лись между собой. Посол начинал кряхтеть и бросать 
неодобрительные взгляды в сторону не в меру распоясавшегося краснобая из 
столицы. Отдельные члены совколонии, искренне верившие до сих пор сообщениям 
«Правды» и «Известий», хватались за сердце и всем своим видом умоляли 
прекратить эту невыносимую для них пытку.
      Ошарашенные дипломаты, дождавшись, когда докладчиксадист наконец 
выдохнется, спешно покидали кабинет посла и бурными потоками растекались по 
коридорам посольства, образовывая островки жарких яростных дискуссий. 
Начинались споры до хрипоты, переносившиеся вместе с участниками совещания в 
стены других загранучреждений. Получив мощный толчок, вулкан продолжал еще 
долго клокотать на периферии советского анклава, пока энтропия ежедневной 
рутины не гасила его энергию.
      Встречи с делегациями, несомненно, способствовали воспитанию 
дипломатического состава, но далеко не в том направлении, какого желал посол. 
Порцию такого воспитательного воздействия пришлось получить и мне. В качестве 
воспитателей выступили упомянутые уже выше Корионов и Шапошников.
      Както меня к себе вызвал резидент и сообщил, что от посла поступила 
просьба проводить работников ЦК в аэропорт Каструп.
      — Они уже завершили свою работу, — хмыкнул он иронично, как бы ставя под 
сомнение правомерность употребления термина «работа», — и возвращаются назад в 
Москву. Свяжись с ними и договорись, когда им надо выезжать из посольства. 
Только будь осторожен: мужики они крутые, своенравные. Постарайся, чтобы в наш 
адрес не было нареканий. Хоккей?
      — Понятно. Как бы чего не вышло… Тото посол не отрядил своих на проводы.
      — Ладноладно. Приказы не обсуждают. Делегаты со Старой площади слишком 
хорошо были известны всем сотрудникам посольства, но не благодаря своему 
выдающемуся вкладу в международное коммунистическое движение, а своему 
пристрастию к горячительным напиткам. Останавливались они всегда в гостевой 
комнате посольства и до конца своего пребывания за ворота советской территории 
не выходили. Очевидно, чистота их партийных взглядов не позволяла ступать на 
грязную почву идеологических противников.
      Спали и дневали они в небольшой комнате и оставляли ее по самой крайней 
нужде, например когда в посольство приходили их партнеры из ЦК КПД. По 
возвращении со встречи они писали пространные простынителеграммы, передавали 
их послу через секретаря и принимались за новые опусы, призванные привести к 
коммунистическому перевороту в Датском королевстве. Но революция в Дании 
задерживалась, а значит, у Шапошникова и Корионова оставалась возможность еще 
многажды посещать эту благословенную страну.
      — И откуда только они черпают свою информацию? — удивлялись их 
плодовитости дипломаты.
      — Как откуда? — отвечал заведующий референтурой Иван Сергеевич Ануров. — 
Все оттуда же… со дна граненого стакана.
      Ивану Сергеевичу дважды «посчастливилось» уезжать из страны пребывания в 
связи с разрывом дипломатических отношений: в июне 1941 года — из Германии, а в 
июне 1967 года — из Израиля. Он многое пережил и многое повидал, а потому все, 
что он говорил, воспринималось как сущая правда.
      И на самом деле этот слаженный партийнопропагандистский тандем не имел 
себе равных в опоражнивании коньячных бутылок. К концу «рабочего» дня они так 
«урабатывали» себя, что с трудом ворочали языками и укладывались спать не 
раздеваясь.
      — Неужели им не интересно выйти в город, посмотреть на людей, 
обстановку? — спрашивали новички, впервые услышав рассказ о Корионове и 
Шапошникове.
      — Чудак ты, Василий. Им это не нужно. Они не за этим приехали сюда. Они 
ездят сюда, чтобы хорошенько напиться, как ездят в Ялту некоторые мужички 
погулять с бабцами, — объяснял Ануров.
      Иван Сергеевич был с комсомольских лет знаком с секретарем Верховного 
Совета Михаилом Порфирьевичем Георгадзе и мог судить о нравах в партийных 
верхах со знанием дела.
      — А чего же наш посол терпит их безобразия и не «капнет» на них в Москву?
      — Писал, милок, «капал» не единожды. Да что толкуто? У них  своя игра.
      Рассказывали, что подгулявшие номенклатурные работники били у себя в 
гостевой посуду и выбрасывали через окно пустые бутылки изпод армянского 
(благо, окно выходило во двор, а не на тротуар, по которому ходили датчане), 
приставали к жене повара, приносящей им еду, и пели песню «По Дону гуляет казак 
молодой».
      Конфликт возник изза того, что хозяин дома пристал к моей жене с 
известными намерениями… 
      Посол действительно неоднократно «сигнализировал» в Москву о недостойном 
поведении партийного журналиста и чиновника, пытался «сбагрить» их на руки 
Кнуду Есперсену, но все оставалось постарому. Парочка не желала 
останавливаться в гостиницах, ссылаясь на обладание партийными и 
государственными секретами, изза которых коварный враг может устроить ей 
провокацию. И тут они были правы: их поведение было настолько вызывающим, что 
они сами напрашивались на провокацию. В посольстве они были в безопасности.
      …Я поднялся наверх и позвонил в дверь гостевой. Никто за дверью не 
ответил. Осторожно нажав ручку, я приоткрыл дверь и просунул в проем голову. 
Моему взору представилась идиллическая картина безмятежного сна двух русских 
богатырей, расположившихся прямо в креслах. Завсектором смачно чмокал во сне 
губами и одной ногой делал некое подобие антраша. Галстук съехал набок, руки 
безжизненно повисли вниз. Партийный журналистобозреватель сладко похрапывал, 
примостившись в узком для него кресле бочком и подложив под голову обе руки. На 
столе стояла недопитая бутылка коричневой жидкости и два граненых стакана. 
Хрусталь по распоряжению посла им больше не доверяли.
      — Кхекхе, — осторожно кашлянул я, надеясь таким способом разбудить 
спящую надежду пролетариата. Но сон