Юрашеке. Это немецкий летчикинтернационалист, 
перелетевший в Советскую Россию. Из рассказа Юрашека мы узнали, как это 
произошло. Однажды в расположении Первой конной армии С. М. Буденного 
приземлился немецкий самолет «Эльфауге». Из кабины вылез летчик, которого с 
интересом ждали буденновцы.
      — Людвиг Юрашек, — стукнул себя в грудь немец. — Я — спартаковец.
      Он рассказал, что за активную деятельность в рабочей организации был 
посажен в тюрьму. Когда на фронте не стало хватать летчиков, его, прошедшего 
летную подготовку, выпустили из заключения и доверили ему самолет. Получив 
задание, он полетел к линии фронта и… перелетел к нам.
      — Хочу защищать Советы, революцию! — такими словами закончил свой рассказ 
Юрашек.
      Вначале Людвиг занимался ремонтом самолетов. А когда освоился с новой 
обстановкой, командир стал посылать его на боевые задания. Юрашек проявил себя 
способным воздушным разведчиком, мастером бомбометания. После гражданской войны 
он пришел в наше училище инструктором.
      О Юрашеке шла слава как о прекрасном летчике. Было известно также, что он 
не любит «маменькиных сынков». Чем отважнее и смелее учлет ведет себя в 
самолете, тем с большей охотой он с ним занимается.
      Всех прибывающих учлетов он проверял в воздухе сам. Сначала смотрел, как 
новичок рулит машину, потом с каждым летал. В воздухе он делал резкие крены и 
развороты, наблюдал в зеркальце за поведением учлета Если убеждался, что парень 
теряется, плохо ориентируется в воздухе, зажимает ручку, то обычно говорил: 
«Слушай, молодой человек, аэроплан не для тебя. У тебя нет характера». То же 
самое Юрашек повторял на учебнолетном совете, и учлета отчисляли. Такая 
«методика», опиравшаяся не на науку, а на личные впечатления и авторитет, 
приводила иногда к ошибкам. Некоторые отчисленные курсанты упорно добивались, 
чтобы их допустили к обучению, и впоследствии становились хорошими летчиками.
      Учиться мне довелось в первом вывозном отделении, которым командовал 
Юрашек. Моим инструктором , был его воспитанник Николай Иванович Астафьев, 
комсомолец, недавний выпускник Качи. Он тоже отбирал наиболее крепких курсантов,
 уверенно реагирующих на всякие неожиданности в полете. Поэтому и наша группа, 
состоявшая из пяти человек, не избежала потерь. Отчислены были неловкие, 
физически слабые ребята.
      Все учлеты сами готовили машину к полету. Тогда применялись ротативные 
двигатели, при работе они выбрасывали касторовое масло, так что вся нижняя 
часть самолета и плоскости покрывались масляной пленкой, на нее садилась пыль. 
Нелегко было отмыть машину. Но еще тяжелее перекатить ее руками после посадки 
на старт. Рулить на работающем двигателе разрешалось только выпускникам. 
Преодоление этих трудностей способствовало закалке будущих летчиков, воспитанию 
у них трудолюбия.
      Чем мне еще запомнился первый год учебы? Тогда, в 1926 году, вместе с 
нами, юнцами, готовились стать летчиками опытные кадровые командиры — краскомы, 
имевшие награды за гражданскую войну. Среди них Медянский, Рыженков, Скрипко, 
Коробов. Как правило, они избирались старшинами групп. Вначале и мы предложили, 
чтобы старшиной нашей группы стал краском Кустов — энергичный, опытный командир.
 Но инструктор попросил его не загружать. Второй краском Гриша Устинов сам 
заранее предупредил, чтобы его не выдвигали старшиной. Ливадии тоже отпросился. 
Я употребляю слова «попросил», «предупредил», потому что должности старшины 
классного и летного отделений были выборными. Когда краскомы отказались, то 
товарищи назвали мою кандидатуру. Командование утвердило ее.
      Вспоминается первый полет с инструктором. Радостное солнечное утро. В 
груди все поет: я полетел! Это было блаженнейшее состояние. У меня, как говорят,
 «земля пошла кругом». Смотрю и думаю: как же я научусь сам летать, когда земля 
поворачивается — то поднимается, то опускается. Конечно, я никому не признался, 
боялся, что отстранят от полетов. Решил: посмотрю, что будет дальше. И все 
учлеты так помалкивали. Спросит инструктор чтонибудь, каждый отвечал: как же, 
видел, знаю.
      Со второго полета ощущение вращения земли пропало. Мы поняли: смотреть 
надо на горизонт, тогда ясно видно, что самолет накреняется, а не земля. Сразу 
дела пошли лучше.
      На Каче родилось много традиций. Например, тому, кто впервые выпускался в 
самостоятельный полет, привязывали на стойки самолета красные флажки, чтобы все 
видели: он летит первый раз. И если из кармана инструктора торчат кончики 
флажков, значит, сегодня ктото идет в самостоятельный. А они специально так 
делали, чтобы «подразнить» учлетов.
      Все сроки нам были известны, вывозную программу закончили, значит, скоро 
выпуск в самостоятельный полет. Но этот день всегда наступал както внезапно. 
Инструктор старался неожиданно объявлять ученику о выпуске в самостоятельный. 
Опять же в воспитательных целях.
      Так произошло и со мной. Когда я выполнил провозной полет, инструктор 
выскочил из кабины с ручкой управления. Он всегда вытаскивал ее, когда решал 
выпустить ученика в полет одного. Вижу, он с механиком укрепляет флажки, затем 
машет мне рукой и кричит: «Лети!» Меня это ошеломило: «Как? Самому лететь?» Но 
раздумывать некогда, поднял руку, инструктор разрешил взлет. Я дал газ и — 
пошел!
      Теперь, вспоминая тот день, отчетливо знаю, что подготовка к 
самостоятельному полету прошла незаметно, поскольку я летал с инструктором, и 
он не дал мне времени поволноваться.
      Один в воздухе. Кругом зеленая весенняя степь, вдали голубая вода, 
отражающая небо. Все делал «поинстру