али, что к этому времени самолеты противника 
будут на стоянках. Так оно и вышло. Первая группа штурмовиков в 18 часов 50 
минут подошла к Финовфурту и нанесла неотразимый удар. Противник, застигнутый 
врасплох, попытался поднять дежурную пару истребителей, ведущий нашей группы 
прикрытия А. В. Нику ленков сбил один за другим два «фоккевульфа». За первой 
группой «илов» последовали другие, было уничтожено на стоянках 15 вражеских 
машин, взорвано три склада боеприпасов и два склада горючего, разрушено три 
ангара. У нас потерь не было. Правда, на двух других аэродромах изза непогоды 
результаты оказались скромнее, но цели своей мы достигли. Противник, потеряв на 
земле 43 самолета и опасаясь новых ударов, перегнал уцелевшие самолеты в тыл.
      Перед началом операции нам пришлось разрушать мощные опорные пункты 
долговременной обороны, применяя пятисоткилограммовые фугасные бомбы. В ночь на 
27 февраля По2 сделали 247 вылетов. Днем пошли группы Пе2 и «илы». Всего на 
врага было обрушено 200 тонн бомб. Наземные войска, перейдя в наступление, 
почти не встретили сопротивления в районе опорных пунктов. «Значит, кончилось 
их время», — шутили по этому поводу авиаторы.
      Но дальше враг оборонялся яростно. Бои за Альтдамм шли до 20 марта. Много 
налетов на этот город произвели бомбардировщики 241й дивизии. Во время одного 
из них мужество и геройство проявил командир звена лейтенант Виталий Сорокин. 
Перед подходом к цели он был тяжело ранен. Осколок зенитного снаряда перебил 
ему правую руку. Превозмогая боль, истекая кровью, мужественный летчик с 
помощью штурмана продолжал полет и выполнил боевое задание. Сброшенные экипажем 
бомбы точно легли в цель. Раненый летчик привел пикировщик на свой аэродром, 
спас жизнь экипажу и сохранил самолет.
      О проявленной стойкости, отваге и мастерстве летчика политотдел дивизии 
выпустил листовку. Сорокину впоследствии было присвоено звание Героя Советского 
Союза. В берлинском небе отважный летчик продолжал громить врага.
      На Альтдамм мы направляли группы штурмовиков во главе с такими асами, как 
Герой Советского Союза капитан М. И. Румянцев, Н. М. Балакирев и М. И. 
Кучинский. Они помогали наземным войскам уничтожать артиллерийские батареи 
прямотаки по их заказу. Только за один вылет группа Румянцева, например, 
уничтожила пять батарей. Со взятием 20 марта Альтдамма уничтожение 
«померанского шатра» было завершено.
      Теперь у нас появилась уверенность, что мы спокойно подготовим и проведем 
Берлинскую операцию. Мы сможем сосредоточить, вопервых, всю 16ю воздушную 
армию против вражеской центральной авиационной группы, да еще с нами рядом две 
армии соседних фронтов.
      Пару слов о действиях авиации союзников. Она продолжала бомбить Берлин и 
другие города Германии. Г. К. Жуков однажды спросил: какие бы цели дать ей, 
чтобы она помогла действиям наших войск, вышедших на Одер? Это было в начале 
марта. Решили предложить авиации союзников разрушить все переправы от Штеттина 
и севернее. Это для того, чтобы противник не мог отходить и подбрасывать 
резервы в померанский коридор. Нам сообщили, что удары нанесены. Но у меня 
сложилось такое впечатление после полетов наших разведчиков, что с этими 
ударами у них получилось то же, что и при сбрасывании грузов в Варшаву, когда 
те попадали больше в расположение немцев, чем полякам. И в данном случае 
переправа у Свинемюнде после вылетов союзников действовала до тех пор, пока мы 
ее сами не разбили. А мы сделали это, как только начали операцию по ликвидации 
«померанского шатра».
      Во время налетов на опорные пункты врага на севере произошел случай с 
нашими летчикамиштурмовиками. Я уже не раз отмечал, что самое страшное для 
авиаторов на войне — это ударить по своим. Такие факты были единичными, 
особенно в конце войны, когда организация боя, управление и оповещение стояли 
на высоком уровне. Но иногда случалось непоправимое.
      Както поздно вечером мне позвонил Г. К. Жуков и строго сказал:
      — Твои штурмовики ударили по нашей батарее, и у нас с той частью до сих 
пор нет связи. Выявите, кто это сделал, арестуйте, привезите ко мне командиров. 
Будем предавать виновных суду военного трибунала, такие действия — это 
предательство, они заслуживают высшей меры наказания — расстрела.
      Конечно, такая тяжелая весть меня взволновала. Я не стал связываться со 
штурмовым полком по телефону, а поручил начальнику штаба П. И. Брайко сообщить 
командиру корпуса, что я вылетел к ним. Добрался до места ночью. На командный 
пункт были вызваны летчики участвовавшей в налете шестерки. Пришли крепкие, 
рослые ребята, у каждого по пять — семь орденов. По виду и по прошлым делам — 
герои, и вдруг такой нелепый факт. Спросил их: как было дело? Они рассказали 
следующее: летели над линией фронта, неожиданно их обстреляла зенитка. Командир 
группы скомандовал: разворачиваемся в атаку. Провели штурмовку. Зенитка 
замолчала. Шестерка последовала дальше и нанесла удар по заданной цели.
      Я отпустил летчиков. Потом мне позвонил Брайко и сообщил: наши зенитчики 
действительно стреляли, они хотели обратить внимание штурмовиков, что выше их 
идут «мессершмитты». Жертв от удара штурмовиков у зенитчиков нет.
      Итак, произошел недопустимый случай необдуманного и скоропалительного 
решения командира Смягчающим обстоятельством было то, что жертв все же не было. 
Предстояло всех летчиков везти к маршалу Жукову. Приказал к рассвету 
подготовить автобус, легковую машину и выехать в штаб фронта Дивизия 
штурмовиков находилась на крайнем правом фланге, а штаб фронта был в центре, до 
него часа четыре езды.
      Перед отправлением я еще раз посмотрел на летчиков. Они явились все при 
орденах, в боевой форме, с пистолетами. Командир полка так распорядился. У меня 
мелькнула мысль: ведь мне приказано их арестовать, доставить в штаб, чтобы 
судить, а я их везу к командующему