|
Прошло некоторое время, прежде чем я начал улавливать смысл. Сведения из Киева,
которые я сообщил Ашенбреннеру в Москве, оказались тогда настолько «горячими»,
что немецкое посольство безотлагательно сообщило их в Берлин и указало, кто
явился источником. Вплоть до того времени я был поразительно невежествен в
методах великих держав докладывать полученные сведения. В шведской системе
докладов источники очень часто обозначались как «мое доверенное лицо». Все
проходило под знаком частности. Если такое лицо хотело быть анонимным, это
уважалось. Но, как выяснилось, совсем иначе принято в зарубежной службе великих
держав: доклад должен быть абсолютно исчерпывающим и точным. Уважение к
анонимности равно нулю.
Кто-то, видимо, доложил в штаб-квартиру немецкой зарубежной службы, что в
Москве я поставлял им ценные для того периода сведения. Полагаю, немцы решили,
что то же самое я мог бы делать и в Стокгольме, во всяком случае было
совершенно ясно, что их представителям в шведской столице приказано
восстановить связь со мной. Это они и делали способом, который, право же, мог
бы быть и не таким прямолинейным:
– Что говорят русские? Что происходит в Советском Союзе? Ну, и с русской
стороны то же самое, но только менее резко:
– Как твои немецкие знакомые?
Так, в силу сложившихся обстоятельств, я и осуществлял это странное
посредничество. Но ничего значительного не произошло до конца 1943 года. До
того момента, когда русские, вроде бы «пробалтываясь» то здесь, то там, стали
организовывать «утечку» информации. Фронты начали стабилизироваться, и уже
ходили слухи об интересе русских к переговорам и сепаратному миру. Возможно,
даже в наши дни никто с уверенностью не скажет, было ли такое намерение
серьезным или преследовалась цель воздействовать на США, чтобы получить
желательно большую военную помощь. По крайней мере, достигнутой оказалась
именно эта цель. Когда однажды мадам Коллонтай собралась посетить лагерь своих
интернированных соотечественников, я был официально выделен ей в качестве
сопровождающего офицера. Естественно, я не мог избежать приватной беседы,
которая произошла у нас с ней в присутствии военного атташе, полковника Николая
Никитушева. Не будь его, я бы никогда не подумал, что встреча организована
специально. Помню, у него имелась своеобразная привычка, не очень
соответствовавшая его серьезному положению: щуриться и растягивать лицо в
разные гримасы при упоминании о чем-нибудь необычном. Это придавало чертам
некую юморную хитроватость.
– Мадам производит впечатление довольной, – высказался я нейтрально.
Коллонтай засмеялась:
– Выгляжу не такой обеспокоенной, как прежде? Действительно, фронты
стабилизируются, военное положение под контролем. Окружение гитлеровских войск
под Сталинградом означает окончательный перелом в войне. Немцы не в состоянии
нас победить. Они истощены. Война превратилась для них в бессмысленную.
Она продолжала излагать подробности в своей очаровательной манере и несколько
раз спросила, согласен ли я с ней. Я был согласен. Все это время Никитушев
многозначительно сохранял отсутствующе-хитроватую мину.
– Может быть, созрело время для перемирия и переговоров? – обронил я.
– Соглашение, почетное для обеих сторон… Об этом мы и думаем.
Она говорила еще несколько минут. Это была «утечка» информации для Стокгольма.
Или, по крайней мере, часть ее. Никитушев оставался все таким же безучастным и
хитроватым.
Мадам Коллонтай не пришлось чувствовать себя разочарованной. Вскоре ее
«сообщение» немцы получили – малыми порциями, чтобы выглядело так, как будто
они чуть ли не клещами вытянули из меня информацию. Для них это было уже
кое-что, заслуживающее доклада. Но и последнее, что они получили от меня,
потому что по их милости я попал в очень неприятную историю.
В то время полковник Карлос Адлеркройз был шефом нашей разведывательной службы.
В один из дней меня неожиданно вызвали к нему, и входя, я не подозревал ничего
плохого. Он выглядел угрюмым, сидел за письменным столом со стопкой бланков,
один из которых держал в руках:
– Ты знаешь, что мы раскрыли немецкий код и можем читать все их телеграммы?
Этого я не знал. Сам по себе факт интересный. Он мог бы послужить хорошим
доказательством того, как многое, несмотря ни на что, может осуществить
маленькое государство. Но мысли мои тут же приняли другое направление. Я
почувствовал неладное: на ум пришла манера немцев докладывать…
|
|