Собственно, дальнейшие вопросы отпадали. Шведу было известно, что второе 
управление занималось европейскими делами, и сейчас появилось косвенное 
доказательство того, что Николай говорит правду.

– Ну как, согласишься встретиться?

Много раз в последующем уже искушенный агент Стиг Веннерстрем удивлялся и даже 
восхищался, насколько умело вывернул всю ситуацию хитрец Никитушев. Безобидная 
просьба к шведу подтвердить позицию своей страны – и ничего более! Тогда это не 
выглядело как еще один шаг на пути к падению – и Стиг согласился. А Николай 
снова потер руки. Видимо, такая привычка появилась у него уже после Стокгольма.

Новое посещение Серебряного Бора стало встречей номер два. Особняк был одной из 
многих конспиративных квартир ГРУ, разбросанных по городу. Как в обычном жилом 
доме, здесь при необходимости на любой срок могли остановиться «гости». 
Отличная организация, преследующая несколько целей: исключить визиты в 
служебные помещения, ограничить число лиц, знающих о контактах, затруднить 
слежку путем смены квартир. По существу это был внутренний «железный занавес», 
напоминающий внешний.

На встречу прибыли два новых господина. Один – начальник Николая, генерал. 
Другой принадлежал к контрразведке. Они продемонстрировали мне еще одну 
странную черту принятой в ГРУ конспирации: я был представлен «господину 
генералу», имя которого не назвали. Второй отрекомендовался лишь Павлом 
Константиновичем, опустив фамилию.

– Как зовут генерала? – прошептал я Николаю. Он лишь пожал плечами:

– Поговорим об этом после.

Поговорили в машине, когда уже возвращались обратно.

– Обязательная деталь, с которой ты должен согласиться, если думаешь вращаться 
в нашем обществе: пока возможно, мы фамилии не раскрываем. Это правило, которое 
я не могу нарушить. Ты не узнал, как зовут генерала, другого знаешь только по 
имени и отчеству. Глупо или нет – тут можно спорить. Но прошу тебя – не 
воспринимай такое положение вещей как личное оскорбление. Просто так принято…

– Меня устраивает! Плевать, как их зовут. Собственно, даже лучше: упрощает 
общение.

Неадаптированному человеку в высшей степени трудно вести себя в русском 
обществе. Нужно знать титул каждого, его имя, отчество и фамилию. Одно и то же 
лицо именуется по-разному. Это может быть только титул (звание), или только 
фамилия, или звание с фамилией, или имя плюс отчество (как, например, Павел 
Константинович). Насколько позволяют отношения.

В данном случае – они не позволили. Тем не менее я узнал фамилию генерала 
другими путями. Но не запомнил ее достаточно хорошо, чтобы воспроизвести 
сегодня. Ведь больше я с ним не встречался.

На этот раз в «Серебряном особняке» к нам был приставлен одетый в белое 
официант, тянувшийся по стойке «смирно». В столовой накрыто на четверых. 
Отдельно – стол с закусками, прекрасной черной икрой, копченой семгой. Рюмки 
для водки и вина. Ясно, что предстояло обильное пиршество. Я не боялся таких 
пиров, ибо пил охотно и часто. Но никогда – слишком много. И полностью 
игнорировал склонность русских «пить до дна». Иногда это вызывало 
неудовольствие, но позднее я заметил, что именно благодаря такому поведению 
повышался мой авторитет. Я был «надежным», когда речь шла об алкоголе.

Немного погодя, буркнув что-то остальным, генерал направился в боковую комнату 
и приглашающе махнул мне рукой. Дверь за нами закрылась. Мы оказались в 
маленькой каморке с письменным столом и парой стульев. Русский хотел лично 
услышать из моих уст все, о чем я рассказал Рубаченкову в Стокгольме. Он сразу 
и без обиняков перешел на немецкий, которым, как наверняка знал, я владел лучше,
 чем русским.

Это был самый квалифицированный специалист, с которым мне когда-либо 
приходилось иметь дело. С любительским интересом ко всему, что относилось к 
разведке, я впитывал все и был им просто очарован. Но через некоторое время 
некое подобие тревоги уже владело моим сердцем: та разведка, которую проводили 
в Швеции, показалась мне масштабно малой и весьма незначительной, если не 
сказать – кустарной.

Его основные оценки всего, что мы обсуждали, были благожелательными. Он, 
казалось, верил в безусловный шведский нейтралитет, но хотел вытянуть из меня 
всю возможную информацию, которая подтвердила бы это.

Временами он становился довольно задумчивым.