районе Познана Для решения этой задачи наметили послать больше половины своих 
БАО (батальон аэродромного обслуживания) вместе с подвижными частями. 
Потребовалось, естественно, разрешение командующего фронтом.
      Я пошел на доклад к Жукову. Он был один в скромно обставленном кабинете. 
Маршал пригласил меня к карте, висевшей на стене, рассказал, как развивается 
операция и что предполагается сделать дальше. Тут же он уточнил задачи авиации. 
Мне стало ясно, что подвижные соединения и в первую очередь 2я танковая армия, 
не остановятся на познанском рубеже, а будут двигаться дальше к Одеру
      Выслушав командующего фронтом, я развернул свою карту и доложил, что 
половину батальонов — более тридцати — необходимо послать за реку Варта, как 
только ее форсируют подвижные части. Поскольку они составят довольно 
внушительные колонны, лучше всего пустить их по главной дороге на Познань, по 
шоссе Варшава — Берлин. По нашим расчетам, встреча с противником здесь менее 
вероятна: по этому пути движутся наши танки. Под их прикрытием и прорвутся 
тридцать БАО в район Познани к аэродромам.
      Г. К. Жуков спросил:
      — А не боязно тебе выбрасывать их так далеко вперед? Ведь могут быть 
потери.
      — Думал об этом, — ответил я. — Но иного выхода нет. Иначе отстанем от 
войск. К прибытию танковых частей наши батальоны должны занять аэродромы и 
подготовить полосы, чтобы на следующее утро мы могли посадить туда боевые 
самолеты. Только тогда авиация сможет понастоящему взаимодействовать с 
наземными войсками. Ведь фашисты перед отступлением постараются взорвать все 
полосы. Нужно их упредить. Явиться на аэродромы, пока они не ушли с них. С боем 
внезапно занять аэродромы и не дать взорвать их, как то сделано было у г. 
Конотоп, Минск. Для разминирования аэродромов с батальонами будут направлены 
специальные группы саперов.
      У нас уже имелось несколько бронетранспортеров с пушками, но я попросил Г.
 К. Жукова добавить еще несколько подразделений с мощными огневыми средствами. 
Они должны двигаться в составе наших колонн, чтобы усилить их при встрече с 
противником и вести бой в районе аэродрома Я  доложил командующему фронтом и о 
том, что у меня есть договоренность с командармами и командирами танковых 
корпусов: они обещали помогать нам захватывать и защищать летные поля.
      — Обстановка оценена верно, — заметил Жуков. — Думаю, риск будет не очень 
большим. Опасность, конечно, есть, но без нее воевать нельзя. Как говорится, 
без борьбы и доблесть увядает. Посылай батальоны вслед за танками.
      Так началась наша наземная операция. На прикрытие своих колонн мы 
выделили истребительную дивизию. Еще одно соединение было готово взлететь для 
наращивания сил. Чтобы летчики лучше различали с воздуха подопечные 
подразделения, авиаторы нарисовали на крышах автомашинфургонов опознавательные 
знаки.
      Мы четко определили, какому батальону, на какой аэродром нужно выйти. 
Летчики регулярно докладывали мне, где находятся колонны. У каждого БАО были 
средства управления, и представители боевых частей могли сразу разворачивать 
радиосредства и связываться с самолетами.
      Операция проводилась на глубину от 70 до 200 километров за линией фронта. 
Некоторые БАО останавливались на первом рубеже, другие шли дальше, вслед за 
танками. Командиры батальонов отлично выполнили поставленную задачу и 
обеспечили быстрое перебазирование авиации.
      Интересный случай произошел в районе Врешена. Главная дорога к аэродрому, 
расположенному северозападнее города, шла через гору. Поэтому фашисты не 
заметили, как подошел к нему наш батальон. Они были заняты тем, что взрывали 
свои самолеты. Уничтожили машин тридцать, а летное поле повредить не успели. 
Наши авиаторы внезапно атаковали их и захватили стоянки. Командир батальона 
послал группу авиаспециалистов на автомашине посмотреть, что делается в городе. 
Поднялись солдаты в горку и ахнули: навстречу идет советский танк. В нем 
оказался командир 9го танкового корпуса.
      Позже он мне рассказывал:
      — Гнался за гитлеровцами, а встретил нашу автомашину. Спрашиваю: 
«Откуда?» «С аэродрома», — отвечают. Оказалось, что они пришли туда раньше, чем 
город был взят наземными частями. Я похвалил их: здорово выполняете боевые 
задачи, поступайте в танкисты…
      На следующий день мы прилетели во Врешен с оперативной группой воздушной 
армии. Два танковых и один конный корпуса все сокрушили на своем пути, но 
общевойсковые армии еще не подошли. И аэродромщики готовились самостоятельно 
вести бой. Все было предусмотрено, каждый знал свои обязанности на случай 
нападения противника.
      Тут я узнал о воздушной схватке командира корпуса Савицкого и его 
ведомого лейтенанта Пивоварова с двенадцатью «фоккевульфами». Евгений 
Яковлевич вылетел на поиски подходящего аэродрома в район Кутно. Увидев 
вражеских истребителей, он немедленно вступил с ними в бой. Почерк Савицкого 
легко было узнать: он не считал, сколько перед ним самолетов противника, он их 
атаковал. Силы были вначале неравными. Но вскоре на подмогу нашей паре пришла 
еще четверка «ястребков» во главе с младшим лейтенантом В. А. Калашниковым. 
Савицкий точной атакой сверху сбил ведущего неприятельской группы. Калашников 
сразил еще одного фашиста Остальные «фоккеры» на бреющем ушли на запад.
      Продолжая взаимодействовать с наземными войсками, наши летчики штурмовали 
вражеские части, отходившие за реку Варта, уничтожали их на станциях и 
железнодорожных узлах. Бессмертный подвиг совершил лейтенант Н. П. Турин. В его 
самолет попал зенитный снаряд и Ил2 загорелся. Не имея возможности спасти 
экипаж и машину, гвардеец направил пылающий штурмовик в гущу вагонов. 
Железнодорожный эшелон был уничтожен.
      Оружие отважных — таран применил в воздухе лейтенант А. И. Филиппов. На 
его ведущего капитана Панфилова напали два «фоккера». Отбивая их атаки, он 
израсходовал боеприпасы. Но желание победить было настолько велико, что 
отважный летчик пошел на таран: крылом своего самолета срезал кабину 
«фоккевульфа», и тот круто пошел к земле. После этого Филиппов покинул самолет 
на парашюте и благополучно вернулся в свою часть.
      Несмотря на непогоду и раскисшие аэродромы, мы ни на минуту не прекращали 
полеты на разведку. Вот и 31 января наши воздушные следопыты ушли в темносерое 
облачное небо, чтобы проверить предположение о сосредоточении немецкой танковой 
армии в районе Ландсберг, Кюстрин, Фюрстенберг, Швибус, Шверин. Появление ее 
здесь могло создать серьезную угрозу для наших войск. Летчикам удалось 
обнаружить многокилометровые колонны отходящего противника, но «тигров» и 
«пантер» там не оказалось.
      Наши подвижные части, выйдя к Познани, не стали ввязываться в бой за эту 
довольно мощную крепость, а пошли дальше. Позднее 8я гвардейская армия В. И. 
Чуйкова окружила город, который немцы изо всех сил стремились удержать.
      Когда танковые части перешли старую границу между Польшей и Германией, 
нам потребовалось вынести свой передовой КП вперед, чтобы оперативнее управлять 
штурмовиками и истребителями, поддерживавшими свои подвижные наземные войска. 
Связисты доложили, что самое удобное место для него — Мезеритц, Там мы и начали 
развертывать командный пункт армии. Перед тем как выехать туда, я побывал у 
командующего фронтом Г. К. Жукова. Его штаб располагался в Гнезно. Я доложил 
Георгию Константиновичу о смене местонахождения командного пункта и намерении 
перебросить авиацию дальше на запад.
      Рассматривая наш план, Г. К. Жуков сказал:
      — Выбирайте такие аэродромы, с которых даже истребители могли бы 
доставать Берлин.
      Выслушав его указания о поддержке танковой армии Богданова, я уехал на 
свой передовой КП в Мезеритц. У старой польской границы остановился на 
контрольнопропускном пункте. У обочины дороги Варшава — Берлин был укреплен 
большой щит с надписью: «Вот она, фашистская Германия!»
      Когда мы увидели этот указатель, нас охватило волнение: Красная Армия 
вступала на немецкую землю. Память воскресила трудный путь, который довелось 
пройти нашим войскам от Сталинграда через Курск, Белоруссию и Польшу. 
Вспомнились Москва 1941 года и слова Сталина: «Враг будет разбит, победа будет 
за нами».
      Колонна у нас была небольшая: два бронетранспортера. В оперативную группу 
входили несколько офицеров штаба — связисты и охрана.
      Когда проехали километров семь в сторону Мезеритца, услышали стрельбу. 
Решили остановиться и разобраться в обстановке. Выслали вперед автоматчиков. Те,
 возвратившись, доложили: нашли свои замыкающие танки, обнаружили вражескую 
засаду и обстреляли ее. Теперь путь свободен.
      — Мезеритц недалеко, — предупредил офицер, уже побывавший на новом КП.
      Вскоре мы въехали в поселок с каменными домами. Проверив линии связи, я 
отправился на аэродром. Поставил командирам частей задачи и вернулся к себе.
      Адъютант сообщил, что ко мне пришел комендант города Мезеритц. «Что за 
нужда у него ко мне?» — подумал я.
      Комендант доложил:
      — Мы задержали вашего солдата, который пытался поджечь дом. Он сказал, 
что собирался сделать это по указанию командующего.
      Я оторопел:
      — Вы что, шутите?
      — Так солдат говорит.
      — Давайте его сюда, может быть, это какойто провокатор, — засомневался я.

      Приходит солдатавтоматчик, сопровождавший нас в переезде на новый КП. 
Лицо знакомое — из охраны.
      — По чьему приказу вы поджигаете дома? — спросил я его.
      — Товарищ командующий, — ответил он, — я не говорил, что вы давали 
указание поджигать. Гитлеровцы спалили мою родную деревню, сожгли моих родных. 
Я не могу это забыть. Когда мы ехали в Мезеритц и вышли на горку перед горящей 
деревней, вы сказали, что так им и надо: они у нас все пожгли, пусть и сами 
испытают то же. Ну, я и повторил коменданту ваши слова. Думал, что правильно 
поступаю.
      Я разъяснил ему, что он неправ. Гитлеровцы действительно должны были 
получить по заслугам Как гласит старая русская пословица — что посеешь, то и 
пожнешь.
      Война пришла на их землю; наша задача — добить фашистского зверя в его 
берлоге. Но мы не должны отвечать жестокостью на жестокость.
      — Товарищ командующий, я понял, — сказал солдат. — Не наказывайте меня, я 
не занимался ни грабежом, ни мародерством. Просто я хотел отомстить подлецам за 
своих родных, за нашу Родину, за все…
      — Выполняйте хорошо свои обязанности, — подвел я итог нашему разговору. — 
Так и будете мстить до тех пор, пока мы не разобьем фашистскую армию.
      Этот солдат достойно служил до конца войны.
      На новом КП мы опять вернулись к вопросу о выдвижении вперед аэродромов. 
Подвижные войска уходили все дальше от Познани, до переднего края было уже от 
100 до 125 километров.
      Противник располагал большим количеством хорошо подготовленных аэродромов 
и в первой декаде февраля резко повысил активность в воздухе, особенно на 
подступах к Одеру. На этом направлении ему даже удалось, правда временно, 
добиться превосходства. Гитлеровцы сделали ставку на авиацию еще и потому, что 
у них не было других средств для остановки наших войск, продвигавшихся к 
Берлину.
      Если обозреть с воздуха участок фронта от озера Бетше до Одера, можно 
увидеть большое количество лесов, рек, болот — словом, местность, совершенно 
неподходящая для создания аэродромов. А февральская погода, особенно в Западной 
Польше, была в том году чрезвычайно неустойчивой. То землю сковывали морозы и 
крутила вихри вьюга, то наступала оттепель и аэродромы прямотаки «плыли». По 
ним даже автомашины не могли проехать, не говоря уже о взлете самолетов. Нам 
нужно было двигаться вперед, потому что для активных действий у истребителей 
уже не хватало радиуса.
      Наши части рвались к Одеру, и гитлеровские самолеты буквально висели над 
ними. Берлинская противовоздушная оборона имела много истребителей, которые 
фашисты тоже бросили против наступающих советских войск. Приблизившись к логову 
врага, мы натолкнулись на сильную авиационную группировку, состоявшую из двух 
воздушных флотов, частей внутренних округов и училищ.
      В то же время свои полки мы никак не могли придвинуть ближе. Были у нас 
только три площадки, находившиеся в 3 — 5 километрах от переднего края: на 
правом фланге — у Морина и Кенигсбергамалого и на левом — у Решена. Полосы на 
них оказались с крепким грунтом, обеспечивающим взлеты и посадки. Но вся беда 
была в том, что эти пункты находились под обстрелом врага.
      И тут нам пригодился опыт сорок первого года. Тогда в районе Осташкове 
осенью все построенные нами грунтовые аэродромы размокли и мы садились на 
песчаные площадки и с них успешно работали. Оказалось, что мокрый песок хорошо 
уплотняется и вполне выдерживает взлетающие самолеты. Вот и здесь, в Германии, 
аэродромщики сделали полосы на песчаном грунте.
      В районе Ландсберга мы решили уложить металлическую полосу. Но для этого 
требовалось время. Надо было перевезти громадное количество плит общим весом 
2600 тонн.
      Мы решили использовать для засыпки летных полей битый кирпич и щебень. 
Предстояло срочно выполнить большую работу. От этого зависело, сможем ли мы 
надежно обеспечить войска, вышедшие за Одер, или они окажутся под ударами 
немецкой авиации.
      Командующий фронтом принял решительные меры, и развернулись широкие 
работы по строительству аэродромов. Было запланировано ввести в строй пять 
полос с металлическим покрытием и шесть — с кирпичным. На все это были выделены 
необходимые средства, транспорт, инженерные подразделения. Жуков обязал каждую 
общевойсковую армию построить по одной площадке с твердым покрытием для нас.
      Я уже говорил, что противник временно овладел инициативой в воздухе, 
потому что мы не имели аэродромов. Решил рискнуть: перебросить истребителей к 
самой линии фронта — в Морин, Кенигсбергмалый и Реппен, укрыть самолеты в 
капониры, личный состав в окопы и землянки, снабдить их мощными зенитными 
средствами.
      Гитлеровцы пытались не допустить нас на аэродромы Кенигсбергмалый и 
Морин, но истребители 3го корпуса отогнали их авиацию и завладели двумя 
полосами. В Реппен перебазировались летчики 13го корпуса Попытка противника 
блокировать наши передовые точки была также сорвана летчиками совместно с 
расчетами зенитной артиллерии. Ее здесь было уже много — счетверенные и 
спаренные пулеметные установки, пушки малого и среднего калибра. Под их 
прикрытием наши «яки» могли в любой обстановке взлетать и садиться.
      Когда сорвались попытки «задавить» аэродромы в Кенигсберге, Морине, 
Реппене с воздуха, противник стал обстреливать их тяжелей артиллерией. Для 
этого он подвез к реке Одер дальнобойные орудия. Но и это не дало ему желаемых 
результатов.
      Конечно, летному составу и специалистам обслуживающих подразделений было 
непривычно находиться под артиллерийским огнем. Но они быстро привыкли и 
работали так, как требовалось. Да, это были необычные действия для авиации, но 
при четкой организации и умелом управлении авиаторы успешно справлялись с 
поставленными задачами.
      В связи с постройкой новых площадок нужно было перебрасывать на них полки.
 А как поднять самолеты с раскисших полос? Иногда утром землю еще схватывал 
мороз, и если летное поле располагалось на более или менее высоком месте, то на 
рассвете хотя и с риском, но удавалось выпустить истребители. Правда, лед, 
вылетавший изпод колес, иногда пробивал плоскости, повреждал винты.
      С некоторых же аэродромов взлетать никак не удавалось. Особенно с одного, 
расположенного западнее Познани. Там находилось два истребительных полка. 
Генерал Савицкий с присущей ему смелостью разрешил лучшим летчикам взлетать с … 
шоссе.
      Это решение противоречило техническим нормам. Ведь для нормального взлета 
и посадки истребителям требуется полоса длиной более километра и шириной 50 — 
70 метров. Шоссе имело ширину 14 метров, по бокам его тянулись глубокие 
канавыводостоки, возвышались деревья, телеграфные столбы. Длина прямого 
участка составляла не более 400 метров.
      Савицкий приказал спилить деревья и столбы, закрыть канавы дощатыми 
щитами и засыпать их землей. Эту работу удалось провести за сутки. И все же 
получилась чрезвычайно узкая полоска шириной 20 метров, опасная тем, что если 
самолет отклонится га разбеге, то неминуема катастрофа.
      Евгений Яковлевич со своими инженерами решил сократить длину разбега до 
385 метров. Для этого под закрылки вставили специальные колышки, которые 
увеличивали угол атаки и тем самым позволяли произвести отрыв самолета на 
меньшей скорости и сократить взлетную дистанцию.
      Тракторами и на быках вытаскивали из грязи Як3 на шоссе. Савицкий 
отобрал самых подготовленных летчиков, которые могли бы взлетать с узкой 
полоски. Он, безусловно, шел на большой риск. К счастью, никаких происшествий 
не произошло — все воздушные бойцы стартовали благополучно, показали высокое 
мастерство и мужество.
      С перебазированием истребителей на песчаные площадки ближе к Одеру мы 
вскоре перехватили инициативу в воздухе. Нашим войскам и особенно тылам, 
доставлявшим горючее и боеприпасы, очень помогали «ястребки», надежно прикрывая 
дороги от налетов немецкой авиации. По ним в начале февраля почти невозможно 
было спокойно ездить.
      Перебазирование на передовые аэродромы позволило нашей авиации 
восстановить свое господство в воздухе. Во второй половине февраля гитлеровцы 
уже летали осторожнее и старались не забираться в наши тылы.
      Между тем ликвидация окруженных в Познани гитлеровских войск затянулась. 
Наши танковые армии уже прошли старую границу между Польшей и Германией, были 
на подступах к Одеру, а крепость все еще держалась. Этот город — крупный 
промышленный и административный центр Западной Польши, важный узел железных и 
шоссейных дорог на берлинском направлении. Гитлеровцы стремились сковать здесь 
часть наших сил и тем самым снизить темп наступления. Крепость, возвышавшаяся 
на северной окраине, располагала всем необходимым для длительной обороны Мы по 
аэрофотоснимкам составили ее план. Со всех сторон ее окружали глубокий ров и 
прочные стены, крепостной вал с бойницами и с земляным перекрытием до пяти 
метров толщиной. Ниже первого земляного перекрытия шли сводчатые кирпичные 
перекрытия казематов со средней толщиной до полутора метров Внутри крепости 
находились электростанция, склады оружия, боеприпасов, горючего, жилые здания, 
казармы.
      Гарнизон насчитывал свыше 12 000 человек. Он располагал значительным 
количеством продовольствия. Все это способствовало организации длительной 
обороны.
      С 27 января в борьбу с окруженной группировкой в Познани включилась и 
воздушная армия. Дневным и ночным бомбардировщикам, штурмовикам была поставлена 
задача подавлять и уничтожать огневые точки, разрушать форты и крепостные стены,
 чтобы сделать в них проходы, уничтожать и изнурять засевших в казематах 
гитлеровцев. Для ударов по подземным сооружениям использовались фугасные бомбы, 
по зданиям применялись зажигательные средства. Учитывая специфические условия и 
характер целей, было уточнено обозначение наших войск, чтобы не ударить по 
своим.
      Для руководства боевой работой бомбардировщиков и штурмовиков на 
командный пункт 8й гвардейской армии выехал заместитель командующего воздушной 
армией М. М. Косых с оперативной группой. Каждый экипаж получил план города с 
обозначенными целями, отдельные объекты в нем и крепость сфотографировали, и 
фотосхемы были даны ведущим групп.
      Авиация действовала непрерывно. Надо было измотать и уничтожить врага как 
можно скорее. Ведь нашим наступающим войскам на главном направлении нужна была 
поддержка с воздуха.
      В первое время обороны гитлеровцы пытались использовать для 
противодействия нашим войскам свою авиацию. В момент бомбардировки над 
крепостью появились «фоккевульфы». Однако серьезного сопротивления они оказать 
не смогли. По этой причине, а также изза значительного удаления от линии 
фронта (она проходила теперь по реке Одер) гитлеровцы больше не предпринимали 
попыток оказать помощь обреченному гарнизону.
      В битве за Познань наши авиаторы проходили школу взаимодействия с 
войсками в уличных боях. На опыте Сталинграда мы знали, что нужна особая 
подготовка летного состава, чтобы ориентироваться в большом городе.
      Даже на земле и то трудно найти улицу или здание. А с воздуха это сделать 
еще сложнее. Когда разговаривали с командирами по телефону и ставили цели по 
плану, получалось хорошо и ясно. Им точно и четко указывалось, где, в каком 
квартале наши войска Мы с командирами, руководившими действиями авиаторов над 
городом, прекрасно понимали друг друга. Но когда летчик подымался в небо, он не 
мог найти указанную цель.
      Анализируя ход борьбы за Познань, мы сделали вывод, что допустили просчет 
— не отобрали и не подготовили предварительно людей для штурма крепости. Лучше 
послать меньше экипажей, но чтобы они сбросили бомбы именно туда, куда надо. Мы 
же направляли много самолетов, но их вели летчики, не имевшие специальной 
подготовки, да и метеорологические условия были сложными. Эффект получался не 
тот, на который мы рассчитывали.
      Нужно прямо сказать, и не для того, чтобы задним числом оправдаться, а 
ради истины: наша авиация в полевых условиях крупных бомб не применяла И мы 
сначала использовали для ударов по крепости средние калибры.
      На крепость надо было послать самолеты с крупными бомбами, которые могли 
бы вызвать существенные разрушения. Я попросил командующего ВВС срочно прислать 
тысячекилограммовые. Их доставили к нам на самолетах.
      Экипажи 3го бомбардировочного корпуса были подготовлены к полетам с 
одной такой бомбой на борту.
      Мы сбросили около десятка мощных бомб. Первым ударом разбили 
электростанцию, и в крепости во всех казематах воцарилась тьма Последующими 
ударами вывели из строя водопровод. Так были парализованы жизненные центры 
цитадели.
      После мощной авиационной и артиллерийской подготовки наши части начали 
штурм. Они преодолели крепостной ров, очистили вал и вскоре полностью овладели 
крепостью. Остатки гарнизона были захвачены в плен.
      Среди пленных оказался комендант города Познань генералмайор Матерн. В 
его показаниях содержалось характерное признание:
      «Нельзя сказать, что разрушение того или иного объекта крепости изменило 
тактику нашей обороны. Конечно, подавление авиацией артиллерийских позиций 
ослабило нашу огневую мощь, но основные силы все же были сосредоточены в 
казематах равелинов. Выведенную из строя 9 февраля электростанцию восстановить 
нам не удалось. Мы вынуждены были экономить энергию и установить строгий режим 
расхода воды, вплоть до запрещения бриться и умываться. Еще большее значение 
для нас имели частые повреждения проволочной связи… Окончательно выведенная из 
строя связь с подвергшимся 162 бомбардировке четвертым равелином, в котором 
находился в то время комендант крепости генералмайор Гонель, привела к 
разрозненному действию каждого равелина, что, безусловно, осложнило всю 
обстановку.
      Самое неприятное физическое ощущение я испытал от бомб замедленного 
действия; при взрыве такая бомба сотрясала казематы в самых отдаленных концах 
крепости. Казалось, что от взрывов завалятся стены; громадное моральное 
воздействие на солдат производили ночные бомбардировщики, которые сбрасывали по 
однойдве бомбы, но вся беда в том, что они работали как по конвейеру, беспокоя 
всю ночь. Каждый был напряжен до предела. Штурмовики были страшнее 
бомбардировщиков. Они налетали внезапно, выскакивали на крепость на низких 
высотах в минуты артиллерийских пауз».
      Вот какое воздействие оказывала авиация на гарнизон крепости. Мы учли, 
что по таким объектам необходимо использовать наиболее мощные бомбы, правильно 
подбирать и специально готовить экипажи. Только так можно вывести из строя 
главные центры сопротивления. Этот опыт очень нам пригодился впоследствии, при 
штурме города Кюстрин, крепости Китц и Берлина.
      Всего при разгроме противника в Познани было произведено 1834 
самолетовылета. Пикирующие бомбардировщики вылетали 372 раза, штурмовики — 217,
 легкие ночные бомбардировщики днем — 612, ночью — 633. Сброшено 558 тонн бомб.
      В заключение хотелось бы подчеркнуть значение 
ВаршавскоЛодзинскоПознанской операции для военного искусства. За 18 дней наши 
войска совершили пятисоткилометровый прыжок от Вислы до Одера. Противнику было 
нанесено несколько мощных ударов, парировать которые он не смог. Опомнился враг 
только за Одером.
      Нами было поновому спланировано и осуществлено авиационное наступление с 
применением смелого аэродромного маневра и переброской летных частей в район 
действий подвижных войск.
      Действия авиации по отходящим колоннам, скоплениям противника у переправ 
были весьма эффективны. Отличное взаимодействие авиации с подвижными войсками 
предрешило успех операции и обратило немцев в бегство. Точными ударами с 
воздуха мы создавали пробки и заторы на дорогах, отступающий противник так и не 
смог оторваться от наших подвижных войск и был разгромлен ими. Таран танковых 
соединений, взаимодействовавших с авиацией в ходе нашего наступления, был 
непревзойденным по масштабам, силе и темпам продвижения.
      Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих воспоминаниях так сказал по 
этому поводу:
      
     «Основная роль в развитии наступления на фронтах после прорыва обороны 
противника принадлежала танковым армиям, отдельным танковым и механизированным 
корпусам, которые во взаимодействии с авиацией представляли собой 
быстроподвижный таран огромной силы, прокладывавший путь для общевойсковых 
армий».
      
      И далее:
      
     «Танковые армии и отдельные танковые корпуса в тесном взаимодействии с 
авиацией стремительными ударами дробили вражеский фронт, выходили на 
коммуникации его войск, захватывали переправы и узлы дорог, сеяли панику и 
дезорганизовали тыл противника»35 .
      
