был крепок и глубок, поэтому пришлось 
легонько потрясти обозревателя «Правды» за штанину.
      — А? Что? Где я? — всполошился Корионов, мгновенно просыпаясь. — Ты кто 
такой?
      — Моя фамилия Григорьев, посол поручил мне проводить вас в аэропорт.
      — Аа, ясно… Коля, вставай. Ну вставай же ты, наконец! Ехать пора!
      Корионов засуетился по комнате, собирая с кровати и с пола оставшиеся 
неупакованными вещи и запихивая их, как попало, в чемодан и большой портфель. 
Поскольку завсектором возвращался к действительности медленно, то Корионов стал 
собирать и вещи своего друга. Создалось впечатление, что вещи у них были общие, 
потому что журналист засунул в портфель две электрические бритвы, две мыльницы 
и две зубные щетки. Шапошников проснулся уже настолько, что мог тупо и надменно 
наблюдать за происходящим, не поднимаясь все еще с кресла.
      — Ну что ж, Коля, давай выпьем на дорожку.
      Эти слова заставили таки Шапошникова встать. Он четким шагом, както 
посолдатски, подошел к столу, налил себе полстакана жидкости и с отвращением 
высосал его содержимое.
      — Фу… какая гадость…
      — Время поджимает, — попытался я напомнить и тут же пожалел об этом.
      — Ты кто такой, чтобы мне… Я тебя в бараний рог… — заплетающимся языком 
пригрозил завсектором, надевая пиджак задом наперед.
      Наконец компания, пошатываясь, выползла наружу и втиснулась на заднее 
сиденье «форда», который я предусмотрительно загнал во двор, чтобы избавить 
прохожих от позорного зрелища.
      — Ямщиик, не гони лошадееей… — совсем покупечески затянул 
Шапошников.
      — Коля, держись, — посоветовал ему верный друг Виталий, усвоивший рядом с 
завсектором роль то ли дядьки, то ли слуги и наставника в одном лице.
      Доехали без приключений, если не считать того, что при виде 
привлекательной датчанки за окном машины у Шапошникова вдруг взыграли сильные 
мужские чувства и он стал настаивать на том, чтобы остановиться и познакомиться 
с ней лично.
      Оставив машину на стоянке для дипломатических машин и сунув отъезжающим 
вещи в руки, я повел их в здание аэропорта. Коля тут же выронил свой чемодан, и 
Виталику пришлось взять его на себя.
      — Сейчас пройдем к стойке, где оформляются дипломаты, — предупредил я их. 
(Делегаты путешествовали всегда с диппаспортами под защитой Венской конвенции).
      Неуверенной походкой горедипломаты добрели до стойки и с грохотом 
бросили вещи на пол.
      — Обслужить! — властно приказал аппаратчик, уставившись, как бык на новые 
ворота, на сотрудника авиакомпании САС.
      Тот вежливо через силу улыбнулся и поанглийски попросил паспорта и 
билеты пассажиров. Из ниоткуда материализовался представитель «Аэрофлота» и 
стал услужливо привязывать бирки к чемодану. Клерк закончил регистрацию и 
протянул мне билеты и паспорта. Я поблагодарил датчанина и повернулся, чтобы 
отдать документы их владельцам, но они кудато исчезли. Я посмотрел по сторонам 
и увидел обоих дядек — о ужас! — в противоположном конце зала. Они, словно 
играя в салки, убегали от преследовавшего их представителя «Аэрофлота» и от 
души дурачились над ним. Представитель, покраснев от напряжения, развел в 
стороны руки, словно загонял на насест кур. Коля с Виталиком с гиком и криком, 
с легкостью расшалившихся слонов, ускорили бег и стали отрываться от 
аэрофлотовца. Стоявшие вокруг пассажиры и служащие аэропорта недоуменно 
наблюдали за этим необычным хэппенингом.
      Наконец аэрофлотовцу удалось загнать веселую компанию в угол. Тут 
подоспел и я, и вдвоем нам удалось повернуть их энергию в нужном направлении. 
Когда мы проходили вдоль натянутого каната с табличкой «Посторонним вход 
запрещен», Шапошников не выдержал, задрал ноги и на глазах у дежурного 
полицейского перелез через барьер. Дело начинало принимать дурной оборот, 
потому что полицейский пошел прямо на нас.
      — В чем дело? Почему господа нарушают порядок?
      К этому времени нам удалось вернуть завсектором на место, и в него обеими 
руками вцепился теперь верный оруженосецжурналист, готовый перегрызть за друга 
глотку любому полицейскому. Пришлось извиниться перед представителем власти и 
объяснить (в приукрашенном виде, естественно) ему суть ситуации.
      Полицейский недоверчиво посмотрел на меня, перевел взгляд на парочку, 
которая в этот момент, вероятно, позировала невидимому художнику, собравшемуся 
писать с них картину «Расстрел коммунистов», и соблаговолил удалиться. В общем, 
конфликт был улажен, и храбрые интернационалисты, сопровождаемые под локоток 
представителем «Аэрофлота», исчезли наконец в транзитном зале.
      К сожалению, это был не единственный пример хамского, 
барсковысокомерного и пренебрежительного по отношению к достоинству страны 
поведения со стороны сильных мира того.
      Вера в партию у меня окончательно была поколеблена.
      …Неизгладимое впечатление оставил у меня официальный летний визит в 
Копенгаген двух кораблей Балтийского ВМФ. Не знаю, какой пропагандистский и 
другой эффект он произвел на местное население, но на членов советской колонии 
— самое глубокое. Двое суток стояли они пришвартованные на причале Лангелиние, 
в самом центре города, и двое суток копенгагенцы толпились на причале, стояли в 
очереди, чтобы подняться по крутому трапу на