частями, затем работал преподавателем в 
академии, прекрасно выступал с лекциями и докладами, грамотно проводил разборы. 
На фронте я встретил его в качестве начальника штаба объединения. Выглядел он 
совсем подругому. Генерала буквально преследовали неудачи: то противник 
разобьет аэродром, то свои наземные войска окажутся без прикрытия, то экипажи 
не вернутся с задания. А за все эти просчеты надо отвечать и перед начальниками 
и перед подчиненными. И вот он передо мной — подавленный, растерянный, почти 
неспособный решать и распоряжаться. Куда девались его знания и эрудиция?
      Встречал я на фронте и таких людей, которые в мирное время вроде ничем не 
выделялись. На войне же, в боевых условиях, они заметно отличались своей волей, 
собранностью, умением в критический момент принять правильное решение.
      Самое сильное впечатление оставляли, однако, те командиры, у которых 
военная жилка проявлялась в любой обстановке, как на учениях, так и в бою. При 
встрече с опасностью они испытывали какоето особое вдохновение. И тогда 
наиболее зримыми становились их лучшие командирские и просто человеческие 
качества, решительность, воля, находчивость как бы удваивались.
      Вот таким военачальником был К. К. Рокоссовский. В минуты грозной 
опасности он становился еще инициативнее и изобретательнее, тверже и собраннее. 
И буквально все подчиненные — от солдата до генерала — были готовы 
беспрекословно выполнить любую его задачу.
      Константина Константиновича мне довелось видеть в различной боевой 
обстановке, в самых критических ситуациях. И всегда он оставался хозяином 
положения. Во время Сталинградского сражения, Курской битвы, при проведении 
Белорусской операции смело принимал оригинальные и глубокие стратегические и 
оперативнотактические решения.
      Хочется подчеркнуть, что Рокоссовский много внимания уделял и психологии 
солдата в бою. Както он сказал мне, что особенно важно для нас — не позволить 
немецкой авиации бомбить нашу пехоту в момент, когда она поднялась в атаку. И 
пояснил почему. В укрытии обстрелянный солдат ничего не боится. А когда выйдет 
из окопа, самое страшное для него — налет авиации. Хотя артиллерийский и 
минометный обстрел порой более губителен, чем бомбежка, морально он переносится 
легче. Объясняется это, очевидно, тем, что боец не видит снарядов и мин, а по 
звукам научился примерно определять недолеты и перелеты.
      Слушая Рокоссовского, я сделал для себя вывод о необходимости особенно 
надежного прикрытия наступающих частей в момент атаки.
      В один из хмурых осенних дней Рокоссовский вызвал меня и сообщил, что 
Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу — окружить и уничтожить 
сталинградскую группировку противника Он произнес эти слова спокойно, а меня аж 
в жар бросило. Еще бы! Мы держим трудную оборону у самого берега Волги, отбивая 
непрерывные атаки врага. Перед нами мощная группировка фашистов. Какую же 
силищу надо иметь, чтоб окружить ее и уничтожить? Заметив мое волнение, 
Рокоссовский улыбнулся и стал излагать замысел операции. Слушая его, я 
проникался все большей уверенностью в том, что мы непременно разгромим 
противника. Ставка Верховного Главнокомандования не только ставила такую 
огромную и трудную задачу, но и обеспечивала ее выполнение.
      Константин Константинович рассказал, что справа от нас создается 
ЮгоЗападный фронт. Генерал С. А. Красовский будет формировать там 17ю 
воздушную армию. На первых порах мы должны помогать ей. Нам обещали дать нужное 
количество людей и самолетов для полного укомплектования действующих частей и 
соединений. Кроме того, в наше распоряжение поступал корпус пикирующих 
бомбардировщиков.
      От командующего фронтом я ушел взволнованный и окрыленный. Стал 
обдумывать, как лучше разместить авиачасти для обеспечения их четкого 
взаимодействия с наступающими войсками, какие принять меры для завоевания 
господства в воздухе.
      Чтобы принять и разместить передаваемый нам бомбардировочный корпус, 
предстояло подготовить минимум шесть аэродромов. Требовалось также оборудовать 
площадки для маневра Все это надо было делать безотлагательно: приближалась 
зима. И что не менее важно, проводить работы так, чтобы противник не догадался 
о характере наших приготовлений.
      Через некоторое время мы получили указание разработать план действий 
воздушной армии в контрнаступлении. Выполнение этой задачи я поручил штабу, 
возглавляемому генералом М. М. Косых. Ему помогали заместитель по политической 
части А. С. Виноградов и начальник тыла А. С. Кириллов. Все они старые 
большевики, начали свой боевой путь еще в годы гражданской войны. А. С. 
Виноградов — выходец из рабочих ИвановоВознесенска, получил партийное 
образование и был, что называется, комиссаром по призванию. М. М. Косых, 
пришедший на смену Н. Г. Белову с должности начальника штаба ВВС 
Дальневосточного фронта, хорошо знал возможности каждой авиационной части, умел 
точно определять количество самолетов, необходимое для выполнения той или иной 
задачи, предусмотреть резерв на случай критической ситуации.
      А. С. Кириллов, участник штурма Зимнего дворца, проявил себя как 
деятельный, энергичный и инициативный офицер. Он делал все для обеспечения 
бесперебойной боевой работы воздушной армии.
      Сначала мы вместе с Косых начали готовить армию к предстоящей операции. 
Потом в эту работу включился и начальник оперативного отдела А. П. Наумов.
      При составлении плана мы старались как можно полнее использовать опыт, 
накопленный во время проведения частных операций. Одна из них, осуществленная в 
октябре, носила кодовое название «Дон». В ходе ее летчики взаимодействовали с 
наземными войсками сначала при прорыве обороны противника, а затем при 
отражении вражеских контратак в районе