      Много нового дала нам операция Висла — Одер. О некоторых основных выводах 
из опыта этой операции я уже говорил выше. Остановлюсь на некоторых деталях.
      Заслуживает, в частности, внимания использование в этой операции новых 
средств обнаружения. В предыдущих сражениях к применению радиолокаторов мы 
подходили робко, держали их на значительном расстоянии от линии фронта, снижая 
тем самым радиус их полезного действия.
      В последних боях радиолокаторы мы передали истребительным соединениям. Е. 
Я. Савицкий так вспоминает об этом: «До рубежа Кутно, Лодзь радиолокаторы были 
в моем распоряжении. По их данным я нацеливал на противника свои части. 
Радиолокаторы не только помогали наведению истребителей, но и обнаружению 
вражеских аэродромов. Систематическая засечка появляющихся самолетов противника 
в одном и том же месте позволяла предполагать наличие там аэродромов. Тогда на 
доразведку мы посылали истребители и выявляли вражеские аэродромы. После рубежа 
Кутно, Лодзь радиолокаторы были переданы в распоряжение командиров 
истребительных дивизий».
      И еще новым в этой операции была непосредственная связь самолетов с 
танками, идущими в передовых отрядах. Связь с танкистами держали не только 
штурмовики, но и истребители. Были случаи, когда танкисты обращались к летчику 
за помощью: «Посмотри, где стоит артиллерия противника». Пилот смотрит и 
сообщает. Танкисты просят обозначить место расположения вражеской артиллерии 
огнем. Летчик атакует цель, а танкисты идут в обход батарей противника и быстро 
продвигаются вперед.
      Высокие темпы продвижения наземных войск и аэродромный маневр авиации 
приводили иногда к тому, что радиостанции аэродрома и переднего края не 
доставали друг друга. Поэтому мы использовали промежуточную радиостанцию на 
самолете. Радист этого самолета, находящийся в воздухе, принимал распоряжения 
командира и передавал частям. Такой способ связи оправдал себя, и мы решили в 
будущем применять его чаще.
      К концу февраля некоторые офицеры высказали мнение, что авиация 
противника снизила активность. Фашисты бросали самолеты на аэродромах изза 
нехватки горючего. Но такое предположение не подтвердилось.
      Советские танкисты в городах Крейзинг, Шрода, Бромберг и других 
пополнялись горючим из оставленных гитлеровцами авиационных складов. В 
брошенных фашистами боевых машинах были полные баки. Да и осмотр подожженных 
перед поспешным отступлением «юнкерсов» и «мессеров» подтверждал, что без 
бензина самолеты не могли загореться. В Шроде мы обнаружили 94 таких самолета, 
в Крейзинге — 52, в Бенднарты — 87, в Кобыльнице — 77, в Лавице — 101 и 
Бромберге — 97. До уничтожения они находились в исправности и были заправлены 
всем необходимым для полета. Почему же они остались на аэродромах и гитлеровцам 
пришлось их уничтожить? Наиболее вероятная причина такова: большая часть 
летного состава противника оказалась не подготовленной к полетам в сложных 
метеорологических условиях Опытные асы сумели подняться в воздух, а остальных 
наши танки застали врасплох, и им ничего не оставалось, как сжечь самолеты и 
бежать. Об этом рассказывали местные жители — поляки.
      Когда наши войска вышли на Одер, то нашлись у нас на фронте такие 
товарищи, которые считали, что мы можем наступать дальше, чтобы уже в этой 
операции стремительным броском вперед захватить Берлин.
      Да, захватить Берлин можно было, и, как говорил этим командирам маршал 
Жуков, не только на танках, но и на легковой машине можно было попасть в 
столицу Германии. Только вот как вернуться назад?
      Наступление на Берлин в феврале 1945 года было бы не просто риском, а 
авантюрой. Наступление от Познани до Одера и то было рискованным, но здесь 
командование учло все возможные «сюрпризы» со стороны противника. На войне 
никогда нельзя поддаваться соблазну. Если бы наши войска пошли на Берлин, то 
немцы получили бы возможность нанести удар из Померании по правому флангу наших 
войск, отрезать выдвинувшиеся вперед соединения и нарушить коммуникации фронта.
      Тем более что в то время стало известно: немцы срочно сформировали 11ю 
армию под командованием Гиммлера. Как полководец он, конечно, ничем себя не 
проявил, но властью обладал огромной. Кроме того, в его руках оказалось много 
войск Куда двинется эта армада? Может быть, в Померанию?
      Мы понимали, что если противнику удастся скрытно сосредоточить такую 
армию и ударить, например, с рубежа дельты Вислы на юг, на Бреслау, то 
создавалась бы серьезная угроза нашему фронту. Этот удар на некоторое время мог 
бы лишить наши войска связи с тылами, и мы остались бы без боеприпасов и 
горючего. Положение могло усугубиться еще и тем, что в 11ю армию входили 
свежие механизированные и танковые части. Этот факт тоже ничего хорошего нам не 
сулил.
      Для воздушной разведки над Померанией мы отобрали лучших летчиков и 
штурманов. Им предстояло ежедневно детально просматривать громадную территорию 
и не пропустить ни одной колонны, которая бы двигалась на восток. Тем более что 
лесистая местность и плохая погода тоже способствовали скрытным передвижениям 
врага.
      Разведчики летали на Пе2 и фотографировали местность. По снимкам мы 
могли точно определять, что за войска идут, какова их организация.
      Но вскоре ненастная погода не дала возможности взлететь даже опытнейшим 
экипажам. Пришлось вызвать охотников. Выбрали два экипажа В сложнейших условиях 
нужно было иметь ювелирную технику пилотирования, смелость и уверенность в себе.
 Когда оба самолета пошли буквально по верхушкам деревьев в тыл врага, я 
приказал начальнику отдела кадров прибыть ко мне с орденами Красного Знамени, 
чтобы по возвращении вручить летчикам за мастерство и храбрость.
      До этого полета наши разведчики не отмечали колонн противника, идущих с 
запада на восток. Как бы они ни маскировались, чтонибудь мы обязательно 
заметили бы. Все экипажи заявляли, что движения по дорогам не наблюдается. 
Командующий фронтом требовал обнаружения противника. К нему поступили сведения 
по какимто другим каналам о том, что предположительно 11я армия Гиммлера 
может сосредоточиться в Померании, двигаясь через Штеттин. .Он хотел проверить 
эти данные воздушной разведкой. Я тоже допускал мысль, что гитлеровская армия 
сосредоточивается в Померании, но мы пока не напали на ее след Противника надо 
обнаружить! — так ставил я задачу. Экипажи прилетают и докладывают такие детали 
о своих наблюдениях, что не поверить им нельзя. Они говорили, что на дорогах 
гражданское население, а войск никаких.
      Я, конечно, все это фиксировал, докладывал маршалу Жукову свои 
предположения Но меня мучило сомнение, что нам просто не удается засечь 
противника, который скрытно готовит удар с севера.
      Прилетели и эти два экипажа, летчики доложили, что просмотрели буквально 
километр за километром, движения противника не заметили. Я их поблагодарил, 
вручил награды. Но в ответ на мой доклад маршал Жуков сказал: «Не умеете искать.
 Разве может противник безразлично относиться к тому, что мы вошли в мешок на 
Одере? Он готовится из Померании нанести удар!» Такая уверенность командующего 
заражала и меня. И мы продолжали поиск.
      Наконец пришло известие о том, что в районе озера Балатон в Венгрии 
гитлеровцы предприняли контрнаступление. В нем участвовала 6я танковая армия 
СС, переброшенная туда с Западного фронта из Арденн. Совместными действиями 
войск под руководством Ф. И. Толбухина и Р. Я. Малиновского противник был 
остановлен и в дальнейшем разгромлен.
      Может, думалось, это та армия, которую мы искали? Жуков сказал мне: «А 
почему бы противнику не создать в Померании другую? Попрежнему ваша задача 
номер один: следить за противником, чтобы не допустить внезапного удара нам во 
фланг».
      «Откуда же гитлеровцы могли взять силы для создания здесь крупной 
группировки?» — прикидывали мы. Могло быть несколько вариантов. Немцы, например,
 могли перебросить части из рижского котла. Там действовала прибалтийская 
группа. Или высвободить силы изпод Кенигсберга. Наконец, снять с Западного 
фронта.
      Но, как потом оказалось, фашистское командование не было способно пойти 
на большой риск и на крупный маневр. Гитлер решил иначе: сковывать наши войска 
в Прибалтике и Кенигсберге, а в Померании постепенно накапливать силы, 
используя последние ресурсы рейха для контрудара. И мы продолжали интенсивно 
вести разведку с воздуха, своевременно докладывали в штаб фронта обо всем, что 
делал противник в так называемом шатре, нависавшем над нами с севера В конце 
концов всеми видами разведки удалось установить, что к началу февраля между 
Одером и Вислой сосредоточились две фашистские армии: 2я и 11я, имевшие около 
двух десятков дивизий. Наши воздушные следопыты обнаружили, что приток войск в 
Восточную Померанию продолжается. Действительно, количество вражеских дивизий 
там, как потом выяснилось, возросло до сорока.
      Одновременно в центре нашего внимания оставалось и берлинское направление.
 Мы понимали, что здесь сосредоточены большие силы немецкой авиации — фронтовой,
 противовоздушной, дальней, и что нам предстоит очень серьезная борьба в 
воздухе. У нас же пока не хватало аэродромов. Железная дорога была доведена 
лишь до Познани, и по ней перевозились грузы самой первой необходимости.
      Мы снабжали свою авиацию изза Вислы, а это же расстояние в 700 
километров!
      При столь растянутых коммуникациях вести единоборство с мощной авиацией, 
владеющей прекрасными аэродромами, снабжающейся на месте, было очень трудно. 
Тем более что соседи — 4я и 2я воздушные армии — пока нам помочь не могли. 
2й Белорусский фронт находился в районе Данцига, а 1й Украинский только 
подходил к Бреслау. Частью сил нашей 16й воздушной армии господства в воздухе 
мы удержать не могли. Поэтому наша главная задача: приблизить всю армию к Одеру 
и обеспечить ее материальное снабжение, а на это нужно время. Пока же 
необходимо имеющимися силами прикрывать с воздуха наши плацдармы, бдительно 
следить за противником в Померании.
      Вскоре, к нашему удовлетворению, Г. К. Жуков объявил, что директивой 
Ставки поставлена задача покончить с «померанским шатром». Еще 10 февраля 
перешли в наступление части 2го Белорусского фронта и за десять дней смогли 
продвинуться всего на 50 — 70 километров. К тому же враг нанес там сильный 
контрудар и потеснил наши войска.
      Тогда Ставка Верховного Главнокомандования решила ликвидировать 
группировку противника в Восточной Померании силами 1 — го Белорусского фронта. 
На это направление были повернуты четыре наши общевойсковые и две танковые 
армии. Мы со своей стороны перенацелили на правый фланг несколько дивизий 
бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей.
      С плацдармов за Одером были выведены 1я и 2я танковые армии и брошены 
на север. Совместно с ними должны наступать 3я ударная, 61я и 1я армия 
Войска Польского.
      Вначале 1я танковая армия была придана 2му Белорусскому фронту 
Рокоссовского, с тем чтобы уничтожить группировку войск противника, 
расположенную за Данцигом. Это было сделано, и части соседа вошли в 
соприкосновение с нашими. На втором этапе операции 2я танковая, 3я ударная, 
1я Польская армии нанесли удар в направлении на Колобжег — порт на Балтийском 
море.
      Что примечательного было в применении авиации при ликвидации 
«померанского шатра»? Начали мы действия с удара по аэродромам Финовфурт, 
Альтдамм и Штеттин. Причем налет на них запланировали на 28 февраля, за час до 
наступления темноты. Мы точно знали, что к этому времени самолеты противника 
будут на стоянках. Так оно и вышло. Первая группа штурмовиков в 18 часов 50 
минут подошла к Финовфурту и нанесла неотразимый удар. Противник, застигнутый 
врасплох, попытался поднять дежурную пару истребителей, ведущий нашей группы 
прикрытия А. В. Нику ленков сбил один за другим два «фоккевульфа». За первой 
группой «илов» последовали другие, было уничтожено на стоянках 15 вражеских 
машин, взорвано три склада боеприпасов и два склада горючего, разрушено три 
ангара. У нас потерь не было. Правда, на двух других аэродромах изза непогоды 
результаты оказались скромнее, но цели своей мы достигли. Противник, потеряв на 
земле 43 самолета и опасаясь новых ударов, перегнал уцелевшие самолеты в тыл.
      Перед началом операции нам пришлось разрушать мощные опорные пункты 
долговременной обороны, применяя пятисоткилограммовые фугасные бомбы. В ночь на 
27 февраля По2 сделали 247 вылетов. Днем пошли группы Пе2 и «илы». Всего на 
врага было обрушено 200 тонн бомб. Наземные войска, перейдя в наступление, 
почти не встретили сопротивления в районе опорных пунктов. «Значит, кончилось 
их время», — шутили по этому поводу авиаторы.
      Но дальше враг оборонялся яростно. Бои за Альтдамм шли до 20 марта. Много 
налетов на этот город произвели бомбардировщики 241й дивизии. Во время одного 
из них мужество и геройство проявил командир звена лейтенант Виталий Сорокин. 
Перед подходом к цели он был тяжело ранен. Осколок зенитного снаряда перебил 
ему правую руку. Превозмогая боль, истекая кровью, мужественный летчик с 
помощью штурмана продолжал полет и выполнил боевое задание. Сброшенные экипажем 
бомбы точно легли в цель. Раненый летчик привел пикировщик на свой аэродром, 
спас жизнь экипажу и сохранил самолет.
      О проявленной стойкости, отваге и мастерстве летчика политотдел дивизии 
выпустил листовку. Сорокину впоследствии было присвоено звание Героя Советского 
Союза. В берлинском небе отважный летчик продолжал громить врага.
      На Альтдамм мы направляли группы штурмовиков во главе с такими асами, как 
Герой Советского Союза капитан М. И. Румянцев, Н. М. Балакирев и М. И. 
Кучинский. Они помогали наземным войскам уничтожать артиллерийские батареи 
прямотаки по их заказу. Только за один вылет группа Румянцева, например, 
уничтожила пять батарей. Со взятием 20 марта Альтдамма уничтожение 
«померанского шатра» было завершено.
      Теперь у нас появилась уверенность, что мы спокойно подготовим и проведем 
Берлинскую операцию. Мы сможем сосредоточить, вопервых, всю 16ю воздушную 
армию против вражеской центральной авиационной группы, да еще с нами рядом две 
армии соседних фронтов.
      Пару слов о действиях авиации союзников. Она продолжала бомбить Берлин и 
другие города Германии. Г. К. Жуков однажды спросил: какие бы цели дать ей, 
чтобы она помогла действиям наших войск, вышедших на Одер? Это было в начале 
марта. Решили предложить авиации союзников разрушить все переправы от Штеттина 
и севернее. Это для того, чтобы противник не мог отходить и подбрасывать 
резервы в померанский коридор. Нам сообщили, что удары нанесены. Но у меня 
сложилось такое впечатление после полетов наших разведчиков, что с этими 
ударами у них получилось то же, что и при сбрасывании грузов в Варшаву, когда 
те попадали больше в расположение немцев, чем полякам. И в данном случае 
переправа у Свинемюнде после вылетов союзников действовала до тех пор, пока мы 
ее сами не разбили. А мы сделали это, как только начали операцию по ликвидации 
«померанского шатра».
      Во время налетов на опорные пункты врага на севере произошел случай с 
нашими летчикамиштурмовиками. Я уже не раз отмечал, что самое страшное для 
авиаторов на войне — это ударить по своим. Такие факты были единичными, 
особенно в конце войны, когда организация боя, управление и оповещение стояли 
на высоком уровне. Но иногда случалось непоправимое.
      Както поздно вечером мне позвонил Г. К. Жуков и строго сказал:
      — Твои штурмовики ударили по нашей батарее, и у нас с той частью до сих 
пор нет связи. Выявите, кто это сделал, арестуйте, привезите ко мне командиров. 
Будем предавать виновных суду военного трибунала, такие действия — это 
предательство, они заслуживают высшей меры наказания — расстрела.
      Конечно, такая тяжелая весть меня взволновала. Я не стал связываться со 
штурмовым полком по телефону, а поручил начальнику штаба П. И. Брайко сообщить 
командиру корпуса, что я вылетел к ним. Добрался до места ночью. На командный 
пункт были вызваны летчики участвовавшей в налете шестерки. Пришли крепкие, 
рослые ребята, у каждого по пять — семь орденов. По виду и по прошлым делам — 
герои, и вдруг такой нелепый факт. Спросил их: как было дело? Они рассказали 
следующее: летели над линией фронта, неожиданно их обстреляла зенитка. Командир 
группы скомандовал: разворачиваемся в атаку. Провели штурмовку. Зенитка 
замолчала. Шестерка последовала дальше и нанесла удар по заданной цели.
      Я отпустил летчиков. Потом мне позвонил Брайко и сообщил: наши зенитчики 
действительно стреляли, они хотели обратить внимание штурмовиков, что выше их 
идут «мессершмитты». Жертв от удара штурмовиков у зенитчиков нет.
      Итак, произошел недопустимый случай необдуманного и скоропалительного 
решения командира Смягчающим обстоятельством было то, что жертв все же не было. 
Предстояло всех летчиков везти к маршалу Жукову. Приказал к рассвету 
подготовить автобус, легковую машину и выехать в штаб фронта Дивизия 
штурмовиков находилась на крайнем правом фланге, а штаб фронта был в центре, до 
него часа четыре езды.
      Перед отправлением я еще раз посмотрел на летчиков. Они явились все при 
орденах, в боевой форме, с пистолетами. Командир полка так распорядился. У меня 
мелькнула мысль: ведь мне приказано их арестовать, доставить в штаб, чтобы 
судить, а я их везу к командующему при всем параде, с оружием. Но туг же 
подумал, что не собираюсь отдавать их под суд. Я буду докладывать командующему 
фронтом, что они виновны, их наказать следует, но не судить. И решил привезти 
летчиков в полной боевой форме. А они в таком снаряжении еще внушительнее 
выглядели, один другому под стать.
      Подъехали мы к дому, где находился маршал Жуков, уже часам к одиннадцати. 
Я пошел доложить ему и глянул из окна во двор: стоят там шестеро штурмовиков, 
четверо — сопровождавшие их истребители, командиры полка и дивизии — всего 
двенадцать человек. Както тяжело на душе стало. Но надо идти в приемную. 
Спросил у адъютанта:
      — У себя ли маршал?
      — Да, — ответил адъютант, — ждет вашего приезда. Значит, ему донесли, что 
я выехал с летчиками. Тут подошел ко мне начальник охраны и поинтересовался:
      — Почему привезли офицеров с оружием?
      — А как же летчикам на фронте без пистолетов? Ведь война еще не 
закончилась, — ответил я.
      — Но ведь вы знаете, по какому поводу командующий фронтом вызвал их? — не 
успокаивался тот.
      — Конечно, знаю.
      — Значит, надо отобрать пистолеты.
      — Я разоружать летчиков не буду. Если вы считаете нужным, отбирайте.
      — Нет, вы дайте команду, — настаивал комендант.
      Я повторил, что разоружать не буду. Они же не кисейные барышни, а боевые 
летчики. И идут к своему командующему.
      Мне кажется, Жуков слышал этот разговор. Захожу к нему. Поздоровались.
      — Садись. Докладывай, — сказал он. Я ему все подробно рассказал. Он 
выслушал, не мешая, изредка задавал вопросы для уточнения. Потом спросил:
      — Что ты думаешь с ними делать?
      — Товарищ маршал, я думаю, что их нужно строго наказать, а под суд не 
отдавать, пусть воюют.
      — Как строго наказать?
      — Пусть воюют. Пусть искупят свою вину в бою. Но не представлять их к 
наградам… Боевые ребята.
      Он ответил, что это слабое наказание. Слабо наказать — значит поощрить 
безответственность.
      — Это очень серьезное наказание для них, тем более что вы издадите приказ,
 чтобы не награждать, — не согласился я.
      — А командира? — спросил Г. К. Жуков.
      — И командира, который вел, так же наказать. Всех одинаково. Их ведь и 
сбивают всех одинаково.
      — Нет, мы командиров награждаем выше, чем рядовых, с командиров и спрос 
больше, — сказал Жуков. — А ты как думал?
      — Товарищ командующий! Такие прекрасные летчики, ведь у штурмовиков редко 
найдете людей, которые имеют пять — семь орденов. Они обычно погибают, а тут — 
у каждого по пять и более орденов, все орденом Ленина награждены. Мы им должны 
Героя уже присвоить, потому что у них такое количество боевых вылетов.
      — Ладно, зови, — распорядился Георгий Константинович.
      Я вышел и распорядился:
      — Заходите!
      Все зашли, стали в шеренгу: командир дивизии, командир полка, 
летчикиштурмовики, а дальше — истребители. Жуков посмотрел на них, как будто 
бы оценил сразу каждого. Я представил ему командира дивизии, командира полка, 
штурмана полка. Жуков спросил:
      — Это тот, который вел?
      — Так точно.
      Летчики сами представлялись. Жуков заговорил с ними взволнованно и 
горячо:
      — Ведь вы знаете, что мы воюем на немецкой земле, добиваем врага. 
Находимся на подступах к фашистскому логову, скоро разобьем его и кончим войну. 
И в это время вы бьете по своим… Как же вам не стыдно? Наш народ столько 
выстрадал, столько вынес и в тылу и на фронте… И вы все прошли огонь и воду, я 
же вижу!.. И тем более обидно, что вы такой позорный факт допустили!..
      — Товарищ Руденко, — обратился он ко мне, — допустите всех воевать, чтобы 
они могли свой позор смыть кровью противника, потерями, которые будет нести 
враг от их ударов. — И опять повернулся к летчикам. — Я разрешаю, несмотря на 
этот безобразный проступок, чтобы вы дальше воевали, но приказываю никого из 
вас не награждать, об особо отличившихся докладывать мне, только я буду решать 
вопрос о награде. А вот командира группы всетаки судить, потому что он 
допустил такой просчет, который никто простить не может. Пусть суд и решит, 
учтя отягчающие и смягчающие вину обстоятельства. Я от имени Родины не могу это 
простить. Все. Можете идти.
      Все, как по команде, повернулись и вышли. Кстати говоря штурману суд дал 
условное наказание, принял во внимание обстрел с земли. Очевидно, не без 
влияния командующего Все это было объявлено у нас, проработано с личным 
составом. Летчикиштурмовики смыли с себя позорное пятно славными ратными 
делами. Только один из них погиб, остальные доблестно воевали в Берлинской 
операции.
      В тот день я приехал в штаб под большим впечатлением от встречи с 
командующим фронтом. Петр Игнатьевич встретил меня вопросом: «Ну, как?» Я ему 
кратко расска?ал о всем происшедшем. Он помолчал и со вздохом облегчения 
произнес:
      — Вы спасли летчиков…
      — Откуда вы это взяли?
      — Все было решено еще вчера. Вы только улетели, звонит на КП Жуков и 
строго спрашивает: «Где Руденко?» Я докладываю, что улетел на аэродром, в 
дивизию, расследовать ошибочный удар. «Так ведь уже темнота наступает, а 
аэродромы не оборудованы для посадки ночью!» Отвечаю: «Должен долететь». А он 
мне: «Примите все меры, чтобы не заблудился и не попал куда не надо». После 
этого совершенно другой голос у Жукова стал. И тут он начал расспрашивать, 
какие задачи решаем, как дела идут. Поговорили, можно сказать, по душам, и тут 
я понял, как правы вы были, что сразу же полетели в часть и сами стали 
расследовать, придав этому случаю должное значение. Его подкупило то, что, 
несмотря на сложную обстановку, командующий армией немедленно отправился на 
место. — Он помолчал. — Да, — продолжал П. И. Брайко, — после того как я узнал, 
что в результате ошибочной штурмовки не было людских потерь, кроме одного легко 
раненного солдата — батарейца, то подумал, что летчиков судить не будут. Вот 
так и закончился этот печальный эпизод Для всех нас он был уроком.
      С выходом войск фронта на побережье Балтийского моря летчикам вменили в 
обязанность следить с воздуха за появлением вражеских кораблей и попытками их 
высадить десант. Но главные усилия и все наши мысли были направлены на 
подготовку Берлинской операции, на перебазирование полков как можно ближе к 
переднему краю.
      Мы интенсивно готовили аэродромы, приходилось летать на все строительнье 
площадки. Прилетел я както в район у города Нойдамм: полоса здесь делалась на 
песке, среди рабочих были и местные жители — немцы. Посмотрел, как идут дела 
Подошел к группе работающих немцев. Они сразу же все стали навытяжку, даже 
старики и женщины.
      Подойдя, поздоровался с ними. Они подобострастно стали кланяться, что 
меня очень удивило, стали приветствовать на немецком языке. Я спросил:
      — Как работается, как устроились?
      На аэродроме был офицер, знавший немецкий язык,
      он перевел им мои слова. Вышел вперед старичок и ответил:
      — Господин начальник, какая наша жизнь!.. Вы победили и по праву 
победителей все можете у нас взять. И наше, имущество, и нашу землю, и наших 
женщид Все ваше. |
      — Разве у вас все это отобрали? — спросил я.
      — Господин начальник, не отобрали, но мы знаем, что отберут.
      — У вас ничего не тронули и не тронут, — ответил я. — Наша армия 
совершенно другая, армия трудового народа. Женщины ваши нам не нужны, у нас 
свои есть. Имущество и землю тоже забирать не собираемся. Гитлер посягнул на 
нашу страну и на нашу свободу, так вот мы и пришли к вам, чтобы защитить свою 
страну и свою свободу, а не за тем, чтобы отбирать вашу землю, ваше имущество и 
тем более ваших женщин.
      — Скажите мне, забрали у вас хоть одну женщину? — обратился я к немцу с 
вопросом.
      — Господин начальник, я не знаю такого случая, — ответил он.
      — Вот вам и вся истина. Вас попросили сюда на аэродром, чтобы вы, работая 
здесь, помогли нам быстрее уничтожить фашизм.
      С марта 1945 года мы не допускали авиацию противника к реке Одер, 
встречали фашистские самолеты над его территорией и навязывали воздушные бои. В 
этом месяце было проведено полтысячи поединков, в которых уничтожено 465 машин 
противника, в том числе 429 истребителей.
      Соединения 16й воздушной армии активно участвовали в боях за улучшение 
наших позиций перед решающим наступлением. В «теле» 1го Белорусского фронта, 
как у нас тогда говорили, было две «занозы». Это плацдармы, удерживаемые 
противником на восточном берегу Одера. Один — у Франкфурта, другой — у крепости 
Китц возле Кюстрина. Вражеские войска на этих направлениях закрывали нам 
подходы к мостам. Командующий фронтом приказал вытащить «занозы», сбить 
фашистов с правого берега.
      Крепость Китц была невелика, но неприятности причиняла нам большие. Она 
разъединяла армии, готовящиеся к наступлению. По одну сторону моста была 5я 
ударная, по другую — 8я гвардейская.
      Генерал В. И. Чуйков както рассказывал мне, что бойцы взяли в плен 
немецкого офицера из крепости. На допросе Чуйков спросил его:
      — Ведь вы же обречены, чего же вы там сидите, почему не сдаетесь?
      Пленный ответил:
      — Господин генерал, у нас там обороняется дивизия, а вы перед ней 
поставили полк и хотите, чтобы мы подняли руки, ведь это же неприлично для 
военных. Пошлите хотя бы две дивизии, тогда и сдаться не стыдно.
      Да, у гитлеровцев был строжайший приказ оборонять крепость до последней 
возможности. По опыту Познани мы предложили ударить по ней тысячекилограммовыми 
бомбами. Нам возразили: она маленькая, ее площадь в пределах рассеивания бомб, 
и мы можем попасть в свои войска. Пришлось успокоить: бомбить будут снайперы, и 
ни один осколок на свои войска не упадет. Отобрали лучшие экипажи, на полигоне 
нанесли план крепости, экипажи натренировались точно попадать в нее. Через день 
командир 3го бомбардировочного корпуса генерал А. З. Каравацкий доложил:
      — Экипажи готовы разрушить последние бастионы фашистов на правом берегу 
Одера.
      К стенам Китца послали командиров с радиостанцией для управления 
пикировщиками. Установили ориентиры и доложили о готовности командующему 8й 
армией генералу Чуйкову. Я выехал к нему на КП, рассказал, как будут нанесены 
удары. Он согласился: «Хорошо, пусть бомбят».
      Над районом крепости патрулировали наши истребители, чтобы противник не 
помешал «Петляковым». Мы с Чуйковым следили с командного пункта за действиями 
летчиков. На цель пришла пятерка пикировщиков и заняла соответствующий боевой 
порядок для нанесения поочередных ударов. Первый экипаж стал пикировать с 
большой высоты, и бомба оторвалась как раз над нашим КП. Василий Иванович с 
тревогой произнес:
      — Рано сбросил, по своим ведь угодит!
      — Посмотрим, — уверенно ответил я.
      Чуйков неожиданно вскипел:
      — Что значит посмотрим?! Почему так безразлично говоришь?
      Я не успел ответить. Бомба взметнула огромный столб огня в крепости. 
Василий Иванович улыбнулся:
      — Ты смотри! Точно! Молодец какой!
      Одна за другой над нами со свистом проносились бомбы. Я был уверен, что 
все рассчитано верно: учтена поправка на ветер, обозначена ограничительная 
черта на земле, и штурманы никак не могли ошибиться.
      Все экипажи точно «спустили» на крепостной «островок» пять 
тысячекилограммовых бомб. Стены, другие сооружения крепости получили серьезные 
повреждения. Проведенная вслед за ударом с воздуха атака наземных войск 
принесла успех. Гарнизон Китпа капитулировал.
      Вскоре и франкфуртская «заноза» была ликвидирована. В результате нам 
удалось восстановить мосты.
      Значительно приблизилась к «рабочим местам» и наша авиация. Здесь мы 
построили 162 полевых аэродрома и взлетных площадок Правда, большинство из них 
имели узкие полосы, пригодные лишь для полетов одногодвух полков.
      К тому же характер местности заставил нас выбрать площадки, близко 
расположенные друг к другу, что приводило, в свою очередь, к скученности частей.
 Это впоследствии мешало наморганизовывать массированные удары, затрудняло 
одновременный вылет большого количества самолетов, так как взлетнопосадочные 
«круги» соседних аэродромов накладывались друг на друга.
      Постройка аэродромов — не единственная задача наших тыловиков в те дни. 
За время войны самолетный парк далеко обогнал в своем развитии средства 
наземного обеспечения полетов. Число самолетов в армии к 1945 году по сравнению 
со Сталинградской битвой возросло в 10 раз. Резко увеличились радиус действия 
самолетов, их бомбовая нагрузка, объем заправок, а наземные средства остались 
прежними. Офицеры тыла проявляли немало изобретательности, чтобы справиться с 
возросшим объемом перевозок и заправок. Как я уже отмечал, с большой энергией и 
находчивостью действовал мой заместитель по тылу генераллейтенант авиации А. С.
 Кириллов. Несмотря на тяжелую болезнь сердца, он ни в чем не делал себе скидки 
— с утра до ночи разъезжал по тыловым частям, базам, железнодорожным станциям. 
Его огромный опыт, деятельный характер, организаторская хватка, инициатива были 
незаменимы при решении самых неожиданных задач по обеспечению вылетов, число 
которых исчислялось многими тысячами.
      Все ценное, что накопила служба авиационного тыла на длительном боевом 
пути, он стремился использовать в предстоящем сражении. Тут и мобильные 
батальоны аэродромного обслуживания, посаженные на автотранспорт, и колонны 
внешнего подвоза горючего, насчитывавшие по пятьсот автоцистерн, и передовые 
команды авиаторов, выезжавшие чуть ли не к самой передовой для «освоения» 
только что отбитых у противника аэродромов.
      В ходе боев возникла и получила признание несколько необычная, но 
полезная для обеспечения воздушной армии трофейная служба О ней стоит сказать 
несколько подробнее. Еще в августе 1941 года приказом Наркома обороны в штат 
авиадивизий были введены технические команды, задача которых состояла в том, 
чтобы спасать и доставлять ремонтникам подбитые и совершившие вынужденную 
посадку самолеты. В мае 1942 года задачи технических команд расширились — они 
спасали все обнаруженные машины, учитывали боеприпасы и другое имущество, 
захваченное у противника. Так родилась трофейная служба. С каждым годом размах 
ее деятельности возрастал. За сентябрь — декабрь 1942 года из районов боев ею 
было эвакуировано 446 самолетов, за июль — август 1943 года — 685, а за весь 
1944 год — 2371 самолет. Поврежденные машины восстанавливались или разбирались 
на запасные части. Воины службы собирали металлолом для промышленности и 
отправляли с фронта на заводы. За тот же 1944 год только из 16 ВА было вывезено 
1123 вагона ценнейшего сырья — металлолома.
      Внимание трофейной службы привлекали и боеприпасы. Под руководством 
генерала Кириллова армейские умельцы наловчились использовать фашистские бомбы 
на наших самолетах, приспосабливать снаряды к нашему оружию. Для этого они 
меняли у бомб взрыватели, ставили на них отечественные стабилизаторы, подгоняли 
бомбодержатели.
      Первое время наши летчики проявляли известное недоверие к трофейным 
боеприпасам. Пришлось провести показательное бомбометание в присутствии 
летчиков. Оно дало очень хорошие результаты и ликвидировало всякие сомнения.
      В итоге уже на Курской дуге пятая часть сброшенных на фашистов бомб была 
их собственного производства. В 1944 году трофейная служба передала нашим 
авиационным частям свыше полумиллиона немецких бомб.
      Теперь были созданы усиленные передовые отряды, которые прошли 
специальную подготовку. Перед ними ставилась задача: продвигаясь вместе с 
передовыми частями, брать под охрану, учитывать и эвакуировать вражеские 
самолеты и другое аэродромное имущество и оборудование, собирать инструмент, 
расходные и строительные материалы для нужд армии. Особый интерес А. С. 
Кириллов проявлял к новой немецкой технике. О ней следовало немедленно 
оповещать командование и летный состав. Это позволяло нам лучше готовить личный 
состав к встрече со всякими «сюрпризами».
      В марте и начале апреля мы ни на день не прекращали разведку с воздуха. 
Полоса наступления войск фронта — около 120 километров в ширину и до 90 
километров в глубину, включая Берлин, — была сфотографирована шесть раз. На 
снимках была запечатлена система обороны и расположение вражеских частей, в том 
числе авиационных. Наблюдение за ними проводилось ежедневно.
      Было установлено, что гитлеровцы в районе Берлина имеют 62 аэродрома, из 
них 29 восточнее и 33 западнее города. На большинстве из них — искусственные 
взлетнопосадочные полосы Удаление баз истребительной авиации от линии фронта 
составляло всего 30 — 50 км.
      Для противодействия нашему наступлению гитлеровское командование 
сосредоточило в районе Берлина лучшую боевую технику и по возможности более 
подготовленные кадры. На вооружении у немцев появились новейшие модификации 
«хейнкелей», «юнкерсов» и других типов самолетов. Весьма вероятным было 
применение противником истребителя с реактивным двигателем и самолетовснарядов.

