– Можешь позабавиться чтением вот этой телеграммы, – со значением произнес он и 
дал мне бланк.

Сообщение немецкого посольства. Берлину в несколько искаженном виде докладывали 
о моей беседе с русской стороной по поводу «зондирования мира». Не припомню, 
чтобы когда-либо я оказывался в более неприятном положении.

– Как ты это объяснишь? – спросил он.

Оставалось только одно: рассказать, как все было на самом деле – «откровения» 
мадам Коллонтай и прочее. Полковник выслушал молча. Ясно, что мои действия не 
получили ни малейшего одобрения с его стороны. Но он тут же задумался о другом.

– Считаешь преднамеренной утечкой, не так ли?

– Полагаю – да, тем более что у меня есть определенные доказательства.

– И теперь ты возомнил себя неким миротворцем, – засмеялся он саркастически.

Не совсем так, но повод для подобных мыслей у меня был. Возможно, имелось 
что-то большее, чем одна телеграмма, какое-то иное сообщение. Ведь немцы 
получали информацию порциями. Все это мне нужно было хорошенько «переварить».

– В общем, забудем пока об этом, – снизошел наконец Адлеркройз. – Но в будущем 
держи себя в руках. Смотри, чтобы у немцев не было больше поводов слать 
телеграммы.

Выйдя из кабинета, я от всей души клял людей рейха: не иметь приличного кода, 
на худой конец, не менять его достаточно часто, раскрыться так просто! Я 
избегал их в дальнейшем. И одновременно повысил оценку русским: они-то не 
«прокололись» на такой ерунде.

Остальное время на родине протекало спокойно. Я «держал себя в руках». Затем 
наступил период активных полетов, и мне пришлось расстаться со Стокгольмом и 
штабной работой на целых два года. Скажу, что был очень близок к тому, чтобы 
никогда больше не вернуться домой, оставив свое имя в числе многих в вестибюле 
штаба ВВС – на мемориальной доске погибшим летчикам…




Глава 6


Это случилось 13 февраля 1944 года. Дело происходило вовсе не в пятницу, но тем 
не менее несчастье нагрянуло. Ничто, казалось, не предвещало его, в том числе и 
погода. Было холодно, ясно, солнечно. Идеально голубое небо и снег – масса 
снега в сопках над городом горняков Еливаре, к северу от Полярного круга. 
Зимний аэродром располагался на озере, и самолеты стояли здесь в длинном ряду, 
прямо на ледяной полосе.

Командиром этой авиационной части был капитан ВВС Стиг Веннерстрем. В тот день 
он лично поднялся в воздух на «Красном Людвиге», как шведы в шутку называли 
этот самолет. Авиатехника в части имела буквенное обозначение красного цвета – 
отсюда «красный». И литер «Л» – значит, «Людвиг». Отечественный самолет, 
двухместный пикирующий бомбардировщик – самый обычный для того времени. 
Двигатель, правда, у него был не отечественный, а итальянский и по качеству 
вызывал массу нарицаний. Зато шасси сконструировано хорошо: колеса заменялись 
лыжами, и когда шасси втягивалось, нижняя поверхность лыж, прильнув, 
образовывала обтекаемое подбрюшье самолета. Убирались они с легким щелчком, 
который больше ощущался, чем слышался.

В тот раз, поднявшись на высоту около 2000 метров, Стиг заподозрил неладное с 
указателем температуры топлива. Зная по опыту, что стрелка порой неожиданно 
соскальзывала с зеленого сектора на красный, пилот не отнес это на счет 
серьезной неисправности в двигателе, хотя, как уже упоминалось, его итальянское 
качество летчики дружно костерили. Но в мире шла война, приходилось 
довольствоваться тем, чем располагала армия. А стрелка дрожала на границе 
зеленого и красного…

Обычный плановый вылет предусматривал сбрасывание учебных бомб на цель, 
сооруженную на льду другого озера, расположенного в нескольких милях от Еливаре.
 Приблизившись, Стиг лег на левое крыло и спикировал. Сбросив первую бомбу, 
вышел из пике и набрал высоту. Стрелка снова поползла к красному сектору, но он 
решил заняться ей после второй бомбы. Отбомбившись, вновь взмыл вверх для 
третьего захода… и вот тут началось: температура неожиданно скакнула далеко за 
черту допустимого.

Паниковать не следовало. Такое случалось и прежде. Не желая делать вынужденную 
посадку, Веннерстрем повел машину к своему аэродрому на самых низких оборотах,