то По2 приземлился только после одиннадцатого захода Выяснилось, что сажал 
его старший лейтенант Зотов — опытный штурман, совершивший 560 вылетов на 
разведку и бомбометание. Он и в этот раз бомбил немецкий аэродром. Командир 
экипажа лейтенант Борис Обещенко был убит над целью.
      Позже Николай Зотов подробно рассказал мне о случившемся. Говорил он 
спокойно, словно не подвиг совершил, а выполнил обычное дело. Только один раз у 
него дрогнул голос, когда упомянул о гибели командира.
      За проявленное мужество штурман был награжден орденом Красного Знамени.
      Через несколько дней подвиг Николая Зотова повторил Иван Разуваев. Это 
произошло во время третьего ночного вылета экипажа Николая Ширяева на По2. При 
подходе к цели фашисты обстреляли самолет. Штурман был ранен в голову, стал 
хуже видеть — заплыл правый глаз. Но он ничего не сказал летчику и, превозмогая 
боль, сумел сбросить бомбы.
      Когда По2 развернулся на обратный курс, то его снова обстреляли 
вражеские зенитка Осколком снаряда командир был тяжело ранен и уже не мог 
управлять машиной. Ручку управления взял штурман. Но вскоре поврежденный мотор 
заглох, вынужденная посадка стала неизбежной. Как раненому штурману удалось 
приземлить По2 ночью на припорошенное снегом поле, он и сам потом не мог 
сказать. Выбравшись из кабины самолета, Разуваев вытащил потерявшего сознание 
командира, взвалил на спину и пополз. К счастью, их вскоре подобрали наши 
пехотинцы и доставили в госпиталь. Разуваев выздоровел сравнительно быстро, а 
Ширяев лечился долго, однако тоже вернулся в полк.
      Иван Разуваев так же, как и Зотов, был удостоен ордена Красного Знамени.
      Когда на фронте наступило относительное затишье, я попросил разрешения 
проведать жену и сына. Долгое время мне было неизвестно, где они. Лишь осенью 
1941 года удалось установить с ними связь. Семья оказалась уже на Алтае. А 
позже переехала под Москву. Туда я и направился теперь.
      Во время пребывания в столице впервые увидел салют.
      Он произвел на меня исключительно сильное впечатление. Потом, слушая по 
радио приказы Верховного Главнокомандующего, я живо представлял московское небо,
 расцвеченное вспышками ракет.
      После возвращения из .очень короткой поездки меня снова захлестнула волна 
забот: началось наше наступление на Калинковичи и Мозырь. Операция была хотя и 
не крупной, но весьма поучительной для нас. Здесь мы удачно использовали 
истребители для штурмовки железной и шоссейной дорог на участке Калинковичи — 
Птичь. По этим магистралям противник отводил свои войска и технику, когда наши 
войска начали его преследовать. Советские истребители уничтожали врага не 
только пушечнопулеметным огнем, но и небольшими бомбами. На дорогах то и дело 
возникали пробки, потом движение по ним совсем прекратилось. Гитлеровцы нередко 
вынуждены были бросать технику.
      Авиаполки выполнили по три таких вылета Они нанесли противнику немалый 
урон, оказали большую помощь своим наступающим частям. Мы и в дальнейшем часто 
использовали истребители для уничтожения живой силы и техники противника на 
дорогах — как по отступающим колоннам, так и по резервам, движущимся к фронту.
      …Почти всю зиму 1944 года штаб воздушной армии находился в деревне Прудок,
 в трех километрах от Гомеля. В начале марта, хмурым ветреным днем, зашел ко 
мне генерал А. 3. Каравацкий. Доложив о состоянии дел в корпусе, он вдруг 
спросил, как ему поступить с лейтенантом И. А. Маликовым. Этот летчик был 
тяжело ранен в бою, но сумел дотянуть до аэродрома и посадить машину. Сначала 
его отвезли в госпиталь, а затем эвакуировали в тыл, в Свердловскую область, 
там ему ампутировали ногу до колена. Когда Маликов поправился, его отчислили из 
авиации и собирались вообще демобилизовать. Летчик не согласился с таким 
решением и попросил отправить его на фронт, в свою часть. Начальник госпиталя и 
главный врач категорически отказали:
      — Это невозможно. Мы дадим вам медицинское заключение и направим в 
военкомат.
      Маликов самовольно ушел из госпиталя и явился в родной полк. Рассказав 
командиру о своих злоключениях, он заявил:
      — Делайте что хотите, но я буду воевать. А то, что документов нет, — 
ерунда Вы же меня хорошо знаете.
      — Действительно, — продолжал Каравацкий, — документ при нем только один — 
протез вместо ноги. Но ведь летчикто наш. И ранение получил у нас. Какое же 
нам принять решение?
      — Раз человек хочет воевать, найдите ему дело. Полезен будет. Принимайте 
как прибывшего из госпиталя, зачисляйте на довольствие.
      Через несколько дней Каравацкий снова обратился ко мне:
      — Товарищ командующий, Маликов летать хочет.
      — Он же без ноги.
      — Просится летать на По2 — связном самолете полка.
      — Ты ему отказал?
      — Конечно! Но он настойчиво просится летать.
      — Что ж, проверьте его, — разрешил я Каравацкому, — если получится, пусть 
летает.
      Вскоре от командира 3го бомбардировочного корпуса поступил официальный 
доклад: «Попробовали, провезли, летает замечательно, управляет педалями 
нормально. Прошу разрешения зачислить в летный состав». Я ответил: «Разрешаю 
зачислить в штатный состав полка».
      Недели через три командир корпуса опять заговорил о Маликове:
      — Товарищ командующий, он просится на пикирующий бомбардировщик.
      — Какое ваше мнение? Получится?