      Мы уже знали, что противник расположил перед нашим фронтом соединения и 
части двух флотов — 6го и «Райх». Мы обнаружили базирование трех 
бомбардировочных эскадр, пяти эскадр ФВ190. Кроме того, были выявлены группы 
ночных разведчиков и истребителей.
      С началом подготовки заключительной операции фашисты перебросили еще 400 
самолетов с Западного фронта. Так появилась здесь 4я группа истребительной 
эскадры «Удет», которая до этого выполняла задачу противодействия 
англоамериканской авиации. Из Норвегии была переброшена ночная штурмовая 
группа.
      И к нам прибывали новые части. Командующий ВВС Красной Армии сообщил мне, 
что в 16ю армию будет послан 6й бомбардировочный корпус, вооруженный 
самолетами Ту2, которым командовал генерал И. П. Скок, 1й гвардейский 
истребительный корпус генерала Е. М. Белецкого, 188я бомбардировочная дивизия 
Пе2, возглавляемая полковником А.И.Пушкиным, 240я истребительная дивизия Г. В.
 Зимина. В армии, таким образом, было 28 дивизий и 7 отдельных полков.
      Всего в наших частях насчитывалось около 3500 самолетов. Как же 
неизмеримо выросли наши победные крылья! Достаточно вспомнить, что в начале 
1942 года на калининском направлении в нашем распоряжении было всего 117 
самолетов. Против нас в полосе 1го Белорусского фронта гитлеровцы наскребли 
1700 машин.
      Подтянулись к исходным рубежам перед штурмом Берлина и наши соседи: 
справа — 4я воздушная армия генерала К. А. Вершинина, насчитывавшая 1360 
самолетов, слева — 2я воздушная армия генерала С. А. Красовского, имевшая 2150 
боевых машин. На тыловых аэродромах была сосредоточена 18я армия главного 
маршала авиации А. Е. Голованова. В ее составе было 800 дальних 
бомбардировщиков. Около 300 машин имела оперативно подчиненная нам авиация 
Войска Польского.
      Мы стремились не просто разгромить последний оплот фашистского люфтваффе, 
а сделать это с наименьшими потерями. Несмотря на наше превосходство в силах, 
воевать нужно не числом, а умением — на это были направлены помыслы всех — от 
летчика до командующего фронтом. В ходе подготовки к операции перед нами стояла 
главная задача — не допустить ударов по сосредоточениям наших войск.
      Первое, что предложили некоторые командиры, — это нанести удар по 
аэродромам для ослабления противника. Но, всесторонне оценив воздушную 
обстановку, мы пришли к выводу, что это не самый лучший способ действий. Можно 
потерять больше, чем приобрести. Самолеты гитлеровцев рассредоточены, их 
аэродромы в большинстве своем хорошо прикрыты зенитными средствами и 
истребителями, пункты управления ПВО оснащены радиолокаторами. А мы всего этого 
лишены при полете над вражеской территорией. Изза дальности не могли четко 
управлять боевыми действиями групп с земли, маневрировать силами и наращивать 
их, как противник у себя на территории. Все преимущества оказались бы на его 
стороне.
      Было решено громить гитлеровцев в воздухе. Для этого требовалось 
организовать четкое взаимодействие истребителей с зенитной артиллерией на 
подступах к плацдармам. Важно было своевременно обнаруживать воздушного 
противника, наводить на него истребители и, если надо, нападать крупными силами.
 Таким путем мы рассчитывали надежно прикрыть наши ударные соединения, к каким 
бы ухищрениям враг ни прибегал. Командующий фронтом Г. К. Жуков поддержал такой 
замысел. Представитель Ставки А. А. Новиков также одобрил этот план.
      К Берлинской операции мы готовились с особой тщательностью и 
ответственностью, хотя условия оказались для нас нелегкими. В боях за 
расширение плацдармов на западном берегу Одера, о которых я уже говорил, 
участвовали многие части. И естественно, времени на подготовку у них было очень 
немного. Подводили нас и аэродромы. Изза весенней распутицы с некоторых из них 
трудно было вести боевую работу.
      Пополнение воздушной армии новыми соединениями бомбардировщиков и 
истребителей затягивалось. А ведь по прибытии летчикам необходимо время для 
изучения обстановки, уяснения предстоящих задач, требовался известный срок и 
для подтягивания тылов после перебазирования.
      Наступала весна, зазеленели берега Одера, к которому тогда были прикованы 
взоры людей всего мира. Да, здесь собиралась великая гроза, всесокрушающая и 
очистительная…
      
Смерч над логовом
      
      Замысел и план наступления на столицу гитлеровского рейха вырабатывались 
в марте в штабе фронта. В конце месяца Маршал Советского Союза Г. К. Жуков 
вылетел в Москву для доклада Верховному Главнокомандующему своих предложений. 
Он возвратился с директивой Ставки, в которой была сформулирована задача — в 
кратчайший срок разгромить главную группировку немцев, прикрывавшую Берлин с 
востока, овладеть столицей Германии и на одиннадцатый день операции выйти на 
Эльбу. Главный удар нанести с кюстринского плацдарма четырьмя общевойсковыми 
армиями (47я, 3я ударная, 5я ударная, 8я гвардейская), двумя гвардейскими 
танковыми армиями (1я и 2я), двумя танковыми корпусами (9й и 11й). При 
поддержке авиации они должны осуществить прорыв с плацдарма на Одере западнее 
Кюстрина. Ширина прорыва — 24, 3 километра. На правом крыле двум армиям (61я и 
1я армия Войска Польского) предстояло форсировать Одер, на левом еще две (69я 
и 33я) со 2м гвардейским кавалерийским корпусом переходили в наступление с 
плацдармов севернее и южнее Франкфурта.
      Наши истребительные соединения мы распределили следующим образом. В 
центре, на направлении главного удара, войска фронта прикрывал 3й корпус 
генерала Савицкого. Южнее действовал 13й корпус генерала Сиднева. Для усиления 
атак двух истребительных корпусов предназначалась 240я дивизия полковника 
Зимина.
      Фашистское командование, безусловно, понимало, что главное сражение 
должно разыграться в полосе обороны их 9й армии. В своих приказах оно 
неоднократно подчеркивало, что судьба Берлина решается на берегах Одера. В то 
же время германский генштаб приказал своей армии дезинформировать нас: показать 
сосредоточение крупных танковых сил по всей глубине обороны, чтобы создать 
представление о наличии у немцев мощных оперативных резервов. Однако этот 
замысел противника был разгадан нашими разведчиками. Макеты танков, перевозимые 
в железнодорожных эшелонах и установленные на местности, которые гитлеровцы 
хотели выдать за настоящие танки, были обнаружены сразу.
      По данным воздушной разведки и аэрофотоснимкам нам удалось подготовить 
подробные карты и отправить их во все наземные и авиационные части. Они имели 
большую ценность для командиров всех родов войск.
      В начале апреля Г. К. Жуков провел командноштабное учение на картах. 
Цель этого учения — уяснение обстановки и задач предстоящего наступления. 
Командующие армиями докладывали свои решения как в исходном положении, так и в 
процессе боя. Здесь мы еще раз познакомились с нашими главными действующими 
лицами в предстоящей битве. Георгий Константинович умело обострял ситуации, 
ставил порой в очень трудное положение многих командармов, и видно было, что 
товарищи готовы к решающему сражению, чувствовался опыт, приобретенный за 
четыре года боев.
      Командующий фронтом, его заместитель, начальник штаба и начальники родов 
войск сидели на сцене большого зала, а командармы со своими помощниками 
находились в зале. Когда ставилась та или иная вводная, они по вызову подходили 
к карте. И тут выявлялся характер каждого. Должен сказать, что все они 
держались уверенно, докладывали четко и твердо. Вот встал высокий, статный 
генерал Николай Эрастович Берзарин. Это его писатель Всеволод Вишневский потом 
назовет одним из культурнейших генералов Красной Армии. Каждая сказанная им 
фраза поражала, отточенностью, завершенностью мысли. Свой короткий доклад он 
сопровождал яркими примерами из опыта ЯсскоКишиневской и ВислоОдерской 
операций, в которых действия его 5й ударной были решающими. Василий Иванович 
Кузнецов внешне был не так заметен: небольшого роста, плотный, говорил медленно 
и тихо, но чувствовалось, что он досконально, до подразделений знал свою 3ю 
ударную и глубоко вник в суть предстоящего сражения. Словно опытный учитель 
географии, он легко называл труднопроизносимые названия пригородов Берлина, его 
районов и улиц, на которые были нацелены вверенные ему части и соединения: 
Лютцов, Крейцверг, Луизенштрассе, Унтер ден Линден…
      Посвоему оригинален был В. И. Чуйков. Его монументальная фигура, 
громовой голос как бы говорили, что он представляет саму Россию. Услышав 
сложный вопрос, он не торопился с ответом. Доставал из кармана футляр, открывал 
его, вынимал очки, протирал их и подносил к глазам. Затем дышал на стекла. Было 
понятно, в эти секунды он обдумывал свой доклад Операция предстояла очень 
сложная, и было над чем поломать голову. В перерыве мы подшучивали над ним, 
говоря, что он оказался хитрее других. Ведь когда командарм просто стоял и 
думал, то казалось, что он в затруднении. А Чуйков занимался «делом» и не 
заставлял себя ждать. Получалось все очень натурально.
      Были обсуждены задачи, оценены возможные решения. Серьезное внимание 
обращалось на взаимодействие общевойсковых армий с авиацией, поэтому я все 
время был в напряжении, отвечал за каждую из своих частей. Г. К. Жуков дал 
дополнительные указания, и началось новое уточнение сроков и характера 
совместных действий.
      Делалось все по этапам. В огромном ящике с песком крупным планом 
макетировали общую обстановку, ставили задачи на переднем крае и в глубине, 
проигрывали ход сражения. На эти занятия я направлял командиров авиационных 
дивизий и корпусов, тех, кому предстояло взаимодействовать с наступающими.
      Г. К. Жуков с главными артиллеристом, танкистом и авиатором приезжал в 
каждую армию для заслушивания решения. А их было восемь общевойсковых да две 
танковые. Одним словом, была проведена колоссальная работа.
      Конечно, самые сложные задачи стояли перед 5й ударной генерала Н. Э. 
Берзарина и 8й гвардейской генерала В. И. Чуйкова. Они были нацелены на 
Зееловские высоты, в их полосах вводились в прорыв две танковые армии. У 
Берзарина — 2я, генерала Богданова, у Чуйкова — 1я, генерала Катукова. После 
авиационной подготовки для взаимодействия в наступлении им придавалось 
наибольшее количество авиации — каждой по бомбардировочному и штурмовому 
корпусу с истребителями прикрытия.
      Наш штаб готовился к осуществлению взаимодействия четырех воздушных армий,
 участвовавших в предстоящей операции. Требовалось определить способы наиболее 
эффективного использования крупных авиасоединений в полосе фронта. Для этого 
налаживалась взаимная информация, проводились встречи представителей штабов.
      Как я уже отмечал, 4 ВА была поставлена задача — выделить для действий в 
помощь нам в начальные часы наступления ночников и дневные бомбардировщики. У 
нас у самих было их очень много, да еще дальняя авиация поддерживала, но Г. К. 
Жуков требовал насколько возможно усилить первые удары. В связи с этим к нам 
прилетел К. А. Вершинин, мы согласовали с ним объекты для налетов его 
бомбардировщиков, договорились о целеуказании, взаимодействии. Все задачи были 
тщательно обсуждены и согласованы.
      При подготовке к операции мы не могли не учитывать действий союзной 
авиации. Встречи с нею в воздухе были неизбежны. Поэтому летчикам было 
приказано во избежание недоразумений внимательно изучить опознавательные знаки. 
Имелось также в виду предупреждение наших частей о времени и районе появления 
английских и американских самолетов. На КП 16й воздушной армии была специально 
выделена радиолокационная станция дальнего обзора для наблюдения за полетами 
союзников в небе Берлина.
      Вообще, осмотрительности летчиков, их умению распознавать принадлежность 
самолетов в воздухе пришлось уделить самое пристальное внимание. Поскольку над 
небольшим участком фронта (примерно 70 — 75 километров) поднимутся тысячи машин,
 с особой остротой вставали вопросы безопасности и четкого управления ими. 
Офицеры штабов тренировались в составлении кратких, предельно ясных документов, 
особенно связанных с постановкой задач соединениям, частям, подразделениям, 
экипажам. Последнее обстоятельство имело большое значение, так как сокращало 
нагрузку на средства связи и обеспечивало оперативность в передаче команд.
      Мы попытались представить себе, каким будет радиообмен при условии, что 
одновременно должно работать 2500 — 3500 радиостанций на коротких волнах, из 
них 200 — в наземной сети и 2300 — в воздушной. Для этой второй сети, которая и 
обеспечивала главным образом управление авиацией, отводилось всего 9 
фиксированных волн. Разница между ними была небольшой. Стало ясно: в горячие 
моменты в районе боевых действий могла произойти недопустимая перегрузка эфира 
от работы наших радиосредств. А ведь противник непрерывно вел прослушивание и, 
естественно, создавал помехи. Кроме того, близость соседних волн затрудняла 
точность отстройки раций и при их недостаточной стабильности могла привести к 
большим помехам, при которых невозможно было бы управлять экипажами в воздухе.
      Единственное спасение мы видели в том, чтобы резко ограничить число 
корреспондентов. Поэтому мы разрешили рядовым летчикам работать только на прием 
и включать передатчик в исключительных случаях. Другого выхода не было.
      Для переговоров с командирами частей мы применили новинку того времени — 
радиорелейную связь. Вначале нам дали роту, затем батальон, и к началу операции 
у нас были уже солидные средства этой связи. Они были опытными, мы их 
испытывали в бою, чтобы вести переговоры скрытно, избежать помех со стороны 
противника.
      Управлять истребителями — значит непрерывно следить за противником в 
воздухе. Опыт нам подсказал, что это можно сделать только централизованно, 
используя имеющиеся в армии радиолокаторы Мы создали три радиолокационных узла: 
на направлении главного удара в зоне 3 иак, в районе Рейтвена, где размещался 
передовой КП 16 ВА, и вблизи Вильденхаги, у аэродромов 13 иак. Это были первые 
в наших ВоенноВоздушных Силах мощные радиолокационные центры, которые должны 
были стать глазами нашего командного пункта.
      За время подготовки к операции мы отладили работу этих пунктов, обучили 
персонал и сами освоили методы управления истребителями в воздухе. Мы надеялись 
на то, что радиолокационные средства помогут оценивать обстановку и 
своевременно вызывать подкрепления в очаги воздушных боев с немецкими 
самолетами.
      Значение управления возросло еще и потому, что командующий фронтом решил 
начать операцию за полторадва часа до рассвета. Это очень сложный вид боя. К 
тому же, чтобы ошеломить и морально подавить противника, Г. К. Жуков 
распорядился произвести ночную атаку при свете прожекторов. На направлении 
главного удара, на участках прорыва предстояло сосредоточить 140 прожекторов, 
которые должны были включиться одновременно. Танки пойдут вперед с зажженными 
фарами.
      Сначала вызвались проверить на себе «слепящее» действие луча несколько 
генералов. Они стали примерно на расстоянии километра от прожектора Огромной 
силы свет так подействовал, что, когда луч погас, «испытатели» долго ничего не 
видели.
      — Ну кто еще хочет проверить? — спросил Жуков.
      Желающих больше не оказалось.
      Штаб фронта на полигоне провел опытное исследование. Собрали командующих 
всеми армиями, расположили войска, и в один т вечеров после наступления темноты 
артиллерия начала условную артподготовку, авиация условно бомбила Когда настало 
время атаки, вспыхнули прожекторы. Танки и пехота пошли вперед Мы смотрели и со 
стороны обороняющихся, и со стороны наступающих Картина получилась грандиозная, 
а некоторые эпизоды произвели потрясающее впечатление.
      Командующий фронтом собрал потом всех командармов и выслушал мнение 
каждого из них. Все единодушно поддержали замысел: начать наступление ночью и 
при свете прожекторов.
      Мне вспомнился сентябрь 1942 года под Сталинградом. Чрезвычайно тяжелое 
положение сложилось тогда: гитлеровцы были у Волги, наши части боролись за 
каждый дом в городе. Войска Донского фронта ударами во фланг гитлеровцам 
отвлекали силы врага на себя. И вот в один из дней вызвал меня Жуков и поставил 
задачу собрать с аэродромов прожекторы, выставить на передовую, чтобы, ослепив 
противника, наступать в темноте. У нас были посадочные, предназначенные для 
подсвета полосы приземляющимся самолетам. Они рассеивали свет. Зенитные же дают 
узкий сфокусированный луч и слепят. Я докладывал Г. К. Жукову, что прожекторы у 
нас не те. Но он приказал всетаки установить их и замаскировать. Повезли мы 
свои осветительные установки на передовую. Командарм предупредил: «Немцы 
разобьют их». Я ему ответил: «Надо так укрыть, чтобы гитлеровцы не заметили». 
Решили закапывать всю машину, чтобы была видна только рамка, так и сделали. 
Ночью в момент атаки включили свет, это в какойто мере повлияло на противника, 
наши войска продвинулись вперед. Но хлопот у меня было очень много: то 
прожектор немцы разобьют, то отказ произойдет в электропитании.
      И вот, когда пошла речь о применении прожекторов на Одере, я подумал: 
неужели и сейчас на меня возложат обязанность оборудовать ими теперь уже всю 
полосу наступления? Где мы возьмем столько прожекторов? Но на этот раз сия 
забота нас миновала; устанавливались не посадочные, а зенитные прожекторы войск 
ПВО. Они далеко светят и ослепляют. И здесь должно получиться несравненно лучше.

