Начиная с 1948 года американцы вступают в полосу активной подготовки к 
«обузданию нового врага. Заправляли, естественно, военные. Была назначена даже 
дата начала следующей войны – 1 июля 1952 года. Комитет начальников штабов 
усердно составлял заявки для ЦРУ, требуя срочного создания агентурных сетей не 
только по всему Советскому Союзу и странам Западной Европы, но и в северных 
странах-нейтралах, соседствующих с СССР.

Вспоминая о начале работы в ЦРУ, патриот своего ведомства У. Колби писал:

«На меня была возложена задача создать необходимую тайную организацию в 
некоторых скандинавских странах. Центральные подразделения ЦРУ в этих целях 
направили в Скандинавию американских агентов под видом бизнесменов, журналистов 
и так далее. Это означало, что я, а также и другие штатные сотрудники ЦРУ, 
работавшие под прикрытием американских посольств, должны были поддерживать 
связь с этими агентами столь же тайно, как будто речь шла о настоящих шпионах».

И далее непосредственно о работе ЦРУ в Скандинавии:

«Сеть из местных граждан создавалась так, что их правительства ничего не знали 
об этом. Я не могу уточнять страны, ибо это нарушит не только подписку о 
неразглашении, данную мною ЦРУ, но и достигнутую тогда договоренность о 
сотрудничестве с привлеченными, на которой основывается и любое сотрудничество 
в будущем… Во всех странах Севера, несмотря на их очень различные политические 
отношения с США и СССР, предание огласке того, что ЦРУ создало „оставленные 
позади гнезда“, заставило бы соответствующие правительства немедленно положить 
конец этой программе».

Исходя из цинично-откровенного признания Колби, мы вправе сделать единственно 
верный и безошибочный вывод: вот почему двери американского посольства в 
Стокгольме распахнулись перед шведским военно-воздушным атташе столь широко и 
гостеприимно! Добро пожаловать в сети, господин Веннерстрем! Милости просим в 
шпионское братство ЦРУ! Вот почему в Москве американская военно-дипломатическая 
братия с распростертыми объятиями приняла в свой круг молодого, не 
поднаторевшего еще в шпионских кознях шведа-нейтрала!

В этом свете последующий эпизод, происшедший на даче агента ЦРУ репортера Эдди 
Гилмора, становится вполне объяснимым и понятным. Полностью проявляется и роль 
бригадного генерала Рендалла – резидента ЦРУ в Москве. Что касается поведения 
Веннерстрема, оно укрепляет нас в уверенности, что он искренен в своих 
откровениях и в те далекие послевоенные годы еще только нащупывал основу своей 
будущей позиции в лабиринтах «холодной войны» – позиции непреклонности и 
бескомпромиссности по отношению к зачинщикам, столь радовавшим его поначалу 
показной открытостью и хорошо отрепетированным дружелюбием.

Итак, я снова бродил по московским улицам. Ехал в знаменитом метро, видел 
хорошо знакомые стены Кремля и луковичные купола церквей. Искал следы войны, но 
их было немного.

Слова Норденщельда по-прежнему горели в моем мозгу. Я чувствовал себя изгнанным 
из отцовского дома, преданным, обесчещенным. Я слишком хорошо помнил, как 
быстро падал мой престиж в глазах сослуживцев, помнил их сострадательные 
взгляды. Смена обстановки была благом, но депрессия сидела в сердце очень 
глубоко. И, естественно, не стало лучше, когда русские встретили меня «железным 
занавесом» и «каменными лицами». В общем, ледяное дуновение «холодной войны».

Но затем проглянул луч света: прием в американском посольстве оказался гораздо 
доброжелательней. Там были многие, кого я встречал в Стокгольме, когда они 
останавливались на пути в Москву. Уже по прибытии меня ждали их визитные 
карточки. Это привело, в свою очередь, к более тесному знакомству с англичанами 
и канадцами. И в таком разнообразном окружении я находился в течение всего 
московского периода. Визитами я обменивался в основном в рабочее время. И был 
оценен за это по заслугам.

– Продолжай в том же духе! Очень хорошо, – одобрил мои усилия коллега по 
посольству генерал-майор Курт Юлин-Даннфельдт.

Надежнее для моего положения в Москве было не становиться врагом сурового 
Рубаченкова. Я постарался, чтобы он получил ответы на свои вопросы: 
грузоподъемность и длина ВПП, которые были нормой в то время, и местоположение 
аэродрома, модернизация которого предполагалась, но решение еще не было принято.
 Я схитрил, не сообщив ничего секретного, но этого было достаточно для нужного 
Рубаченкову доклада. И успокоил свою совесть тем, что так будет лучше. Лучше 
для всех сторон.

…Я пишу эти строки серым и холодным днем 1972 года на неохраняемом хуторе Шенес 
– месте содержания преступников. И по-прежнему страдаю. Совесть моя болит и 
взывает к былому, хотя все давным-давно миновало. Взывает потому, что прошлое 
стало прелюдией к последовавшим позже событиям. И муки мои не кончаются, ведь я 
так и не могу найти убедительного объяснения и оправдания минувшим действиям…