укость, К. К. Рокоссовский объяснил ее 
непониманием роли авиации в наступлении.
      Самое пристальное внимание мы уделяли воздушной разведке. Вели ее 
непрерывно, чтобы всегда знать о намерениях противника и иметь точные 
представления о расположении и перемещениях его резервов.
      7 ноября командующий К. К. Рокоссовский донес в Ставку, что фронт к 
наступлению готов. Задачи определены, войска сосредоточены, боеприпасы и 
продовольствие подвезены. Но только что сформированному ЮгоЗападному фронту 
времени на сосредоточение и подготовку частей не хватило, и срок начала 
операции был отодвинут на десять дней, с 9 на 19 ноября.
      К. К. Рокоссовский пригласил членов Военного совета фронта отметить 
праздник Октябрьской революции. На вечере кроме командующего присутствовали 
член Военного совета генерал К. Ф. Телегин, начальник штаба М. С. Малинин, 
«главный артиллерист» В. И. Казаков, начальник инженерных войск А. И. Прошляков,
 начальник бронетанковых войск Г. Н. Орел и я. Пришли также находившиеся у нас 
писатели А. Е. Корнейчук и Ванда Василевская.
      После праздничных тостов спели песню о Днепре, созданную поэтом Е. 
Долматовским и композитором М. Фрадкиным на нашем фронте. Хотя мы стояли еще на 
Волге, но твердо верили, что дойдем и до Днепра. До сих пор мне живо 
вспоминается тот вечер, еще больше сблизивший нас.
      …Десять дней, предшествовавшие контрнаступлению, оказались драматическими 
для 16й воздушной армии. В первой половине ноября нас предупредили о нашествии 
мышей. К тому же грызуны оказались больны туляремией — мышиной холерой.
      Больше всего не повезло штабу нашей армии. Проникая в дома, мыши заражали 
продукты и воду, заболевали люди. И перенести штаб было невозможно, поскольку 
линии связи пришлось бы прокладывать заново.
      Вскоре заболели мои заместители: Виноградов, Косых, Ребров, Кириллов. 
Потом слегли связисты и медики. Болезнь у всех протекала тяжело, с высокой 
температурой. Были даже два смертельных случая. В строю оставались только двое: 
я и подполковник Носков из оперативного отдела. Пришлось вызвать одного офицера 
из дивизии. Связался с Москвой и попросил прислать начальника штаба. Ведь срок 
операции уже приближался.
      18 ноября К. К. Рокоссовский приказал мне с наступлением темноты прибыть 
в штаб фронта.
      — Поедем, — сказал он, — на правый фланг, к Дону.
      Наш КП располагался неподалеку от стыка с ЮгоЗападным фронтом, 
поблизости от КП командующего 65й армией генерала П. И. Батова А этой армии 
завтра предстояло наступать.
      На место прибыли около полуночи. Связываемся с КП ЮгоЗападного фронта 
Нам говорят, что командование еще не прибыло и что время наступления может 
измениться. Мы восприняли эту весть с огорчением. Когда войска подготовились к 
выполнению задачи, хуже нет отменять отданные распоряжения. Рокоссовский 
позвонил в Генеральный штаб. Из Москвы ответили, что срок все еще уточняется. 
Наконец во втором часу ночи оттуда пришло подтверждение: операция начинается в 
назначенный час.
      У всех присутствовавших на КП настроение поднялось. Ведь полтора месяца 
готовили контрнаступление. Предусмотрели, кажется, все. Теперь разговор пошел о 
том, что будет завтра.
      Заметив наше возбуждение, Рокоссовский решительно сказал:
      — Довольно разговоров, всем ложиться спать!
      Он позвонил Батову. Тот тоже еще бодрствовал. Константин Константинович 
пожурил и его:
      — Отдыхать надо. Завтра будет трудный день. — И добавил, что сам он 
сейчас же ляжет спать.
      Постелью для нас, семи генералов, послужила расстеленная на полу солома, 
накрытая полотном. Легли не раздеваясь и тут же уснули.
      Встали примерно за час до начала артиллерийской подготовки, выпили чаю и 
отправились на наблюдательный пункт. Я посмотрел в небо. Высота облачности не 
превышала ста метров. Маловато! Мы ожидали лучшей погоды.
      Изготовившаяся к атаке пехота 65й армии находилась в траншеях на правом, 
крутом берегу Дона. Там у нас сохранялся плацдарм. Большинство же 
артиллерийских позиций располагалось на левом, низком берегу реки, как бы у 
подножия холма.
      Забрезжил рассвет. Прозвучала команда: «Огонь!» Раздался такой грохот, 
какого я никогда до этого не слышал. Но для нас громовая канонада звучала лучше 
всякой музыки.
      Через час после начала артподготовки нужно было выпускать авиацию. А 
погода не позволяла действовать большими группами. Один выход — послать на 
задания лучшие экипажи. Свои соображения доложил Рокоссовскому. Он согласился, 
и мы подняли в воздух 30 штурмовиков под прикрытием 24 истребителей. Они 
оказали главным образом моральную поддержку нашим войскам. Ведь ни один 
вражеский самолет тогда не вылетел.
      В середине дня К. К. Рокоссовский отправил меня в штаб воздушной армии.
      — У тебя там, — сказал он, — изза болезни почти никого не осталось.
      У нас, конечно, все было спланировано, задачи всем поставлены, но частями 
нужно управлять. Мы перебрались на узел связи, поближе к аппаратам. Вызывали 
командиров, слушали доклады, уточняли задачи. Мне помогали два офицера. Так 
втроем мы и работали до исхода первого дня операции. Лишь вечером к нам из 
Москвы прибыли самолетом еще три офицера.
      Командующий фронтом даже в ходе операции интересовался, как обстоит дело 
с «мышиной холерой». К тому вре