      Надеясь ошеломить противника в момент атаки, мы понимали, что не сломим 
его волю к сопротивлению. Немцы как на земле, так и в воздухе будут драться с 
отчаянием и упорством обреченных.
      Нам было известно много фактов фанатизма гитлеровцев. В частности, во 
время боев за ликвидацию вражеского плацдарма на восточной стороне Одера в 
районе Франкфурта. После артиллерийской подготовки наши воины пошли в атаку, 
гитлеровцы начали отходить. Вдруг из немецких окопов выбегает женщина и кричит: 
«Что вы, мужчины, отступаете? Вот я — женщина, но готова умереть за Германию!» 
И тут же падает. Видимо, нужно было любыми средствами создать эффект. Когда 
взяли вражеские окопы, то убитой не нашли. Это был спектакль для разжигания 
фанатизма.
      В наши руки попал приказ гитлеровского командования, в котором 
говорилось: «Борьба должна вестись с фанатизмом, фантазией, со всеми средствами 
обмана, с хитростью на земле, в воздухе и под землей».
      Советские воины твердо знали, что от них требуется последнее напряжение 
для завоевания победы Командиры, политорганы, партийные и комсомольские 
организации разъясняли бойцам политическое и военное значение Берлинской 
операции как завершающего удара по немецкофашистским захватчикам. По плану 
политотдела организовали встречи летчиков с воинами стрелковых и танковых 
частей. Побывавший у пехотинцев командир звена 724го штурмового авиаполка 
старший лейтенант Чебаков заявил: «Мы понастоящему увидели жизнь славных 
пехотинцев, побывали у них в траншеях, под огнем орудий и минометов. Теперь, 
когда я буду пролетать над своими друзьями, вспомню, как им трудно, и буду 
сильнее бить врага».
      Одна из действенных форм мобилизации воинов на успешное выполнение боевых 
задач — митинги личного состава авиационных частей. Пламенные выступления 
прославленных командиров, лучших воздушных бойцов вдохновляли людей на славные 
дела, умножали их силы в борьбе за полное искоренение немецкого фашизма, 
способствовали повышению наступательного духа.
      Страстным призывом к смелым и решительным действиям звучало обращение 
Военного совета фронта к воинам: «Войска нашего фронта прошли за время Великой 
Отечественной войны тяжелый, но славный путь. Боевые знамена наших частей и 
соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом под Сталинградом и 
Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, в Бранденбурге и 
на Одере… Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право 
штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова 
сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Призываем вас выполнить 
эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Вперед, на 
Берлин!»
      Накануне решающей операции лучшие летчики и штурманы выразили желание 
идти в бой коммунистами. В дни подготовки и штурма Берлина было принято в 
партию две тысячи авиаторов, почти в пять раз больше, чем в январе 1945 года 
Командир звена 779го бомбардировочного авиаполка капитан С. В. Сигодняев в 
своем заявлении писал: «В дни решающих боев мое наивысшее желание — стать 
коммунистом. Я не пожалею сил, а если потребуется, и жизни за дело ленинской 
партии, за нашу победу».
      К середине апреля воздушная армия закончила подготовку к Берлинской 
операции. В ходе этой огромной работы мне было трудно, как никогда раньше. В 
первых числах марта со мной приключилось чтото необычное — я заболел. 
Поднялась температура, начало знобить. Врачи исследовали, но диагноз поставить 
не могли. Судилирядили и решили: может быть, малярия. Взяли кровь, проверили — 
ничего не обнаружили. Мне ввели специальные вещества, опять взяли кровь. На сей 
раз предположение подтвердилось: трехдневная малярия. Лечили меня обычным путем.
 Приступ пройдет — я здоров, хожу, жду нового.
      Так, с выходом наших войск на Одер и во время всей Берлинской операции 
меня душила болезнь. Три дня приступ, потом пауза и опять приступ. Я уже стал 
заметно сдавать. Но на войне никто с болезнями не считался. Както само собой 
все привыкли к моей малярии — и я, и подчиненные, и начальники. Приду, бывало, 
на доклад к Г. К. Жукову с температурой под сорок, лицо румяное, возбужденное. 
Георгий Константинович, выслушав доклад, спрашивал: «Что, началось?" Я отвечал: 
„Началось“. „Ну поезжай, отлежись“. Онто знал, что лежать мне некогда.
      Приехал однажды ко мне генерал Ф. П. Полынин, командующий ВВС Войска 
Польского. Сидели мы на КП у меня в комнате, беседовали. Приходили офицеры 
штаба, докладывали итоги, приносили подготовленные приказания. Я все 
рассматривал, подписывал. Примерно к полуночи я взял из стола термометр и сунул 
под мышку. Подержал минут десять и подал Полынину:
      — На, посмотри.
      Он посмотрел и глазам не поверил.
      — Что это, — говорит, — термометр неисправный?
      — А сколько там? — спросил я.
      — Сорок и одна десятая.
      — Значит, исправный, — ответил я. — Бывает и больше.
      — Тото я вижу, — сказал Полынин, — что у тебя щеки покраснели, 
возбуждение на лице какоето болезненное.
      — Приступ малярии начался, — объяснил я ему. — Пройдет день, и 
температура пойдет на убыль. А через три дня будет в норме.
      — Как же ты работаешь? — удивился Полынин.
      — Ты же видишь. Высокая температура бодрости придает, живее крутишься.
      Приближался день начала наступления. Метеорологи предсказывали сложные 
метеоусловия. Но нас это не волновало. Весной на Одере — густые дымки. И 
летчики уже к ним привыкли.
      Нас беспокоило другое — как бы авиация противника не нанесла в последний 
момент массированный удар по нашим группировкам. Особенно плотные боевые 
порядки были в 5й ударной, 8й гвардейской и в 3й ударной армиях. За ними 
стояли танковые армии и корпуса. Наши истребители не спускали глаз с плацдармов.
 Чем ближе был решающий день, тем больше нарастало беспокойство.
      Особенно нас насторожило сообщение зенитчиков о появлении в воздухе 
необычных спаренных самолетов противника. Оказалось, фашисты стали подвешивать 
«юнкерсы» под «Фоккевульф190», как гигантские бомбы.
      Такую вот «этажерку» и засекли наши зенитчики. Соединенные вместе, две 
машины подошли к переправе через Одер. На том и на другом работали моторы. На 
высоте 800 — — 900 метров «фоккер», в кабине которого сидел летчик, отделился, 
резко отвернул в сторону и ушел на запад. А «юнкерс» продолжал планировать под 
тем же углом. Зенитчики приготовились к стрельбе. Но самолетбомба, начиненный 
взрывчаткой, не дойдя до переправы, врезался в землю и взорвался. В радиусе 150 
метров были разрушены каменные дома, возникли пожары.
      После войны стало известно, что гитлеровцы успели применить против 
советских и союзных войск 200 таких систем, имевших кодовое название «Отец и 
сын». Двенадцать раз фашисты пытались доставить на подвеске «фоккеров» 
бомбардировщики с взрывчаткой к мостам через Одер. Два из них сбили наши 
летчики М. Петров и В. Петкевич. Одна «этажерка» была уничтожена зенитчиками.
      Остальные не попали в цели. Расчет врага на разрушение наших переправ не 
оправдался.
      Что касается налетов обычных самолетов, то тут противник испытывал 
затруднение. Германское командование, наверное, видело, что у нас созданы 
крупные группировки, но атаковать их с воздуха не решилось, так как опасалось 
наших истребителей и зенитной артиллерии. Любой налет гитлеровской авиации был 
чреват для нее большими потерями. А это могло ослабить оборону Берлина.
      В штабе нашей воздушной армии заканчивались последние приготовления к 
боевым действиям. Оперативная группа 18й воздушной армии рядом, в соседнем 
домике, уточняла назначенные ей цели.
      На нашем КП располагался командующий ВВС главный маршал авиации А. А. 
Новиков со своими помощниками. Отсюда он давал указания С. А. Красовскому и К. 
А. Вершинину, и мы постоянно имели свежие данные об обстановке.
      Наконец настал день наступления. В частях состоялись митинги. Воздушные 
бойцы и командиры выражали свое стремление с честью выполнить поставленные 
задачи. Мне запомнилось, как звучали слова клятвыпризыва командира 175го 
штурмового авиаполка: «Боевые товарищи! В боях за Берлин прославим еще раз наш 
Краснознаменный Суворовский полк. Не посрамим гвардейского Знамени, политого в 
упорных боях кровью лучших наших воинов. Летный состав покажет при штурме 
Берлина возросшее боевое мастерство, лютую ненависть к врагу, безграничную 
преданность матери Родине. Вперед, штурмовики! Вперед, гвардейцы! На штурм 
Берлина!»
      Мы заранее отправились на наш КП, расположенный вблизи фронтового 
командного пункта. Ехали туда с большим волнением. Мы знали, что это 
заключительная операция, что наши войска должны окончательно разгромить 
противника Но вместе с тем все прекрасно понимали, что предстоят ожесточенные 
бои, в которых фашисты будут драться до конца.
      Меня особенно беспокоило управление авиацией во время боев в Берлине. В 
таком крупном городе мы еще не воевали. Там очень сложно ориентироваться при 
отыскании целей. Мы основательно обдумали, как будем показывать летчикам цели, 
провели в частях занятия со всеми экипажами, снабдили их картами крупного 
масштаба. Слово теперь было за летчиками.
      Наступил момент, когда ушли в темное небо самолетыночники. Сначала 
легкие бомбардировщики 4й воздушной армии подавляли и уничтожали вражеские 
огневые средства, потом эту же задачу выполняли наши По2.
      В пять часов утра раздался громовой раскат залпов орудий и минометов. Над 
станом врага вспыхнули десятки зарниц. Плотность артиллерии у нас достигала 
трехсот орудий на километр, не считая минометов, «катюш».
      С 5.00 до 5.40 наши 9я гвардейская и 242я ночные авиационные дивизии 
нанесли удар по штабам и узлам связи противника. Через 25 минут после начала 
артподготовки вспыхнули прожекторы и двинулись войска. Противник был ошеломлен, 
он сразу не понял, что все это значит.
      Прошло некоторое время, и гитлеровцы освоились, стали оказывать упорное 
сопротивление. Воз же наши войска выполнили задачи, которые ставились им, до 
рассвета.
      В 6.07 (атака войск фронта планировалась на 6.00, а началась на полчаса 
раньше) дальние бомбардировщики произвели эшелонированный налет на опорные 
пункты второй полосы обороны врага В течение 42 минут 743 самолета сокрушали ее.
 Плотность удара достигла 50 тонн на один квадратный километр.
      До рассвета авиация действовала строго по расписанию. Но позже широкую 
пойму Одера и Варты закрыла густая дымка, видимость уменьшилась до 1000 метров, 
а местами опустился туман. Еще более ухудшила видимость мгла, 
распространившаяся над полем боя. Командиры авиационных корпусов и дивизий, 
находившиеся в порядках наступавших армий, доложили мне о невозможности выпуска 
крупных групп самолетов. Было решено действовать по войскам и огневым средствам 
на поле боя звеньями и эскадрильями.
      В дальнейшем стали поступать донесения, что некоторые аэродромы закрывает 
туман. Пришлось поручить штабу армии организовать посадку самолетов на любые 
открытые площадки, там дозаправлять их и снова поднимать в бой, а командирам 
дивизий ставить экипажам задачи в воздухе со своих КП.
      Без трудностей, конечно, не обходилось, но все авиационные дивизии 
обеспечивали непрерывную поддержку наступающих войск. Так, командир 80го 
стрелкового корпуса 5й ударной армии донес: «198я штурмовая авиационная 
дивизия сыграла большую роль в обеспечении успеха. Штурмовики расчищали путь 
пехоте, уничтожая и подавляя огневые точки и артиллерию противника. Часто они 
действовали с малых высот, надежно подавляя сопротивление противника».
      Участник сражения за Берлин командир 241й бомбардировочной дивизии 
полковник А. Г. Федоров вспоминает первое утро битвы: «Несмотря на дымку, мы 
вылетели, чтобы поддержать наступление 5й ударной и 8й гвардейской армий, 
вскоре после артподготовки. В воздух поднялись 72 самолета Пе2 и около 100 
истребителей 1й гвардейской иад. Внушительная, волнующая картина! На маршруте 
в связи с ухудшением погоды колонна девяток расчленилась на звенья и продолжала 
идти вперед На подступах к заданным целям попали под сильный огонь зениток. 
Восемь машин получили повреждения, четыре из них выбыли из строя. Но остальные 
прорвались сквозь огонь и сбросили бомбы на цель. Пикировщики выполнили свою 
задачу…»
      Во второй половине первого дня туман рассеялся и напряжение в воздухе 
возросло. К 13.00 было произведено 2192 самолетовылета. К тому времени четыре 
армии, наступавшие в центре, прорвали первую и вторую позиции противника и 
вплотную подошли к оборонительной полосе у Зееловских высот. Здесь они 
встретили исключительно ожесточенное сопротивление.
      Оценивая обстановку, создавшуюся в первой половине дня 16 апреля, 
командующий фронтом учел, что любая заминка на линии Зееловских высот может 
привести к нежелательной паузе в самом начале операции. В связи с этим Г. К. 
Жуков приказал ввести в бой 1ю и 2ю танковые армии и распорядился, чтобы 
восемь дивизий бомбардировщиков и штурмовиков поддержали их атаку. Мне пришлось 
отменить запланированные налеты. Офицеры нашего штаба и представители танкистов 
согласовали цели и время ударов. Командирыавиаторы переехали в район КП 
танкистов, и к 15.00 Пе2 и Ил2 начали действия в их интересах. К 16.00 
экипажи сделали более 400 самолетовылетов.
      За день только 3й бомбардировочный корпус генерала А. 3. Каравацкого 
совершил 1200 самолетовылетов и обрушил на укрепления врага 350 тонн бомб. 
Экипажи «илов» корпуса генерала И. В. Крупского эшелонами штурмовали позиции 
противника. Они поднимались в воздух 800 раз, вывели из строя 90 орудий, 70 
автомашин, взорвали 9 складов, уничтожили большое число фашистов.
      На направлениях, где наступали 3я ударная и 69я армии, штурмовики 2й и 
11й гвардейских дивизий выполнили 530 самолетовылетов и нанесли непоправимый 
ущерб врагу.
      Наши летчики действовали уверенно, с полным сознанием своей силы и 
мастерства. Отличались отвагой и мужеством экипажи 54го бомбардировочного 
авиаполка. В первом боевом вылете девятка «Петляковых» нанесла точный удар по 
крупному узлу вражеской обороны Мюнхенберг. При уходе от цели пикировщики 
подверглись атакам почти втрое большего числа истребителей. Но советские 
авиаторы не растерялись. Плотнее сомкнув боевой порядок, воздушные стрелки и 
штурманы встретили гитлеровцев лавиной огня. В этом бою фашисты потеряли шесть 
самолетов. Их сразили коммунисты старшина Умов, старший лейтенант Шумов, 
старший сержант Грачев, старшина Морозов, лейтенант Куропцев, старший лейтенант 
Житкин. Все наши бомбардировщики возвратились на свою базу.
      Характер действий авиации, как и планировалось нами, выразился в создании 
своеобразного огневого вала, сопровождавшего наступающую пехоту и танки на 
направлении главного удара глубиной до 15 километров. И то, что с наступлением 
рассвета изза плохой погоды мы не смогли обеспечить бомбовоштурмовых ударов 
по противнику, в известной мере сказалось на темпах прорыва его обороны и 
лишний раз подчеркнуло огромное значение массированных налетов. Глубоко 
зарывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник сумел уберечь 
свои силы и Технику от огня нашей артиллерии и бомбардировщиков.
      Как и следовало ожидать, с улучшением погоды гитлеровская истребительная 
авиация стала оказывать возросшее сопротивление. Группы ФВ190 численностью по 
4 — 6, а иногда по 20 самолетов пытались прорваться к боевым порядкам наших 
войск и к переправам на Одере. Наши истребители прикрытия смело завязывали бои 
с немецкими самолетами на подходе к району целей и успешно отражали их налеты.
      Летчики 13го корпуса Б. А. Сиднева 48 раз вступали в воздушные схватки с 
противником и за день сбили 72 самолета. Летчик 283й дивизии Герой Советского 
Союза капитан Н. А. Найденов, прошедший от Сталинграда до Одера, в первый день 
Берлинской операции уничтожил 3 вражеских самолета Я знал этого отважного 
истребителя. Мне вспомнилось, как в первый день битвы за освобождение 
Белоруссии он во главе восьмерки «яков», прикрывая штурмовики, отбил все атаки 
гитлеровцев и в течение шести минут вместе с товарищами сразил три 
«мессершмитта». Здесь, в небе Берлина, примеру Найденова последовали летчики 
Чаплинский, Оганесов, Ткаченко, Третьяков, Чирков, сбившие по две машины.
      На боевом счету истребителей корпуса Е. Я. Савицкого к вечеру было 
полсотни сожженных «мессеров» и «фоккеров». Особенно отличились летчики полка П.
 Ф. Чупикова. Над городами Зеелов, Мюнхенберг, Бернау они провели 10 схваток с 
противником и уничтожили 16 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего. 
Восхищенный действиями истребителей, командующий 5й ударной армией генерал Н. 
Э. Берзарин прислал телеграмму Е. Я. Савицкому: «Прошу объявить благодарность 
летчикам вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических 
условиях при обеспечении войск и переправ через Одер. 16.4.45 г.».
      Капитан Гуржий, сражавшийся в рядах 6го истребительного авиакорпуса 
генерала Дзусова, восторженно рассказывал нам о своем полете на разведку над 
логовом врага: «16 апреля меня и моего ведомого младшего лейтенанта Самохвалова 
ранним утром вызвал командир подполковник Хара и приказал готовиться к полету в 
район Берлина. Радостью переполнилось сердце. Мне первому оказана такая честь. 
Много мыслей пронеслось в голове, пока командир ставил задачу. Хотелось многое 
сказать, когда он спросил, все ли ясно. Но я лишь ответил: „Задача ясна. 
Разрешите взлетать?“
      Командир пожелал успеха и отпустил нас. Хотелось вложить в этот полет всю 
свою душу. Идем к самолетам и вспоминаем все, что пришлось пережить за суровые 
годы войны. Перед глазами стоит заплаканное лицо матери, дочь которой угнали в 
Германию, избитый немцами отец, наши разрушенные города и села…
      Теперь мы, как неудержимый смерч, идем в логово врага! Трепещи, 
фашистский дракон!
      Взлетели, набрали высоту шесть тысяч метров. От линии фронта до Берлина 
семьдесят километров. Подходим с юга, со стороны солнца. Город под нами как 
огромный, паук. Дымятся его развалины. Хотелось крикнуть, чтобы услышали все: 
«Над Берлином советские истребители! Значит, скоро будут здесь советские танки 
и пехота».
      Начинаем выполнять задание. Пикируем до высоты в полторы тысячи метров и 
на большой скорости проносимся над домами. Немцы открыли бешеный зенитный огонь.
 Но уже поздно. Мы ясно различаем магистрали, переполненные немецкими войсками. 
Железнодорожные станции забиты вагонами. С востока подходят все новые и новые 
составы, часть из них направляется на юг.
      Берлин позади. Но и за его пределами зенитки не перестают бить. Наперерез 
идут два «фоккевульфа». Но мне нельзя вести бой: я разведчик. Там, на 
аэродроме, ждут моих донесений. Используя скорость, уходим от вражеских 
истребителей. Да и они неохотно преследуют нас. Ведь их только пара, а на 
равных они в бой не вступают.
      Летим над дорогами, ведущими от линии фронта к Берлину. Колонны немецких 
войск и техники идут, не маскируясь. Движение в западном направлении 
интенсивнее, чем к линии фронта. Значит, немцы начинают отступать!
      Не долетая километров пятнадцать до линии фронта, встречаю наши 
штурмовики. Они обрабатывают колонны немецких войск, направляющиеся к фронту. 
Горят автомашины, мечутся гитлеровцы…
      А рядом — воздушный бой «Яковлевы» и «лавочкины» гоняют стервятников. 
Господство нашей авиации полное»36 .
      Сильное впечатление произвел на меня этот взволнованный рассказ летчика — 
я вижу в нем зрелость опытного бойца и высокое понимание им своего долга.
      В те дни в наших частях царил всеобщий подъем боевого духа, бодрости, 
инициативы, многое делалось по предложению воздушных бойцов. Генерал А. С. 
Виноградов рассказал мне, что комсомольцы гвардейского авиационного полка 
взялись изготовить увеличенную копию ключа от ворот германской столицы, 
добытого славными русскими воинами в семилетней войне 1756 — 1763 годов. Было 
решено сбросить его гвардейцам генерала И. Дука, штурмовавшим Зееловские высоты 
в составе 8й гвардейской армии.
      16 апреля ключ к Берлину был вручен перед строем полка лучшему 
летчикуштурмовику Герою Советского Союза Н. И. Белавину.
      Приняв этот символический ключ — подарок боевых друзей, Н. И. Белавин 
повел свою группу к Зееловским высотам, где шли на приступ 
гвардейцысталинградцы. Обрушив смертоносный груз на головы гитлеровцев, 
штурмовики легли на обратный курс. Над позициями наших частей повис купол 
парашюта. В обращении авиаторов говорилось: «Дорогие друзья гвардейцы! Уже 
близок час нашей победы! К победе, вперед! Шлем вам ключ от Берлинских ворот. С 
вами гвардейцыштурмовики Героя Советского Союза Белавина!»
      Весть о необычном подарке и письме авиаторов моментально облетела все 
наземные части, вызвала воодушевление и новый прилив сил у наступающих.
      До полной темноты мы посылали «охотников» для блокирования вражеских 
аэродромов, воздушные патрули «висели» на разных высотах за линией фронта, 
охраняя наши наступающие войска. Советские истребители находились также и над 
полем боя, их задача — уничтожать прорвавшихся гитлеровцев. В готовности к 
вылету мы держали группу усиления. Такая организация боевой работы обеспечивала 
перехват самолетов противника на подступах к полю боя и давала возможность 
быстро сосредоточить крупные группы истребителей.
      О сопротивлении фашистов в воздухе красноречивее всего свидетельствовали 
воздушные бои. Их было проведено в течение дня 140. Потери противника составили 
165 самолетов, наши — 87.
      Авиация немцев, несмотря на высокую активность, по количеству 
произведенных вылетов значительно уступала нам. За день было зафиксировано до 
1000 самолетовылетов противника. Данные эти нельзя считать полными, так как не 
все вражеские летчики заходили на нашу территорию, мы их вынуждали вести бои 
подальше от прикрываемых войск.
      Пытаясь оказать моральное воздействие на наши наступающие части, 
противник в конце первого дня применил самолетыснаряды. Примерно в девять 
часов вечера в районе Терпитца немцами было запущено пять беспилотных аппаратов,
 в районе Запциг — Эгера — четыре. Правда, от этого нападения наши войска 
потерь не имели, потому что самолетыснаряды не попали в цели.
      О нашем господстве в воздухе мы говорили много. Мы боролись за него. С 
началом наступления это признали и наши враги. Взятые в плен немецкие летчики 
рассказывали на допросах о силе советской авиации. Фельдфебель из 1й штурмовой 
эскадры сказал: «Я имел возможность в достаточной мере наблюдать действия ваших 
истребителей. О количестве их я умалчиваю, но в самом их поведении чувствуются 
уверенность, выучка и опыт, приобретенные за время войны. Штурмовики подавляют 
все не только своим уничтожающим огнем, они сильно воздействуют морально».
      А вот что заявил летчик 20й эскадры ночных штурмовиков:
      «После единственного моего вылета против русских я могу сказать лишь одно,
 что русская авиация достаточно сильна, чтобы наносить решительные удары по 
военностратегическим объектам во время осады такого крупного города как Берлин.
 Безусловно, русские штурмовики оказали огромную помощь своей пехоте. Это уже 
давно установленная истина: штурмовик — лучший друг своей пехоты».
      К 21.00 16я воздушная армия произвела 5424 самолетовылета вместо 
планируемых 8300, 18 ВА — 766, 4я — 440. Две трети налетов осуществлено на 
направлении главного удара. При этом израсходовано около 1500 тонн бомб. Из них 
900 тонн пришлось на самые крупные калибры, применявшиеся главным образом для 
разрушения опорных пунктов.
      В течение ночи на 17 апреля в сторону Зееловских высот один за другим 
уходили ночные бомбардировщики. 3я ударная, 5я ударная и 8я гвардейская 
армии в темноте продолжали бои по прорыву обороны противника. А с утра 
возобновилось общее наступление. Ему предшествовала короткая, но мощная 
артиллерийская подготовка.
      Наши бомбардировщики и штурмовики изза крайне неблагоприятных 
метеоусловий снова вылетали небольшими группами, а то и парами. Борьба за 
вторую оборонительную полосу Зееловских высот достигла крайнего ожесточения. 
Под сильным огнем противника наша пехота преодолевала крутые скаты и штурмовала 
расположенные на них долговременные фортификационные сооружения. Здесь особенно 
остро требовалась помощь авиации, действующей методом сосредоточенных ударов 
крупными силами, и это быстро склонило бы чашу весов в нашу сторону, но, как я 
уже указывал, крайне неблагоприятные метеоусловия ограничивали действия 
бомбардировщиков и штурмовиков.
      До разминирования дорог, которые противник упорно оборонял, танки не 
имели возможности идти непосредственно в боевых порядках пехоты и продвигались 
за ней. Нелегко было и артиллерии следовать за наступающими частями.
      Вот почему с такой настойчивостью командующий фронтом требовал вести 
боевые действия всеми видами авиации. Пока поднимались в воздух наиболее 
искусные летчики, остальные все время находились в готовности при малейшем 
улучшении погоды присоединиться к ним. Досадно было сознавать, что наша пехота 
встретила усилившееся сопротивление противника, но ни танки, ни артиллерия, ни 
авиация не могли оказать ей эффективной поддержка Каждый дополнительный вылет 
пары штурмовиков или бомбардировщика на Зееловские высоты имел 17 апреля 
большое значение. Поэтому наши летчики, не считаясь с крайне сложными 
метеоусловиями, сбрасывали свой смертоносный груз на врага. Они произвели в тот 
день 895 самолетовылетов. А ночью 763 раза поднялись в небо экипажи 18 ВА.
      Гитлеровские пилоты шли, как говорится, вабанк. Несмотря на непогоду, 
они произвели до 500 самолетовылетов. Произошло 25 воздушных боев, противник 
потерял 56 машин — преимущественно истребителей. Наши потери — 22 самолета.
      Во второй день операции среди отличившихся авиаторов мы снова услышали 
фамилию героя боев над волжской твердыней В. Н. Макарова. Он стал уже 
подполковником, командиром части и попрежнему неудержимо рвался в небо. 
Макаров и его подчиненные добавили к счету сбитых ими вражеских машин еще по 
одной.
      Тогда мы снова убедились, что наши летчики стоят на голову выше асов 
противника в тактической выучке. Старший лейтенант А. П. Филатов, 
сопровождавший штурмовики во главе шестерки истребителей, встретил пятьдесят 
«фоккевульфов», шедших с бомбами к расположению наших войск. Ведущий 
немедленно приказал: двум экипажам прикрывать «илы», другой паре идти в лобовую,
 третьей — атаковать с фланга. Комбинированный удар оказался полной 
неожиданностью для противника. Гитлеровские летчики дрогнули, этим 
воспользовались наши истребители и сбили четыре «фоккера». Их строй смешался, и 
они повернули на запад. В течение дня Филатов, как он выразился при докладе, 
«вогнал в землю» два вражеских самолета.
      17 апреля две победы одержал и И. Н. Кожедуб, сражавшийся в 176м полку 
под командованием П. Ф. Чупикова. Это была особая часть, подчинявшаяся 
непосредственно Командующему ВВС. Здесь — что ни летчик, то герой. Во второй 
день Берлинской битвы по одному самолету уничтожили летчика части майоры Д С 
Титаренко, А С Куманичкин, капитан Н. И. Саввин и лейтенант С К Крамаренко.
      Иван Кожедуб надолго запомнил этот полет. В паре с Дмитрием Титаренко он 
встретил над Зееловскими высотами сорок «фоккевульфов», шедших с бомбами к 
расположению наших войск. Развернувшись на предельной скорости, наша пара 
приблизилась к фашистам сзади сверху. Кожедуб подошел вплотную к ведомому 
последней пары и меткой очередью сразил его. У гитлеровцев возникла паника. 
Коекто повернул назад, но остальные продолжали путь к цели. Как им помешать? 
Истребители вошли в пикирование и на предельной скорости пронеслись между 
«фоккерами». Те стали в оборонительный круг. Завязалась схватка, в которую 
вступили еще несколько наших самолетов. Вражеская группа была рассеяна. Кожедуб 
и Титаренко повернули домой. И вдруг Иван Никитович заметил, что один 
стервятник из тех, с которыми только что шел бой, продолжает полет к нашим 
войскам. Заметив нашу пару, он попытался скрыться. Но от Кожедуба уйти трудно. 
Тот быстро настиг фашиста и в упор расстрелял его. Это был шестьдесят второй 
сбитый им самолет.
      На участках фронта, где в первой половине дня наметился успех наших 
частей, противник, пытаясь восстановить утраченные позиции, ввел в бой резервы. 
Борьба шла за каждую траншею. Таким образом, в течение двухдневных боев 
наступающие на главном направлении войска выполнили только задачу первого дня 
операции. Темп наступления продолжал оставаться медленным, бои на промежуточных 
рубежах принимали затяжной характер.
      В связи с этим Г. К. Жуков указал командующим армиями: «…Иметь в виду, 
что до самого Берлина противник будет сопротивляться и цепляться за каждый дом 
и куст, а поэтому танкистам, самоходчикам и пехоте не ждать, пока артиллерия и 
авиация перебьют всех немцев и предоставят удовольствие двигаться по чистому 
пространству…»
      Он приказал стремительно развивать наступление, не допуская 
медлительности в развитии Берлинской операции; всю артиллерию, в том числе и 
большой мощности, подтянуть к первому эшелону и держать ее не далее двухтрех 
километров от линии фронта, концентрируя на участках, где требуется пробивать 
бреши. Командующим армиями находиться на наблюдательных пунктах корпусов, 
ведущих бой на главном направлении. Организовать засылку в тыл противника 
особых отрядов с задачей нарушения управления в войсках и дезорганизации работы 
его тылов.
      Эта директива командующего фронтом определила задачи и способы действий 
авиации. Все усилия ее нужно было сосредоточить на направлении главного удара в 
тактическом взаимодействии с наземными войсками, которые должны взломать 
оборону противника.
      Выполняя директиву командующего фронтом, мы организовали мощные удары 
бомбардировщиков и штурмовиков по вражеским оборонительным сооружениям. 
Используя их результаты, вступили в бой вторые эшелоны стрелковых корпусов, и 
наступление стало вестись круглосуточно, днем — войсками первого эшелона, ночью 
— второго.
      3я и 5я ударные армии, взаимодействуя со 2й гвардейской танковой и 
авиаторами, разгромили выдвинутую в район западнее Претцеля резервную 11ю 
моторизованную дивизию СС. Овладев важными опорными пунктами Врицен, Претцель, 
Букков, наши части прорвали тыловой рубеж и за два дня продвинулись на 12 — 16 
километров.
      18 и 19 апреля летчикам предстояло оказать максимальную поддержку нашим 
соединениям, участвовавшим в прорыве обороны противника на всю ее глубину. 
Особая роль отводилась бомбардировочной авиации. Мы старались поднять 
наибольшее количество «Петляковых» и «Туполевых». Нужно отметить, что командиры 
соединений и частей глубоко поняли остроту ситуации и делали то, что казалось 
невозможным. Наши авиаторы в течение 18 и 19 апреля произвели 8430 
самолетовылетов в условиях неустойчивой и зачастую неблагоприятной погоды.
      В эти два дня развернулись особенно многочисленные воздушные бои, нередко 
переходившие в крупные сражения. Фашистское командование, видя, как рушится 
тщательно подготовленная им оборона, решило ударами авиации замедлить 
продвижение советских войск. Но наши истребители сорвали эти расчеты. Так, 
например, летчики корпуса Савицкого 18 апреля провели 150 воздушных боев. В 
районе, где они действовали, были обнаружены крупные группы истребителей 
противника, эшелонированные по высоте. Их состав достигал 40 — 50 экипажей. 
Немедленно наши авиаторы вступили в бой. Им на помощь мы подняли части 
авиакорпуса Белецкого и дивизии Зимина. Общими силами истребители разгромили 
фашистскую армаду в воздухе.
      Вот что рассказал мне генерал Е. Я. Савицкий об одной из жарких схваток в 
берлинском небе:
      — Во второй половине дня 18 апреля радиолокаторы корпусного узла 
наведения обнаружили до 35 самолетов противника, которые направлялись в район 
боевых действий 2й гвардейской танковой армии. В это время свободный поиск 
вела шестерка Як9 из состава 43го истребительного авиаполка под командованием 
командира звена старшего лейтенанта И. Кузнецова. Получив данные о подходе 
группы гитлеровских самолетов, Кузнецов пошел на сближение. Прикрываясь 
облачностью, советские истребители внезапно атаковали врага, расстроили его 
боевой порядок и заставили сбросить бомбы на своей территории, не долетев до 
линии фронта. В завязавшемся воздушном бою И. Кузнецов, летчики И. Черненко и Н.
 Грибов сбили четыре фашистских самолета.
      Через некоторое время радиолокаторы обнаружили подход еще более 30 машин 
противника Для перехвата свежих сил врага генерал Савицкий поднял 40 
истребителей. Смелыми атаками они не допустили гитлеровскую авиацию к боевым 
порядкам наших войск, нанесли ей значительные потери и обратили в бегство. В 
этом бою капитан С. Моргунов и лейтенант А. Васько уничтожили по два вражеских 
самолета. Этим славным воздушным бойцам вскоре было присвоено звание Героя 
Советского Союза. В течение дня «юнкерсы» и «фоккеры» предприняли еще несколько 
попыток прорваться к боевым порядкам наших войск, но каждый раз получали 
решительный отпор.
      Летчики корпуса одержали в тот день рекордное число побед Они провели 84 
воздушных боя и уничтожили 76 самолетов противника. Больше всех — по четыре 
самолета! — сбили капитан С. Н. Моргунов и старший лейтенант И.Г.Кузнецов, по 
три — капитаны В.В. Калашников, Е. Ф. Тужилин и младший лейтенант В. С. 
Ткаченко..
      Интересно отметить, что многие асы этого корпуса воевали на 
экспериментальных машинах. По рекомендации командира на некоторых истребителях, 
например на Як9ш, были установлены 37миллиметровые пушки, стрелявшие через 
вал редуктора. Одна эскадрилья была оснащена самолетами, вооруженными 
45миллиметровыми пушками. Первыми эти новинки испытывал в воздухе сам командир 
корпуса.
      Среди отличившихся летчиковистребителей корпуса Сиднева мы снова 
услышали фамилию В. Макарова. Группа из шести Як3, которую он вел, удачно 
провела бой в районе Зеелова. Один вражеский самолет расстрелял командир, 
другой — майор Ефимов. Увеличили свой боевой счет также ведущий группы Найденов 
и его ведомые Горбань, Целковиков и Клепач. Западнее Зеелова они, сражаясь 
вшестером против шестнадцати «фоккевульфов», уничтожили четыре вражеские 
машины, сами же без потерь вернулись домой.
      На следующий день нам пришлось пережить горькие минуты, когда узнали, что 
погиб в бою гвардии старший лейтенант А. П. Филатов. Отважный летчик, любимец 
полка, прекраснейшей души человек, он, как говорят, грудью прикрыл боевых 
друзей. На группу «илов» навалилось шестьдесят «фоккевульфов». Наши 
истребители уничтожили пять стервятников, но и мы потеряли славного боевого 
товарища.
      Чтобы уменьшить свои потери, авиация противника на ходу меняла тактику. 
Это не всегда своевременно учитывали наши авиационные командиры. Вечером 18 
апреля я вынужден был отдать такое боевое распоряжение 3му и 13му авиационным 
корпусам: «Вражеские самолеты часто пытаются выходить на наши войска с востока 
на бреющем полете. Наши истребители летают зачастую мелкими группами на больших 
высотах, что лишает их порой тактической активности. Учтите это и в 
соответствии с тактикой противника организуйте противодействие ему». В 
дальнейшем истребители прикрытия стали эшелонировать свои боевые порядки от 
4000 до 5000 метров. Стремление гитлеровцев добиться господства в воздухе хотя 
бы на одном из участков фронта не увенчалось успехом.
      За эти два дня наши летчики провели 312 возушных боев, в которых сбили 
173 самолета противника. Наши потери составили 108 самолетов. В последующие два 
дня — 20 и 21 апреля — летчикам 16 ВА удалось выполнить 4593 вылета, а число 
схваток в воздухе сократилось вдвое. Правда, здесь состоялись новые встречи 
нашего «яка» с реактивным немецким самолетом. Первая произошла раньше, 22 марта,
 в самый разгар воздушного боя, когда ведущий группы капитан В. Мельников пошел 
в атаку на фашиста, насевшего на Ил2. И вдруг сзади сбоку в хвост машины 
командира стал заходить необычный самолет врага. Не мешкая ни секунды, комсорг 
эскадрильи лейтенант Л Сивко бросился наперерез фашисту. Тщательно прицелившись,
 он нажал на обе гашетки. Залповый огонь прошил Ме262, и он, вспыхнув, рухнул 
на землю. Но и машина Л. Сивко была повреждена, летчик не смог покинуть ее и 
погиб смертью героя. Теперь командир и боевые друзья в небе Берлина мстили за 
смерть отважного комсомольца. Сбитые реактивные самолеты появились на боевом 
счету капитанов Марквеладзе и Кузнецова.
      О лучших наших летчиках фронтовые поэты слагали стихи и песни. В 
армейской газете «Доблесть» из номера в номер рассказывалось об их славных 
делах. Для этого был заведен специальный раздел «Вчера в воздухе». В одном из 
номеров, например, сообщалось: «Группа „Яковлевых“ под командованием старшего 
лейтенанта Красицкого прикрывала наши войска. В районе барражирования появились 
четыре „юнкерса“ в сопровождении восьмерки „фоккевульфов“. Истребители 
ринулись наперехват и, сблизившись с противником, открыли неотразимый огонь. 
Командир группы Красицкий сбил Ю88, младшие лейтенанты Худовец и Герасименко — 
по одному ФВ190».
      А вот еще один характерный эпизод, о котором рассказывала газета. Немало 
неприятностей доставляла авиаторам «неуловимая», как ее называли, батарея 
противника. Как только сгущались сумерки, она открывала огонь по аэродрому 
корректировщиков. Несколько раз наши летчики пытались обнаружить ее, но 
безрезультатно. Тщательно изучив карту данного района, летчик Степанов и 
штурман Курбангалеев снова подняли свой Пе2 на разведку. Линии окопов, 
минометные позиции, изгиб железной дороги. Разведчики выскочили к станции. 
Вокруг самолета появились шапки разрывов зенитных снарядов.
      — С поезда бьют, — передал Степанов.
      — Так это же бронепоезд! — крикнул Курбангалеев.
      Отгадка была найдена. Поезд стал уходить, огрызаясь огнем зениток.
      — Бей по путям! — приказал Степанов.
      — Есть бить по путям! — бодро отозвался штурман.
      Вскоре пути были разрушены. Бронепоезд очутился в западне и попал под 
огонь советской артиллерии. «Неуловимая» батарея была уничтожена.
      В Берлинской операции наиболее ярко проявилось превосходство в боевом 
мастерстве советских истребителей над авиацией противника: Однажды в беседе со 
мной эту мысль образно выразил один из ветеранов 16й воздушной армии командир 
53го гвардейского истребительного авиаполка майор В. И. Шишкин, герой 
Сталинграда и Курска. Он сказал: «Не тот нынче пошел фриц в воздухе. Слаба 
кишка стала. Чуть что — наутек пускается. Это не те нахалы, что под 
Сталинградом и Курском на рожон лезли. Пообломали им рога советские 
истребители». Показательны в этом смысле и цифры сбитых самолетов. Только за 
один день лейтенант Ершов сразил пять «фоккевульфов», а лейтенант Бродский — 
три.
      Напряженной была для нас ночь на 21 апреля. 553 дальних бомбардировщика 
громили узлы обороны войск и боевую технику противника на восточных окраинах 
Берлина. Наши По2 действовали по опорным пунктам врага в пригородах Бух, 
Панков, Кеннигсдорф.
      21 апреля «Петляковы» не смогли вылететь изза сложных метеоусловий. Но 
«ильюшины» мы выпустили. Видимость была так мала, что фашистские истребители, 
патрулировавшие над Берлином, не заметили, как ниже их 33 наших штурмовика из 
корпуса генерала Токарева наносили удар по пунктам сопротивления гитлеровцев.
      Днем раньше советская дальнобойная артиллерия открыла огонь по Берлину, 
возвещая начало его штурма. Впервые бомбовые удары по логову врага слились с 
артиллерийским огнем 3й ударной и 47й армий.
      21 апреля четыре наши армии, в том числе 2я танковая, прорвав главную 
полосу обороны противника, преодолев ее второй пояс, два промежуточных и 
тыловой рубежи, вышли на окраины Берлина и завязали там бои. За шесть дней 
наступления части продвинулись на правом крыле от 24 до 52 километров, в центре 
— до 65 километров, на левом крыле — от 24 до 35 километров. Были разгромлены 
основные силы 9й немецкой армии. Противнику нанесены значительные потери в 
живой силе и технике. Было уничтожено, в частности, 575 и захвачено 60 
самолетов.
      22 апреля начался маневр на окружение Берлина и бои в городе. 
Командование фронта обратилось ко всем бойцам с воззванием, в котором 
говорилось:
      «Товарищи офицеры, сержанты и красноармейцы! Ваши части покрыли себя 
неувядаемой славой. Для вас не было преград ни у стен Сталинграда, ни в степях 
Украины, ни в лесах и болотах Белоруссии. Вас не сдержали мощные укрепления, 
которых мы сейчас преодолели на подступах к Берлину…
      На штурм Берлина — к полной и окончательной победе, боевые товарищи! 
Дерзостью и смелостью, дружной согласованностью всех родов войск, хорошей 
взаимной поддержкой сметать все препятствия и рваться вперед, только вперед, к 
центру города, к его южным и западным окраинам — навстречу двигающимся с запада 
союзным войскам, вперед к победе!»
      В глубь каменных кварталов Берлина устремилась лавина танков и пехоты, 
поддерживаемая мощным огнем артиллерии и авиацией. Особенно стремительно 
двигалась 44я бригада 1й гвардейской танковой армии. Действуя в передовом 
отряде, она ворвалась в пригород германской столицы — Уленхорст. И здесь попала 
в окружение. Противник непрерывно контратаковал, пытаясь разгромить наше 
соединение. На выручку танкистам пришли авиаторы. Группы самолетов, вызванные 
авиационным представителем из 3й гвардейской штурмовой дивизии полковника А. А.
 Смирнова, начали наносить непрерывные удары по артиллерии, атакующим танкам и 
пехоте противника. Получив мощную поддержку с воздуха, танковая бригада отбила 
все контратаки гитлеровцев и удержала позиции до подхода пехоты и артиллерии.
      В ходе последующих боев стало ясно, что надо искуснее приспосабливаться к 
действиям в крупном городе, чтобы не снижать темпов наступления. Командующий 
фронтом считал, что малейшее промедление позволит противнику подтянуть 
дополнительные силы и средства и укрепить свою оборону.
      22 апреля Г. К. Жуков потребовал от командующих армиями, ведущими бой за 
город, организовать непрерывный круглосуточный бой, для чего в дивизиях иметь 
дневные и ночные штурмовые подразделения. В их состав включить танки.
      Выполняя это указание, части, сражающиеся в Берлине, перестроили боевые 
порядки, усилили состав штурмовых групп и ускорили продвижение вперед. Ведя 
круглосуточно напряженные уличные бои, преодолевая ожесточенное сопротивление 
противника, советские войска в течение 22 и 23 апреля овладели большой частью 
пригорода Панков в районе Силезского вокзала. Им помогли меткие удары 
бомбардировщиков из корпуса генерала И. П. Скока. Шесть девяток «Туполевых» 22 
апреля сбросили на узлы сопротивления в центре Берлина 97 тонн бомб.
      О том, как проходил налет на Берлин «Туполевых», красочно рассказал 
летчикистребитель Григорий Кудленко. Вместе со своими товарищами он 
сопровождал бомбардировщики. «Вечером, после того как мы узнали, что будем 
выполнять ответственный полет над германской столицей, среди летчиков царило 
оживление. В дружеских беседах все говорили о сложности предстоящей задачи. 
Каждый летчик был уверен, что он успешно ее выполнит, но волновал новый район, 
особенности ориентировки…
      Наступило утро. День выдался летный, но видимость была маловата. Это нас 
немного огорчило.
      Летчики прибыли на аэродром. Все в ожидании чегото грандиозного. На краю 
аэродрома, у взлетной полосы, величаво колышется гвардейское Знамя полка с 
прикрепленными к нему двумя орденами. Командир подполковник Зворыгин зачитывает 
перед строем боевой приказ и объявляет расчет. Первую группу истребителей ведет 
он сам.
      Вскоре над нами появляется первая группа бомбардировщиков. Зеленая ракета 
— и мы начинаем взлет. Я веду восьмерку Як3. После сбора подошли к ведущему 
Ту2, я качнул ему крылом. Он ответил тем же. Такое чувство, как будто мы 
пожали друг другу руку. Связались по радио. Доложил, что у меня все в порядке, 
и сказал: «Идем на логово!»
      Горизонтальная видимость не более километра. Пришлось поближе прижиматься 
к бомбардировщикам, несущим «гостинцы» фашистскому отродью. Скорее бы уж!..
      До цели всего 17 минут полета. Но эти минуты показались нам бесконечно 
долгими. Пересекли Одер. Вот уже в густой дымке под нами начинают 
вырисовываться окраины Берлина. А дальше огромное клубящееся облако. Дым от 
горящего Берлина поднимался до полутора километров. Видимости никакой. Но 
бомбардировщики уверенно ложатся на боевой курс. Мы начеку. В любой момент 
могут появиться истребители противника.
      Наступил решающий момент. Наши боевые друзья успешно выполнили задание. 
Легко было на душе от сознания выполненного долга. Проводив «Туполевых», мы в 
полном составе произвели посадку на свой аэродром. У гвардейского Знамени 
доложили об успешном выполнении задачи. В глазах летчиков светилась радость. 
Каждый понимал: дни третьего рейха сочтены! А большего счастья для советского 
воина и не надо»37 .
      На левом крыле фронта юговосточнее Берлина еще шли бои в районах 
ФранкфуртанаОдере и Фюрстенвальде. В течение 22 апреля противник там 
продолжал оказывать ожесточенное сопротивление 69й и 33й армиям. Его войска 
расположились на выступе, упиравшемся в Одер. Нашему командованию важно было не 
допустить оттуда прорыва гитлеровцев к Берлину.
      Вечером 23 апреля на командный пункт фронта, где я в тот момент находился,
 пришла добрая весть: преодолевая сопротивление врага, войска 69й армии во 
взаимодействии с авиацией овладели Фюрстенвальде. Этот город находится западнее 
Франкфурта, остававшегося пока в руках гитлеровцев. Теперь был сделан важный 
шаг к замыканию нового кольца. Наш успех обеспечивало и то обстоятельство, что 
33я армия вышла на восточный берег канала Одер — Шпрее и частью сил 
форсировала его восточнее Нойбрюка.
      Положение фашистов в районе Франкфурта стало еще более угрожающим, когда 
танкисты 1го Украинского фронта прорвались на южные подступы к Берлину, заняли 
Букков, Тельтов, Древитц, а стрелковые части взяли Пехюле и Виттеберг. 
Гитлеровцы решили отходить в северном и северозападном направлениях к своей 
столице. Чтобы преградить им путь отступления, К. Г. Жуков приказал 2му 
гвардейскому кавалерийскому корпусу, 69й и 33й армиям во взаимодействии с 
войсками правого крыла 1го Украинского фронта не позже 24 апреля замкнуть 
кольцо вокруг фашистских дивизий в треугольнике Франкфурт — Губен — Бесков.
      Чтобы помочь решить эту задачу, нам пришлось перераспределить ударные 
силы, а именно: 9й штурмовой корпус, части 3 бак, 188й и 221й дивизий 
перенацелить на Франкфурт и Бесков.
      В свою очередь гитлеровское командование решило подкрепить свои части, 
оборонявшиеся в том районе, и двинуло туда большую колонну танков с пехотой. 
Наши воздушные разведчики вовремя заметили этот маневр. Надо было нанести удар 
и по колонне, и по обороняющимся войскам. Но действовать группам с пикирования 
было невозможно — высота облачности оказалась меньше километра, да и видимость 
ограничивала всякий маневр. Тогда созрело решение — наносить эшелонированные 
удары одиночными самолетами с горизонтального полета. Сорок девять экипажей 
«Петляковых» с высоты 400 метров штурмовали опорный пункт и шоссейные дороги. 
Звено во главе со старшим лейтенантом В. Дружининым двумя прямыми попаданиями 
бомб разрушило шоссейный мост через Шпрее и преградило врагу путь отхода.
      23 апреля начался штурм города и крепости Франкфурт, где засело несколько 
фашистских полков, прошедших специальную подготовку и располагавших большими 
средствами усиления. Мы направили против них бомбардировочные соединения, в том 
числе 241ю авиационную дивизию. Учли при этом, что изза трудного положения в 
Берлине гитлеровцы почти не прикрывали Франкфурт с воздуха.
      …Рассвело. После короткого инструктажа экипажи направились к самолетам. 
Первым взлетел командир дивизии А. Федоров. Самолеты поднимаются в воздух с 
интервалом в три минуты.
      Сегодня наши бомбардировщики действуют одиночными экипажами. Они идут к 
ФранкфуртунаОдере. Самолеты один за другим заходят на цель. Их пытаются 
атаковать «фоккевульфы», но тут же на них навалились советские истребители, 
надежно прикрывавшие своих боевых друзей.
      В день начала штурма Франкфурта наши бомбардировочные части совершили 
более ста вылетов. Четыре часа они одиночными экипажами, а позже парами и 
звеньями непрерывно крушили очаги сопротивления врага. Чтобы затруднить 
действия зенитной артиллерии противника, Пе2 заходили на цель с разных 
направлений и высот, сваливались изза облаков и всеми средствами били по врагу.

