чтобы дать мотору остыть до нормы. На миг ему даже показалось, что ничего 
страшного не происходит, что все образуется. Однако судьба уготовила молодому 
командиру эскадрильи испытание, оставшееся и в памяти, и в сердце навсегда.

Если бы я мог предугадать исход! Случилось худшее, что можно было предположить: 
топливо оказалось загрязнено металлическими опилками (это выяснилось позже при 
расследовании аварии). Мотор не справлялся, температура неуклонно росла, а я 
упорно тянул к дому.

Мы уже были недалеко и на небольшой высоте… И вдруг, сверкнув на солнце 
лопастями, пропеллер рухнул куда-то вперед и вниз. Ось двигателя отвалилась, 
самолет жутко затрясло, штурвал вырвало с такой силой, что где уж там удержать 
– словом, катастрофа!

– Будем прыгать? – крикнул радист по внутреннему телефону.

– Да…

Как следует поступать в подобных ситуациях, в авиации отрепетировано: тянешь на 
себя рычаг, потом нажимаешь руками на стеклянную крышку кабины, именуемую 
попросту «фонарем», и если все идет нормально – крышка уходит, давая 
возможность выбраться. Именно это мы с радистом и проделали. Для него все 
прошло гладко: я видел, как мелькнула тень. Но мой «фонарь» заклинило, потому 
что корпус самолета перекосило от вибрации. Я оказался запертым.

Оставалось одно: люк слева, используемый для посадки и высадки. Его удалось 
открыть. Я высунулся было до пояса, но испугался, что уже слишком поздно… 
верхушки деревьев стремительно приближались. Сильным рывком все же выбрался на 
крыло и сразу дернул кольцо парашюта. Вообще-то прежде нужно было сосчитать до 
трех, но если бы я потратил драгоценное время на это, то уже считал бы кочки в 
лесу.

Оказавшись на крыле, не успел даже прыгнуть – меня просто сдуло.

Из-за скорости самолета я падал не отвесно, а летел по дуге вперед и вниз, 
прямо на верхушки деревьев, с одной-единственной мыслью: «Когда же меня 
дернет?»

Вот он – рывок! Парашют раскрылся, и скорость резко снизилась. При нормальном 
прыжке после этого можно было бы раскачиваться на стропах, плавно спускаясь на 
землю. Но тут меня сразу ударило спиной о пушисто-белую вершину ели, и в облаке 
снега я обрушился вниз. Еще рывок – и, наконец, полет закончен. Но как! Я 
застрял ногой в ветках и оказался подвешенным вниз головой всего в нескольких 
сантиметрах от земли. К счастью, совершенно невредимый.

Правда, очень скоро мысль о счастье покинула меня. Было невозможно освободиться.
 Слишком неповоротливый в меховой зимней одежде, я кое-как избавился от строп, 
но нога прочно застряла. Отчаянно пытаясь схватиться за ветку или как-то 
подтянуть себя вверх, я в конце концов обессилел и так и остался висеть. 
Надолго, очень надолго… С самого начала я сознавал, что будет страшно и больно, 
но что голову начнет буквально распирать – этого предположить не мог.

Не помню, сколько провисел, однако могу представить, как выглядел в тот момент, 
когда меня обнаружили: весьма трагикомично. Помню, перед глазами вдруг возникла 
опрокинутая фигура старушки. Как позже выяснилось, эта добрая женщина жила 
недалеко от места катастрофы и все видела.

– Ой-ой-ой! Мертвый летчик! – единственное, что она выкрикнула, прежде чем 
исчезнуть из неясного поля моего зрения. Может, старушка была глухой, может, 
голос мой оказался слишком слабым, но она меня не услышала, оставив наедине с 
усилившимся отчаянием. Вскоре, однако, прибежал радист и, как ангел-спаситель, 
принялся за дело. Наконец я оказался на ногах. Вроде бы все было нормально. Но 
моя бедная голова… распухла и стала вдвое больше обычного!

Невдалеке мы нашли остов разбитого самолета. Летать на нем нам выпало долго, и 
теперь казалось, что мы потеряли хорошего друга. Подошли ближе, рассмотрели все 
в подробностях: странно, но не было никаких признаков пожара.

И по сей день не могу забыть, какое непередаваемое чувство пережил тогда у 
кабины пилота: будто бы смотрел на себя самого, на свое мертвое тело… Да, не 
надо было висеть вниз головой, ох, не надо! Лишь убедившись, что кабина пуста, 
я постепенно пришел в себя. Чувство это на протяжении жизни возвращалось ко мне 
еще несколько раз. Не так, может быть, ярко, но возвращалось! Особенно в 
напряженных ситуациях. Описать его трудно: все равно что жить отдельно от тела 
и рассматривать себя как постороннего человека.

Вскоре прибыла спасательная команда, и мы вернулись в Еливаре. Помню, как 
ликовали с радистом, что оба остались живы и целы. Но тогда я не знал, как 
сложится мое будущее. И если бы в ту пору оно вдруг открылось мне во всей 
ясности – кто знает, может, я и счел бы за лучшее вместе с самолетом врезаться