швед никогда не видел ни в штабе, ни где бы то ни было еще. Однако…

Внешность вошедшего была характерно южная. Он представился – Сергей Иванович. 
Потом сел, намереваясь, видимо, начать издалека, но Стиг смотрел на него так 
настойчиво, что вступительная болтовня сама собой отпала. Швед никак не мог 
понять, где видел этого человека. Может, на Украине? Или в Мурманске, когда 
всего несколько недель назад побывал у Северного Ледовитого океана?

Неожиданно осенило – Рига! Абсолютно непроизвольно Веннерстрема разобрал смех. 
Он не мог заглушить его, хотя понимал, что это недипломатично, чтобы не сказать 
больше – просто невежливо. И, разумеется, совершенно непонятно для русских 
офицеров. Отсмеявшись наконец, Стиг спокойно спросил:

– Почему вы так пристально рассматривали меня в рижском кафе в 1934 году?

Очень редки случаи, когда у кого-нибудь отвисает челюсть в буквальном смысле 
слова, однако именно это случилось с Сергеем Ивановичем. Он медленно покраснел. 
Полковник же прореагировал на редкость спокойно:

– Невероятно! После стольких лет… Ну и память же у вас!

Веннерстрем ответил какой-то шуткой, стараясь загладить неловкость эпизода, и 
разговор вскоре оживился и потек легко.

Заказали чай и шоколадные бисквиты. Русский язык шведского военного атташе был 
тогда еще не слишком ровным, и, уважая гостя, хозяева перешли на немецкий. 
Вскоре, правда, обнаружилось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, 
полковник все же нервничал. Время от времени он барабанил пальцами по столу, 
показывая, что чем-то озабочен.

– Итак, вас отзывают, – произнес он. – Полагаю, исходя из политического 
положения?

– Лучше назовем это недостатком кадров. Надо же время от времени проходить 
службу и дома…

На это объяснение русский отреагировал скептически, давая понять, что не 
принимает сказанное за правду. Потом быстро переглянулся с Сергеем Ивановичем, 
пытавшимся выглядеть незаинтересованно, и в довольно неопределенных, обтекаемых 
выражениях заговорил о военной обстановке.

Поскольку СССР и Швеция в то время были еще вполне индифферентными, 
нейтральными нациями, шведу подобная неопределенность казалась уместной. Однако 
большой поддержки в разговоре он не оказал ни полковнику, ни Сергею Ивановичу. 
Только редкие соглашательские «хм, хм».

Вслед за этим зашла речь о «планах агрессии». Чьих именно – не уточнялось. Но 
смекалистому Веннерстрему уточнений и не требовалось – поскольку в 
дипломатических кругах не говорили ни о чем другом, кроме как о немецких планах,
 он решил, что в данный момент речь идет о вторжении немцев в Англию. Именно 
поэтому следующий вопрос русских оказался для него совершенно неожиданным:

– Что вы знаете о Барбароссе?

Я не знал ничего. Мысли мои перебросились на моего коллегу по посольству майора 
Энгельбректа Флодстрема. Он от природы выглядел угрюмым, кроме того, 
акклиматизировался в России до такой степени, что при необходимости мог 
изобразить типичную копию русского «каменного лица». Замечательное свойство. Я 
очень захотел сделать то же самое. Но, наверняка, выглядел, как застигнутый на 
месте преступления – это было видно по глазам русского полковника.

Во мне взыграла неожиданная и естественная амбиция: я захотел узнать, что же 
это за Барбаросса? Но чтобы не выдать себя, лучше было вообще ничего не 
говорить.

– Вы, конечно, кое-что знаете, – утвердительно произнес он. – Поскольку 
постоянно общаетесь с немцами.

Это было не просто свидетельство того, насколько хорошо он информирован об 
отношениях в дипкорпусе, это было к тому же желанием уколоть или упрекнуть. А 
точнее – поддеть.

Впрочем, он тут же принял привычное благодушное выражение, посмотрел на Сергея, 
на меня, и непонятная искра блеснула в его глазах:

– Поскольку вас можно считать старыми знакомыми, ты, Сергей Иванович, 
позаботься о нашем шведском друге до его отъезда. Окажи ему немного русского 
гостеприимства. Думаю, он им не избалован.

Полковник был прав! Конечно, я пытался сблизиться, но все русские, встреченные