      Глубокой ночью от командующего 69й армии генерала В. Я. Колпакчи, войска 
которого овладели ФранкфуртомнаОдере, была получена телеграмма. В ней он 
благодарил всех участников этой операции за активную поддержку штурма последних 
бастионов.
      Постепенно вражеские самолеты стали реже появляться в воздухе. Но бои еще 
носили ожесточенный характер. За два дня — 23 и 24 апреля — их было проведено 
60. Уничтожено 38 самолетов противника Мы потеряли 25 машин.
      Както наши воздушные разведчики донесли, что гитлеровцы жгут на 
аэродромах свои боевые машины. Мы сразу поняли, что к фашистским авиационным 
базам приближаются советские войска. Потеряв значительную часть самолетов в 
воздушных боях и на аэродромах в районе Берлина, немцы не могли уже оказать 
нашей авиации серьезного противодействия. Поэтому мы стали привлекать свои 
истребители к штурмовым действиям по колоннам на дорогах и наземным целям.
      Вечером накануне последнего штурма мы организовали прослушивание по радио 
приказа Верховного Главнокомандующего, в котором отмечались успешные действия 
воинов общевойсковых соединений и личного состава нашей армии, прорвавших 
глубоко эшелонированную вражескую оборону на Одере и вступивших в Берлин. И 
снова мы слышали знакомые фамилии командиров отличившихся авиационных 
соединений и частей: Е. Я. Савицкий, А. 3. Каравацкий, Б. К. Токарев, И В. 
Крупский, Г. О. Комаров, Е. М. Белецкий, И. П. Скок, В. В. Сухорябов, Ю. М. 
Беркаль, В. И. Сталин, К. И. Рассказов, П. А. Калинин, Г. П. Турыкин, П. Ф. 
Чупиков, А. Г. Наконечников…
      О многих упомянутых в приказе командирах я уже писал. Хотелось бы сказать 
несколько слов о генерале Е. М. Белецком. Отличный летчикистребитель, он 
показал себя с первых дней войны волевым командиром с широким 
оперативнотактическим кругозором. Не случайно именно ему в 1942 году было 
поручено возглавить новое, только что вводившееся авиационное объединение — 1ю 
истребительную армию. В нее входило пять дивизий: три истребительные, штурмовая 
и бомбардировочная. В конце того же года она была преобразована в 1й 
истребительный авиационный корпус резерва Главного Командования. Под 
руководством Белецкого летчики соединения прославились на многих фронтах, оно 
удостоилось звания гвардейского. Сам командир был отмечен семью боевыми 
орденами. И теперь он и его асы сражались в рядах 16й воздушной.
      Полковник В. И. Сталин прибыл к нам на фронт немного раньше из 1 иак. 
Выпускник Качинского училища, Василий Иосифович начал войну 
инспекторомлетчиком, под Сталинградом командовал 32м гвардейским полком, 
потом 3й гвардейской дивизией.
      В ходе боев под Берлином он возглавил 286ю истребительную дивизию. За 
успешные действия был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами 
Александра Невского и Суворова I степени, польским крестом Грюнвальда.
      24 и 25 апреля на центральном участке фронта с целью быстрейшего 
окружения противника нашими войсками был осуществлен смелый маневр. 47я армия 
в результате рассекающего удара в югозападном и южном направлениях за два дня 
боев продвинулась до 25 километров и к исходу 25 апреля вышла на рубеж Наунен, 
Катцин, Фарлянд, Шпандау, а 9й гвардейский танковый корпус в районе Потсдама 
соединился с частями 1го Украинского фронта.
      Огненное кольцо вокруг Берлина замкнулось. Мы знали, конечно, что 
предстоит еще тяжелая борьба: численность окруженных войск, включая различные 
полицейские, охранные и специальные подразделения, достигала 166 тысяч человек. 
По данным разведки, гарнизон города располагал запасами продовольствия и 
боеприпасов более чем на 30 дней.
      В штабе фронта мне сообщили, что генеральный штаб сухопутных войск и штаб 
оперативного управления вооруженных сил Германии во главе с генералполковником 
Йодлем поспешно эвакуировались в Баварию. Руководство обороной Берлина 24 
апреля Гитлер возложил на командира 56го танкового корпуса генерала Вейдлинга. 
Положение окруженных в Берлине гитлеровских войск непрерывно ухудшалось.
      В то же время соединения 3й армии генерала А В. Горбатова, введенные в 
бой из резерва, выйдя в район северовосточнее КёнигсВустерхаузена, резко 
повернули на юг и юговосток и к исходу 25 апреля также соединились с частями 
1го Украинского фронта северозападнее Миттенвальде. Немцы оказались 
окруженными и в районе города ВендишБухгольц. Там находилось около 74 тысяч 
гитлеровцев, 1900 орудий и минометов и до 1000 танков и самоходок. 69я армия 
во взаимодействии со 2м гвардейским кавалерийским корпусом и 33й армией 
начала бои по уничтожению попавшего в окружение противника.
      Таким образом, в результате решительных действий в центре и на левом 
крыле нашего фронта силы врага оказались разобщенными и потеряли всякую 
возможность соединиться. Штурмовики и бомбардировщики наносили удары по котлам. 
Особенно зорко мы следили за районом Потсдама, где можно было ждать попыток 
противника разорвать кольцо. Туда были нацелены «илы» 2й гвардейской штурмовой 
дивизии, 6го корпуса и «яки» 3 иак.
      Налеты «Петляковых» и «Туполевых» на Берлин становились все более 
массированными. Они сокрушали каменные громады, заслонявшие собой путь к центру 
города, куда пробивались с востока части нашего фронта и с юга 1го Украинского.
 Штурмуя Берлин, мы использовали опыт, приобретенный при взятии Познани, 
Шнайдемюля, Кюстрина. Но здесь было значительно труднее, так как быстро 
менялась обстановка. Иногда приходилось откладывать намеченные вылеты и 
уточнять обстановку. На это уходило время. Большое количество войск, введенное 
в Берлин с разных направлений и разных фронтов, требовало от нас 
исключительного внимания при выполнении поставленных задач.
      25 апреля мы осуществили серию ударов с воздуха под кодовым наименованием 
«Салют». Она была тщательно подготовлена. Наши истребители блокировали 
вражеские аэродромы, чтобы авиация противника не помешала нам.
      Первый из массированных ударов производился с 13.00 до 14.00 896ю 
самолетами, второй — с 18.30 до 19.30. В нем приняло участие 590 экипажей.
      В этих ударах участвовала 241я бомбардировочная авиационная дивизия. 67 
Пе2 этой дивизии подвергли бомбардировке резервы противника, сосредоточенные в 
парке Тиргартен, а другие объекты в центре города бомбила 301я 
бомбардировочная дивизия полковника Федоренко. Действовать пришлось в сложных 
метеорологических условиях. Район цели был сильно задымлен, низкая облачность 
прижимала самолеты к земле и не позволяла бомбить с пикирования. А фашисты вели 
сильный зенитный огонь.
      Несмотря на все трудности, семь групп «Петляковых» быстро нашли цели и с 
горизонтального полета сбросили бомбы. Экипажи доложили о выполнении задания. 
На привезенных ими фотоснимках мы обнаружили, что «Петляковы» разрушили 
несколько опорных пунктов и дзотов, две башни ПВО в Тиргартене, артиллерийские 
батареи, скопление техники и живой силы врага.
      Массированным ударам наших летчиков предшествовал ночной налет на центр 
Берлина 600 Ил4 18й воздушной армии. В следующую ночь они снова подвергли 
бомбардировке центральные кварталы осажденной столицы гитлеровского рейха. 
Кроме того, «Петляковы» 2й воздушной также совершили 700 боевых вылетов по 
объектам в южной части Берлина. В результате произошли десятки сильных взрывов, 
были разрушены многие оборонительные сооружения врага.
      Мне запомнилось донесение по радио командира 188й бомбардировочной 
дивизии Героя Советского Союза гвардии полковника Пушкина. Он докладывал: «Под 
крылом Берлин, объятый пламенем. Столбы дыма и гари поднимаются до 2 километров.
 В городе идут жаркие бои».
      В сложных условиях, когда по одним и тем же объектам действовали летчики 
разных армий, очень трудно было наладить четкое взаимодействие, особенно в 
полосе, где наступали войска двух фронтов — нашего и 1го Украинского. Несмотря 
на тщательную подготовку, все же взаимодействие между воздушными армиями 
происходило не всегда гладко. Авиационные штабы получали линию соприкосновения 
с противником только к исходу дня. А ведь для тактического взаимодействия 
требовались все новые и новые данные.
      Штабы общевойсковых армий обоих фронтов, фланги которых примыкали друг к 
другу, также очень редко получали взаимную информацию, слабо знали обстановку 
друг у друга и при постановке задач авиации не всегда учитывали ее. Командный 
пункт А. А. Новикова, безусловно, не мог справиться с согласованием 
тактического взаимодействия, его нужно было налаживать на уровне командиров 
авиадивизий, способных управлять и наводить части обоих фронтов. По нашему 
предложению командующий ВВС поручил соседям возглавить действия по разгрому с 
воздуха окруженной группировки врага югозападнее Берлина. Это помогло улучшить 
связь между штабами и командными пунктами обеих армий, несогласованность была 
преодолена.
      Чтобы лучше управлять авиацией над Берлином, мы организовали специальные 
пункты наведения. Их было два: один, главный, в полосе 8й гвардейской армии 
назывался «Восточный», другой, вспомогательный, в полосе 5й ударной армии — 
«Северный».
      В чем состояла задача этих пунктов? Прежде всего в точном выводе групп 
бомбардировщиков на объекты удара. Найти заданные цели было очень трудно даже 
при хорошей погоде: дым пожаров ограничивал видимость. Кроме того, не всегда 
была ясна обстановка в самом городе, где действовало много войск, 
продвигавшихся к центру с разных направлений.
      Следуя к назначенным объектам, группы бомбардировщиков должны были 
проходить через пункт наведения, на подходе связаться по радио и получить 
подтверждение задач или перенацеливание. Пункт наведения, возглавляемый моим 
заместителем генералом А. С. Сенаторовым, находился в 12 — 18 километрах от 
переднего края у характерного ориентира — озера Нойзидлерзе. От него были 
известны курс и точные расстояния до характерных целей. При надежной связи с 
землей экипажи чувствовали себя увереннее даже при ограниченной видимости. Если 
же подтверждение не давалось, самолеты возвращались обратно.
      Это была первая линия опознавания и ориентировки. За ней располагалась 
вторая, ближе к линии фронта. Здесь были выставлены наблюдатели с ракетницами 
на крышах домов. Они обозначали передний край. Увидев их сигналы, летчики 
определяли передний край, а наводчики по радио наводили на цели.
      Кольцо окружения в Берлине непрерывно сжималось. Нами были получены 
данные о том, что противник использует в качестве взлетнопосадочной полосы 
Шарлотенбургерштрассе. Штурмовикам и истребителям была поставлена задача 
держать под постоянным контролем эту крупную магистраль, не допуская посадки 
или взлета с нее самолетов.
      Во время разгрома немцев под Сталинградом нам ставилась задача не 
выпустить из окружения Паулюса и его штаб, теперь предстояло не допустить 
вылета из Берлина заправил гитлеровского рейха.
      27 апреля к вечеру стало известно, что, потеряв все аэродромы в Берлине и 
вблизи него, немецкое командование готовится использовать для взлета и посадки 
самолетов главную аллею в парке Тиргартен. Е. Я. Савицкий подтвердил эту весть. 
Находясь в полете над Берлином, он заметил, что от имперской канцелярии взлетел 
двухместный связной самолет. Савицкий сбил его.
      — Уж ято знаю, кого и что возят эти самолеты, — говорил командир 3 иак.
 — Такую цель упускать нельзя.
      Мы решили послать на разведку к Тиргартену истребители. Выбор пал на 
летчиков Оганесова и Двуреченского. Им ставил задачу генерал Сенаторов:
      — По имеющимся сведениям, — предупредил он, — на площадке между 
рейхстагом и Бранденбургскими воротами находятся два легких транспортных 
самолета и несколько танков. Уточните эти данные. Город задымлен, в центре 
Тиргартена много зениток. Придется идти на бреющем. Помните — задание особой 
важности. Достигнув цели, доложите по радио. Желаю успеха.
      В указанном районе летчики обнаружили замаскированные самолеты и танки. А 
28 апреля в 10.00 Оганесов повел две восьмерки бомбардировщиков и штурмовиков к 
Бранденбургским воротам. Выйдя к цели, он перевел самолет в пикирование и 
открыл огонь трассирующими снарядами, указывая цель своим боевым друзьям. 
Перестроившись в правый пеленг, «Петляковы» вышли на боевой курс и сбросили 
бомбы на аллею, а по танкам и самолетам врага ударили «ильюшины». Чтобы 
определить результаты. Оганесов сделал круг над целью и увидел на бетоне много 
воронок, а на месте техники — груду дымящегося металла.
      — Задание выполнено, цель уничтожена! — успел он передать по радио.
      Тотчас разрыв зенитного снаряда резко подбросил его самолет. Раненый 
летчик с трудом довел поврежденную машину до аэродрома. Его вытащили из кабины 
и отправили в госпиталь. Впоследствии В. М. Оганесову было присвоено звание 
Героя Советского Союза.
      Перед самыми сумерками туда слетали еще снайперские экипажи пикирующих 
бомбардировщиков Пе2 во главе с командирами полков Героем Советского Союза М. 
М. Воронковым и А. Ю. Якобсоном. В результате их ударов аллея была почти совсем 
разбита. Но мы не успокоились, и наши штурмовики постоянно держали под прицелом 
это единственное в Берлине место, пригодное для взлета и посадки гитлеровских 
самолетов. Над Тиргартеном, сменяя друг друга, дежурили и наши истребители.
      В течение четырех дней, 22 — 25 апреля, наши летчики произвели 10 774 
самолетовылета. За этот период они провели 81 воздушный бой, в котором сбили 
56 самолетов противника. Наши потери — 19 машин.
      Вражеские машины уничтожали в воздухе не только летчикиистребители, но и 
штурмовики. 20 апреля в районе Кластендорфа на «ил» лейтенанта Власова 
набросился «фоккер». Наш штурмовик искусно ушел изпод огня, а в это время его 
воздушный стрелок меткой очередью прошил стервятника. Тот перевернулся через 
крыло и взорвался. На следующий день в районе Штраусберга Власов удачно провел 
схватку с двумя истребителями противника. При этом одного из них он сразил 
пулеметнопушечным огнем.
      Лейтенант Власов — один из летчиков славной 198й штурмовой дивизии, 
которую возглавлял Герой Советского Союза полковник В. И. Белоусов. Она 
отличилась еще в начале Берлинского сражения, при прорыве тактической обороны 
противника. Помнится, тогда генерал В. А. Вержбицкий, командир 80го 
стрелкового корпуса 5й ударной армии, сообщил нам: «198я штурмовая 
авиационная дивизия сыграла важную роль в обеспечении успеха стрелковых частей».

      Каждый день великой битвы мы начинали с уяснения положения своих войск. 
Так было и сумрачным утром 26 апреля.
      Несмотря на неблагоприятные метеоусловия, 26 апреля мы произвели 1244 
самолетовылета, из них большую часть на бомбардировку и штурмовку узлов 
сопротивления. Противодействие немцев в воздухе было весьма слабым. В течение 
дня только одна встреча наших истребителей с вражескими самолетами закончилась 
боем. Теперь стало правилом, что если они не встречали врага в воздухе, то 
атаковали наземные цели, уничтожая живую силу и технику противника.
      Во время уличных боев в Берлине в условиях ограниченной видимости изза 
дыма и пыли действия штурмовиков и бомбардировщиков сводились к 
непосредственному сопровождению наступающих войск. При этом «Петляковы» 
подавляли огневые средства вблизи переднего края.
      Взятые в плен гитлеровские генералы и офицеры высоко отзывались о 
действиях нашей авиации. Так, генераллейтенант Бауэр — шефпилот Гитлера 
сказал: «Я могу единственное сказать, что мы сидели в подземных этажах 
имперской канцелярии, не имея возможности выйти взглянуть на белый свет»38 .
      А вот что говорил пленный подполковник Эрнст Отто: «Если англоамериканцы 
прилетали армадами ночью и действовали в течение получаса, то русские 
небольшими группами по 15 — 20 самолетов действовали в течение всего дня. И в 
том и в другом случае, я думаю, авиация достигала своей цели.
      Я считаю, что русские летчики отлично справились с задачей поддержки 
наземных войск в операции по овладению Берлином. Каждая сброшенная ими бомба 
выводила из строя определенный участок нашей обороны, и не только своими 
разрушительными действиями, но и подавляла морально. Насколько я мог наблюдать, 
воздушная разведка у русских поставлена очень хорошо. Над нами беспрерывно 
кружили русские самолетыразведчики, контролировавшие, очевидно, движение 
вокруг Берлина. Я знаю, что такая глубокая ориентировка очень важна для 
наземных войск».
      Летчик Оскар Вагнер, летавший на истребителештурмовике ФВ190, показал: 
«В первом и последнем моем вылете против русских 29 апреля была поставлена 
задача — штурмовать колонны русских войск на дорогах западнее Берлина. Это было 
рискованно в такой сложной воздушной обстановке. В воздухе было очень много 
русских самолетов, и они беспрерывно патрулировали в районе действий своих 
наземных войск. Но, несмотря на это, мы шли на риск, а точнее, на верную гибель,
 шли, как смертники. О соотношении сил авиации мне судить трудно, я могу 
сказать только одно, что в воздухе в настоящее время абсолютное превосходство 
русских».
      Таким образом, наша авиация главные усилия направляла на поддержку 
наземных войск, штурмовавших последние бастионы фашистского рейха. Штаб 
воздушной армии, оценивая обстановку и развитие операции в целом, принимал все 
меры к тому, чтобы все виды авиации были использованы с полным эффектом на 
заданных участках. Трудным делом оказалась для нас организация взаимодействия 
наших частей с армиями, которые шли на Эльбу. До них было далеко, и мы решили 
перебазировать истребители и штурмовики на аэродромы западнее Берлина. Здесь 
нам очень помогла радиорелейная связь. Находясь в восточной части Берлина, я 
разговаривал по телефону с командирами истребителей и штурмовиков, находившихся 
на западе города, ставил им задачи.
      В Берлине штурмовые части упорно продвигались вперед. На аэродромы, 
находившиеся в черте города, мы решили перебросить свои части. На Альтерсгоф 
посадили полки 13го истребительного и 9го штурмового корпусов, на центральный 
Темпельгоф перебазировались части во главе с подполковниками П. Б. Данкевичем и 
Г. В. Громовым. Когда прилетела туда первая пара истребителей, вокруг еще шел 
бой, по самолетам били зенитки. Но, несмотря на это, машины приземлились и… 
были обстреляны из минометов. Правда, наши артиллеристы выручили летчиков. 
Метким огнем они быстро заставили замолчать вражеские батареи. В то же время на 
полосу Шенефельд приземлились самолеты истребительного полка, которым 
командовал подполковник Н. Г. Худокормов. Перебазированием руководили командир 
корпуса Б. А. Сиднее и командир дивизии С. И. Миронов. Летчики, перелетевшие 
поближе к объекту действий, оказали большую помощь войскам, штурмовавшим центр 
города.
      На следующий день мы прилетели на аэродром Темпельгоф вместе с главным 
маршалом авиации А. А. Новиковым. Познакомились с боевыми действиями полка, с 
задачами, которые он выполнял. Посмотрели огромное летное поле, на котором 
находилось много немецкой авиационной техники, в том числе новейшие реактивные 
самолеты.
      27 и 28 апреля стали переломными днями в ходе боев за Берлин.
      2я танковая армия, рокировав главные силы к востоку и нанося удары в 
южном направлении навстречу войскам 1го Украинского фронта, овладела большей 
частью района Шарлотенбург. 3я ударная армия, взаимодействуя с танкистами, 
овладела районом Моабит и вышла на северный берег Шпрее на участке севернее 
Лютцова. 5я ударная армия, развивая наступление между Ландверканалом и Шпрее, 
полностью овладела северной частью района Крейцберг.
      Взаимодействуя с правофланговыми соединениями 1го Украинского фронта, 
8я гвардейская и 1я танковая армии в течение двух дней овладели восточной 
частью городского района Шенеберг и к исходу 28 апреля вышли на линию 
Анхальтерштрассе — южный берег Ландверканала до Лютцовштрассе. Теперь части 8й 
гвардейской и 3й ударной армий разделяла двухсотметровая полоса парка 
Тиргартен. Одновременно танкисты 1го Украинского фронта, наступая в северном 
направлении, завязали бои в южной части района Вильгельмсдорф.
      В итоге двухдневного наступления создалось критическое положение для 
вражеских войск, оборонявших столицу рейха. Наши войска подошли непосредственно 
к рейхсканцелярии, где нашли свое последнее убежище остатки немецкого 
фашистского правительства. С соединением войск 3й ударной и 8й гвардейской 
армий гарнизон Берлина был бы расчленен на две изолированные части.
      Немецкое командование предприняло последнюю попытку усилить 
противодействие в центре города. В ночь на 28 апреля сюда был выброшен 
парашютный десант из отрядов морской пехоты и подразделений ОС общей 
численностью до двух батальонов. Ему и остаткам разбитых частей была поставлена 
задача — оборонять рейхстаг и имперскую канцелярию.
      Совсем неожиданно 28 апреля в небе Берлина появилось несколько групп 
немецких истребителей. Летчики нашей воздушной армии разогнали их и надежно 
прикрыли свои части с воздуха. В то же время бомбардировщики наносили 
массированный удар по артиллерийским и минометным батареям, расположенным в 
опорных пунктах.
      К исходу дня экипажи совершили налет на мост через Шпрее. Несмотря на 
мощный зенитный огонь, первыми к цели пробились группы самолетов, ведомые 
командиром 24го Краснознаменного Орловского авиаполка подполковником А. 
Соколовым и командиром эскадрильи Героем Советского Союза П. Дельцовым. 
Прикрываясь облаками, бомбардировщики нанесли удар с пикирования. Штурманские 
расчеты, выполненные флагманами Героями Советского Союза С. Давиденко и П. 
Козленко, оказались точными: один из пролетов моста, окутавшись дымом, 
обрушился в воду.
      Когда я услышал доклад об умелых действиях экипажа Героя Советского Союза 
Павла Андреевича Дельцова, то вспомнил, что во время Белорусской операции после 
нанесения удара по мосту в тылу врага мы некоторое время считали его погибшим, 
а потом назвали дважды рожденным.
      Дивизии, в которой он воевал, в июне 1944 года была поставлена задача 
разбомбить мост через Березину и преградить путь гитлеровцам, пытавшимся 
вырваться из могилевского мешка. Понимая жизненную важность сохранения 
переправы, противник стянул туда мощные средства ПВО. Десять групп наших Пе2 
под прикрытием истребителей с пикирования бомбили мост, разрушили один из 
пролетов, повредили основание. Но и у нас были потери. Вернувшиеся товарищи 
сообщили, что видели, как прямым попаданием снаряда над рекой был сбит самолет 
Дельцова, он упал на берег. Тяжело переживали мы эту утрату. Комэск и его 
экипаж пользовались большой любовью в армии.
      А 2го июля Павел Дельцов… возвратился в часть. И вот что он рассказал. 
Дважды спикировал и точно сбросил бомбы на мост, заметил на берегу скопившиеся 
вражеские танки, самоходки, автомашины и сказал по переговорному устройству 
стрелкурадисту:
      — Теперь будем бомбить колонну. Передай по радио всем экипажам: делать 
третий заход.
      Но в этот момент ослепительно вспыхнул разрыв снаряда, машину резко 
бросило в сторону. У Павла вырвало из рук штурвал. Он схватил его, но самолет 
перестал слушаться рулей.
      — Экипаж! Прыгать! — крикнул командир, тщетно пытаясь выровнять машину.
      Он покинул самолет последним и, управляя парашютом, старался приземлиться 
подальше от занятой фашистами деревни. Ветер был сильный, и противостоять 
воздушному потоку не удавалось. Что делать? Павел понимал, что фашисты 
наблюдают за ним. «Неужели плен? Не выйдет!» — решил он и вынул пистолет.
      В самый последний момент Дельцов отпустил стропы. Враги поздно увидели, 
что советский летчик приземлился метрах в 60 от них и, отстегнув парашют, бегом 
бросился в лес. Фашисты стали преследовать летчика. Дельцов остановился и 
выстрелами из пистолета в упор уложил двоих.
      Рослый гитлеровец бросился ему под ноги. Дельцов упал. Сразу на него 
навалились, пытались вырвать пистолет, били в грудь, в голову, в бока… Вдруг 
удары прекратились.
      Ничего не понимая, Дельцов лежал несколько секунд. Потом приподнял голову,
 огляделся. Гитлеровцы разбежались в разные стороны. Он увидел: казалось, прямо 
к нему шли строем низконизко советские штурмовики. Вот они летят уже над ним, 
сотрясая землю мощным гулом. За первой волной катилась другая, третья. Дельцов 
закричал от радости. Собрав силы, он пошел вперед. Вот и лес. Недолго пришлось 
ему пробираться к своим. Наступающие советские войска стремительно продвигались 
на запад. И вот он уже в объятиях своих боевых друзей.
      Потом Павел Андреевич воевал в небе Польши, а теперь вот и над Берлином. 
Приятно было поздравить героя с новым успехом. За два часа до наступления 
темноты на бомбардировку моста, чтобы не дать противнику возможности 
восстановить его, вылетели еще несколько групп Пе2. Они окончательно разрушили 
мост.
      Войска левого крыла фронта сжимали кольцо окружения в районе 
ВендишБухгольца. 27 апреля противник силами до пехотной дивизии с 40 танками 
предпринял безуспешную попытку прорваться из котла в западном направлении. 28 
апреля гитлеровцы предприняли несколько контратак с целью задержать наступление 
советских войск и вскрыть слабые места в наших боевых порядках. Но все 
контратаки были отбиты.
      К исходу 28 апреля окруженные гитлеровцы занимали площадь радиусом всего 
в 10 километров. Они испытывали большой недостаток в боеприпасах и 
продовольствии, но фашистское командование приказало «держаться до последнего 
человека». Судьба этой группы была решена. Возглавивший ее командующий 9й 
немецкой армией генерал пехоты Буссе 28 апреля радировал Гитлеру: «Вы, видимо, 
уже списали 9ю армию». Ему была обещана помощь.
      К исходу 28 апреля 2му гвардейскому кавалерийскому корпусу, 
сосредоточившемуся в районе западнее Вельдена, была поставлена задача с утра 29 
апреля перейти в наступление в направлении Фризак, Нойштадт. Командующий 
фронтом приказал мне поддержать действия этого корпуса штурмовой авиадивизией и 
прикрыть истребителями.
      Однако генерал Буссе, не дождавшись обещанной Гитлером помощи, ночью 
отдал приказ на прорыв кольца. Он бросил в атаку тридцать тысяч гитлеровцев при 
поддержке сорока танков. Наши части вступили во встречный бой. На врага 
обрушился уничтожающий огонь артиллерии, поддержанной авиацией. Группы Ил2, 
сменяя друг друга, беспрерывно наносили мощные удары. Весь день 29 апреля наши 
воины вели упорные бои юговосточнее столицы рейха.
      Их девиз был таков: «Не пустить врага ни на шаг к Берлину! Разгромить его 
в котле!»
      За этот день удалось сделать 1603 самолетовылета. Противодействие 
гитлеровцев в воздухе снова возросло. В 67 воздушных боях наши истребители 
уничтожили 46 самолетов врага. Летчики 9го гвардейского иап сразили 7 
вражеских машин. По два самолета сбили С. И. Маковский, В. И. Александрюк, И. Д.
 Радчиков. До 30 увеличил свой личный боевой счет Аметхан Султан, победив 
германского аса.
      Об уроженце Крыма Герое Советского Союза Аметхан Султане мы были 
наслышаны еще раньше как об искусном воздушном бойце. Теперь он воевал в небе 
Берлина и сразу зарекомендовал себя всевидящим, неуязвимым в воздухе, обладал 
молниеносной реакцией и необычайной выносливостью в сложном пилотаже.
      …Когда копоть, поднявшаяся над городом, закрывала все до высоты двух 
километров, вверху видимость была хорошей. Именно там, на высоте, ведущий 
советских «лавочкиных» майор Аметхан Султан обнаружил группу «фоккеров». А 
сверху ее прикрывала еще пара. «С нее не спускать глаз», — решил он. И 
действительно, выбрав момент, пара гитлеровцев ринулась в атаку. Неизвестно, 
чем бы она завершилась, если бы Ла7 командира не взметнулся свечой навстречу. 
Вот он уже под желтым брюхом фашистского самолета. Положение — в самый раз! 
Грянула короткая очередь. ФВ190 вспыхнул, из его кабины мгновение спустя 
вывалился летчик с парашютом. На земле задержали его наши бойцы и доставили к 
нам на командный пункт. Это был командир истребительной группы, фашистский 
полковник, награжденный Гитлером всеми «рыцарскими» регалиями. За новые победы 
в воздухе 29 апреля 1945 года Аметхан Султан был удостоен второй медали 
«Золотая Звезда».
      Бои в Берлине 29 и 30 апреля приняли особенно ожесточенный характер. 
Противник отчаянно сопротивлялся, упорно цеплялся за каждый квартал, дом и этаж,
 неоднократно переходил в контратаки. Удары с воздуха помогали нашим штурмовым 
отрядам продвигаться вперед, затягивать огненный узел вокруг Берлинского 
гарнизона.
      Над улицами города летчики выполняли сложнейшие полеты, расчищая путь 
наземным частям, делая проходы среди завалов и баррикад. Штурмовики ходили 
буквально над крышами домов, направляя свои реактивные снаряды в окна и проломы,
 откуда вели огонь гитлеровцы, неотразимыми бомбовыми ударами с пикирования 
били по укрепленным точкам.
      Последний налет на логово фашистов произвели наши пикировщики. Нужно было 
совершенно точно нанести удар по району Моабит и резиденции Гиммлера на 
восточном берегу Шпрее.
      Этот район прикрывался фашистскими истребителями и зенитчиками. Как 
только появились там наши самолеты, те открыли ожесточенный огонь. Но 
«Петляковы» во главе с майором А. Ксюниным уже образовали над Моабитом вертушку.
 Пикируя с двух тысяч метров, они обрушили бомбовый груз на цель.
      Штурманы не ошиблись в расчетах.
      Вслед за первой группой пришла вторая, ведомая Героем Советского Союза М. 
Воронковым. Бомбардировщиков фашисты встретили еще более плотным зенитным огнем.
 Но ничто не могло остановить советских летчиков. Аэрофотоаппараты 
зафиксировали несколько прямых попаданий тяжелых бомб в резиденцию Гиммлера.
      Именно об этих налетах пишет в своих воспоминаниях генерал Н. Попель, 
член Военного совета 1й гвардейской танковой армии, штурмовавшей в тот день 
район берлинского зоологического сада: «Представитель воздушной армии указывал 
по радио цели… Штурмовики и бомбардировщики в стремительных атаках с бреющего 
полета сбрасывали бомбы на огневые позиции гитлеровцев».
      29 апреля 79й стрелковый корпус 3й ударной армии форсировал реку Шпрее 
в районе северозападнее рейхстага и, преодолевая ожесточенное сопротивление 
противника, захватил дома, прилегающие к нему (в том числе здание министерства 
внутренних дел).
      Наши части настолько сблизились с противником в центре Берлина, что мы 
отменили боевые вылеты, опасаясь ударить по своим. Командиры наземных войск, 
однако, просили прислать их, убеждали нас: «Пусть они не бомбят и не стреляют, 
а пройдут раздругой на бреющем над фашистами. Услышав гул, они прячутся, 
перестают вести огонь. Нам это только и нужно, чтобы ворваться в опорный пункт».
 Пришлось разрешить холостые вылеты штурмовиков, которые одним своим появлением 
наводили на немцев ужас.
      На правом крыле фронта 61я армия, при поддержке бомбардировщиков и 
штурмовиков, форсировала Фоссканал и во взаимодействии с 49й армией 2го 
Белорусского фронта продвинулась за два дня на 40 километров. 29 апреля 107 
пикирующих бомбардировщиков нанесли мощный удар по опорным пунктам врага, 
мешавшим продвижению к Эльбе. В тяжелом положении оказался экипаж младшего 
лейтенанта В. Крупина Его самолет был поврежден при отходе от цели, но летчик 
сумел развернуться и взял курс на свой аэродром. При подходе к линии фронта 
стрелокрадист Родькин доложил командиру:
      — Сзади заходит звено «фоккевульфов», — и открыл огонь.
      Очередь… вторая… третья! Истребитель со свастикой накренился и, 
загоревшись, пошел вниз. Другие отвалили в сторону.
      А сзади появилась еще четверка «фоккевульфов». Комсомолец Родькин снова 
вступил в бой. Но скоро кончились боеприпасы. Фашисты подожгли наш 
бомбардировщик. Экипаж покинул самолет. Раскрылись три парашюта.
      Стервятники набросились на парашютистов. Убит штурман экипажа коммунист 
младший лейтенант К. Хулин. Вторую атаку гитлеровцам сделать не удалось. Изза 
облаков вынырнуло звено «яков» и устремилось на фашистов. Летчик Крупин и 
стрелокрадист Родькин благополучно приземлились на нашей территории.
      Во время того налета у «Петлякова», который пилотировал летчик В. 
Зималиев, загорелся правый мотор. Летчик с трудом дотянул пикировщик до своего 
аэродрома При посадке вспыхнули обе плоскости и фюзеляж. Едва экипаж, 
приземлившись, покинул пылающий самолет, как он взорвался.
      
