ри всем параде, с оружием. Но туг же 
подумал, что не собираюсь отдавать их под суд. Я буду докладывать командующему 
фронтом, что они виновны, их наказать следует, но не судить. И решил привезти 
летчиков в полной боевой форме. А они в таком снаряжении еще внушительнее 
выглядели, один другому под стать.
      Подъехали мы к дому, где находился маршал Жуков, уже часам к одиннадцати. 
Я пошел доложить ему и глянул из окна во двор: стоят там шестеро штурмовиков, 
четверо — сопровождавшие их истребители, командиры полка и дивизии — всего 
двенадцать человек. Както тяжело на душе стало. Но надо идти в приемную. 
Спросил у адъютанта:
      — У себя ли маршал?
      — Да, — ответил адъютант, — ждет вашего приезда. Значит, ему донесли, что 
я выехал с летчиками. Тут подошел ко мне начальник охраны и поинтересовался:
      — Почему привезли офицеров с оружием?
      — А как же летчикам на фронте без пистолетов? Ведь война еще не 
закончилась, — ответил я.
      — Но ведь вы знаете, по какому поводу командующий фронтом вызвал их? — не 
успокаивался тот.
      — Конечно, знаю.
      — Значит, надо отобрать пистолеты.
      — Я разоружать летчиков не буду. Если вы считаете нужным, отбирайте.
      — Нет, вы дайте команду, — настаивал комендант.
      Я повторил, что разоружать не буду. Они же не кисейные барышни, а боевые 
летчики. И идут к своему командующему.
      Мне кажется, Жуков слышал этот разговор. Захожу к нему. Поздоровались.
      — Садись. Докладывай, — сказал он. Я ему все подробно рассказал. Он 
выслушал, не мешая, изредка задавал вопросы для уточнения. Потом спросил:
      — Что ты думаешь с ними делать?
      — Товарищ маршал, я думаю, что их нужно строго наказать, а под суд не 
отдавать, пусть воюют.
      — Как строго наказать?
      — Пусть воюют. Пусть искупят свою вину в бою. Но не представлять их к 
наградам… Боевые ребята.
      Он ответил, что это слабое наказание. Слабо наказать — значит поощрить 
безответственность.
      — Это очень серьезное наказание для них, тем более что вы издадите приказ,
 чтобы не награждать, — не согласился я.
      — А командира? — спросил Г. К. Жуков.
      — И командира, который вел, так же наказать. Всех одинаково. Их ведь и 
сбивают всех одинаково.
      — Нет, мы командиров награждаем выше, чем рядовых, с командиров и спрос 
больше, — сказал Жуков. — А ты как думал?
      — Товарищ командующий! Такие прекрасные летчики, ведь у штурмовиков редко 
найдете людей, которые имеют пять — семь орденов. Они обычно погибают, а тут — 
у каждого по пять и более орденов, все орденом Ленина награждены. Мы им должны 
Героя уже присвоить, потому что у них такое количество боевых вылетов.
      — Ладно, зови, — распорядился Георгий Константинович.
      Я вышел и распорядился:
      — Заходите!
      Все зашли, стали в шеренгу: командир дивизии, командир полка, 
летчикиштурмовики, а дальше — истребители. Жуков посмотрел на них, как будто 
бы оценил сразу каждого. Я представил ему командира дивизии, командира полка, 
штурмана полка. Жуков спросил:
      — Это тот, который вел?
      — Так точно.
      Летчики сами представлялись. Жуков заговорил с ними взволнованно и 
горячо:
      — Ведь вы знаете, что мы воюем на немецкой земле, добиваем врага. 
Находимся на подступах к фашистскому логову, скоро разобьем его и кончим войну. 
И в это время вы бьете по своим… Как же вам не стыдно? Наш народ столько 
выстрадал, столько вынес и в тылу и на фронте… И вы все прошли огонь и воду, я 
же вижу!.. И тем более обидно, что вы такой позорный факт допустили!..
      — Товарищ Руденко, — обратился он ко мне, — допустите всех воевать, чтобы 
они могли свой позор смыть кровью противника, потерями, которые будет нести 
враг от их ударов. — И опять повернулся к летчикам. — Я разрешаю, несмотря на 
этот безобразный проступок, чтобы вы дальше воевали, но приказываю никого из 
вас не награждать, об особо отличившихся докладывать мне, только я буду решать 
вопрос о награде. А вот командира группы всетаки судить, потому что он 
допустил такой просчет, который никто простить не может. Пусть суд и решит, 
учтя отягчающие и смягчающие вину обстоятельства. Я от имени Родины не могу это 
простить. Все. Можете идти.
      Все, как по команде, повернулись и вышли. Кстати говоря штурману суд дал 
условное наказание, принял во внимание обстрел с земли. Очевидно, не без 
влияния командующего Все это было объявлено у нас, проработано с личным 
составом. Летчикиштурмовики смыли с себя позорное пятно славными ратными 
делами. Только один из них погиб, остальные доблестно воевали в Берлинской 
операции.
      В тот день я приехал в штаб под большим впечатлением от встречи с 
командующим фронтом. Петр Игнатьевич встретил меня вопросом: «Ну, как?» Я ему 
кратко расска?ал о всем происшедшем. Он помолчал и со вздохом облегчения 
произнес:
      — Вы спасли летчиков