* * *
      
      Всю ночь на 30 апреля штаб фронта был занят подготовкой к штурму 
рейхстага. По заданию командующего велась усиленная разведка, очищались от 
противника расположенные вблизи здания, подтягивалась артиллерия для стрельбы 
прямой наводкой Мы очень жалели, что не можем помочь нашим бойцам ударами с 
воздуха.
      С утра на командный пункт пришла волнующая весть. В 11.00 30 апреля 
штурмовые группы и отряды 150й и 171й дивизий 79го стрелкового корпуса 
начали штурм рейхстага. Противник сопротивлялся с ожесточенным упорством. 
Гитлеровцы дрались до последнего солдата. В 14.25 после кровопролитные боев, 
переходящих в рукопашные схватки, наши воины овладели цитаделью фашистского 
рейха, над которым уже реяло Знамя Победы. В ходе этого штурма воины частей и 
подразделений проявили исключительный героизм, отвагу, мастерство, бесстрашие и 
инициативу.
      Г. К. Жукову позвонил командарм В. И. Кузнецов и доложил о взятии 
рейхстага. Георгий Константинович поднялся с телефонной трубкой в руке и громко 
сказал, как будто перед ним стоял строй бойцовгероев:
      — Дорогой Василий Иванович, сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат 
с замечательной победой! Этот исторический подвиг никогда не будет забыт 
советским народом!
      Успешно вели бои и другие войска фронта. Части 5й ударной армии, 
развивая наступление вдоль обоих берегов Шпрее, овладели центральным городским 
районом — Митте. 8я гвардейская, взаимодействуя с войсками 1го Украинского 
фронта, продвинулась в северозападном направлении. 30 апреля в 23.30 на этом 
участке перешел линию фронта парламентер от немецкого верховного командования 
подполковник Зейферт. Он сообщил о желании начальника генерального штаба 
сухопутных войск Германии генерала Кребса лично вести переговоры с нашим 
командованием. Парламентеру были даны указания о месте встречи и порядке 
ведения переговоров.
      Очень радостная весть пришла к нам с юговостока, где фашистский генерал 
Буссе со своим недобитым войском отчаянно рвался из кольца к Берлину. 
Непрерывные бои продолжались там почти весь день 30 апреля Лишь к 17.00 
противник был окончательно разгромлен. Ударами с земли и с воздуха в этом 
районе было уничтожено до 9 тысяч солдат и офицеров, 86 танков и самоходных 
установок, 209 орудий разных калибров и минометов, 185 пулеметов, 270 автомашин 
и бронетранспортеров. Сдались в плен 40 895 гитлеровцев, вместе с ними были 
захвачены огромные военные трофеи.
      Полная потеря войск, окруженных в окрестностях ВендишБухгольца, 
неудержимый марш советских частей в центре Берлина вызвали растерянность 
командования немецкой армии. Наши радиостанции отмечали, что Гитлер по 
нескольку раз в день обращался с телеграммами к генералам и их армиям и группам 
войск с призывами о помощи:
      «Где Венк? Где его двенадцатая армия?», «Где Шернер?» (командующий 
группой армий. — С. Р.),  «Где армейская группа „Холстрер“?», «Когда начнете 
наступать?», «Через каждый час докладывайте обстановку» и т. д.
      В ответ генералы доносили о безнадежном положении и невозможности 
деблокировать Берлин. Вот некоторые из перехваченных нами радиограмм. От 
командующего 12й армией Венка: «Войска армии сильно потрепаны, а их вооружение 
весьма недостаточно».
      От командующего центральной группой армий Шернера: «В войсковом тылу 
господствует полная дезорганизация. Гражданское население затрудняет 
оперативные действия… Я  прошу вас, мой горячо любимый фюрер, в этот час 
тяжелого испытания судьбы оставить Берлин и руководить борьбой из Южной 
Германии».
      Генерал Кребс и Борман снова взывали к своим уже бессильным чтолибо 
сделать военачальникам:
      
     «Командующему центральной группой армий Шернеру
     Командующему 12й армией Венку
     Главнокомандующему немецкими войсками в Курляндии и Норвегии Рендуличу
     Командующему Западным фронтом Кессельрингу
     Командующему ЮгоЗападным фронтом и войсками в Италии Виттенгофу
     Командующему СевероЗападным фронтом Бушу
     Генералполковнику Хенрици
     Фюрер ожидает непоколебимой верности от Шернера, Венка и других, а также, 
что Шернер и Венк спасут его и Берлин».
      
      Последующие события показали, что ни истерические вопли Гитлера о помощи, 
ни заверения его генералов в верности и стойкости не спасли ни Берлин, ни 
бесноватого фюрера и его приспешников, ни фашистскую армию от полного разгрома.
      Наше общее чувство неотвратимости возмездия фашистским главарям за все их 
злодеяния хорошо выразил переводчик танкистов В. Боек Этот находчивый воин, по 
свидетельству кинооператора Р. Кармена, войдя со своей частью в Берлин, 
дозвонился по городскому телефону до рейхсминистра пропаганды и имел с ним 
разговор, в конце которого предупредил:
      — Имейте в виду, господин Геббельс, мы найдем вас всюду, куда бы вы ни 
убежали, а виселица для вас уже приготовлена.
      1 и 2 мая наши штурмовики попрежнему активно взаимодействовали с 
войсками фронта, продолжавшими преследовать отходящего на запад противника. 
Имея надежное прикрытие с воздуха, части 61й армии овладели городами 
Нойруппин, Кириц, Нейштадт и за два дня прошли 70 километров. К исходу 2 мая 
они ворвались в Хафельберг, и тут произошло историческое событие — наши 
передовые отряды встретились с американскими подразделениями на Эльбе.
      
Свет Победы
      
      Над Берлином то и дело моросил весенний теплый дождик, буйно зеленели 
липы и каштаны, чудом сохранившиеся среди огня. В штабе фронта и у нас на КП 
воздушной армии в первые дни мая генералы и офицеры жили ожиданием новых вестей 
о положении противника в Берлине. Утром 1 мая нам стало известно, что в 3.30, 
как и было согласовано во время переговоров накануне, перешел линию фронта и 
прибыл в штаб 8й гвардейской армии начальник генерального штаба сухопутных 
войск Германии генерал пехоты Кребс, который передал В. И. Чуйкову письменное 
сообщение Верховному Главнокомандованию Советской Армии о том, что в 15.50 30 
апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством, назначив в своем завещании 
президентом империи гроссадмирала Деница, имперским канцлером — Геббельса.
      Генерал пехоты Кребс заявил, что он уполномочен установить 
непосредственный контакт с Верховным Главнокомандованием Советской Армии для 
начала переговоров. Получив это сообщение, Г. К. Жуков незамедлительно доложил 
об этом в Ставку Верховного Главнокомандования, после чего через своего 
заместителя генерала армии В. Д. Соколовского передал Кребсу требование о 
безоговорочной капитуляции Берлинского гарнизона. Тот заявил, что он не 
уполномочен сам решать этот вопрос, и в 9.00 убыл для доклада Геббельсу.
      В полдень 1 мая мы с большим волнением следили за полетом в небе 
осажденного Берлина девятки «яков», принесших на своих крыльях нашим бойцам 
первомайский привет Родины. Ведущим шел майор И.А.Малиновский — командир 1 — го 
гвардейского истребительного полка, с которым мне довелось начинать войну в 
1941 г. на Западном фронте. Этот бывший 29 нал участвовал в битве за Москву и в 
декабре 1941 г. был первым удостоен звания гвардейского. Его сопровождали 
лучшие воздушные бойцы и инспекторылетчики 2 ВА — дважды Герой Советского 
Союза А. В. Ворожейкин, Герой Советского Союза В. Н. Буянов, И. П. Лавейкин, П. 
И. Песков.
      С командирской машины были сброшены на парашютах два красных полотнища. 
На одном из них пламенел лозунг: «Да здравствует 1 Мая!» На другом ярко 
выделялись слова: «Победа» и на обратной стороне — «Слава советским воинам, 
водрузившим Знамя Победы над Берлином!» Развеваясь в сером дымном небе, 
полотнища медленно опускались на площадь у рейхстага Их бережно подняли воины 
«хозяйства полковника М. Ф. Зинченко». Весть о первомайском поздравлении быстро 
облетела все полки и доставила огромную радость солдатам, сражавшимся вдали от 
Родины.
      В конце дня воины 8й гвардейской и 1й танковой армий, протаранив 
последние рубежи сопротивления противника, встретились на берлинском ипподроме. 
А чуть позднее, ранним утром 2 мая, в парке Тиргартен соединились части В. И. 
Чуйкова и В. И. Кузнецова. Теперь окруженный гарнизон противника был рассечен 
уже на три изолированные части. Связь между ними нарушилась. Командующий 
обороной Берлина генерал Вейдлинг не мог управлять своими раздробленными силами 
и в 6.00 сдался в плен. Он сообщил, что дал указание частям прекратить 
сопротивление. По требованию Г. К. Жукова Вейдлинг в 7.00 подписал приказ о 
капитуляции Берлинского гарнизона.
      По мере доведения этого приказа до гитлеровских солдат и офицеров их 
сопротивление постепенно прекращалось, и к исходу 2 мая наши войска взяли в 
плен свыше 80 тысяч фашистских вояк. К 4 мая эта цифра превысила 110 тысяч. Но 
не всегда сдача в плен проходила спокойно. Проезжая по улицам, я увидел, как из 
подвала разрушенного дома в толпу солдат, стоявших с поднятыми руками, ворвался 
ошалевший от ярости эсэсовец и с диким криком начал строчить из автомата по 
своим. Наши бойцы были начеку и тут же меткими выстрелами успокоили 
беснующегося фашиста.
      Вечером 2 мая после трех бессонных ночей я прилег отдохнуть. Вдруг 
адъютант разбудил меня:
      — Посмотрите в окно, что делается, какая иллюминация! Верно, война 
кончилась.
      Выйдя из дома, я увидел, что стреляют вверх из пушек, зениток, винтовок, 
автоматов, ракетниц трассирующими снарядами, пулями, ракетами. Возник стихийный 
салют.
      Ликовал советский солдатпобедитель, о котором поэты уже слагали стихи:
      
    Ты шел вперед железным шагом,
    Отбросив сон, забыв покой.
    И над поверженным рейхстагом
    Победный флаг поднялся твой.
      
      Выбежал из дома адъютант и сказал, что меня вызывает Г. К. Жуков. Я 
застал его в штабе. Георгий Константинович был в хорошем настроении, но, как 
всегда, собран и сосредоточен. Он сообщил мне, что предстоит отвод частей 1го 
Украинского фронта для стремительного броска на Прагу. К утру 3 мая наши 
танкисты должны выйти в район севернее Темпельгофа и в дальнейшем двигаться в 
направления Магдебурга 3я армия с утра 3 мая продолжит марш из Кепеника к 
Бранденбургу, чтобы к 6 мая выйти на Эльбу вблизи Гентина. Необходимо 
содействовать наступлению с воздуха — точными бомбовоштурмовыми ударами 
громить противника.
      — Хотя фашист и лютует, как зверь, выгнанный из берлоги, — закончил 
разговор Г. К. Жуков — но бить его надо попрежнему.
      Возвращаясь от командующего фронтом к себе в штаб, я обдумывал его намек: 
дескать, пока враг не добит, поступать с ним следует соответственно. 
Действительно, части у нас высвободились, казалось, можно было бы не стесняться 
в решениях — навалиться на оставшиеся очаги сопротивления всеми силами, и делу 
конец. Но Жуков требовал сохранять трезвый расчет, посылать на цели ровно 
столько самолетов, сколько нужно для успеха. И я предупредил об этом П. И. 
Брайко.
      Тут мне сообщили печальную весть. В этот радостный день 2 мая, когда в 
Берлине капитулировали фашистские войска, нелепо погиб командир 3й гвардейской 
штурмовой дивизии полковник А. А. Смирнов. Мы особенно близко познакомились с 
ним летом 1944 года в ходе Белорусской операции. Симпатичный человек, боевой, 
умный командир. Помню, как энергично он действовал, когда надо было спасать от 
окружения 44ю танковую бригаду, ворвавшуюся в Берлин. Смирнов так искусно 
распорядился своими «илами», что гитлеровцам стало не до окружения наших войск 
— не знали, как унести ноги. И вот вчера ночью уставший после непрерывных боев 
командир ехал с переднего края передохнуть. Встречный грузовик ударил в 
легковую машину. Все, находившиеся в ней, остались живы, кроме него. Тяжело 
было пережить эту утрату. Человек воевал, прошел, как говорят, огонь и воду и, 
нужно же, от такого нелепого случая погиб!
      «Смерть героев подобна закату солнца» — эти слова Карла Маркса невольно 
вспомнились мне в те минуты.
      Всего за 1 и 2 мая мы произвели 981 самолетовылет. Немецкая авиация еще 
продолжала сопротивление. За этот период произошло 11 воздушных боев, в которых 
противник потерял 15 машин. Это были одни из самых последних воздушных 
поединков Великой Отечественной войны. В те праздничные дни мая два самолета 
сбил капитан В. Н. Яшин, по одному — К. С. Вакуленко, старший лейтенант Ф. М. 
Костиков (впоследствии Герой Советского Союза). Отличился на финише боев и 
старый наш знакомый, сталинградец, Герой Советского Союза подполковник В. Н: 
Макаров. Он записал на свой боевой счет еще один уничтоженный «фоккер». Наши 
потери составили две машины. Истребители попрежнему продолжали штурмовку 
наземных целей в ближнем тылу противника.
      Естественно, в Берлине привлекала мое внимание та аллея у Бранденбургских 
ворот, откуда предполагался вылет самолетов с главарями фашистского рейха. Я 
знал уже о показаниях гитлеровского заместителя министра пропаганды Фриче о том,
 что фашистская верхушка во главе со своим фюрером сначала намеревалась 
укрыться в Южном Тироле. «В самый последний момент, когда советские войска 
подошли к Берлину, шли разговоры об эвакуации в ШлезвигГольштейн. Самолеты 
держались в полной готовности в районе имперской канцелярии, но были вскоре 
разбиты советской авиацией».
      Посмотрел я те места, куда мы направляли нашего воздушного разведчика В. 
М. Оганесова, а вслед за ним группы «Петляковых» и «ильюшиных». Бетонка была 
рябой от воронок и к взлету непригодной. В стороне от нее я увидел останки двух 
легких самолетов и неожиданно для себя обнаружил разбитый «Юнкерс52». 
Оказывается, и транспортные машины планировалось использовать для спасения 
руководства гибнущего рейха,
      В этот период произошел один эпизод, о котором я хочу рассказать 
подробнее. В ходе Великой Отечественной войны случались они редко. Я имею в 
виду наземные бои наших авиачастей с гитлеровцами, прорвавшимися из Берлина.
      2 мая, начиная с 6.00, три тысячи фашистских солдат и офицеров с танками 
и самоходными орудиями стали прорываться из района Шпандау в западном 
направлении. На их пути находился аэродром Дальгов. Авиаторы своевременно 
заметили опасность. Базировавшиеся здесь самолеты 265й истребительной дивизии 
были подняты в воздух и перелетели в Вернойхен. Личный состав управления 
корпуса Савицкого — техники, механики, воины БАО — по тревоге занял круговую 
оборону. Несмотря на неоднократные атаки пехоты, поддержанной танками и огнем 
минометов, фашистам не удалось прорваться на запад. В 14.30 к месту боя на 
помощь авиаторам прибыло несколько артиллерийских батарей и 12 танков, а в 16.
00 подошли стрелковые части.
      Схватка продолжалась восемнадцать с половиной часов и кончилась разгромом 
гитлеровцев. Всего в плен было захвачено 1450 солдат и офицеров противника
      Одновременно из лесов западнее и югозападнее Ванзее в 6.10 небольшие 
группы немецких солдат вышли в район Штансдорф, Гютерфельде, Шпутендорф, где 
базировались наши авиачасти. Противник пытался пробиться в югозападном 
направлении, но летчики, техники, специалисты аэродромной службы преградили ему 
путь, вступили в неравный бой. В 14.00 на помощь подошли наземные части. 
Выстрелы гремели до исхода дня Личным составом только одной авиачасти убито 477 
и взято в плен 1288 фашистов.
      Ведя наземные бои, авиационные командиры применили истребители для 
штурмовки атакующих групп. «Ястребки» помогали в течение 3 и 4 мая громить 
противника в районах наших аэродромов. От их атак погибло 234 солдата и офицера.
 642 гитлеровца сложили оружие.
      Двигаясь к Эльбе, войска 1го Белорусского фронта с 3 по 8 мая встречали 
не сплошную линию обороны, а отдельные очаги сопротивления. Остатки недобитых 
фашистских подразделений сокрушали наши бомбардировщики и штурмовики, 
выполнившие за эти дни 275 вылетов. Уничтожая разрозненные полуразгромленные 
части германского вермахта, безуспешно пытавшиеся закрепиться на выгодных 
рубежах, наши войска твердой поступью шли на запад. 7 мая 1945 года они вышли 
на рубеж Эльбы. Берлинская операция завершилась.
      В последних боях войны с особой силой были продемонстрированы 
замечательные черты нашей стратегии, оперативного искусства и тактики, высокий 
моральнобоевой дух частей и подразделений, отличные качества советского оружия 
и боевой техники. В сражении за Берлин с наибольшей полнотой был воплощен в 
практику лучший опыт во всех видах наступательного боя: фронтальный удар с 
прорывом сильно укрепленной и глубоко эшелонированной обороны противника, 
маневр на окружение и уничтожение крупных группировок, форсирование большого 
количества водных преград, ведение боя в крупнейшем городе, преследование 
противника до полного разгрома и уничтожения.
      Особенностью боевых действий 16й воздушной армии на всех этапах операции 
были массированные удары соединений в сочетании с непрерывным воздействием на 
противника в непосредственной близости от переднего края в целях максимальной 
поддержки наших наступающих частей и соединений. Когда по метеоусловиям не 
могли быть выполнены планируемые массированные налеты, они заменялись 
эшелонированными ударами эскадрилий, звеньев и пар. Таким образом, авиация все 
время находилась над полем боя, включая и дни с крайне неблагоприятными 
метеоусловиями. Массовое применение истребителей и активность их действий 
позволили нам разгромить в полосе фронта вражескую авиацию, обеспечить 
господство в воздухе и надежно прикрыть свои войска.
      Исключительно четко было организовано и осуществлено взаимодействие с 
наземными войсками. Весьма положительно сказался опыт зимнего наступления войск 
нашего фронта от Вислы до Одера Мы убедились, что, несмотря на оперативное 
подчинение авиасоединений командующим общевойсковыми армиями на период операции,
 у нас сохранялись контроль за боевой деятельностью этих соединений и 
управление ими. В зависимости от обстановки часть этих соединений 
использовалась на тех участках, где это было необходимо, чтобы добиться 
максимального успеха наземных войск.
      Массированные (сосредоточенные) бомбовоштурмовые удары при прорыве 
прочной обороны противника показали их высокую эффективность.
      При оценке способа действий нашей авиации в заключительной операции 
следует всегда помнить о том, что абсолютное господство в воздухе принадлежало 
нам. Мы диктовали противнику свою волю, держали в своих руках инициативу.
      Весьма показательными являются сравнительные данные о возрастании налета 
боевых машин в двух операциях: ОрловскоКурской и Берлинской. В боях на Курской 
дуге на одну потерю 16й воздушной армии приходились сотни самолетовылетов 
ночных бомбардировщиков По2, в завершающих сражениях эта цифра перевалила за 
тысячу.
      О чем говорят эти данные? Прежде всего о том, что в Берлинской операции 
мы превосходили немецкую авиацию не только количественно, но и качественно, и 
главным образом за счет возросшего мастерства летчиков. В результате 
сократились наши потери, а эффективность действий всех родов авиации неизмеримо 
выросла.
      Говорят, цифры — скучная проза, но именно они способны с предельной 
лаконичностью рассказать о больших делах. За 23 дня битвы в небе Берлина 4я, 
16я, 2я и 18я воздушные армии произвели около 92 тысяч боевых вылетов. Наши 
летчики провели 1317 воздушных боев, сбили в них 1132 самолета противника и 100 
уничтожили на аэродромах. В воздушных боях и от огня зенитной артиллерии мы 
потеряли немало машин.
      16я воздушная армия в Берлинской операции произвела 37 565 боевых 
вылетов, летчики армии провели 898 воздушных боев, сбили при этом 760 самолетов 
противника и 46 уничтожили на аэродромах. В воздушных боях и от огня зенитной 
артиллерии наша армия потеряла значительно меньше.
      В тесном боевом содружестве с советскими летчиками сражались авиаторы ВВС 
Войска Польского. В ходе операции они успешно выполнили 865 боевых вылетов, 
уничтожили 17 фашистских самолетов, много боевой техники и живой силы врага.
      Коммунистическая партия и Советское правительство достойно отметили 
подвиги авиаторов нашей воздушной армии в небе Берлина. Многие авиационные 
соединения и части получили почетные наименования Берлинских. Все участники 
операции были награждены медалью «За взятие Берлина», учрежденной в честь 
исторической победы. У летчиков, штурманов, воздушных стрелков, техников на 
груди засверкали новые высокие награды.
      Штаб воздушной армии четко организовывал управление таким большим 
количеством соединений (8 авиакорпусов и 10 дивизий). Начальник штаба генерал П.
И.Брайко, начальник оперативного отдела полковник И. И. Островский и начальник 
связи полковник Н. Д. Игнатов в этой операции показали себя отличными 
организаторами боевых действий авиационных соединений и частей.
      Оправдало себя централизованное использование радиолокационных средств. 
Это способствовало более эффективному применению радиолокации и повысило ее 
роль в общей системе управления авиацией в бою. Три узла наведения действовали 
безотказно. Один из них — армейский — осуществлял наблюдение за воздушной 
обстановкой в районе действий всей нашей армии. Радиолокаторы помогали вести 
контроль за полетами своих самолетов и противника, наводить истребителей на 
отдельные авиагруппы, идущие к линии фронта или в глубь расположения наших 
войск. Об обнаруженных целях оповещались авиачасти, зенитные средства и 
наземные войска Кроме того, информация о воздушной обстановке передавалась двум 
другим узлам наведения. Радиолокационные установки позволяли нам своевременно 
принимать меры к наращиванию сил своих истребителей в наиболее важных районах и 
очищать их от самолетов противника.
      Но вернемся к последним дням войны. Еще 5 мая Г. К. Жуков приказал мне 
приготовиться к приему самолетов союзников на аэродроме Темпельгоф, которые 
должны были доставить сюда командование для подписания немцами безоговорочной 
капитуляции.
      — Готовьте эскорт из 18 самолетовистребителей, время полета я сообщу, — 
сказал он.
      Такую историческую миссию мы возложили на летчиков 515го истребительного 
полка 13го авиакорпуса генерала Сиднева. Пожалуй, это было последнее боевое 
задание, которое мне пришлось дать авиационной части в Великой Отечественной 
войне. В выполнении его принимали участие прославленные воздушные бойцы. 
Командовал группой истребителей майор М. Н. Тюлькин (впоследствии Герой 
Советского Союза). В нее входили капитан В. А. Гурбич, старший лейтенант В. А. 
Марьин, лейтенанты Ю. Т. Дьяченко, С. Ф. Гладких, В. П. Гавриленко и другие.
      7 мая вечером позвонил Г. К. Жуков и предупредил, что завтра в десять 
утра нам нужно послать свои истребители на аэродром Стендаль. При подходе к 
аэродрому следует дать сигнал, и оттуда поднимутся союзники на «дугласах». Наши 
летчики должны охранять их от возможных диверсий противника Это будет вместе с 
тем и почетный эскорт, который проведет союзников на аэродром Темпельгоф,
      Жуков спросил в заключение:
      — Все ясно?
      Я ответил, что не все, нужно бы уточнить, по какому времени в десять 
часов.
      — Минутку, — говорит Жуков.
      Я сижу у телефона, жду. Проходит минута, вторая, третья, четвертая и 
пятая… Вдруг в трубке раздался голос маршала:
      — По среднеевропейскому времени в десять часов.
      — Есть, теперь ясно, — ответил я.
      Собрал офицеров штаба, сообщил задание командиру корпуса генералу Б. А. 
Сидневу: обеспечить эскорт и вылет в 10.00 по среднеевропейскому времени. 
Летчикам проложить маршруты и быть на аэродроме в 8.00.
      Через некоторое время раздался телефонный звонок, и генерал Сиднев 
спросил:
      — Товарищ командующий, в десять часов по среднеевропейскому, а во сколько 
это по московскому времени?
      Я объяснил, что среднеевропейское время отличается
      от московского зимой — на два часа. Следовательно, так
      и надо считать. Сейчас — май, и еще не перешли на летнее
      время, значит, разница два часа, и вылетать надо в 12.00
      по московскому времени.
      Но и после этого оказалось, что не все ясно. Штурман армии доложил мне, 
что он не знает, перешли у союзников на летнее время или нет. Может получиться, 
что эскорт придет позже на час, будет неприятность.
      В это время в нашей армии на стажировке был А. В. Беляков — штурман 
чкаловского экипажа, совершившего в 1938 году перелет из Москвы через Северный 
полюс в Америку. Он был моим учителем в академии. Мы пригласили Александра 
Васильевича, и он прибыл в полночь. Я объяснил ему наше затруднение. Но Беляков 
ответил, что не может ничего сказать, так как это декретное время, а в дни 
войны никто не объявлял о нем.
      — Вы разочаровали меня, Александр Васильевич. Я же знаю, что переходят на 
летнее время со 2 июня, сейчас еще май, значит, не перешли. Разница — два часа.
      — Сергей Игнатьевич, — ответил Беляков, — по законам науки так, как вы 
говорите, а как союзники делают, мне неизвестно.
      Я позвонил в Москву главному штурману ВВС генералу Стерлигову и задал тот 
же вопрос. Он мне ничего не ответил, как и Беляков. И тут получилась осечка.
      Было уже три часа ночи. Мы ведь по московскому жили, скоро рассвет, а я 
еще не знал, когда отправлять эскорт. Что же делать? Рисковать опасно. И я 
решил позвонить Жукову. В три часа ночи докладываю ему, что нам неизвестно, по 
какому времени живут союзники, а по «науке» решать опасно, будет неприятность, 
если мы на час раньше или позже пришлем самолеты. Жуков ответил недовольным 
голосом:
      — Так ты что, меня в справочное бюро превращаешь, что ли?
      Я объяснил, что уточнить может только он, нужно связаться с Лондоном, а у 
меня такой возможности нет.
      — Хорошо. Жди, — согласился командующий.
      Уже четыре часа, а я не сомкнул глаз, да к тому же еще после приступа 
малярии ослаб. С аэродрома мне докладывают, что там все на ходу, машины 
подготовлены, летчики ждут команды для перелета на Темпельгоф. Наконец раздался 
звонок Жукова. Он сказал:
      — Союзники считают среднеевропейское время против московского минус два.
      Я поблагодарил Георгия Константиновича. Все стало ясно. Дал команду 
сосредоточиться на Темпельгофе к 10.00. Прибыл на аэродром. Самолеты готовы. 
Стоят летчики, командиры полка, дивизии, корпуса. Все ждут.
      Порядок полета предусмотрели такой: истребители взлетают и идут парами. 
При подходе к аэродрому союзников Стендаль подают сигнал «покачивание» и 
становятся в круг. Увидев наши истребители, экипажи союзников должны начать 
взлет. Им предстоит построиться в колонну. Впереди и по бокам ее будут идти 
пары истребителей, замыкает четверка «яков».
      Посмотрел на небо — белесая дымка, обычная для Берлина, — с одного конца 
аэродрома до другого ничего не видно. Но лететь надо. Дал команду. Поднялись 
«Яковлевы» и сразу пропали в небе, только слышен затихающий гул моторов. 
Тюлькин доложил — боевой порядок построен. Через некоторое время мы получили 
сообщение: наши «яки» пришли на аэродром Стендаль, увидели там двенадцать 
самолетов союзников. Первый из них начал взлет. Значит, советские истребители 
замечены, все идет нормально. Я доволен. Доложил, что взлетел последний. Эскорт 
занимает свои места, и колонна самолетов идет к Берлину. Обо всем, что 
происходило в воздухе, в той же последовательности докладывалось Г. К. Жукову.
      В это время замечаю, что в южной стороне, откуда должны заходить на 
посадку, поднялся аэростат наблюдения. Увидят его летчики или не увидят? Ведь 
дымка! Как же им сообщить? Что делать? Я подозвал находившегося здесь командира 
корпуса генерала Крупского:
      — Иван Васильевич, выручай, садись в машину и поезжай к месту подъема 
аэростата, посади его немедленно.
      Минуты бегут, а аэростат все еще висит. Осталось 5 минут до прибытия 
группы. «Ну, наверное, будет неприятность!» — подумал я. Хотя и сообщили нашим 
истребителям, но они ведь позже садятся. А как предупредить союзников? Офицер 
штаба принимает меры, чтобы связаться с ними, но на старте неизвестно, 
получилось у него что или нет. И тут, буквально за 2 — 3 минуты до подхода 
колонны, вижу: аэростат начал снижаться. Значит, Крупский успел. Истребители 
стали в круг над аэродромом. Самолеты союзников начали посадку. Потом «яки» 
ушли к себе. Все в порядке!
      Прибывших к нам гостей встречали заместитель командующего фронтом генерал 
армии В. Д. Соколовский, комендант Берлина генералполковник Н. Э. Берзарин. На 
аэродроме возвышалась трибуна, возле нее стоял сводный оркестр.
      Как только представители командования союзников вышли из самолетов, их 
пригласили на трибуну.
      Возглавлял представительство главный маршал авиации Артур В. Теддер — 
заместитель верховного главнокомандующего вооруженными силами союзников В 
делегацию входил командующий стратегической авиацией генерал Карл А. Спаатс; 
представитель от Франции генерал Делатр де Тассиньи прибыл позже. Из остальных 
самолетов высыпали на летное поле корреспонденты. Они стали брать интервью, 
фотографировать. Оркестр грянул марш. Шум, оживление, смех и улыбки. И вся эта 
бурлящая толпа двигалась к трибуне.
      А в это время из последнего самолета выходят представители вермахта 
Кейтель, Штумпф и Фридебург. Они были в какомто темном обмундировании, сами 
тоже какието темные, мрачные. У нас светлое, радостное настроение. А их вид 
был зловещим контрастом. Вижу, они тоже направляются к трибуне. Но их вернули к 
самолету:
      — Ждите там, вам почести не положены!..
      Соколовский тепло приветствовал представителей союзников. Теддер сказал в 
ответ:
      — Я очень рад приветствовать советских маршалов и генералов, а также 
войска Красной Армии. Особенно рад тому, что приветствую их в Берлине. Союзники 
на Западе и Востоке в результате сотрудничества выполнили колоссальную работу.
      Прозвучали гимны. Четко чеканя шаг, прошел почетный караул. Он не был 
отобран из специальных команд и не был переброшен сюда из Москвы на самолетах, 
а составлен из числа солдат, отличившихся в сражении за Берлин, и на груди 
каждого красовались боевые ордена. Наши представители сказали об этом союзникам.

      Теддер и другие гости всматривались в лица солдат, тотчас же переводили 
взгляд на сверкавшие на солнце награды. Могучей, дисциплинированной, высоко 
организованной должна быть армия, если в считанные дни можно отобрать среди 
фронтовиков, едва вышедших из боев, целый батальон для такого почетного караула.

      Гостей пригласили в автомобили, и кавалькада машин отправилась к 
восточной окраине Берлина. Было предусмотрено, чтобы первым ехал комендант 
Берзарин, затем наши гости (с ними — Соколовский), моя машина должна была идти 
замыкающей. Буквально перед самым отправлением колонны в путь, когда уже прошел 
почетный караул, Берзарин сказал, что не хочет ехать в своей машине, и 
предложил мне:
      — Давай я поеду в твоей машине. Сяду на первое сиденье, а ты садись на 
второе.
      Я согласился и волею случая оказался в голове колонны. Мы ехали по пустым 
улицам Берлина По обеим сторонам стояли солдаты охраны. Из подвалов и изза 
заборов выглядывали женщины, старики. Они во все глаза смотрели на союзников и 
представителей вермахта.
      Приехали в Карлхорст. Представителю каждой страны был предоставлен 
коттедж. Здесь же неподалеку, в двухэтажном доме, расположились Г. К. Жуков и 
заместитель наркома иностранных дел А. Я. Вышинский.
      Нам сказали, что через час союзники нанесут визит Жукову и мы тоже должны 
быть на этой церемонии. В комнату внесли меч — подарок Жукову. Георгий 
Константинович встретил делегацию стоя. Здесь же присутствовали А. Я. Вышинский,
 генерал К. Ф. Телегин. Подошли и мы — Берзарин, Казаков, Малинин и я. Теддер, 
Спаатс и Тассиньи поздравили советских представителей с победой и преподнесли 
меч и ключ. Во время короткой беседы было условлено: все делегации соберутся в 
шесть часов, чтобы принять капитуляцию Германии.
      В 18 часов нам сообщили, что церемония отложена на час. Начало ее 
переносилось еще несколько раз. Нам объяснили, что согласовывается текст 
декларации о безоговорочной капитуляции.
      Стемнело. Мы уже разошлись по своим комнатам. Наконец в двенадцатом часу 
ночи нас пригласили в зал на заседание. Все собрались в фойе. Прибыли Жуков, 
Вышинский, Теддер, Спаатс и Тассиньи. Они вошли в зал, за ними последовали 
остальные. Жуков, Вышинский, Теддер, Спаатс и Тассиньи сели за стол президиума 
на возвышении. Вдоль зала стояли еще два длинных стола, за которыми находились 
другие члены делегаций и представители прессы. Мы сидели с правой стороны от 
президиума Корреспондентов в зале набралось полнымполно.
      Поднялся Жуков, в зале мгновенно воцарилась тишина. Торжественным 
властным голосом, отчеканивая каждое слово, он произнес:
      — Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных 
Сил и верховного командования союзных войск, уполномочены правительствами 
антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от 
немецкого военного командования.
      Все, как завороженные, смотрели в сторону президиума Сделав некоторую 
паузу, Георгий Константинович, обратившись к коменданту, советскому полковнику 
с красной повязкой на рукаве, рослому и статному офицеру, стоявшему у входа в 
зал, произнес:
      — Ввести немецкую делегацию.
      Полковник козырнул, четко повернулся и печатающим; строевым шагом вышел. 
Было слышно, как он удалялся по пустому коридору. Звуки его шагов затихли, 
потом вдалеке послышались вновь. Звук их становился громче, наконец в дверях 
снова показался комендант. За ним неуверенно вошел Кейтель, в парадном костюме, 
с Железным крестом на шее, с болтающимся моноклем, в коричневых перчатках и с 
кургузым жезлом в руке. Войдя в зал, он театрально поднял правую руку до уровня 
плеча, как это делали фашисты. Этот фальшивый жест совершенно не соответствовал 
ни обстановке, ни тем более положению немецкой делегации. Вслед за Кейтелем в 
зал вошли невысокого роста, полный, с опущенным взглядом, сумрачный 
генералполковник авиации Штумпф, поникший и растерянный адмирал фон Фридебург, 
видимо, какойто секретарь в гражданской одежде с большим портфелем и три 
офицера в форме пехотинца, авиатора и моряка.
      На входную дверь были направлены объективы киноаппаратов и «леек». 
Операторы и корреспонденты не шевелились, буквально замерли, боясь пропустить 
исторический момент.
      Журналисты и все присутствующие внимательно разглядывали одного из 
главарей вермахта — Кейтеля. Это он, уловив дух времени, робко сгибая спину, 
угодливо глядя в глаза Гитлеру, проник в высшие сферы государства и стал, как 
говорили даже его коллеги, «лакейтелем» сумасбродного фюрера. Выходец из 
юнкерской помещичьей семьи, он сделал военную карьеру, пройдя путь от командира 
роты до начальника штаба верховного командования вооруженных сил Германии.
      Немало усилий приложил фельдмаршал Кейтель к разработке пресловутого 
плана «Барбаросса». Это ему было высочайше поручено Гитлером начать вероломный 
поход против Советского Союза. Вот тогдато и проявил себя в полную меру этот 
оголтелый и спесивый нацист. Он подписывал один зверский приказ за другим:
      «…Первоочередной задачей основной массы пехотных дивизий является 
овладение Украиной, Крымом и территорией Российской Федерации до Дона. Кейтель».

      «Разгромить противника в районе между Смоленском и Москвой, захватить 
Москву. Кейтель».
      «Силы противника, все еще действующие в Эстонии, должны быть уничтожены. 
Кейтель».
      «Захватить Донецкий бассейн и промышленный район Харькова. Кейтель».
      «При этом следует учитывать, что на указанных территориях человеческая 
жизнь ничего не стоит и устрашающее воздействие может быть достигнуто только 
необычайной жестокостью. В качестве искупления за жизнь одного немецкого 
солдата, как правило, должна считаться смертная казнь для 50 — 100 коммунистов. 
Способ приведения приговора в исполнение должен еще больше усилить устрашающее 
воздействие. Кейтель».
      И вот этот, с позволения сказать, человек сидел здесь, и его глаза 
вопрошающе смотрели на Жукова, прославленного советского маршала. Георгий 
Константинович встал и спросил фашистского фельдмаршала:
      — Имеете ли вы на руках акт о безоговорочной капитуляции, изучили ли его 
и имеете ли полномочия подписать этот акт? — В голосе Жукова, во всем его 
облике угадывалась беспощадная суровость к врагам и торжество победителя.
      Когда перевели вопрос на немецкий язык, Кейтель повел себя както нервно: 
он то вставлял монокль в глаз, то опускал его. Штумпф сидел сумрачный, 
уставившись взглядом в одну точку и не шевелясь. Худощавый Фридебург выглядел 
самым спокойным.
      — Да, изучили и готовы подписать его, — бесцветно, безжизненно сказал 
Кейтель, поправляя монокль.
      Маршал Жуков спросил:
      — Готова ли делегация подписать акт?
      — Готова, — ответил фельдмаршал и вынул из бокового кармана ручку.
      Сразу вокруг стола немецких представителей образовалась стена 
фотокорреспондентов, и первым оказался наш Роман Кармен. Чем отличался он от 
других? Все другие советские и западные корреспонденты были с ручными 
киноаппаратами, а у Кармена киноаппарат на треноге. Этот аппарат был не очень 
удобен, но Кармен, как хозяин, занял первое место и никого не пропускал вперед. 
Но тут произошло неожиданное.
      Когда Жуков спросил: «Готова ли немецкая делегация подписать акт о 
безоговорочной капитуляции?» — и это перевели Кейтелю (переводчик стоял с 
другой стороны стола недалеко от секретаря), то он выразил свою готовность. 
Секретарь подошел и положил на стол перед Кейтелем один, экземпляр для подписи. 
Тут поднялся председательствующий Жуков и, показывая рукой на столик, 
приставленный к середине стола президиума ниже возвышения (для стенографисток), 
чеканя каждое слово, медленно и властно сказал:
      — Акт о безоговорочной капитуляции Германии подписать здесь!
      Секретарь сразу взял со стола текст, Кейтель остался с повисшей рукой. 
Ему перевели сказанное Жуковым, хотя и без перевода жест Жукова был ясен. 
Кейтель как бы заколебался. Ему опять перевели. А секретарь уже подошел к тому 
столику, на который указал Жуков. Кейтель встал, чтобы идти к маленькому 
столику, и только тут дошло до фотокорреспондентов, что позиции надо менять. 
Поднялась кутерьма, толкучка. Все старались запечатлеть момент первой подписи 
немецкими фашистами акта о безоговорочной капитуляции. Фотообъективы были 
нацелены на большой стол, пришлось поворачивать «фронт», и наш Кармен остался 
со своей треногой позади всех. Выручил его помощник — добрый молодец, чуть ли 
не до потолка ростом, своим мощным плечом раздвинул толпу, прошел вперед, и 
Кармен с аппаратом опять стал первым. Видимо, этот помощник носил кассеты и тут 
как раз пригодился. Это было так комично, что мы все засмеялись, несмотря на 
царившую торжественность в зале.
      Кейтель, стушевавшись, подошел к столику, сел, жезл ему явно мешал, но 
расставаться с ним он, видимо, не хотел. Наконец он положил его на — стол и, 
вставив монокль, стал читать документ. В зале назойливо стрекотали киноаппараты.
 Наконец Кейтель картинно, словно играя хорошо отрепетированную роль, подписал 
акт. Секретарь отложил его в сторону и не спеша подал следующий экземпляр.
      На лице у Кейтеля трудно разобрать чтонибудь кроме самодовольства. 
Казалось, что он с такой же легкостью подписывал и эти документы, и жестокие 
директивы об уничтожении советских людей. Наконец готовы все экземпляры. 
Кейтель сбросил монокль, торжественно взял жезл и медленно возвратился к своему 
месту за столом немецкой делегации.
      Зал с ненавистью смотрел на этого холеного спесивого фашиста в 
генеральской форме Я не мог себе объяснить безотчетной брезгливости к этому 
человеку с прилизанной прической на голове Кейтель сед Поднялся Штумпф. Злое, 
непроницаемое лицо, потупленный взгляд, тяжелый шаг. Подписал не читая. Встал, 
повернулся к столу, поклонился. Так и остался непонятным смысл этого поклона.
      Адмирал Фридебург не то разбитый, подавленный, не то больной. Он еле 
дошел до столика. Ему дали ручку, он, не глядя, подписал документ, встал и так 
же беспомощно возвратился на свое место.
      Секретарь положил документ перед Жуковым. Маршал по очереди подписал все 
экземпляры, затем поставили свои подписи главный маршал авиации Теддер, генерал 
Спаатс. и генерал Делатр де Тассиньи. Процедура подписания окончена.
      Жуков поднялся и приветливо чтото сказал Теддеру, затем обменялся 
несколькими фразами с генералами Спаатсом и Тассиньи и, повернувшись в зал, 
сказал:
      — Немецкая делегация может удалиться.
      Я заметил, что, когда он говорил, в зале мгновенно устанавливалась тишина,
 замолкали даже назойливоразвязные западные корреспонденты.
      Комендант четко подошел к немецкой делегации: поднялся Кейтель, за ним 
остальные, и уполномоченные фашистского рейха направились к выходу. Штумпф 
показался мне нелюдимым, Фридебург — безразличным, тщедушным человеком, Кейтель,
 как актер, пытался чтото изображать, но у него ничего не выходило. Зато когда 
я посмотрел на их адъютантов, то у одного из них на глазах были слезы.
      Когда увели из зала немецкую делегацию, Жуков поднялся, поздравил всех с 
победой.
      — Дорогие друзья, — сказал он, обращаясь к генералам и офицерам, — нам с 
вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие 
народа, партии, правительства вести доблестные советские войска на штурм 
Берлина. Это доверие советские воины, в том числе и вы, возглавлявшие части и 
соединения в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Жаль, что многих нет 
среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую, не дрогнув, 
отдали жизнь!..
      Это был торжественный момент. Все поднялись, кричали «ура», бурно 
аплодировали.
      А время приближалось к рассвету. В зале накрыли столы, и примерно через 
полчаса после заседания начался прием в честь победы и подписания 
безоговорочной капитуляции. Здесь уже наша сторона была очень многолюдной — на 
приеме присутствовали все командармы и члены военных советов армий.
      Жуков провозгласил первый тост за победу, за глав союзных правительств, 
за народы наших стран. Он говорил взволнованно, с подъемом. Затем прозвучали 
тосты за армии и командование союзников. Теддер провозгласил тост за 
правительство Советского Союза и за советский народ.
      Затем Жуков стал провозглашать тосты за рода войск и за присутствующих. 
Первый — за авиацию. Мне кажется, он это сделал потому, что справа и слева от 
него сидели авиаторы — Теддер и Спаатс, но тост он говорил главным образом за 
нашу авиацию.
      — В Берлинской операции участвовало около восьми тысяч самолетов, авиация 
бомбила перед сухопутными войсками каждый метр, она как бы ковром покрывала 
весь путь, но ковер этот был очень жестким для врага, а командовал авиацией на 
нашем фронте вот этот молодой человек, — и показал рукой на меня. Я поднялся. 
Он тепло сказал о летчиках и их огромном вкладе в победу.
      Слово взял Теддер и провозгласил тост тоже за авиацию. Потом выпили по 
очереди за все рода войск, за их командующих. Одним словом, речей было много и 
они продолжались бы, если бы гости не собрались вылетать к себе.
      В перерыве между заседанием и приемом мы отправили много самолетов в 
Москву. Полетели корреспонденты с пленками, чтобы в утренних газетах 
опубликовать снимки, запечатлевшие капитуляцию фашистской Германии. Все успели 
вовремя. Утром газеты оповестили мир о величайшем событии, венчавшем трудную и 
кровопролитную войну.
      Кончились вторые бессонные сутки. И я, как только сел в машину, тут же 
заснул и спал, пока не приехали.
      Потом лег в кровать и снова уснул. Проспал весь день, и, наконец, уже с 
наступлением темноты адъютанты А. Петрушин и Н. Серов решили растолкать меня, 
убеждая что я никогда больше не увижу того, что творится на улицах. Они ведь 
прошли со мной до Берлина от Курской дуги через Украину, Белоруссию, Польшу, 
были моими хранителями, помощниками, спутниками и в мороз, и в жару, и в 
ненастье, и днем и ночью, порой без сна и отдыха. Поэтому они и могли спокойно 
растолкать меня, чтобы посмотреть, как в поверженном Берлине ликовали советские 
солдаты, пели, плясали. Вокруг светили ракеты, прорезали темное небо трассы 
светящихся пулеметных очередей, казалось, все войско высыпало на воздух, на 
улицу. Но был строгий порядок, как будто это веселье, этот праздник был 
специально организован, а не возник стихийно. Каждый солдат понимал, что здесь 
он представляет свой советский народ, народпобедитель. Но вместе с тем кроме 
радости и гордости победителя он проявлял и чувство великодушия победителя даже 
к своим врагам.
      Вечером меня разбудили. И опять была на улицах иллюминация. Все пели, 
гуляли, плясали. В поверженном Берлине ликовали советские солдаты.
      В мае, перед подписанием Декларации народов о победе, к нам вновь прибыли 
представители союзных войск. Их было человек 20. Да еще всевозможные делегации, 
представители всяких организаций, и Жуков устроил для них прием. На приеме были 
все члены Военного совета и начальники родов войск. Произносились тосты, 
выступали артисты.
      Когда проводили союзников, Жуков предложил:
      — Давайте зайдем и посидим порусски.
      Зашли в комнату, сели за стол. Были здесь Жуков, члены Военного совета — 
Телегин, начальник штаба Малинин, Соколовский, Казаков, Орел, Прошляков, 
начальник политуправления Галаджев. Мы сидели и вспоминали. Разговор шел 
непринужденный и задушевный.
      Жуков сказал:
      — Сейчас мы переживаем поистине исторические дни. Всем светит наша победа.
 А вспомните бои под Москвой… Ведь если бы было у нас тогда несколько свежих 
дивизий, таких, как сейчас, мы погнали бы немца черт знает куда… Да, 
чрезвычайно тяжелая была пора… А под Сталинградом что было? Помните клич: «Для 
нас за Волгой земли нет»? Противник рвался вперед, а у нас силы на пределе. 
Взять хотя бы авиацию: у нас было 40 истребителей против 1000 вражеских. Мы 
делали все тогда на сверхнапряжении, на героизме, начиная с солдата и кончая 
командующим. И выдержали, одолели… Потому что мы коммунисты. Потому что мы 
советские люди… А сейчас к нам, в поверженный нами Берлин, приезжают союзники, 
и мы решаем дела будущего мира… Вот я и хочу предложить тост за такую нашу 
советскую стойкость, за советского человека.
      В июне 1945 года в Берлин прилетел Д. Эйзенхауэр с представителями 
союзных стран, чтобы подписать Декларацию народов о победе. Подписывался этот 
документ в штабе нашей группы. После официальной части был дан торжественный 
обед. За столом сидели представители верховного командования и наш Военный 
совет. Соколовский и я встречали гостей на аэродроме Темпельгоф, нам было 
поручено и провожать их.
      После первого тоста меня вызвали к телефону. Звонил командир батальона с 
аэродрома Темпельгоф, куда сели самолеты союзников. Командир батальона сообщил 
мне, что всех гостей, в том числе и их летчиков, они пригласили в столовую, но 
по «сто грамм» им не поставили: ведь летчикам перед полетом пить нельзя. И вот 
они требуют водку.
      — Я не знаю, что с ними делать, — закончил комбат. — Ведь напьются же. А 
им сегодня улетать.
      — Подождите, давайте разберемся, — успокоил я его. — Кто требует выпивки?
      — Все экипажи. Мы им организовали хороший, торжественный обед, а они…
      Я разрешил дать гостям по 100 граммов, рассудив, что, кому нельзя, тот не 
будет пить. Прошло некоторое время, и командир опять позвонил:
      — Выпили по сто грамм и еще требуют. Разрешите?
      — Ставь еще, пусть пьют, сколько хотят. Тот, кому не положено, не 
напьется. Зачем нам быть у них няньками?
      А то ведь если не дадим, обидятся. Что просят, то и давай, угощай как 
следует.
      Через некоторое время командир батальона доложил, что члены экипажей 
союзников крепко выпили и разошлись кто куда.
      К концу обеда Эйзенхауэр поднялся, поблагодарил и сказал:
      — Мне нужно вылетать.
      Жуков пригласил его остаться на концерт. Он ответил, что не может. За ним 
поднялся англичанин со своей делегацией. Им говорили, что сейчас будет концерт. 
Артисты из Москвы специально прибыли для выступления перед союзниками. Ничего 
не помогло. Только генерал Делатр де Тассиньи сказал:
      — Нет, я не полечу, я буду гулять, и вся французская делегация останется.
      Я отозвал Вышинского и сказал ему, что вряд ли они все улетят.
      — Почему? — удивился он
      Я ему и рассказал то, что мне доложил командир батальона. Вышинский 
расхохотался, потом сказал об этом Жукову Георгий Константинович позвал меня, и 
я обо всем доложил Он удивился:
      — Вот это номер! Вот так дисциплина!..
      Представители союзников распрощались. Соколовский и я выехали с ними на 
аэродром. Там был выстроен почетный караул. Эйзенхауэр принял рапорт. Оркестр 
исполнил гимны союзных стран. Кончились торжественные проводы, и все 
направились к «дугласам». Но летчиков на месте не оказалось. Ну, думаю, сейчас 
будет гроза!
      Подходим к самолету Эйзенхауэра. Экипаж готов, командир доложил: «Самолет 
в порядке». Соколовский посмотрел на меня: а ты, мол, говорил!
      Но у других самолетов — никого. Эйзенхауэр пригласил в свой самолет 
английского представителя, и гости отбыли.
      Мы сразу же сели с Соколовским в машину и уехали. Концерт был в разгаре. 
Доложили Жукову, что проводили Эйзенхауэра и с ним представителя Англии, 
остальные на аэродроме: у самолетов нет экипажей.
      — Нам уже звонили оттуда, — ответил Жуков. — Просят привезти их сюда, но 
мы до вашего приезда не стали давать никаких распоряжений.
      Я сказал, что машины их на аэродроме и стоит дать команду, как их сюда 
доставят. Жуков тут же распорядился, и все гости вернулись на концерт. Мы 
проводили их на следующий день.
      Итак, война кончилась. Лучшие бойцы и командиры фронта выехали в Москву 
для участия в незабываемом Параде Победы. Выпала эта честь и мне. От нашей 
воздушной армии в почетных шеренгах шагали И. Н. Кожедуб, А. Е. Боровых и 
другие прославленные асы.
      Возвратились мы из столицы, переполненные самыми яркими впечатлениями. 
Особенно нам запомнилась речь И. В. Сталина на приеме участников парада, в 
которой он поднял тост за здоровье советского народа и прежде всего русского 
народа. «Я поднимаю тост, — сказал Верховный Главнокомандующий, — за здоровье 
русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как 
руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны».
      …Отгремели залпы боев, и участники войны оказались в кругу обычных забот. 
Некоторым дали о себе знать фронтовые недомогания. Сказались болезни, которые в 
годы войны подавлялись за счет нервного перенапряжения. Ревматизм уложил в 
постель нашего неутомимого начальника штаба П. И. Брайко, казавшегося нам 
человеком железного здоровья. Его пришлось отправить на родину для лечения. Не 
на шутку разыгралась и моя малярия. Я принимал большие дозы хины и. акрихина, 
но лекарства не помогали. Доктор запретил мне париться в бане, быть на солнце, 
купаться. Он посоветовал:
      — Перестаньте умываться водой. Протирайтесь спиртом.
      Приступы стали сопровождаться температурой выше 40 градусов. В эти минуты 
у моей постели дежурили медики.
      Подумал я, подумал и решил перестать принимать лекарства, бросить все 
предосторожности, заниматься гимнастикой на воздухе, плавать в озере, мыться и 
париться, как всегда. И постепенно почувствовал себя лучше. Может быть, 
лекарства сделали свое дело или физическая закалка помогла, трудно сказать, 
только мой фронтовой недуг постепенно оставил меня.
      Приближалось 18 августа 1945 года — первый праздник военновоздушного 
флота после войны. Решили отметить его достойно. У нас было много славных 
полков, целая когорта летчиковгероев. И мы спланировали провести в этот 
праздник традиционный воздушный парад. На аэродроме Вольтерсдорф построили 
трибуны, собрались гости. Приехали Г. К. Жуков, представители всех родов войск. 
Пилотировали самолеты командиры корпусов, дивизий, полков, эскадрилий, рядовые 
летчики. Показал свое искусство командир 1го гвардейского истребительного 
корпуса генерал Захаров, до этого он возглавлял 303ю дивизию, в которую входил 
полк «Нормандия — Неман», еще раньше воевал в Испании. Вслед за ним виртуозное 
мастерство продемонстрировал генерал Савицкий. Над аэродромом прошла группа 
бомбардировщиков. Они сбрасывали вымпелы, пикировали и стреляли. Парад 
продолжался часа три и всем очень понравился.
      Этот праздник был ознаменован приказом Верховного Главнокомандующего. В 
нем высоко оценивались заслуги советской авиации в Великой Отечественной войне: 
«Славные соколы нашей Отчизны в ожесточенных воздушных сражениях разгромили 
хваленую немецкую авиацию, чем обеспечили свободу действий для Красной Армии и 
избавили население нашей страны от вражеских бомбардировок…»
      Было чем гордиться и авиаторам 16й воздушной армии. На боевом пути от 
Волги до Эльбы летчики совершили 268 491 боевой вылет, сбили 5691 самолет 
противника, вывели из строя 3564 танка, 7752 орудия, истребили 173 тысячи 
гитлеровцев.
      Не всем воздушным бойцам довелось увидеть великую победу. В скорбном 
молчании мы склоняли головы перед светлой памятью тех, кто отдал свою жизнь во 
имя торжества справедливости на земле. Их славные подвиги навеки сохранятся в 
сердцах миллионов людей.
      За мужество и героизм, проявленные в борьбе с врагом, 221 летчик 16й 
воздушной армии удостоен звания Героя Советского Союза, четырем — Е. Я. 
Савицкому, А. Е. Боровых, В. М. Голубеву, Аметхан Султану — это звание 
присвоено дважды, а И. Н. Кожедуб стал трижды Героем Советского Союза. 27 тысяч 
авиаторов 16й воздушной армии награждены орденами и медалями СССР. Родина 
достойно оценила славные подвиги своих крылатых сыновей.
      Это о нем, о нашем воинеосвободителе сказал поэт:
      
    Проходят дни, но год от года,
    Как взлет, как в будущее мост,
    Твой подвиг в памяти народа
    Встает во весь могучий рост.
      
      Радостно сознавать, что новое поколение советских воздушных бойцов свято 
хранит и приумножает славные традиции своих отцов и старших братьев. Свет 
великой победы озаряет все последующее развитие нашей авиации. Разгромив в 
суровой борьбе грозного врага — гитлеровский люфтваффе, — наши ВВС пошли вперед 
семимильными шагами.
      Переход нашей авиации на реактивную технику изменил привычные 
представления о полете и открыл качественно новый этап покорения высот и 
скоростей. Создание и освоение новых машин — это эпопея, в которой особенно 
ярко проявилось огромное внимание и прозорливость нашей партии в определении 
перспектив развития авиации.
      Еще в тридцатые годы в нашей стране начались исследования реактивного 
полета. Когда мы учились в военновоздушной академии, то часто встречались с 
людьми, которые называли себя гирдовцами — членами Группы изучения реактивного 
движения. Среди них особенно выделялся упорством, пытливостью ума Сергей 
Павлович Королев, ставший впоследствии Главным конструктором первых 
ракетнокосмических систем. В ГИРДе он совместно с выдающимися специалистами 
ракетной техники Ф. А. Цандером и М. К. Тихонравовым спроектировал ракетоплан 
для полета человека в стратосферу. В этом невысоком худощавом человеке с 
тонкими чертами выразительного лица мы, слушатели командного факультета, видели 
убежденного сторонника развития ракетной техники.
      О том, как шли работы над первой советской жидкостной ракетой 09, мы 
знали от соратника Королева — Михаила Клавдиевича Тихонравова, выпускника нашей 
академии. Он часто бывал у нас, выступал перед слушателями с лекциями. Когда 
«девятка» его конструкции совершила в 1933 году первый полет, поднявшись на 400 
метров, мы поняли, что сделан важный шаг к созданию и освоению нового средства 
покорения больших скоростей и высот.
      Тихонравов рассказывал нам о замечательных работах ленинградских ученых в 
Газодинамической лаборатории и, в частности, о трудах Валентина Петровича 
Глушко, создававшего первые в СССР жидкостные реактивные двигатели. В. П. 
Глушко — ныне академик, дважды Герой Социалистического Труда, Главный 
конструктор мощных жидкостных двигателей, с применением которых связаны 
выдающиеся достижения советской космонавтики.
      В академии мы познакомились с работами по конструированию 
воздушнореактивного двигателя. Первый такой двигатель в СССР построил А. М. 
Люлька. Сейчас Архип Михайлович — академик, Герой Социалистического Труда, 
Генеральный авиаконструктор. По той целеустремленности, с которой наши ученые 
проводили свои научноисследовательские работы, можно видеть, насколько 
дальновидно подходила наша партия к развитию совершенно новой тогда техники — 
реактивной и ракетной.
      В годы войны у нас отлично зарекомендовали себя боевые ракеты — «катюши» 
и авиационные реактивные снаряды, но не было на фронте реактивных самолетов, 
хотя над их созданием уже работали наши конструкторы. Заместитель главного 
инженера ВВС генераллейтенант А. А. Лапин, приезжая к нам на фронт, подробно 
рассказывал о том, как 15 мая 1942 года в уральском небе поднялся ввысь первый 
истребитель с жидкостным ракетным двигателем Его создатель — коллектив В. Ф. 
Болховитинова, а испытывал самолет летчик Г. Я. Бахчиванджи, посмертно 
удостоенный звания Героя Советского Союза.
      Гитлеровцы в поисках новых средств борьбы с советской авиацией 
форсировали создание реактивных самолетов В конце войны мы видели их в воздухе, 
провели специальное совещание летчиковасов, где были выработаны методы борьбы 
с этим машинами. Правда, было уже ясно, что реактивные самолеты не изменят 
положения в пользу врага, так как они были еще несовершенны и выпускались в 
малом количестве. Тем не менее мы понимали, что за реактивным полетом большое 
будущее, и внимательно относились к тем машинам, которые обнаруживали на 
захваченных аэродромах.
      Несколько новых немецких самолетов оказались у нас после ВислоОдерской 
операции. А во время штурма Берлина наша трофейная служба «приобрела» еще более 
двадцати Ме163 и Ме262 на аэродромах Ораниенбург, Дальгов и Темпельгоф.
      К нам прибыли представители авиационной промышленности и испытательного 
института ВВС. Прилетел известный летчикиспытатель П. М. Стефановский. Мы 
подготовили аэродром к полетам на новой технике, выбрали подходящий экземпляр. 
Двигатель на этом самолете был съемным. Таких конструкций мы не применяли. 
Поэтому мы решили сначала опробовать двигатель отдельно на земле, потом 
подвесили его под фюзеляж.
      Петр Михайлович слетал удачно, отметил, что машина сложна по конструкции, 
особенно двигатель. Самолет С жидкостным ракетным двигателем не стали 
испытывать, как неперспективный.
      Пока мы знакомились с реактивной техникой, произошел случай, принесший 
нам немало волнений.
      Шел к концу 1946 год, Я был назначен командующим ВВС группы войск. 
Территория Германии была разделена на три зоны. Англичане обосновались на 
аэродроме Гатов — западнее Берлина, а рядом находился наш аэродром. На нем 
базировалась наша часть, вооруженная самолетами Ла9.
      Выполняя тренировочные полеты, в воздухе часто встречались английские и 
наши истребители. И вот однажды мне доложили: наши летчики вступили в схватку с 
англичанами. Начали двое, потом подоспела подмога с той и с другой стороны. И 
начался маневренный воздушный бой, без стрельбы, конечно.
      Через некоторое время пришло дополнение: генерал Е. Я. Савицкий влез в 
самую гущу «боя». Пока я разбирался, как все произошло, раздался телефонный 
звонок из Москвы. На проводе главнокомандующий ВВС:
      — Что там у тебя делается на аэродроме с англичанами? Говорят, драться 
начали?
      Я доложил ему, что это не драка и не бой. Просто летчики померялись 
мастерством и возможностями техники. Объяснил, как все произошло. Вначале 
сошлись два летчика — советский и английский, решили поприветствовать друг 
друга, а потом крутнуть, чтобы убедиться, кто лучше зайдет в хвост. Игра 
понравилась. И вот уже пара крутится, а потом закрутилась общая карусель. Да 
такая, что и генерал Савицкий не усидел на земле.
      По приказанию главкома я выехал на наш аэродром. Изза этой истории мог 
получиться скандал Правда, все кончилось без происшествий. Но дело тут не 
только в происшествиях. И та, и другая сторона могли сказать, что на них напали.
 Потом разбирайся, кто прав, кто виноват.
      Главком, конечно, отругал меня за беспорядок. Сказал, что такие 
состязания между своими недопустимы, а вы с англичанами затеяли карусель.
      Словом, попало поделом. И я соответственно всыпал своим подчиненным. Но 
наказать мало, нужно было организовать работу так, чтобы и впредь такого не 
повторилось. Мы провели совещание с командирами, обстоятельно побеседовали с 
летчиками. Постарался убедить товарищей, что такое происшествие выходит за 
рамки простого нарушения, оно затрагивает честь Советского государства.
      Мы уже думали, что эта история кончилась, и кончилась для нас 
благополучно. Но тут вдруг узнали, что об инциденте в Берлине стало известно И. 
В. Сталину. Он возмутился и потребовал срочных объяснений. Было сообщено все, о 
чем рассказывалось выше. Сталин в конце концов сменил гнев на милость. 
Поинтересовался:
      — А всетаки, кто кого побил?
      — Наши чаще заходили в хвост.
      — А как, не трухнули они перед хваленой английской техникой?
      — Нет, — доложили мы, — летчики держались уверенно, и в их умелых руках 
наша техника показала свое превосходство.
      — Ну, молодцы!
      Только после этого закончилось дело.
      Наступил 1947 год. В феврале меня вызвали в Москву и сообщили, что я 
назначен командующим авиацией в Белорусский военный округ. В марте перелетел в 
Минск. Белоруссия мне была знакома, в боях за ее освобождение участвовала наша 
16я воздушная армия. Может быть, поэтому в Минске меня приняли очень радушно и 
члены правительства республики, и командование округа.
      Встретил я здесь и немало старых знакомых. Начальником' одного из отделов 
был полковник Ф. С. Гудков, заслуживший авторитет опытного организатора и 
боевого офицера. Должность начальника штаба оказалась вакантной. «Постараемся 
побыстрее назначить», — заверили меня в управлении кадров в Москве. 
Действительно, через месяц после моего прибытия Гудков стал начальником штаба 
авиации округа Его опыт и знание, умение планировать пригодились в связи с 
новыми задачами, вставшими перед нами. Мы узнали, что одной из первых в 
ВоенноВоздушных Силах будет перевооружаться на реактивную технику и наша 
истребительная часть. Я уже упоминал о конструкторе реактивных двигателей 
Архипе Михайловиче Люльке. В 1943 — 1944 годах под его руководством был 
построен турбореактивный двигатель С18. С 1945 года проектированием реактивных 
двигателей кроме А. М. Люлька по заданию правительства стали заниматься В. Я. 
Климов, А. А. Микулин и другие конструкторы.
      Вскоре были созданы серийные двигатели РД45, РД500, РД10 и РД20 с 
силой тяги от 800 до 2000 килограммов. Появление и быстрое развитие реактивных 
двигателей произвело в авиации подлинно техническую революцию .Они обеспечили 
быстрый рост скорости самолетов.
      Проектирование и постройку реактивных самолетов Советское правительство 
поручило известным авиаконструкторам С. А. Лавочкину, А. И. Микояну, П. О. 
Сухому, А. С. Яковлеву, С. В. Ильюшину, А. Н. Туполеву. Обеспечивая нужды 
фронта, непрерывно совершенствуя боевые машины, выпускавшиеся большими сериями, 
конструкторские бюро вели одновременно проектирование самолетов новых типов. 
Работы по созданию реактивной авиации были поставлены в государственном 
масштабе.
      Каким же оно было, первое поколение советских реактивных самолетов? С 
ними и с историей их создания я обстоятельно познакомился на сборах в Москве, в 
академии имени Н. Е. Жуковского.
      Когда еще шли бои за Познань и на подходах к Одеру, в Кремле 
рассматривался вопрос о перспективах самолетостроения. Государственный Комитет 
Обороны в своем постановлении от 18 февраля 1944 года признал развитие 
реактивной авиации первоочередной задачей. Приезжавший к нам в Германию один из 
летчиковиспытателей рассказал, что конструкторским бюро А. И. Микояна уже 
создан и прошел испытания опытный самолет И250 с комбинированной силовой 
установкой (поршневым и воздушнореактивным двигателями). На этой машине в 
марте 1945 года была достигнута наибольшая для того времени скорость полета — 
825 километров в час. На самолете И250 был опробован ряд аэродинамических 
новшеств в конструкции крыла В целом эта опытная машина стала первой ступенью в 
создании нашего реактивного истребителя.
      Теперь мы одними из первых в ВВС получили реактивный истребитель МиГ9. 
Он имел два реактивных двигателя, установленных в нижней части фюзеляжа, с 
общим воздухозаборником. Газы выходили под хвостовую часть фюзеляжа. Крыло 
прямое, с закрылками, шасси с носовым колесом. Истребитель оснащался мощными 
пушками. Благодаря удачной компоновке МиГ9 имел высокую скорость при 
сравнительно небольшой тяге. Расположив двигатели в фюзеляже, конструкторы не 
только добились уменьшения лобового сопротивления, но и обеспечили самолету 
хорошую устойчивость на больших скоростях.
      Максимальная скорость самолета составляла 900 км/час, практический 
потолок — 13 000 метров. Представители завода, помогавшие нам осваивать новую 
машину, рассказали, как было принято решение о ее серийном выпуске Чуть позже 
коллектив конструкторов во главе с С. А. Лавочкиным построил Ла11 — 
замечательный поршневой истребитель, вобравший в себя все лучшее от наших 
фронтовых самолетов. Главного конструктора принимал И. В. Сталин. Ему были 
представлены две машины — МиГ9 и Ла11. Сталин спросил Семена Алексеевича:
      — Какой же из них запускать в серию? Ла11 — это самолет, в котором 
устранены прежние дефекты, его знают летчики, умеют эксплуатировать механики. А 
что такое «миг»? С ним пока мало кто знаком…
      Лавочкин, конечно же желавший своему детищу большой жизни, все же 
признал:
      — Полагаю, что надо выпускать МиГ9.
      Да, будущее было за реактивными машинами. И МиГ9 пошел в серию. 
Конструкторы руководили изготовлением агрегатов и деталей непосредственно в 
цехах завода Здесь уточнялись чертежи. Всякие неполадки устранялись тут же у 
станков.
      В результате напряженного труда удалось построить первую группу серийных 
самолетов к намечавшемуся ноябрьскому воздушному параду 1946 года. Правда, 
изза плохой погоды воздушный парад 7 ноября не состоялся. Впервые самолеты 
МиГ9 пролетели над Красной площадью 1 мая 1947 года.
      Вместе с МиГ9 мы получили и Як15. Этот самолет предназначался для 
переучивания летного состава на реактивную технику. По конструкции он 
незначительно отличался от поршневого истребителя Як3, что облегчало 
производство новой машины и освоение ее. Новый «як» имел один турбореактивный 
двигатель, который устанавливался в носовой части фюзеляжа под углом к оси 
самолета. Газы из реактивного сопла выходили вниз, назад под фюзеляж, нижнюю 
поверхность защищал экран из жароупорной стали. Максимальная скорость была на 
120 км/час ниже, чем у МиГ9, и составляла 780 км/час.
      Другие реактивные истребители к нам не поступали, хотя на сборах мы их 
изучали и видели на парадах. Это были самолеты конструкции П. О. Сухого Су9 и 
С. А. Лавочкина Ла150. Все они, как и первые два, были построены в 1946 году. 
Су9 имел два двигателя и скорость 900 км/час. Двигатели были установлены на 
крыле. Самолет имел гидроусилитель, пороховые стартовые ускорители и посадочные 
парашюты. У Ла150 был один двигатель и скорость 805 км/ час. № характерных 
черт этого самолета можно отметить высоко расположенное прямое крыло и 
трехколесное шасси.
      В 1946 году на воздушном параде мы увидели полет Ла120Р с ракетным 
ускорителем. Он был так стремителен, что у нас на земле захватило дух. Это 
произвело настоящий фурор среди летчиков. Первые ракетные ускорители, созданные 
под руководством В. П. Глушко и С П. Королева, явились провозвестниками не 
только реактивной авиации, но и будущих ракетнокосмических систем.
      И все же роль «рабочих лошадок» в период переучивания на реактивную 
технику взяли на себя первые два самолета — МиГ9 и Як15. На них наши летчики 
отрабатывали технику пилотирования, осваивали высший пилотаж. Ярким 
свидетельством того, что наши летчики уверенно оседлали новую технику, может 
служить тот факт, что в небе Тушина 3 августа 1947 года полковник И. П. Полунин 
продемонстрировал высший пилотаж на МиГ9.
      Но вернемся к освоению реактивной техники в наших частях. Штаб хорошо 
организовал изучение личным составом материальной части и на заводе, и у себя 
дома. С весны начали строить аэродром, укладывать металлическую полосу. И когда 
подсох грунт, полоса уже была готова. Стали поступать самолеты.
      Свою первую весну в Белоруссии я провел на аэродроме реактивщиков. 
Командовал этой частью полковник Г. А. Лобов. Это был сравнительно молодой 
командир, Герой Советского Союза, вдумчивый и энергичный человек. Узнав что он 
холостяк, я сразу подумал: женить его нужно. Молодой командир части, видный 
парень, тем более герой. Нельзя сказать, что я настоял, чтобы он женился, но во 
всяком случае чтото в этом направлении сделал. Невеста у него была. Он ее 
вызвал, познакомил меня с ней и вступил в брак. У меня от души отлегло.
      И летчиком Лобов был отменным. Первым вылетел на реактивном истребителе, 
а затем стал инструктором. Вначале пилоты отрабатывали технику пилотирования, а 
затем и боевое применение, воздушные бои.
      Я сравнивал наши самолеты с теми, которые видел у немцев. Конечно, они 
выгодно отличались от трофейных. Это был наш большой шаг вперед. Всему летному 
составу понравились новые машины. И часть уверенно перевооружалась на 
реактивную технику. Я рассчитывал встретить больше трудностей, чем их оказалось 
на самом деле. Были, конечно, коекакие технические неувязки. Приезжали 
представители с завода, из конструкторского бюро, помогли нам разобраться в 
разных тонкостях.
      Уже к осени полки отработали групповую слетанность эскадрилий, и часть 
была в числе лучших по перевооружению. Все это я относил, конечно, к 
доблестному труду командиров, политработников, партийных организаций.
      Освоив новые самолеты, мы занялись отработкой тактики истребителей с 
реактивными двигателями. Поскольку дело это только начиналось, мы держали 
тесную связь со штабом Белорусского военного округа, войсками которого 
командовал генерал Сергей Григорьевич Трофименко. Начальником штаба был генерал 
Семен Павлович Иванов, мой старый знакомый по Сталинграду, где он был 
начальником штаба армии.
      В округе проводилось много игр и учений. Это помогало становлению 
реактивных частей, сколачиванию их боевых коллективов и поднятию на более 
высокую ступень в воздушной выучке.
      В 1948 году мне, к сожалению, пришлось расстаться с авиаторами 
Белорусского военного округа. И. В. Сталин предложил назначить меня командующим 
воздушнодесантными войсками. Когда я пришел прощаться к председателю Совета 
Министров Белоруссии П. К. Пономаренко, он спросил, куда меня назначают.
      — Десантниками командовать, — ответил я.
      — Да, ты с этими ребятами хлопот не оберешься, — засмеялся он. — Это ведь 
отчаянный народ. Ты уж держи их в руках. Отчаянность, конечно, им нужна. Служба 
у них такая.
      Недолго пришлось мне командовать десантными войсками. В следующем году я 
получил новое назначение: начальником Главного штаба ВВС. Вот здесьто мне и 
пришлось всесторонне познакомиться и вплотную заняться развитием всех видов 
реактивной авиации.
      В 1957 году была организована авиационная выставка в Цюрихе — первая 
международная выставка, в которой мы участвовали. Делегацию Советского Союза 
было поручено возглавлять мне.
      Это был очень широкий показ новой техники. Американцы представили там все 
свои боевые реактивные самолеты: дальние бомбардировщики Б47, транспортные 
машины, истребители, пилотажные группы. Англичане тоже наряду с показом техники 
планировали демонстрационные полеты.
      Советский Союз прислал в Цюрих первый в мире пассажирский реактивный 
самолет Ту104. Он вызвал огромный интерес на выставке. К нему началось 
настоящее паломничество. Ко мне обращались многие военные делегации с просьбой 
дать им возможность побывать внутри знаменитого «Ту».
      Объяснения давал представитель КБ А. Н. Туполев, а посетители 
нескончаемой вереницей входили в первую дверь пилотской кабины, осматривали 
салоны и спускались по трапу вниз у хвоста. Они выражали восхищение, записывали 
восторженные отзывы в книгу.
      Видя такой успех советского самолета, американские представители срочно 
вызвали из США транспортную «махину» «ГлобМастер» и поставили рядом с «Ту». Мы 
осмотрели их новинку. Размеры самолета, конечно, громадные, просторные грузовые 
помещения, но «затмить» наш Ту104 он не смог.
      Французы готовили свой реактивный пассажирский самолет «Каравелла», но на 
выставку его не прислали. В Цюрих прилетели французские истребители и другие 
военные машины. Когда пресса стала писать о триумфе Ту104, французы решили 
тоже показать свой пассажирский самолет хотя бы в полете. Поднялся он в Париже, 
прошел над аэродромом в Цюрихе и вернулся обратно. «Каравелла» нас 
заинтересовала необычностью конструктивной схемы. У нее реактивные двигатели 
располагались в хвостовой части, как сейчас у наших Ту134 и Ил62.
      Наконец и наш красавец Ту104 поднялся в воздух и внушительно прошел над 
аэродромом. И снова приветственные возгласы зрителей. Ту104 выполнил несколько 
заходов на разных скоростях и высотах. По подсчетам местной печати, посмотреть 
советский самолет в полете собралось в тот день больше полумиллиона людей.
      Американцы подняли в воздух свою пилотажную четверку на Р84. Летчики США 
пилотировали плотно, но несколько тяжеловато, хотя и выписывали замысловатые 
фигуры. Самолеты у них были с прямым крылом. После этого свой пилотаж показали 
англичане на боевых самолетах со стреловидной схемой крыла За ними — французы и 
шведы.
      После демонстрационных полетов организаторы выставки устроили на 
аэродроме торжественный прием. Здесь в просторном зале, где мы собрались, ко 
мне подошли два английских летчика и обратились через переводчика с просьбой:
      — Рассудите нас, пожалуйста. Ваше слово для нас будет решающим.
      Пригляделся я к летчикам и узнал их. Они приходили к нам и просили, чтобы 
мы им показали первый реактивный пассажирский самолет. Наш экипаж провел их по 
салону, показал кабину, ответил на все вопросы. Англичане остались довольны и 
горячо благодарили нас.
      Теперь на приеме они попросили высказать наше мнение о состоявшихся 
полетах.
      — Американцы ловчат, — заявили они, — летали на небоевых самолетах, 
которые никуда не годятся, и показывали в небе просто цирковые номера. А мы 
всетаки пилотировали боевые машины. Верно же — это несравнимые вещи?
      — Конечно, — ответил я. — У американцев фигуры, рассчитанные на внешний 
эффект, а у вас боевой пилотаж. Они обрадовались и стали благодарить за 
справедливость.
      — Вот правильно! — повторяли они. — Мы ценим ваше мнение. Нам дорога эта 
оценка.
      Я понял, что между американскими и английскими летчиками в Цюрихе 
разгорелось соперничество.
      Этот эпизод заставил меня подумать о своеобразии отношений одних летчиков 
к другим. Казалось бы, союзники по НАТО, а полны антипатии друг к другу. В то 
же время чувствовалось дружеское расположение к нашим авиаторам со стороны не 
только английских, но также американских и французских летчиков.
      И мне вспомнилась игра между нашими и английскими истребителями в районе 
аэродрома Гатова. Это было одиннадцать лет назад. Сколько прошумело ветров 
«холодной войны» за эти годы, а отношения, сложившиеся на войне, еще были живы,
      …Год 50летия Великого Октября явился для нашей авиации своеобразным 
отчетом народу, партии, Родине о том, как выросли ее крылья, как мужает и 
закаляется молодое племя советских летчиков. Многие читатели этой книги, 
наверное, помнят тот жаркий июльский день 1967 года, когда в аэропорту 
Домодедово состоялся большой красочный праздник, ярко продемонстрировавший 
неустанную заботу Коммунистической партии и Советского правительства о развитии 
и совершенствовании отечественного воздушного флота. Много нам пришлось 
потрудиться, чтобы все отделения этого грандиозного праздника звучали как части 
одной воздушной симфонии.
      Дада! Именно симфонии, очень точное сравнение. Присутствовавшие на 
параде руководители партии и правительства, маршалы, конструкторы, иностранные 
и многие наши гости отметили «прекрасную режиссуру» парада и отличное 
исполнение всех номеров. Исполнители с секундной точностью появлялись над 
аэродромом с минимальными интервалами. Вы представьте себе, какая точность 
должна быть в расчетах и мастерство в управлении машиной, если скорость полета 
достигала 800 километров в час. Над подготовкой летчиков много потрудились 
генералполковник авиации Е. М. Горбатюк со штабом и начальниками служб парада.
      «XX век, — писала тогда „Правда“, — век грандиозной научнотехнической 
революции. Наш народ по праву гордится тем, что первая в мире социалистическая 
держава выдвинула выдающихся ученых, которые внесли огромный вклад в 
научнотехнический прогресс человечества и составляют славу отечественной и 
мировой науки… Красочный воздушный парад в Москве на столичном аэродроме 
Домодедово воочию показал, сколь плодотворны творческие усилия талантливых 
советских конструкторов, сколь успешен труд рабочих и инженеров отечественной 
авиационной индустрии, создающих первоклассные самолеты, сколь высок уровень 
подготовки советских авиаторов».
      В ходе подготовки выставки авиационной техники произошел случай, о 
котором нельзя не сказать. Обсуждая на заседании Военного совета ВВС, какие 
самолеты следовало бы показать в Домодедово как этапные для нашей авиации, мы 
вспомнили первый цельнометаллический АНТ2, самолет РД, на котором ставили 
рекорды Чкалов, Байдуков и Беляков, а также боевые машины Великой Отечественной 
войны МиГ3, Як1, Як3, Як9, ЛаГГ3, Ла5, Ил2, Ил4, Пе2, Ту2, По2.
      Через некоторое время журнал «Авиация и космонавтика» сообщил о том, что 
самые знаменитые советские самолеты будут показаны на выставке в честь 50летия 
Советской власти. И вот туг к нам стали поступать запросы об этой выставке — 
советские люди проявили огромный интерес к отечественным самолетам периода 
войны. А у нас назревал конфуз. Объявитьто журнал объявил, но оказалось, что 
многие боевые машины не сохранились, даже — ильюшинский штурмовик. И тут возник 
вопрос: как же могло случиться такое?
      Много было названо причин, но главная состоит в том, что мы, воюя на 
превосходном самолете, не подходили к нему исторически и не пытались 
увековечить гений конструкторов и рабочих, создавших его.
      Чтобы както восполнить пробел в ряду крылатых реликвий нашего народа, я 
обратился к генеральным конструкторам — Яковлеву, Ильюшину, Туполеву; они 
воссоздали в металле облик своих боевых творений, и мы в виде памятников 
навечно установили эти макеты.
      Сейчас наступила эра реактивней авиации, и было бы непростительно не 
извлечь урока из прошлого. Надо заблаговременно подумать о том, чтобы сохранить 
для потомства и первые реактивные самолеты, и те, что положили начало полетам 
на сверхзвуке, и принципиально новые машины с изменяемой геометрией крыла…
      В этом — один из уроков работы над организацией показа авиационной 
техники в честь 50летия Советской власти.
      Перед открытием выставки мне довелось побывать на ней, осмотреть ее 
уникальные экспонаты. Они зримо и реально обозначили вехи впечатляющего пути 
развития нашей авиации за пятьдесят лет Советской власти. Разве можно было 
пройти мимо первых летательных аппаратов, спроектированных советскими 
конструкторами и построенных на наших тогда еще маломощных заводах? С сердечной 
благодарностью мы остановились возле скромного труженика неба По2. Несколько 
десятилетий он надежно служил в трудовом и боевом строю. Нельзя было не отдать 
дани уважения и воздушному ветерану, главному ястребку 1941 года — И16. Воюя 
на нем, наши летчикиистребители удостоились звания гвардейцев. Рядом — 
представители поколения лучших боевых самолетов Великой Отечественной войны, и 
среди них украшенный 62 звездами «лавочкин» И. Н. Кожедуба.
      Когда мы увидели на выставке в одном ряду самые разные и такие нужные 
фронту боевые машины, с особой силой почувствовали великое значение вклада 
советских конструкторов, тружеников авиационного производства в нашу победу. В 
16й воздушной армии были все представленные в Домодедово боевые самолеты, и о 
каждом хочется сказать доброе слово. Начать надо, бесспорно, с легендарных 
штурмовиков С. В. Ильюшина, о которых я уже упоминал не раз. Но здесь мне 
хочется подчеркнуть два момента. Меня поразила цифра, сообщенная сотрудниками 
КБ С. В. Ильюшина, о выпуске в годы войны около 39 тысяч штурмовиков. Это 
рекордное количество построенных самолетов одного типа за всю историю мировой 
авиации. И второе. Несмотря на прекрасные качества Ил2, в ходе войны пытливые, 
беспокойные конструкторы во главе с С. В. Ильюшиным создали и дали фронту еще 
лучшие штурмовики — Ил10. Так же непрерывно улучшался дальний бомбардировщик 
Ил4, успешно провоевавший с первого до последнего дня войны.
      Немалый вклад внес и коллектив конструкторов во главе с А. С. Яковлевым, 
создавший целую серию знаменитых «яков». За годы войны наша авиационная 
промышленность выпустила также огромное количество этих машин. Их число 
превысило 36 тысяч.
      Другой коллектив — ОКБ С. А. Лавочкина — прославился тремя модификациями 
истребителей, но особенно Ла5 и Ла7. Только самолетов этих двух типов фронт 
получил около 16 тысяч.
      Из бомбардировщиков наибольшую любовь на фронте снискали пикировщики Пе2 
конструкции В. М. Петлякова. Сам конструктор погиб в авиационной катастрофе в 
1942 году. После гибели В. М. Петлякова заботу об их усовершенствовании принял 
на себя В. М. Мясищеь, прекративший ради этого доводку дальнего высотного 
бомбардировщика собственной конструкции. Всего пикировщиков Пе2 было выпущено 
12 тысяч.
      Большой вклад в создание крылатой боевой техники внесли коллективы А. Н. 
Туполева и А. И. Микояна. Отлично выполнили свой долг перед Родиной 
конструкторы самолетов, двигателей, оборудования, вооружения, что 
способствовало завоеванию нашей авиацией господства в воздухе. Низкий поклон им 
за это от авиаторовфронтовиков.
      Среди современных самолетов на выставке выделялся внушительными размерами 
и мощью стратегический бомбардировщикракетоносец 201М с четырьмя 
турбореактивными двигателями конструкции Героя Социалистического Труда 
Владимира Михайловича Мясищева. На специальной табличке объяснялось, что он 
способен покрывать расстояние между континентами без посадки. Самолет 
оборудован системой дозаправки топливом в воздухе, что позволило значительно 
увеличить дальность его полета. На модификациях этого самолета были установлены 
мировые рекорды высоты и скорости полета. С грузом 10 тонн самолет поднялся на 
15, 6 тысяч метров, с грузом 55 тонн на 13 тысяч метров, с грузом 27 тонн на 
базе 1000 километров развил скорость 1028 километров в час.
      Рядом со стратегическими стояли фронтовые бомбардировщики, истребители, 
летающие со сверхзвуковой скоростью, оснащенные точнейшей аппаратурой для 
самолетовождения днем и ночью в любых условиях.
      Вот какого размаха и совершенства достигли под руководством 
Коммунистической партии наши могучие крылья!
      Многие выдающиеся творения конструкторских коллективов были показаны в 
воздухе в день парада. И хотя подмосковное небо в этот июльский день было 
мирным, все происходящее в воздухе по напряженности, стремительности и размаху 
во многом напоминало мне фронтовое небо завершающих сражений Великой 
Отечественной. Только иными были над нами самолеты — реактивные, всепогодные, 
сверхзвуковые. И пилотировали их другие летчики — молодые, высокообразованные, 
с инженерной подготовкой, перенявшие богатейший опыт старших поколений 
советских авиаторов.
      …Мелодично запели фанфары военного оркестра. И тут же над аэродромом на 
малой высоте в плотном строю пронеслась пятерка стремительных реактивных 
истребителейперехватчиков. Так начался воздушный парад. Машины молниеносно и 
круто набирали высоту. Словно орудийный залп потряс воздух. На землю обрушилась 
невидимая грохочущая волна — истребители преодолели звуковой барьер…
      А в глубине неба уже появилось близкое сердцу каждого советского человека 
слово: «Ленин». Его отчеканили в небе летчики спортивных самолетов. Рядом с 
именем создателя Коммунистической партии и нашего социалистического государства 
юбилейное число — «50». В воздухе колонна вертолетов с флагами СССР и всех 
советских республик. Другая группа винтокрылых машин на стальных тросах несла 
макеты космических аппаратов, запущенных в просторы Вселенной советскими 
исследователями космоса. Этот космический кортеж растянулся в воздухе на 
полкилометра. Ведь более двухсот спутников Земли, автоматических межпланетных 
станций, космических кораблей стартовали к тому времени с советского космодрома.
 Дорога к звездам становилась все шире!
      Вертолеты еще не скрылись за горизонтом, а по уходящей вдаль широкой 
взлетной полосе уже стартовал краснокрылый, похожий на ракету сверхзвуковой 
реактивный истребитель. Этот самолет может развивать скорость, значительно 
превышающую скорость звука. Потолок его более двадцати тысяч метров. 
Краснокрылая стрела энергично вошла в разворот и ошеломила каскадом фигур 
высшего пилотажа. Летчик бросал машину с огромной высоты к земле и снова 
взмывал, круто уходил в зенит, к границе стратосферы.
      В этот момент на бетонной площадке у края взлетной полосы снова запели 
турбины. Взлетала четверка сверхзвуковых истребителей. Ведя машины, словно 
связанные между собой незримыми нитями в строю «ромб», летчики выполнили 
пилотаж и стремительно ушли, уступая место в небе своим товарищам. Те впервые 
показали групповой взлет и пилотаж семерки реактивных самолетов.
      Снова в воздухе вертолеты различных типов, способных поднимать десятки 
тонн груза Затем всеми цветами радуги расцветили небо купола парашютов 
пятидесяти спортсменокпарашютисток, выполнивших удивительный по своей красоте 
групповой прыжок. Пока над Домодедовом проходила колонна воздушных лайнеров 
Аэрофлота, возглавляемая Ту104 и замыкаемая новым, межконтинентальным Ил62, 
«девичий десант» успел приземлиться.
      График воздушного парада был составлен очень плотно. Едва успели мы 
представить собравшимся на трибуне отважных парашютисток, как стартовали 
самолетыамфибии морской авиации. Как только появились над Домодедовом отряды 
крупных самолетов военнотранспортной авиации, сразу же началась своеобразная 
воздушнодесантная операция — с выброской парашютистов, с выгрузкой боевой 
техники. С трибун было хорошо видно, как из самолетов начали выпрыгивать 
солдаты. Над ними вспыхнули купола парашютов. Десантирование проходило в 
быстром темпе. Первые парашютисты уже достигли зеленого поля аэродрома, а 
пространство над ним заполнялось все новыми и новыми группами десантников.
      Вслед за ними под прикрытием реактивных истребителей, патрулирующих над 
аэродромом, приземлились вертолеты и, не выключая двигателей, буквально за 
несколько минут высадили новые подразделения десантников. Еще один большой 
отряд тяжелых вертолетов доставил на «поле боя» автомашины, самоходные 
артиллерийские установки, противотанковые орудия. А затем на «захваченном 
плацдарме» шло наращивание сил. Один за другим, строго сохраняя заданный 
интервал, на посадочную полосу приземлились крупные транспортные машины с 
новыми подразделениями десантников и техникой. Из них выгружались 
бронетранспортеры, танки, пушки, ракетные установки.
      Парад не имел себе равных по количеству и разнообразию сверхзвуковых, 
высотных и сверхдальних машин, которые показывались на земле и в воздухе. Были 
представлены в Домодедово и новинки — аппарат вертикального взлета и посадки. 
Круто взмывали ввысь самолеты со стартовыми ускорителями. На старте — машина с 
изменяемой геометрией крыла. Разбег ее короток. Поднявшись в воздух, летчик на 
глазах у зрителей преобразил самолет в стрелу. Крылья ее как бы прижались к 
фюзеляжу, и машина свечой ушла в зенит.
      Над аэродромом звено всепогодных сверхзвуковых перехватчиков необычной 
аэродинамической схемы. Они способны развивать скорость, превосходящую в 
несколько раз скорость звука, обладают исключительно высокой скороподъемностью. 
А затем всеобщее восхищение вызвала замечательная картина группового высшего 
пилотажа девятки реактивных истребителей.
      С каждой минутой воздушного парада как бы наращивался и его темп, и сила 
впечатлений. Все, что видели тысячи и тысячи зрителей, происходило слаженно, на 
огромных скоростях, в большом диапазоне высот — от земли и до стратосферы, на 
территории в радиусе нескольких сотен километров. И кроме мастерства летчиков 
для этой четкости и слаженности нужна была исключительно организованная работа 
всех служб обеспечения полетов — штурманской, связи, инженернотехнической, 
аэродромной…
      В голубой дали возникают самые неожиданные силуэты боевых самолетов. 
Прошла колонна бомбардировщиков в сопровождении эскорта истребителей. Впереди — 
огромная флагманская машина, современный самолетракетоносец. Дальше — новые и 
новые группы ракетоносцев, истребителейперехватчиков, 
истребителейбомбардировщиков. Парад продолжается…
      В заключение праздника авиаторы произвели своеобразный салют. 
Сверхзвуковые самолеты, промчавшись на большой высоте, преодолели звуковой 
барьер — и словно удары грома раскатились над зеленым полем аэродрома…
      Готовя воздушный парад, а потом командуя им, я окидывал мысленным 
взглядом все этапы становления нашей авиации и видел: истоки всех ее побед — во 
всенародной заботе о воздушном флоте.
      Радостно сознавать, что наши самолеты на всех широтах бороздят просторы 
мирного неба. Значит, наследники победы — летчики — достойно выполняют свой 
долг перед народом.
      
Список иллюстраций
      
      
      
Руденко Сергей Игнатьевич

   1 Великая Отечественная война советского народа.1941—1945. М., 1970, с. 76.
   
   2 НМЛ. Документы и материалы отдела истории Великой Отечественной войны,инв. 
№ 13 212, л. 90, 122.
   
   3 Архив МО СССР,ф. 61Д, оп. 22304, д. 1, с. 8—23
   
   4 Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II. М., 1974, с. 89—90.
   
   5 Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II, с. 93—94.
   
   6 Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II, с. 109—110.
   
   7 Авиация и космонавтика,1973, № 1, с. 15.
   
   8 Зелле Г.Трагедия Сталинграда. — The Army Quarterly («Армейский 
трехмесячник»), Англия, 1949, № 2.
   
   9 См. 16я воздушная.М., 1973, с. 62.
   
   10 Военноисторический журнал,1959, № 6, с. 9).
   
   11 См. Авиация и космонавтикаСССР. М., 1968, с 153.
   
   12 Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II, с. 163—164.
   
   13 Меллентин Ф.Танковые сражения 1939—1945 гг. М., 1957, с. 192.
   
   14 16я воздушная,с. 100.
   
   15 См. Совершенно секретно! Только для командования.М., 1967, с. 730— 731.
   
   16 См. Авиация и космонавтика СССР,с. 186—187.
   
   17 См. 16я воздушная,с. 153.
   
   18 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142206, д. 28, л. 20; д. 39, л. 18.
   
   19 Типпельскирх К.История второй мировой войны. 1956, с. 446.
   
   20 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 6476, д. 399, л. 34.
   
   21 Архив МО СССР,ф. 233, оп. 2374, д. 32, л. 452.
   
   22 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 6476, д. 375—378, л. 32.
   
   23 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142 206, д. 29, л. 1—49.
   
   24 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142 206, д. 29, л. 1—49
   
   25 Там же.
   
   26 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 15054, д. 21, л. 339.
   
   27 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142 206, д. 21, л. 10—27.
   
   28 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142 206, д. 41, л. 19.
   
   29 Архив МО СССР.ф. 368, оп. 88 694, д. 1, л. 384.
   
   30 Там же.
   
   31 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 88 694, д. 1, л. 379—380.
   
   32 Архив МО СССР,ф. 368, оп. 142 206, Д. 31, л. 46.
   
   33 Там же. я.47.
   
   34 В ходе операции командиром 300й штурмовой дивизии стал полковник В. А. 
Тимофеев, а Ковалев получил другое назначение.
   
   35 Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II, с. 312.
   
   36 См. Авиация и космонавтика,1967, № 5, с. 85.
   
   37 См. Авиация и космонавтика,1967, № 5, с. 26.
   
   38 Архив МО СССР,ф. 233, оп. 401 802, д. 1, л. 351.
   
      ??
      
      ??
      
      ??
      
      ??
      
215
Сергей Игнатьевич Руденко: «Крылья Победы»
      
Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru